Выхода нет

Неделя проходит по похожему сценарию. Возвращение «домой» в жиденьких сумерках, предшествующих появлению первых лучей утренней зари, а конкретнее – в любую дешевую круглосуточную забегаловку, где не возражают против присутствия клиента, клюющего носом в мрачной угловой кабинке, пока посетителей нет, а он заказывает хотя бы чашку их кисловатого вчерашнего кофе (отказаться от своего привычного сорта – едва ли не самая тяжелая часть всей операции по внедрению). Нет, его не просили подвинуться, чтобы помыть. Стайлз практически убежден, что ни в одном из этих мест в жизни не убирались. Быть санитарным инспектором в этом городе, наверняка, работенка - легче не придумаешь. Он баюкает чашку горячего кофе в ладонях, пытаясь согреться, пока не проваливается в дрему. В сутках есть несколько часов – буквально парочка – когда никто ничем не занят. Все нормальные люди, так или иначе, до сих пор спят, но вот-вот начнут просыпаться и готовиться к началу нового дня. Жиголо ищут пристанище - какое получится - чтобы переждать самые холодные часы, в которые шансы для заработка мизерные. Их клиенты пытаются урвать хоть немного времени для сна, прежде чем вернуться к своей жалкой пародии на жизнь, где они притворяются нормальными людьми. Даже Дерек уезжает из ресторана, предположительно – чтобы выспаться. Стайлз поступает аналогично. Вторая часть его работы все равно начинается лишь в дневное время, когда лохи бродят по улицам, слишком погруженные в собственные мысли, чтобы заметить, как их пожитки пропадают, пока не становится слишком поздно. А это, понятное дело, его любимая часть операции. Наверняка - самая важная. Быть уличной шпаной, до которой никому нет дела и пытаться выжить всеми правдами и неправдами – это одно. Но привлечь внимание самого Дерека Хейла и проложить себе путь в его организацию – совершенно другое. Проституция – всего лишь его «легенда», способ освоиться на месте, чтобы возможно – только возможно – выделиться на фоне остальных и заполучить Хейла в конечном результате. Этот опыт пригодится, но его самого не достаточно. По этой причине каждое утро он заставляет себя проснуться до наступления часа пик, глотая едва теплый кофе. Он созванивается с руководителем операции по таксофону, на сдачу от никудышного утреннего кофе. При помощи кодовых фраз, он передает ей свежую информацию по делу, а на оставшийся четвертак заговаривает ей зубы, словно они – старинные друзья, еще со времен старшей школы, а он – одинокий парнишка на новом месте. Сыграть такое очень легко, потому что ситуация не далека от истины. Потом он идет в вонючий туалет, чтобы умыться или освежить любую часть тела, которая в этом нуждается, покупает себе горячий кофе и удаляется. Это – оживленное местечко, с довольно ограниченным количеством мелких преступлений, ведь быть карманником не слишком тяжело. Особенно – если руки из нужного места растут. У Стайлза отличные руки. Изящные, с длинными пальцами, с поразительной хваткой и нежными прикосновениями – по крайней мере, так ему сказал один воришка, пристегнутый к рабочему столу его отца. Он частенько игнорировал отцовский запрет на общение с подозреваемыми и потерпевшими, которых было пруд пруди в участке. Ему нравилось внимание. В детстве он показывал фокусы. Жонглировал. Часами упражнялся в своем мастерстве, сидя в участке или под кабинетом окружного прокурора, чтобы произвести впечатление на всевозможных незнакомцев. Мама хвалила его за широту взглядов и креативность. Отец ворчал, что он слишком легко сходится с бандитами. Эх, видел бы он Стайлза теперь! Подростком, обижаясь на родителей – трудоголиков, пахавших, словно они – члены «Лиги Справедливости» и отъезд лучшего друга, он приобрел еще несколько преступных навыков. Стайлз никогда не брался за то, что могло обеспечить ему проблемы с законом – нет, для этого у него была голова на плечах, а перед глазами – живые примеры того, как глупые ошибки могут испортить молодому человеку всю дальнейшую жизнь. Он познакомился с такими ребятами, ошиваясь рядом с родителями. Поэтому, он чаще всего просто одалживал вещи. Те, отсутствие которых могло разозлить отца. Коллекция чужих ручек значительно выросла к концу года. А потом все… изменилось. Но он старался не терять навыка. Тогда Стайлз еще этого не знал, но тот юношеский бунт, а также - юное личико и острый язычок были единственными факторами, благодаря которым проведение операции вообще стало возможным. Он начинает с простых трюков. Просто разогревается. Вытащить