Чтец 📚

Flatsound – Destroy You

Кенма глядел на себя в зеркало, что было впаяно в дверцу кособокого шкафа. На нем были только белые трусы на резинке и очки. Он с упадническим настроем рассматривал себя со всех сторон, надеясь увидеть хоть какой-нибудь прогресс подросткового периода, когда мальчик, наконец, превращается в парня, а потом в мужчину. Но все, что он видел – это сутулую спину, нелепые торчащие ребра, девственно-впалый живот, худые ноги и руки, длинную шею, и еле заметный пушок, покрывающий все тело. Как долго его тело будет оставаться вот таким? Некрасивым, смешным и постыдным. После занятий физкультурой он старался вообще не заходить в общую душевую, когда шел поток парней со всей школы. Над такими как он, там часто подшучивали, над некоторыми – даже слишком перегибали палку. Били полотенцами по жопе, выкрикивая всякие бранные и грязные слова, по типу: «педик» или «глоталка». А потом заставляли что-нибудь этакое сотворить – снять те же трусы или прокричать, что он дрочит на какого-нибудь актера или певца. Так было всегда – выбирают самого уязвимого, и начинается этот цирк. Неудивительно, почему в лагере ему было не совсем комфортно в форме чертовых скаутов. Все напоказ. Но лишь для тех – кому есть что показать. Кенма потрогал свою шею и ключицы. Затем спустился ниже, к грудным мышцам (которых не видно даже), утешая себя на задворках сознания, что, возможно, время еще не пришло. Куда ему до… «Куроо Тетсуро» Удивившись своим мыслям, Кенма убрал руку от своего тела и отвернулся от зеркала, будто отражение было не его, а чужим. Будто кто-то посторонний застал его за чем-то неприличным. Куроо Тетсуро был сложен не по годам. У него активно росла щетина на лице, и иногда, когда он слишком близко наклонялся к Кенме, от него пахло лосьоном после бритья, похожим на тот, что покупал его отец лет так пять назад. Дикий был сильным, у него была точеная острая челюсть и сильные руки со взбухшими голубоватыми венами. Как у тех парней из школьной команды по регби или бейсболу. Руки Кенмы были под стать лишь одной печатной машинке. Кенма последний раз посмотрел на свое отражение, и ему стало на долю минуты противно. Он засуетился, скрывая как можно скорее свою наготу вещами. Его ждала встреча с Супервосемь: сказал, что это «важно» и ему нужно обязательно прийти в «апартаменты» Котаро. Кенма предполагал «важность» назревающей встречи. Наверняка попросит выполнить какое-нибудь школьное задание для его лучшего друга Тетсуро. Ага, как же. Кенма так и возился с Диким. Ведь пока злой хулиган расчищал тротуары, то не мог посещать занятия в школе – его отстранили. Одному богу или кому-то там известно, как Дикий сдал зимние тесты и контрольные, при этом, не прося помощи у Кенмы. Поразительно. Собирая в почтальонку все самое необходимое: футляр от очков, потрепанный блокнот, запасной носовой платок и тому подобное, Кенма возвращался в тот декабрьский день. Дикий чуть не подрался с Бокуто. Кагеяма был спесив и озлоблен, а Акааши и Шоё показались Кенме весьма трусливыми. Но это нормально. Что делать мальчишкам их возраста? Не начинать же презирать друг друга за то, что они все дети?.. С того дня в их отношениях ничего не изменилось. Снизу позвала бабушка. – Кенма, спустись, пожалуйста. Твой отец звонит. Последнее слово резануло по ушам. «Спустя столько времени?» Хотелось, как десантник выброситься в окно, а не говорить по телефону с отцом. Кенма застегнул почтальонку, напялил свой уродливый огненный свитер, который наверняка расплавлял роговицы глаз, если на него долго смотреть, и зашагал по лестнице на нетвердых ногах. То волнение, какое он испытывал, было скорее неприятным, чем предвкушающим. Кенма знал, этот разговор будет поверхностным. Надо только обменяться любезностями и не брать в голову ничего из сказанного им. Он зашел на кухню. Бабушка таким же непринужденным голосом прощалась со своим сыном, кивая в такт словам, а после, протянула трубку Кенме. На миг ему показалось, что она недовольна разговором, словно у нее поднялось от звонка давление или еще что. Она ушла. Полы ее халата затрепетали точно крылья бабочки. – Алло, – Кенма приложил трубку к уху. После тишины раздался голос отца. Дальше – по накатанной. Пустая болтовня, от которой голова разболелась. – Видел в одной газетенке, у вас пропало несколько детей. Ты, смотри там, аккуратней. – Все в порядке, пап, – в итоге произнес Кенма. «Мама далеко?» – Ты надумал, куда пойдешь после школы? – голос отца звучал дёшево. – Нет. Кенма ненавидел эти вопросы. – Мы полагаем, что вскоре сможем освободиться и забрать тебя, сынок. – Куда забрать? – Кенма накрутил провод по локоть, как обычно делал из-за волнения. – Как куда? Домой. Мама думает о переезде. – Что? Мне снова надо сменить школу? – Ты пока не переживай. Там все утрясём. Просто подумывай иногда, в какую академию или университет ты пойдешь. Кенма представил его в домашней одежде, с непробиваемым лицом и выдавленной улыбкой, за которой скрывалась зверская строгость. – Ладно, мне пора идти. Пока, – сказал натянуто Кенма, уже не в силах терпеть трубку у лица, которая пропахла бабушкиной слюной. – Удачи в школе. Мама передает тебе привет. – Ей тоже. Когда раздались короткие гудки, Кенма повесил телефон на место, крепко сжимая его в руке. Ему хотелось несколько раз ударить трубкой по боковине или по кухонной тумбе. Ясно, отчего лицо Ханны стало таким недовольным. Скорее отец просил оставить Кенму еще ненадолго. Как сраный щенок! Кто-нибудь подумал о том, каково ему? Посмотрев в пустой темный угол, Кенма вздохнул и пошел на улицу. С бабушкой он не обмолвился ни словом. Снаружи он снял шапку, подставляя волосы под рывки обжигающего ветра. Он желал, чтобы все отвратные мысли вылетели вместе с зимним холодом. Оставив проблемы в доме Ханны, Кенма пошел по знакомой дороге в район, где стоял дом Бокуто.

