Выхода нет

Это не давало ему покоя до такой степени, что он подумывал пойти в учебный центр просто проверить, что да как. Раздражало, пока он принимал душ и одевался. Бесило по пути туда и когда он уже стоял в фойе, расспрашивая Карлоса. Айзека надежно спрятали в четыре руки, вместе с его койкой, живого здорового, заверил его Карлос. Босс попросил рассказать последние новости, на что получил детальный ответ касательно их новенького, (при этом даже не назвав парня по имени), прежде чем Дерек нашел мужество признаться самому себе, что он спрашивал о хастлере. Он в порядке. Завел друзей. Держится особняком от Джексона. Приглядывает за Звездой. Умнее, чем кажется. Ну, это Дерек и сам знал. Он покинул центр в еще худшем положении духа, чем приехал туда. Как бы Хейлу не нравились Айзек и прочие, он не должен был творить подобное – не в его положении. Стоило быть отчужденным и держать привязанность к кому бы то ни было в секрете. Так безопаснее для всех. Степень его раздражения не зависела от того, что привязанность к этим детям была его Ахиллесовой пятой. Ни в коем случае. А еще, помимо легкого похмелья, назойливые мысли об упомянутом новобранце дарили ему головную боль. Стайлз. В жизни Дерека было несколько моментов, когда его раздирали противоречия и проблема была частично в его нежелании признать факт существования конфликта, (отчего слово «раздражение» звучало как громадное преуменьшение). В отличие от Питера, его вкусы старели вместе с ним. Будучи достаточно взрослым, Дерек больше не чувствует к мальчикам вроде Айзека ничего кроме заботы, но вот когда дело доходит до Стайлза… приличных мыслей не остается. Само воспоминание о том, как он стоял в переулке, спиной к стене, с наполовину поднятой рубашкой, пока руки Айзека блуждали по его телу… Дерек едва сдержался, чтобы не послать к черту все планы на вечер и не забрать обоих к себе домой – вовсе не с мыслью об их безопасности. И дело ведь не в моральной стороне вопроса – воспользоваться молодым и неопытным мальчиком для постельных утех. Он делал (и будет делать) вещи гораздо страшнее этого. Нравственная дилемма, собственно говоря, была не настолько серьезной. Лишь относительно. Даже само общество постоянно меняло возрастной ценз, если заходил разговор о добровольном согласии. В конце концов, не будь на это спроса, стали бы мальчишки заниматься подобным в темных переулках? Ему всегда было невдомек, почему подавляющее большинство в современном социуме цепляется за ханжеские нормы морали, которые не в силах отстоять или привить? Лично Дерек придерживался всего пары нравственных идей. Его родители учили, что никто не сможет стать успешным бизнесменом или бандитом, равно как и простым трудягой, заботящемся о том, как прокормиться, если не научится воспринимать социальные определения морали и нравственности со здоровой долей скепсиса. Даже если считать этические понятия абсолютной величиной, не стоит забывать, что у каждого человека есть личный предел прочности. Нужно уметь правильно расставлять приоритеты, наставляли они, самостоятельно решать, что важнее, ради чего стоит жертвовать чем-либо. Для Дерека то, к чему все сводилось, была (и останется) защита семьи. С Питером та же история, подозревает он. Однако, в отличие от дяди, его понятие семьи выросло и охватывает нескольких подобранных на улице детей – тех беспризорников, которых общество обрекло иметь дело со своими отбросами. Именно это, решает он, и делает его реакцию на Стайлза проблемой. Слишком поздно возвращать его в царство аутсайдеров. Его ведь тоже взяли в дом, дали почву, в которую можно пустить закаленные невзгодами корни, готовые отрасти вновь. Он доказал, что не просто еще один мальчик с симпатичной мордашкой, что он достоин защиты – пусть даже от самого Дерека. Хейл не привык, чтобы кто-либо мешал его волеизволению, тем более - когда этот человек – он сам. Проблема гложет его целый день и портит настроение на момент возвращения в старое поместье Хейлов в лучах вечернего солнца. Красивое, величественное место, где он вырос, но больше не мог находиться. Собственность, определявшая его статус даже если он там не жил и до того, как он ее покинул прежде... Да. Прежде. Но видеть Питера в гостиной матери… Этого всегда хватало, чтобы охладить его привязанность к родственнику. Не то, чтобы Питер обращал на это внимание. Напротив – возникшая напряженность словно подпитывает его. Дерек ни в чем не винит дядю. Они многого достигли совместными усилиями, стимулируя и следуя по пятам друг друга. Не особенно удобно, зато эффективно. Встречи сглазу на глаз важны для того, чтобы играть прописанные роли. Они прилагают массу усилий, чтобы их диаметрально противоположные взгляды на видение дел срабатывали, координируют свои действия, дабы остатки семьи держались вместе. Чтобы