бумажник из оставленной без присмотра на стуле в оживленном кафе сумки. Позаимствовать рюкзак из дорогой коляски, пока мать на что-то отвлеклась. Изредка – умыкнуть чашку горячего кофе для гурманов в дорогой кофейне, которыми нынче заполнены улицы. Выработался иммунитет – нет. Скорее – новизна мелких проступков выветрилась. Потом становится тяжелее, чем Стайлз ожидал, ведь однажды он оказывается неподалеку от молодой женщины, обнаружившей пропажу кошелька. Та не впадает в истерику, не требует, чтобы кто-то принял меры. Просто сидит и плачет. Соблазн «найти» кошелек где-то рядом и вернуть ей очень велик. Он решительно противостоит этому желанию. Сострадание – Ахиллесова пята всех, кто трудится под прикрытием. Ему лучше знать. Кроме того, ее маленькая жертва поможет в будущем предотвратить совершение гораздо серьезных злодеяний, если он остановит Хейлов. Ведь какой бы организованной ни была преступность, она всегда строится на крови и страхе. На разрушении. Он забирает наличку и убеждается, что выбросил кошелек достаточно далеко отсюда. Он давит свое сочувствие в зародыше и закрепляет ее потерю. Осознание того, что он испортил ей идеальный день… ну, оно чего-то стоит лишь до наступления вечера, когда Стайлз возвращается на промозглую улицу, чтобы торчать там в компании парня, чья жизнь состоит исключительно из таких вот дней. С тех пор, он относится ко всему серьезнее. Заглушает угрызения совести, выбирая цели пожестче. Пытается выйти за рамки кражи наличных. Несколько дней он ведет переговоры с владелицей нелегального передвижного лотка, чтобы та продавала кое-что из его недавней добычи вместе с дешевыми товарами из «потогонок*», с бешеными скидками, ради привлечения толпы туристов и местных жителей, достаточно беспечных, чтобы покупать что-то у нее. Наплыв людей, в свою очередь, обеспечивает ему серию классических маневров карманника из разряда вежливых «Упс! Какой я неловкий!» и «Ой, извините!». На третий день все так приедается, что он бросает вызов самому себе, начиная воровать у туристов то, что они едва приобрели, не отходя от кассы. Он отдает подельнице часть выручки и на этом они прощаются. Ведь пастись долго на одном месте – значит помереть с голоду рано или поздно. Но Стайлз доволен собой в конечном итоге. Если бы его воспитывали не отец - коп и мать – помощница окружного прокурора, у которых было титановое понятие о чести, из него получился бы превосходный преступник. На обратном пути он ворует почти полную пачку сигарет, чтобы поделиться (скорее - отдать) с Баззом. Ведь каждую ночь Стайлз неизменно оказывается с парнем на углу. Там ждет и наблюдает. Болтает всякую ерунду, прижимаясь к новому лучшему другу в поисках тепла. Поглощая на двоих одну упаковку недожаренной картошки-фри и бургеры, Стайлз смотрит на ресторан Хейла и представляет, каковы их блюда на вкус. Они с Баззом обмениваются историями из жизни и страшилками, что, по сути, одно и то же. Его собственная история подлинна, хоть и случилась не с ним. Это – квинтэссенция правды, которую он слышал от бесчисленных мальчишек и девчонок, прошедших через руки его родителей за много лет. И тех, с кем познакомился лично, будучи волонтером в приюте для бездомных в их родном городке. Он репетировал эту историю, повторяя до тех пор, пока она не стала частью его самого. Покуда она не превратилась в глубинную мотивацию по свержению Хейлов. Он привыкает к пронизывающему холоду. Начинает ценить красоту отвратительной чашки горячего кофе после длинной ночи на морозе. Осваивает гораздо больше жаргонных выражений, чем на всех предварительных занятиях по подготовке к внедрению вместе взятых. Знакомится с людьми, которых никто не замечает. Обнаруживает интересные местечки, где никто не додумался искать. Он наблюдает, как Дерек Хейл проезжает мимо. Базз забирает себе всех подъезжающих. Стайлз позволяет. Так его минует излишняя реалистичность данной работы и сохраняются теплые взаимоотношения с новым другом. Получается вполне неплохо, хотя, если бы Базз не растерял последние мозги благодаря травмам и наркоте, он бы уже наверняка озадачился вопросом, почему Стайлз всегда возвращается раньше, чем он сам, даже когда есть наплыв клиентов. Подобный вопрос так и не становится камнем преткновения. Однажды вечером, когда Базз склоняется к приоткрытому окну подъехавшего автомобиля, у Стайлза появляется плохое предчувствие. Отвратительное, если честно. Из тех, к которым отец - коп учил прислушиваться – независимо от того, насколько