Детективная карта. Или 1000 и 1 подозреваемый

На белом газоне, неподалеку от «де ля плаццо Котаро», стояли Дикий и Супервосемь. Толстопуз лепил большой фаллос снеговику, которого наверняка не так давно сделали местные ребятишки. Достоинство из снега было таким большим, что снеговик накренился вперед, и у него съехало с головы ведро. Это рассмешило Кенму. Хотя обычно над шутками ниже пояса он не умел смеяться. Но от вида Супервосемь, который так старательно вылепливает снеговику хрен, и Дикого, который держит включенную камеру в руках точно профессионал – его расперло хохотом. – Почему этот снеговик похож на Кагеяму? – не сдерживается Кенма, догадываясь, что они его ждали. – Это Сугуру, – поясняет с усмешкой Дикий, обращая внимание на Очкарика-Неудачника. – Х-ха, погоди, что? – Да-да, смотри какие глазища узкие, – добавляет Бокуто, лепя вместо угольков черные щепки на лице снеговика. – Ведро сними и зачес набок сделай, – советует Дикий. «М-да, видимо, они знают, что делают» – сам себе говорит Кенма. Погода ухудшается. Ветер становится злее, небо опускается со снеговыми облаками. Если он не ослышался, то по местному радио передавали на сегодня снежный буран. Кенма подумывал быстрее управиться с этими двумя, чтобы успеть домой к ужину. Бабушка в последнее время была совсем не в духе. – Так зачем вы меня позвали? – задает очевидный вопрос Кенма, и все таращатся на здоровенный хрен снеговика. – Бокуто позвал. Я как бы не в курсе дела, – отвечает Дикий, останавливая камеру. Супервосемь заканчивает творить «искусство» и встает с колен, отряхивая штаны: – Заснял? – Ага. – Так, идем в дом. Кое-что покажу. – Ненавижу сюрпризы, – глухо рычит Дикий, – пошли, – и кивает головой Очкарику. Кенма взбирается за ними на крыльцо. За дверью веет теплом. Мальчишки раздеваются и спускаются в подвальное помещение. И тут Супервосемь резко оборачивается к обоим, отчего Кенма вздрагивает. – За прошедшее время я изучил материал! Составил примерный портрет убийцы и сделал карту! – Какую еще карту? – без интереса переспрашивает Дикий. – Как в фильмах делают детективы, – Супервосемь включает свет в подвале – лампа озаряет комнату. На стене, где висела простыня для показа фильма, теперь красуется доска, а на ней расположились вырезки из газет, записки от руки, кучи кнопок и гвоздей, и все это пересекали красные ниточки, образуя своего рода паутинку. В центре доски висят самые большие фотографии: Лили Роквуд и Куроо Тетсуро, над ними прицеплен черный квадрат с вопросом – предполагаемый убийца. – Ты чокнутый что ли, – чешет волосы Дикий, чувствуя себя законченными идиотом, – господи, где ты откопал это позорное фото? – А по-моему как раз подходит. Ты на нем на что-то или кого-то обижен. Жертва несправедливости, – Бокуто не в силах потушить свой энтузиазм. Он ерошит чуб мелированных волос и каким-то безумным взглядом смотрит на пацанов. – Сними фотографию и оставь одно имя на бумажке, раз так хочешь поиграть в свои игры, – требует грязер. – Так не делается! – Бокуто его не слышит. – Детектив оставляет одно имя, если у него нет фотографии участника дела. – Занятно, – выдает Кенма, подходя ближе к доске с красными нитями, – правда, как в кино. Но я не думал, что ты решишь зайти так далеко. Внизу пахнет жаренным попкорном и кофе. На низком столике бардак. Спальный мешок вывернут наизнанку, неподалеку валяется плед и подушка. На другом столе разложены плёнки, стопки книг по ремонту стиральных машин, микроволновок и утюгов. – Я хочу помочь тебе, братишка, – хлопает по плечу Дикого Супервосемь. Тот шатается от удара. – Это… лишнее, наверное, – объясняется Дикий, жуя жвачку. – Ничего лишнего. Иди сюда, – он толкает Дикого к доске. – Если смотреть объективно, то фигурантов в этом деле очень много, считай, вся школа. Берем пока учеников. Самые неадекватные учатся в выпускных классах. Майки, например, из одиннадцатого и Ричард из двенадцатого. Они всегда гоняют на своем зеленом спортивном джипе и возят девчонок из классов помладше. Но на них ничего не завели и даже не вызывали на допрос. Знаешь почему? – Они не принадлежат бандам, – пожимает плечами Кенма. – Верно. То есть, расследованию мешает классовая принадлежность! И не состоятельность фигурантов. Это первое. – Чушь, – манерно закатывает глаза Дикий. – Теперь смотри шире. Что могло случиться с Лили? Староста