родословная Хейлов никогда не прервалась. Это – единственное, на чем оба соглашаются, вопреки своим различиям. Он наливает себе высокий бокал ирландского и устраивается в кресле, с которого открывается наилучший вид на сад в угасающих лучах заходящего солнца. Ну хоть садовника матери Питер сподобился оставить. Дядя правил организацией инстинктивно и импульсивно, чего Дерек понять не мог, что противоречило его подходу – внимательному отношению к мелочам, маленьким и действенным переменам в ней, далеко идущим планам. Питер принимал важные решения. Бесповоротные. Убрать комиссара полиции шесть лет назад, например. Все до сих пор были уверены – он умер от сердечного приступа, а те изменения, которые угрожали организации, так и не были претворены в жизнь. Они ужасно рисковали. Дерек не уверен, что сможет однажды принимать подобные решения, где шансы на благоприятный исход слишком призрачны. Ему больше по душе те, которые можно предсказать. Переменные, что он может, по крайней мере, определить. Какая-то часть его не может понять, как родителям удавалось вести бизнес. Мать была очень организованным человеком, насколько Дерек знает. Именно она насаждала в сыне порядок и дисциплину, равно как учила ценить красоту и эффективность. Она была элегантна. Тепло относилась к детям. Дереку ужасно не хватает этого. Был ли отец похожим на Питера – обаятельным и смелым? Совершенно другим? Дерек был слишком молод, когда они погибли, чтобы в полной мере понимать, как они вели дела и кем являлись на самом деле. Питер – все, что у него осталось. Вдвоем они справляются. Строят планы – оба – по расширению семьи, хоть и разными способами. Дерек подбирает рекрутов, возводя империю из отбросов общества. Дядя, в свою очередь, полагается на «старые семьи», путем привлечения их отпрысков, чьи кровные связи не уступают Хейлам. К счастью, он понимает племянника достаточно хорошо, чтобы не давить на него идеей «новых поколений Хейлов». Их последняя попытка создать альянс между династиями обернулась кровопролитием и Дерек поклялся отбросить эту мысль, не взирая на то, насколько сильным был его долг перед семьей. А если дядя начнет настаивать на этом снова, все, что требуется сделать – обратить обвинения в его адрес, чтобы уличить того в ханжестве. Питер машет рукой в сторону газеты, лежащей на кофейном столике. Дерек уже видел ее (или подобную – без разницы). История на первой полосе идентична: «Сенатор Сантьяго выкрал малолетнего, занимающегося проституцией: мальчика обнаружили едва живым в подвале». - Психологи на все лады кричат о формировании обратной реакции у жертвы,- сообщает дядя с довольной ухмылкой.- Это поможет потопить законопроект по борьбе с проституцией, который он так усердно продвигал. Никто не захочет и пальцем тронуть эту бумажку. Дерек кивает с отсутствующим видом, делая мысленную заметку проверить, как у парнишки дела и убедиться в том, что расходы на его лечение будут оплачены. Питер вряд ли задумывался об этом. Дерека раздражает вся ситуация. Если благодаря тому, что мальчишка жив, есть шанс, что он может заговорить, когда отчаяние перевесит страх, то Хейла это заботит не из соображений, что его слова принесут кому-то хоть мизерную пользу. Вред репутации сенатора причинен, но Дерека напрягают как раз такие незавершенные дела, а Питер считает их несущественными. Они обсуждают изменения, которые произошли в полиции при новом комиссаре. Взвешивают «за» и «против» вербовки нового копа. Наливают себе еще по бокальчику. Стремительно обмениваются ядовитыми комментариями. Спорят о том, кого назначить на место руководителя технического отдела, потому что его предшественник слишком часто подводил их и был переведен на другое место работы. Почему-то разговор воскрешает воспоминания о Стайлзе, сидящем с горящими глазами наискось от него в машине, взвешивающем свои шансы какое-то мгновение, принимающем непростое решение уличить О'Халлорана во лжи… это не должно настолько возбуждать. Постепенно деловые темы для разговора иссякают, а Питер и Дерек сидят в тишине, перебирая, не осталось ли еще чего-то. Питер нарушает молчание, бросая страдальческий взгляд на племянника и возмущаясь: - Серьезно, Дерек. Я все еще зол из-за Поласки. Разве обязательно было на них так сильно давить? Их стряпня довольно хороша… Дерек хмурится в ответ, вцепляясь руками в край подлокотника антикварного кресла, оглаживая пальцами крошечные детализированные углубления и бороздочки в древесине и складки ткани. Это немного остужает пыл, а напряженность спадает, так что его голос звучит спокойнее, когда он заговаривает снова. - Они не были лояльны, а инвестировать в них было рискованно,- объясняет он раз эдак в пятый.