глупо будешь выглядеть, если оно окажется ошибочным. Он думает, таким ли было предчувствие в тот день, когда папа… Базз выпрямляется и с преувеличенным энтузиазмом машет Стайлзу. Тот, насторожившись, подходит и бросает вопросительный взгляд на друга. - Хочешь прокатиться с нами? Этот парень очень одинок,- спрашивает Базз, по-приятельски обнимая его за талию. Это всего лишь старенькая машина, за которой сносно ухаживали. И мужчина внутри простой и слегка потрепанный жизнью. Но достаточно ухоженный. А вот взгляд, который он кидает на тело Стайлза совсем как у хищника. Здесь что-то не так. Будто все в его облике неправильно. Это плохо, как и все сальные взгляды проезжающих до него, но уже по другой причине. По той, которая заставляет Стайлза резко сделать шаг назад. - Я – пас,- произносит он, серьезно глядя на друга.- Думаю, тебе тоже не стоит этого делать. Базз смотрит на него, как на идиота. - Заплачу по двойному тарифу,- обещает мужчина. У него приятный голос. Но взгляд не меняется. И от этого отвратительное предчувствие в его нутре только крепнет. - Засунь свое предложение знаешь куда?- сердится Стайлз.- Нам оно не интересно. Базз смотрит на него так… словно на самом деле верит, что Стайлз решил его натянуть – все остальные ведь так и делают, почему бы и нет? - Ничего страшного, если будешь только ты один,- заверяет мужик Базза, который скорчил рожицу Стайлзу и как раз подходит к машине, чтобы открыть дверь со стороны пассажира. - Да ладно, чувак,- хватает его за предплечье Стайлз и тащит в сторону их скудного укрытия у дверного проема. - Оте*ись,- раздраженно дергает плечом Базз. - Серьезно, перекури, пропусти клиента,- тянет сильнее Стайлз. Базз просто толкает его, отбиваясь, пока его свободная рука не описывает дугу, опускаясь на скулу Стайлза, от чего тот летит на растрескавшуюся мостовую. Потом, даже не оглянувшись, Базз произносит «Увидимся позже, чувак» и проскальзывает в приоткрытую дверь машины. Когда они отъезжают, Стайлз приподнимается на одной руке, а второй вытирает разбитую губу. Следом за ними притормаживает черный седан, словно дожидается, пока они растворятся вдали. Стайлз бросает взгляд на тонированные окна и проклинает себя за то, что настолько открыто пытался отделаться от клиента. Он наклоняет голову и встает на ноги, пятясь в сторону затененного дверного проема, наблюдая, как они растворяются во тьме ночной. Пока полностью не исчезают из поля зрения. К тому времени, когда Стайлз собирается уходить на рассвете, Базз не появляется. Созваниваясь утром с руководителем операции, Стайлз рассказывает ей об этом. Его нет на следующую ночь. И через одну. Стайлз перестает надеяться дня через три. Ему лучше знать. Он видел такое уже не раз. И хоть он не садится ни в одну из катящихся мимо черепашьим шагом машин, прячась в тени дверного проема, до тех пор, пока они не уедут на поиски более сговорчивой добычи, он не отказывается от всего подряд. Он слишком тяжело трудился на этой работе, чтобы провалить свою «легенду» из-за какого-то дешевого перепиха. Его координатор убил бы на месте, узнав, как он соглашался трахнуться с кучей клиентов, пришедших пешком, прямо в темном переулке, играя роль перепуганного и отчаявшегося недавнего беглеца, который слишком боится делать что-либо серьезнее обычной дрочки. Клиенты не возражают. Они предлагают прийти еще раз, на следующий день, чтобы развести его на нечто более развратное. Они напрашиваются быть у него первыми. Он становится на колени в грязь. Работает руками, подогревая энтузиазм мыслью о тех мальчиках и девочках, которые живут вот так каждый день. О тех, у кого некуда возвращаться. Кого не контролируют кураторы, пытаясь убедиться, что они в полном порядке. Ему не стыдно признаться, что сделав это впервые он плачет и слишком долго пытается оттереть руки в туалете забегаловки. Он не может уснуть. Просто баюкает в ладонях чашку пережженного кофе и думает о каком-то мальчике, чья очередь могла быть на этот раз. Чье место он занял, пусть ненадолго. О том, чьи тело и душа еще не полностью сформировались, о множестве сексуальных контактов по взаимному согласию и с позитивным исходом в его прошлой жизни, помогающих справиться со всем этим. Возможно, он обеспечил кому-то временную передышку. В следующий раз легче. Деньги, заработанные в ту ночь, он жертвует приюту для бездомных детей. Он пошел на это ради них. Он делает это ради Базза. Он ждет. Привыкает к пронизывающему холоду. Он наблюдает, как Дерек Хейл проезжает мимо.