сказал, что ее тело было повреждено снаружи и изнутри, – Бокуто ткнул пальцем в вырезку из газеты, где красовалось беззаботное лицо Роквуд под заголовком о пропаже, далее перевел палец на фотографию старосты. – Следов изнасилования не было. Значит, убийца себя контролировал и точно знал, что ему нужно. Но почему тогда ее тело так изуродовано? Кенма пытается уловить мысль Бокуто, который летит на всех скоростях к какому-то общему знаменателю без него и Куроо. – Она сопротивлялась. – Само собой! И с ней явно что-то хотели сделать, прежде чем она умрет. Кейджи сказал, что в районе спины у нее много глубоких порезов, будто кто-то хотел вскрыть ее, – запыхавшись на слове, Бокуто хватает со стула полупустую бутылку воды и допивает остатки. – Подростки закидались наркотой, повезли ее в лес и пошло-поехало, – отвечает Дикий, бросая взгляд на Очкарика. – В шестидесятых, например, это было самым жестоким развлечением обдолбанных, потыкать кого-нибудь ножом. Кенма смотрит на него в ответ, но ничего не произносит. – Смотри шире! Помимо школьников в «Мидллбери» работает различный персонал, начиная от учителей и заканчивая уборщиками. – Открыл миру Америку, – чванливо произносит грязер. Кенма пробегается глазами по доске. – Хочешь намекнуть, что в деле замешан какой-нибудь сторож? – Такой вариант существует, – с уверенностью в голосе говорит Бокуто. – Существует и тот, о котором мы говорили, – подсказывает Кенма. – Да-да. Сталкер из лагеря. И твой сосед Верн. – Не мой сосед. А любой! – Кто-нибудь может сказать, была Лили Роквуд в прошлом году в «Бирюзовом озере»? – Нет, не была. Я спрашивал у ее подруг. Одна отвесила мне пощечину, – признается Бокуто, потом обсасывает горлышко бутылки. – Под подозрение попадает каждый житель города, – подытоживает Кенма. И ему кажется, что они уже несколько часов стоят над этой доской, а у Дикого заканчивается терпение. Ему это все не нравится. Даже предлог Бокуто помочь ему. – Парень. Чего ты хочешь? Полиции и так стало понятно, что я не совершал преступления. – Но твое имя хотели очернить. И мы договорились, что сделаем что-нибудь с записью на пленке. – За мной уже никто не смотрит, успокойся, – скалится грязер, отходя от доски и плюхаясь на диван. – Мне все это надоело. Что мне до мертвой девчонки? Кенма оборачивается и не понимает, почему Куроо снова взялся за свое. – Ты же знаешь, каким был Джон Гейси, верно? – он переходит в наступление. – И что? – А то, что твой сосед может оказаться им и убивать местных детей. Зная, что ты можешь им хоть как-нибудь помочь – будешь сидеть, сложа руки? В глазах Дикого читается злоба и недовольство. Предсказуемо. Он в таком же настроении вернул часы Кенме после первых чисел января. И почему Кенма надеялся, что они с ним друг друга начали немножечко понимать? Это ложь? – Она даже подругой моей не была, за что я должен себя корить? – щелкает зубами, – хотите играть в детективов – пожалуйста, но без меня. Эта мертвая девчонка и так принесла нам кучу неприятностей. – В деле написано, что Роквуд умерла от большой кровопотери. Ты представлял, каково это? – как-то холодно изрекает Кенма. Бокуто бегает глазами от Кенмы к Куроо и не решается вклеить свое словечко. – Очкарик, ты меня сейчас выведешь. – Я забыл, что ты можешь только кулаками махать, – бесстрашно отвечает он грязеру. – Как бесишь. – Снова ударишь меня? А давай! Дикий подрывается с дивана и в один шаг налетает на Кенму, но тут вступается Бокуто, в пожарном порядке разнимая мальчишек. Козуме уже готов был лишиться очков на лице или еще чего. – Эй-э-э-э-эй! Не в моем доме! – Почему вы так уверены в том, что делаете?! – рявкает Куроо. – Один ты пытаешься уйти от ответственности, – юркает за спину Бокуто Кенма. – Все, довольно! Хватит письками меряться, все мы знаем победителя, – вопит хозяин дома, – вон, на улице стоит. Они тут же замолкают. Потом брызжут смехом, вспоминая снежное ваяние, напоминающее Сугуру Дайшо. – Иди к черту, Очкарик. Вот если что случится посерьёзней, тогда я попробую влезть в доспехи, которые ты мне предлагаешь. А так – отвали, – Дикий садится обратно на диван, в поисках сигарет шаря по карманам джинсовой куртки, лежащей около него. Бокуто закуривает вместе с Диким. Кенма присаживается на стул и разглядывает доску. Кажется, он догадывается, кто помог Котаро с ее оформлением. «Староста Кейджи».

***

Led Zeppelin – Communication Breakdown Если вы думаете, что я слетел с катушек – так грубить бриолинщику Тетсуро Куроо, то вы ошибаетесь. Просто я уверен, что теперь у меня есть обязательное право воспользоваться этой льготой (для умственных инвалидов, ха-ха). В один скучный февральский день, когда небо было цвета мятной жвачки, вся школа устроила бой снежками, вместо того, чтобы расчищать стадион. Кто-то один кинул в другого… и понеслось. Черт возьми, вы никогда не участвовали в таком? Если нет – то ваша жизнь проходит зря! После уроков, весь «Мидллбери» вывалился на улицу. Я невзначай попал в команду, в которой изначально были Шоё и мальчик из лагеря – Акинори Коноха. Потом к нам присоединился Лев и Акааши. Не сказать, что я был капитаном в этой команде, скорее стратегом. Но, как же мы сражались! После снежного бурана выпало столько снега, что он был везде. В носу, во рту, за шиворотом, в рукавах и в обуви, а кому-нибудь забрался и в штаны. Я собственными глазами видел, как Кагеяма с Дайшо за выстроенной крепостью, что выросла около нашей с ребятами, начиняли снегом задницу какого-то восьмиклассника, точно индейку в День Благодарения. Знаете, так иногда бывает: в школе наступает спонтанный и негласный «День перемирия», который длится ровно до того времени пока солнце не сменит луна. И вас ничего не колышет, важно только оно – всеобщее веселье. Я впервые попал на такое перемирие. Весьма ожесточенная война пижонов и грязеров неожиданно превратилась в ребяческую игру снежками. Бились мы долго, до вечера, если не путаю. Мне несколько раз прилетело хорошим снежным комом от Бокуто и Танаки, да так, что я потом кое-как нашел свои очки в груде снега. Банда Дикого организовала катапульту из капроновых колготок какой-то девчонки, представляете?! Что я только не воображал в те часы, пока играл со всеми на стадионе. Как меня окружают зомби, и как я пытаюсь от них отбиться, а их все больше и больше. Мертвецы подступают, мы теряем наших людей, надежды почти не остается! Хината сорвал себе голос, пока выкрикивал военные позывные и полз по окопам около голых кустов жасмина на вражескую территорию, чтобы сорвать флаг. Самым отчаянным сражением был бой шестиклассников, они какие-то сумасшедшие, честное слово. Ни за что не поверю, что я был таким же четыре года назад. Они начиняли снежки петардами и забрасывали во вражеские крепости пижонов. Туда-сюда по стадиону бегало несколько сторожевых собак, они были безобидны, и ловили пастями снежки, летавшие во все направления словно патроны из пулемета. Наша команда проиграла банде Куроо! Я, конечно же, надеялся, что Шоё сможет стащить у них флаг, но Дикий его опередил – идя напролом, точно какой-то киборг-убийца. Я и Акааши до последних сил защищали флаг, мне пришлось вцепиться в футболку (флаг) всеми руками и зубами в придачу, чтобы этот верзила не отобрал ее у нас. Что ж, меня напичкали снегом, не спрашивайте куда, и с победоносным воплем разгромили нашу крепость, беря в плен женщин и детей. Я в концлагере. Конец. Или меня съели зомби, как вам удобнее… Спустя несколько дней я почувствовал жар и боль в горле. Игра была ошеломительной, поэтому я подумал, что не так уж и плохо заболеть (хоть и не люблю это дело), дать себе отдохнуть, продолжить рукопись и мечтательно посмотреть на будку за окном, отодвинув бабушкину герань на дальнюю тумбу. Однако я быстро поправился. Явился в школу и обнаружил, что все вернулось на круги своя. Снова все были друг другу чужие, снова все дрались и задирались. Классовая война продолжалась, я крутился в гуще всех событий, а Дикий все так же нагло носил мне задания, которые я безвозмездно ему выполнял. И спасибо ему, что он не забирал больше у меня часов или еще чего. Когда солнце стало пригревать по-весеннему – начал таять снег, и замерзшая река под мостом двинулась с места. Весной за городом полиция нашла еще два тела.

Никотин когда-нибудь убьет его

Flatsound – I Exist I Exist I Exist

My father’s been drinking I need a place to stay I don’t want to be here He’s saying the words that He promised he would never say That liquid he consumes Makes him speak the truth

Все-таки Дикому Тетсуро как-никак, а пришлось лезть в доспехи героя. Как бы сильно он ни сопротивлялся. Что-то внутри него шло против системы. Против него самого. То ли это слова Очкарика так сильно вонзились в его мозги, то ли нечто другое, необъяснимое. Он курил, лежа на продавленном диване в трейлере вместе с Мориске и Дайшо Сугуру. Второй перебинтовывал кровоточащий кулак, который разбил в недавней драке. Пахло старым растворимым кофе, дымом, клеем и жженой бумагой. Яку сидел на столе, ковыряя свои ботинки. Парни были в удрученном состоянии. Дикий это чувствовал, ему присматриваться необязательно. – Блядские тузы, – выругался Сугуру, – в последнее время они совсем от рук отбились. – Это ведь не закончится, да? – задал себе вопрос Яку и глянул на своих приятелей, в перерыве ковыряния подошвы. – Все они, эти преппи-бои, не туда воюют, – сказал Дикий. – Умные, ублюдки, раз начали вылавливать нас поодиночке. – Ищут слабые места. – Парни с северной части хотят забить большую стрелу, – Яку вставляет на место застежку-молнию на ботинке после нескольких попыток. – Надо дать им отпор, черт возьми. «Надо то, надо это… Устал»

Like, «Look at me, look at me, look at me, look at me, look at me, look at me, look at me Because I exist, I exist, I exist, I exist, I exist, I exist»

Дикий затянулся как можно глубже и выдохнул сизый дым над своей головой, флегматично наблюдая, как клубы раскручивались и испарялись. Разборки начали выматывать. Много всего навалилось с прошлой зимы. Они тут говорили о драках, а он хотел денек-другой проваляться в своей единоличной компании. Самому жилось несладко. Куроо уже не помнил, когда оставался дома на весь день. Но там и не останешься. Не с «ними». Временами он кантовался у Бокуто, реже у Яку. А иной раз, как сегодня – в холодном трейлере. Куроо чувствовал, как весь пропах сигаретами: горький осадок стоял в горле тугим комом, он не выходил на улицу целые сутки, лежал в этом закутке и тух, словно обезножил. Дурак тот, кто говорил, что последние школьные годы – самые лучшие. Хм, не в его жизни, это уж точно. Он бы пролежал так еще несколько дней, но его нашли Сугуру и Яку. Деваться было некуда, он пообещал, что переговорит с другими ребятами и все уладит. Как-то не до конфликтов стало. Масло в огонь подлило заявление полиции о найденных телах за городом в неглубоком озере, где обычно тренировались гребцы из «Мидллбери» и второй школы, что стояла на выезде из города. Мичимия Юи и ее парень, с которым она рассчитывала сбежать (слухи быстро распространяются, не удивляйтесь), были обнаружены в таявшем водоеме группой учеников, что собрались потренироваться на байдарках. И все разом как-то поднапряглись. Раньше Дикий не придавал особое значение тому, какие люди жили в Олдхиллз, он принимал все как должное – потому что родился и вырос в этом захолустье, или же, потому что был недорослем. А сейчас он видел буквально каждую деталь, словно открыл глаза на все проблемы. Олдхиллз был недалеким городишкой, и его населяли разношерстные люди, в основном пьющие и несчастные, страшные, он бы сказал. Несколько потомственных аристократов, содержащие яблоневые сады и конный завод в восьмидесяти километрах от центра, старики-послевоенники, мигранты, не задерживающиеся здесь, больше чем на пять месяцев, семьи с тремя и больше детьми, семьи в достатке (преппи-бои) и доходяги, вроде отца Тетсуро. Отсюда и пережитки шестидесятых, ведь цивилизация со своим прогрессом дойдет до Олдхиллз еще очень нескоро. Господи, тут даже найти виновного в смерти детей не могут, о чем говорить? Как бы смешно ни звучало, а в маленьких городках как по закону подлости собиралось какое-то невидимое зло. Куроо погряз в мыслях, точно в жиже, что засасывала его. Он отвлекся на время. Ну и ну, уже вечер. В желудке заурчало, с такой силой, что раздалось на весь трейлер. – Сгонять в закусочную? – чисто по-братски спросил Яку, подкидывая новый рулон бинта Сугуру. – М? – Спрашиваю у тебя. Ты ж наверняка жрать хочешь. Дикий пустым взглядом посмотрел на Сугуру, потом на Яку, что умело скрывал свое раздражение. Белый бинт на руке Сугуру быстро пропитался кровью, образуя на костяшках темно-красные блямбы. «Как ее помада» – с отвращением подумал Куроо. – А… нет, я к другу пойду. Накормит, – провел он по набриолиненным волосам ладонью. – Цента лишнего нет в кармане. – Давай одолжу, – предлагает Сугуру. – Не за чем. Деньги оставь себе, понадобятся рано или поздно, – сказав это, Дикий поднялся с дивана, его вдруг одолела слабость. Странно, но раньше подобного не происходило. Скорее всего, из-за голода и выкуренного никотина ему сейчас столь хреново. Дикий стащил пачку сигарет с навесной полки, вложил в карман куртки и вышел из трейлера. Дверь за ним негромко захлопнулась. – Он опять поперся к лузерам? – с придирчивостью в голосе произнес Дайшо. – Что-то слишком часто он с ними тусуется. – Оставь его, – махнул на него Яку. – Это временно. Пока кормушка не опустеет.

Ночевка и голодный мальчик, внезапно появившийся на пороге

flatsound - don't you lie to

Звонок в дверь. – Это, наверное, папка пришел, – говорит Бокуто, двигаясь по коридору к входной двери. Кенма и Акааши подергиваются. – Блин, ставь обратно! Наскоком ставят вазу на место, которую несколько минут назад рассматривали и спорили об ее исторической важности. Оказалось, это самая простая любительская подделка. Но Бокуто лучше об этом не знать. – Иду, пап. Дверь открывается. На пороге Куроо. На крыльце лужи и тающий, словно желе, снег с грязью. – Вот досада, я не твой папаша, – хрипит Дикий, расстегивая куртку, – долго я буду на пороге стоять? – Э-эм, знаешь, я думал найти тебя чуточку позже… – Бокуто в замешательстве. За спиной у него крадутся мальчишки. Кенму всего пробирает от голоса Дикого. Он скорее проскальзывает в подвал. – Это почему? – грязер сразу бычится. – Ты не любишь играть в детективов, – Бокуто делает лицо, как у самого великого пройдохи восьмидесятых, каких показывали в тв-шоу. – Ты там с мелкими? – Дикий делает шаг к двери. – Ну, да. – Ты позвал их, а меня нет? – Друг, ты дал понять, что тебя бесит быть Шерлоком Холмсом. – Определенно да. Пусти меня, я голодный как собака, – толкает Дикий друга обратно в проем, и они гарцуют в прихожей. Это переходит в дурачество, потом они смеются и бьют друг друга куда ни попадя. – Пошел ты! Определись уже в своих хотелках. – Я хочу жрать – что непонятного? Дикий сбрасывает грязную обувь, вешает куртку, не замечая тучу нагромождённой одежды, и как у себя дома идет на кухню. – Скоро предки вернутся, так что жри быстрее, а потом проваливай. – А может, я остаться хочу. На ночь, – парирует бриолинщик, рыская по уютной и маленькой кухне в поисках еды. Бокуто прислоняется к косяку, складывая руки на груди и оценивающе пялится на наглого мародеришку: – Ребята хотели остаться с ночевкой. Потянешь их компанию – и ты останешься. – Мелкие ночуют у тебя? – Куроо кусает ломоть хлеба, и вслед за тем достает из холодильника стеклянную бутылку молока и кусочек сыра. В одно движение он снимает пробку и подносит горлышко к губам. Его останавливает Бокуто. – Алло. Кружку возьми, я не хочу заболеть раком мозга. Куроо еле слышно ворчит, но отливает порцию молока в высокую кружку и взахлеб пьет. Следом набрасывается на сыр. – Когда ты последний раз ел? – Вчера, около девяти вечера. – М… дома опять бардак? – Ага. Сборище всяких. Не хочу идти туда, – отвечает на отвали Куроо и кладет ломтик сыра на хлеб, а потом смачно кусает. Бокуто вздыхает. Он в курсе, как у того обстояли дела с отцом и проституткой-мачехой. – Тогда располагайся. – Я еще подумаю. В проеме появляется Кенма. – Привет, – кивает он головой. Куроо отвлекается от разговора и на долю секунды застывает. Что-то не так. Почему он рад видеть этого Очкарика сейчас? – Здорово, – в своей манере приветствует в ответ Куроо. Но виду не подает. – Шоё принес пирог, который испекла его сестра, можешь спуститься, – предлагает Кенма, ориентируясь на острый аппетит. И смотрит на грязера с каким-то нескрываемым любопытством. Он такой… уставший, что ли? Дикий неаккуратный. Ест как изголодавшийся щенок. Все лицо и кофта в крошках, над губой белый след от молока. Скольки-то-там-дневная щетина прибавляет ему лет так пять, на глаза падают несколько выбившихся засаленных прядей. Кенма невзначай ловит себя на мысли, что Куроо похож на одного из персонажей его рукописи… все как он говорил. Вот же черт. – Что за пирог? – С мясом и яйцом. – Вы только мне оставьте кусочек, ну, – протягивает жалостливо Бокуто, – о, давайте сегодня сыграем в карты? В дверь очередной раз звонят. – Вот теперь это папа, – оповещает Бокуто. – Куроо, свалил бы ты вниз. Дикий прихватывает с собой кружку молока и послушно уходит из кухни. Кенма чувствует, как в воздухе колышется запах сигарет. Стемнело. Домой идти не хотелось, ведь что это за тусовки без ночевок? Папа Котаро позвонил бабушке Кенмы и отпросил его остаться у них на ночь. Как ни странно, слово взрослых для Ханны имело свой вес. Таким был план Кенмы и Шоё несколько дней назад, когда они договаривались остаться у Супервосемь. «Она меня ни за что не отпустит.» «Мы попросим его папу позвонить ей. Поверь, это всегда прокатывает.» Почему-то Кенме казалось, что так обычно отпрашиваются девчонки. Но что поделаешь, у него строгая и непрошибаемая бабушка. Наверняка многим знакомо то чувство радости, когда все идет вроде бы и так хорошо, но тут приваливает еще одна халява. Какая разница насколько близкие они с Бокуто друзья? Нужно было ловить момент.

Tears For Fears – Shout

Кенма сидел на одном из спальных мешков, что дал Бокуто. Справа от него валялся Шоё, пересчитывая колоду, далее по кругу: Акааши, Кагеяма, который завалился к ним в поисках Дикого в последний момент, пустующее место Куроо и, наконец – Бокуто с закинутыми на царское кресло ногами. Они все гудели и простодушно болтали, вспоминая недавнюю битву снежками, вышедший ужастик, что будут крутить на следующем уикенде, пили лимонад на скорость, бились за музыку на магнитофоне, пердели подмышками, обсуждали у кого в школе самые длинные волосы из девчонок и, само собой, не обошлось без Мичимии Юи. – Так, парни, у Куроо уши завянут, если он сейчас услышит, что мы снова мусолим эту тему, – неодобрительно сказал Бокуто, втихую переливая в бутылку из-под газировки имбирное пиво. Он специально накрыл простыней доску с детективной картой. – Да-да, у вас было полно времени в обед, чтобы обсудить заголовки новостей, – показал зубы Кагеяма, подавая Бокуто следующую бутылку. Шоё сел по-турецки: – А если предки зайдут? – И что? Увидят бутылки газировки. – Почувствуют? – Ты видел его мамку? – зыркнул на Шоё грязер. – Лично не познакомился, но… – В этом увальне она души не чает. – Попрошу воздержаться от перехода на личности, – домашний тапок пролетел в сантиметре от лица Кагеямы. – Практикуем этот способ маскировки поддать без родительского внимания. Акааши передал Кенме лишнее полотенце. Тот взял из его рук и поднялся с пола. Он последний на очереди посетить ванную комнату. – Давай шустрее, – поторопил его напоследок Бокуто, – и Куроо найди, он, наверное, моей матери зубы заговаривает, говнюк. – Так вот откуда шутки про мамку… – задумался Шоё, все еще перебирая в руках карты. – Ванная прямо по коридору. Увидишь лиловую дверь. Кенма молча кивнул и пошел наверх. Как он понял – родители Котаро вовсе не против друзей с ночевкой. Вот здорово, подумал он с непрошенной завистью. Вторая по счету в его жизни ночевка, нельзя ударить в грязь лицом. Потом он посмеялся про себя. Да кого он обманывает? Позорнее лагеря уже ничего не может быть. Заблеванный муравейник, сивый бред, несмешные шутки, падения и пьяная возня. Что бы он делал тогда если не Дикий? Выйдя на первый этаж, Кенма осмотрелся. В гостиной на диване сидел отец Котаро. Крепкий и большой мужчина с седой щетиной на лице, он читал какой-то журнал. На кухне пахло едой – жена мудрила поздний ужин. Девять вечера – показывали часы в коридоре. Кенма покрепче приобнял стопку вещей в руках и двинулся к ванной комнате. Дверь оказалась закрыта, значит, Дикий еще не вышел. Кенма вдруг занервничал. Дергать ручку не хотелось, но и стоять целую вечность истуканом тоже. Он решил подождать несколько минут. Послышался шорох и щелкнул замочек. Дверь приоткрылась – из ванной вышел Куроо. Поначалу на долю секунды Кенма испугался незнакомой фигуры. Он уже подумал о тайном брате Котаро. А все из-за вымытых волос, что приглажено лежали и падали на глаза. В лагере Дикий почти не смывал с них бриолин. – Давно под дверью стоишь? – спросил Дикий, глядя с легким замешательством на Кенму. – Н-нет, только подошел, – он уставился на Дикого, который сейчас был сам на себя не похож, и следом ляпнул глупость, – так вот как выглядят твои волосы без бриолина. Куроо негласно изумился. Затем продрал горло от застойного сигаретного вкуса, но отвечать Очкарику ничего не стал. Передумал. Прошел мимо. Ему вдруг до мурашек стало неловко. Кенма посмотрел тому вдогонку. Походу сегодня вечеринка футболок Супервосемь. Он выдал стиранные вещи каждому, кто забыл с собой припасти сменную одежду. На Диком болталась одна из таких. Потом пацаны где-то с час обсуждали размеры Бокуто, а он в свою очередь хвалился, что сбросил за два года около двадцати килограмм и не собирался на этом останавливаться. – Ждите, к следующему лету я обязательно похудею, и все эти футболки сожгу к чертовой матери. – Пусти на тряпки для машины. – Сдай в секонд-хенд. – Из них можно связать канат и пойти на речку… – подал идею Шоё, заедая слова бутербродами, которые занесла мальчишкам перед сном мама Котаро. Кенма покосился на друга. Ну, они все здесь умели веселиться. – Ёлы-палы, гениально! – похлопал себя по ляжке Бокуто, и все его тело задрожало от вибрации. – Уж лучше так. – Правда? – Шоё расплылся, показывая всем свои слегка кривоватые зубы. Вот только улыбка у него вышла чуточку озадаченной. – Оборвется в неподходящий момент, будешь землю жрать зубами, – отозвался на предложение Шоё Куроо, передавая карты. Он снова выиграл. – Футболки из синтетики, чему там рваться? – Тебе решать, коротыш. Среди нас есть танкер бананов. – Как ты меня назвал? – Бокуто навострил уши, сдавая карты по кругу. – Банановый танкер. – Слыш, сходи в жопу, тощая скотина. И пошло, запрыгало по кочкам. Кенма заметил, как Дикий… нет, Куроо время от времени с ним перебрасывался взглядами. И еще, когда все они смеялись, то смотрели друг на друга, правда живо отворачивались, не выдерживая и трех секунд. Кенме было непонятным это странное веселье между ними. Он ему не так давно чуть рожу не начистил, а теперь сидел и глядел, точно младшеклассник, который хотел «подружиться», но запаривался над элементарными вещами. И Кенме становилось, как и Куроо, очень и очень неловко. Спасало присутствие Шоё и еще Акааши, который в свойской привычке произносил меньше всех слов. Но к полночи исправился, когда все они по очереди рассказывали страшные истории. Про черную ночь и черного человека, про живые куклы, мертвые болота, про оборотня (догадайтесь, чья это была история), Бокуто рассказал про утопленника в ванной и клок волос в водостоке. – Эти волосы… они заполонили всю ванную, казалось, будто они были живые… Шевелились и дрожали. – Кто-то неудачно побрился, – еле слышно подметил Куроо. – Лобковые волосы, да? – не выдержал Кагеяма. – Блять! И все как грохнули смехом. Кенма протер очки, на стекла которых брызнули слюни Шоё. Шутка про бритье наверняка актуальна. А ведь он до сих пор не умел толком держать бритву в руках – потому что ничего не росло! Он был гол, как зимняя липа (какую ненавидел), уродливая в придачу. Кенма вновь взглянул на лицо Куроо, на его копну высохших черных смоляных волос, торчавших во все стороны. Он сидел, раскинув ноги, в растянутой огромной футболке и спортивках Бокуто, которые кое-как подвязал. И это бриолинщик из Олдхиллз? Тот, на кого хотели повесить убийство Роквуд? – Твоя очередь рассказывать, – напомнил о своем существовании староста Кейджи, обращаясь к Кенме. – Моя? Ребята одновременно закивали. – Я не успел ничего придумать, – Кенма заелозил на месте. – Давай, не ломайся, – уколол его взглядом Куроо, – все мы знаем, какие истории ты рассказываешь, – и растянулся в лукавой улыбке, адресованной лишь ему одному. Кенме знакома эта улыбочка. Куроо заставлял его делиться с ними своим самым сокровенным – историями. Нет, это не так плохо, как можно было подумать. Но… Он немножечко помолчал, раскидывая у себя в голове лишний мусор из рассказанных историй. – Дом стоял на краю безлюдной пустоши, у самого леса, – начал Кенма, замечая, как все мальчишки вдруг заерзали, устраиваясь поудобнее на своих спальных местах. – О-о-о, началось, – потер ладошки Бокуто и принялся разливать по стаканам пиво из замаскированной бутылки. Кенма вдохнул прохладный воздух помещения. В нос ударил запах плавленого сыра и поджаренной ветчины. Он поправил очки на переносице, выдохнул, а потом набрал новую порцию кислорода. – Дом был одинокий, из дерева и камня. В нем жил такой же одинокий мужчина. Дом достался ему от покойного отца, что умер год назад, и сегодня была его годовщина смерти. Мужчина сидел на кухне, строгая из дерева фигурки животных, которые потом продавал на местном рынке. – А-а-а, я знаю эту историю! – восклицает Бокуто, отхлебывая пива. – Про охотника? – Замолкни, дай пацану рассказать, – сразу обрывает его Куроо. У Кенмы дежавю. Лицо Шоё неторопливо белеет. Акааши с крепким увлечением смотрит на него, и это чуточку сковывает. – Его звали Марк. Марк ни с кем не общался, да и местные из деревни тоже не горели желанием встречаться с угрюмым странным человеком. – В чем заключалась его странность? – прерывает Кенму староста. – Извини. – Его покойного отца не любили, считали чудаковатым и жутким человеком, я так полагаю. Кагеяма закатывает глаза. – А не детоубийцей? – Ну хватит. – В лесу, рядом с которым стоял дом, пропадали дети. Временами их находили охотники, точнее их тела, высушенные до обтянутых кожей костей, – Кенма стучит пальцами по коленке, подбирая старательно слова. Он сочиняет на ходу, как было принято в этой игре. – Поэтому Марк всегда был одинок. К нему на частокол не садились даже вороны. Но в доме всегда летало большое количество мух и насекомых. Они мешали ему строгать фигурки, то и дело, врезаясь в лицо и садясь на руки. – Кенма осматривает подвал, будто в первый раз: вверху под потолком виднелись окна, точно дыры, за которыми жила ночная тьма. Куроо упирает руки в колени, склоняясь вперед. Его захватывает история Очкарика. Этот лузер (как ему раньше думалось), отвратительно прекрасно рассказывает им историю, его хочется слушать, особенно робкие паузы и плавную интонацию. Кенма Козуме был… удивительным??? – Марк взглянул в окно, отвлекаясь от деревянной фигурки медведя. Его что-то надоумило посмотреть в сторону леса, куда выходила оконная рама. Там, где начинались невысокие кустарники и тоненькие деревья, а потом росли толстые ели, он заметил фигуру в старых темных лохмотьях. Лица не видно, но там явно кто-то стоял. Не шевелился. Марк подумал – охотник. Они часто ходят, то за зверьем, то за пропавшими детьми, – пожимает плечами Кенма в такт словам. В горле чутка пересыхает, он отпивает у Шоё имбирного пива. Горьковато, но прикольно. – На следующий день за своим занятием он так же смотрел в окно. И вновь наткнулся глазами на высокую фигуру. Богом мог поклясться, она стояла ближе, чем день назад. Потом он отвернулся от окна, а когда посмотрел – она пропала. Кенма увлекается. У него учащается пульс, ведь самому-то страшно от собственных сочинялок. – Прошли третьи сутки. Марк продолжал строгать фигурки. Когда он посмотрел в окно, то опять увидел фигуру человека. Лица не видно, оно будто смазано, но человек неумолимо приближался с каждым днем. Пока Марк смотрел на незнакомца – тот не двигался, но стоило ему отвернуться – как тот исчезал. Однажды, когда человек в лохмотьях появился около его частокола, Марк от испуга порезал себе руку. Кровь хлынула на стол. Потом он вышел из дома, перебегая двор и направляясь к частоколу. Там никого не было, но он ощущал, будто на него кто-то смотрит из леса. Из темного, высокого и неприветливого. – Марку бы ружье, – кивает Бокуто, прожевывая бутерброд. – Ты чем слушаешь? Если отвлечься, то человек исчезает, – изъясняется Дикий, показывая рукой на Кенму. Кенма берет паузу, у него внутри все холодеет от представления себя на месте выдуманного Марка. – На следующий день Марк, в привычное для себя время, строгал из дерева фигурку. Он неотрывно смотрел за окно, выжидая пока человек со смазанным лицом появится посередине его двора. Муха села ему на лицо, он засмотрелся на лес и содрогнулся, когда на улице громыхнуло ведро. Когда он поднялся на ноги, то увидел человека. Он стоял почти у самого дома. Около крыльца. «Проваливай!», – закричал Марк. – «Что тебе нужно!?». Человек безмолвно стоял и смотрел на него своими смазанными глазами. Тогда Марк снова выбежал. Ведро валялось на земле, человека нет. А в руках у него выстроганная фигурка человечка, запачканная выступившей из-под повязки кровью. – У-х-у, подожди, мне как-то не по себе, – ухает Бокуто, натягивая на себя плед. – Мне тоже. Что если такой же человек в лохмотьях будет стоять у твоего дома? Пацаны, как один, устремляют глазища в черные дыры подвальных окон. – Да ну вас, – бурчит Кагеяма, отворачиваясь от окошек. – Марк готовился ко сну. Поставив фигурку около своей кровати на стул, он выключил свет и лег в постель. Из-за проема, что вел на кухню, он видел окно, выходящее на лес. Вдалеке под ветром качались ели. Он сомкнул глаза, надеясь выспаться. Однако его сердце забилось с немыслимой скоростью. Вдруг одолел холод и жужжание насекомых. Они роились над его головой. Марку казалось, словно он во сне. Но нет, все происходило на самом деле. Когда жужжание стало невыносимым, он почувствовал около себя ужасную трупную вонь. Что-то захрустело, точно металл прошелся по дереву. Марк открыл глаза и закричал. Около его кровати стоял человек в лохмотьях. Лицо его отчетливо виднелось – это был гниющий мертвый отец Марка, в руках он держал вырезанную им фигурку. – Кенма поймал паузу со вздохом фаталиста. Парни будто примерзли к своим спальным местам. Они хлопали глазами, ожидая услышать что-то еще, но прекрасно понимали, что это конец. – Это однозначно самый страшный рассказ! Ты выиграл, черт возьми! – первым сорвался на повышенный тон восторга и преклонения Бокуто. – Да… и у меня мурашки, – произнес хлипким голосом староста Кейджи. – Спасибо… – Откуда ты их берешь, Кенма? Как я буду спать. – Прости, Шоё, я не мог дать лобковым волосам взять победу, – отбил он. Куроо тихо посмеялся над остроумием Очкарика: – Признаю, это было поистине жутко, – сознался он. За окном что-то цокнуло. Мальчишки насторожились. – Чего… вы слышали? – Небось, коты. Или еноты. – Какие к черту еноты, мы в холмах живем. – Давайте не будем проверять, ладно? – заскулил Шоё, скорее закутываясь в синтепоновое одеяло. – Лагерь вас ничему не научил? Кагеяма как один из хваленых «смельчаков» встал с места. – Ты что, дурак, куда ты пошел? – Рыжий тут же схватил его за ногу. – Отвали, я докажу вам, что там ничего нет. – Да успокойся, – заревел негромко Куроо, – ты уже доказал свое бесстрашие в лагере, – и поганенько оскалился. Кагеяма сел на место. Ох уж эти амбиции. – Ветер… – прикинул Акааши и повторил за Бокуто, взяв бутерброд. Мальчишки принялись есть, точно история Кенмы нагнала на них зверский аппетит. А потом всё болтали и болтали, чуть ли не до глубокой ночи, о всякой ерунде. Первыми сдались Шоё и староста Кейджи. Потом Кагеяма. Остались Бокуто и Куроо. Кенма себя не считал участником, он просто слушал, притворяясь спящим. И узнавал много нового. Например, то, что Куроо может быть очень чутким и ранимым, а еще веселым, интересным, обаятельным и смешным. Он другой. С ними другой. Когда его не видят пижоны и грязеры, учителя из школы, чужие родители, бабушка Кенмы. Он совсем другой человек. Простой мальчишка, который хочет жить самой обыкновенной жизнью и не знать забот. Кенму зацепили слова о семье Куроо, тогда внутренне у него что-то треснуло, скорее портрет, который он себе все это долгое время вырисовывал в воображении. Он не помнил, когда уснул, но ему мерещилось сквозь сон, что кто-то потрогал его по волосам, пока он спал.