- Кроме того, они стреляли в меня. Питер раздраженно вздыхает, отодвигая свое кресло и направляясь в сторону огромных застекленных двустворчатых дверей. - Все потому, что ты давил на них со своими инвестициями,- пикирует дядя, запуская пальцы в старинные кружевные шторы, чтобы выглянуть во тьму ночи. Дерек резко опускает на свой край стола бокал, не в силах сдержать раздражение. - Давай не будем, ладно?- произносит он холодно. Питер смотрит на него через плечо, немного удивленно, но по большей части его забавляет воинственность племянника. - Я всего лишь говорю о борще,- весело говорит Питер. Дерек качает головой, зная по собственному опыту, что у Питера никаких «просто» не бывает. - На этом все? Питер вздыхает – так, словно соскучился по глупым разговорам о еде. Как и Дерек. Они – последние, кто остался друг у друга, уже ничего не будет как прежде. - Ладно. Увидимся за обедом? – осведомляется Питер. - Да, за обедом,- соглашается Дерек, поднимаясь и застегивая пиджак на все пуговки. Питер одобрительно мычит. Но как только племянник собирается уходить, он делает знак рукой, в которой держит бокал: - Скажи, а что с тем мальчишкой? Дерек замирает, вытягивая из кармана перчатки. Прежде чем ответить, он оглаживает пальцами кожу. - Боюсь, тебе придется выражаться яснее,- отвечает он, придавая голосу нотки скуки. Питер поднимает бровь. Дерек сжимает губы, зная, что дядя видит его насквозь. Он не распространяется дальше, тем не менее, продолжая натягивать перчатки, а Питер хмыкает, подносит бокал к губам, бормоча «Интересно», прежде чем сделать глоток и отвернуться, очевидно – удовлетворив любопытство. На обед в ресторане Хейлов в тот день, совершенно не удивительно, а возможно – с издевкой, подают борщ. У Питера на той неделе было настроение шутить. Оба настроены враждебнее обычного во время встречи. Вполне справедливо. Последние две недели выдались довольно сложными. Атмосфера в ресторане напряженная, но Питер не позволяет присущему ему драматизму мешать бизнесу, а Дерек более или менее держит себя в руках во время встречи, объясняя своим помощникам планы и обсуждая события прошедшего дня до конца вечера. Когда он наконец едет домой на рассвете, Дерек совершенно измотан. Считая время, приходит к выводу, что это неспроста – он практически не отдыхает в последнее время. Наверное – инстинкт самосохранения после недавнего покушения. Он пытается контролировать мир вокруг себя сильнее. Переутомление ослабляет его самоконтроль – Дерек понимает это, направляясь прямиком в душ вместо офиса, где ему нужно проверить электронную почту. Учитывая степень его усталости, хорошенько отмывшись, ему пора на боковую, но тело почему-то не соглашается с ним. У него болезненно стоит еще до входа ванную, а горячие струи воды и из разнообразных насадок для душа лишь стимулируют эрекцию сильнее. Когда влага касается кожи, тело словно получает то, в чем нуждалось. Тепло, влага, жар… Этого вполне достаточно для того, чтобы застонать в голос, откидывая голову назад, даже не прикоснувшись к себе. Он не хочет этого делать. Знает – не сможет остановиться, если позволит себе думать о «том мальчишке». О том, настолько запоминающемся, факт относительно ничтожного существования которого Питер вспомнил после единственной мимолетной встречи. Та черта, которую он не хотел пересекать, взвалив на себя роль едва ли не единственного уцелевшего члена династии Хейл. С тех пор, как научился четко различать мужчин и мальчиков. Но он продолжает фантазировать о гибкой, упругой шее Стайлза, извивающейся под напором поцелуев Айзека. О полоске обнажившейся кожи живота, сверкающей и напрягающейся во время вдоха. Об изгибе губ, когда Стайлз пытался соблазнить его в их первую встречу. Ментальный образ парня с решительно поднятым подбородком, когда тот лежал, распластавшись и раскинув ноги на кровати в доме Дерека. Пусть попытки распалить его страсть были продиктованы долгом, как подозревал Хейл, они возымели нужный эффект, как бы там ни было. И он не упустил похотливый огонек в глазах там, в переулке. Неприкрытое, чистое вожделение. Ощущение от ладони на пенисе грубое, а движения вверх вниз по стволу жесткие, почти болезненные, когда он прикасается к себе, опираясь на стенку душа. Резко, как ему нравится. Так, как Дерек хочет взять Стайлза, прижать к любой доступной поверхности, овладеть им, прикасаться, пока он будет умолять о пощаде, задыхаясь и цепляясь за Дерека, словно тот – единственный реальный персонаж в этом замке теней. Пока не начнет умолять разрешить этим губкам сомкнуться на его, Дерека, члене; яростно отдрачивая себе, пока не начнет давиться, не сдаваясь. Как он будет принимать каждый сантиметр, глотать все без остатка, с ярким огоньком решительности в глазах. А потом Дерек трахнет его, прямо в рот, со стонами изливаясь в его горло. Стайлз просто облизнется, сядет ровно, смотря снизу вверх на Дерека своим дерзким взглядом и вызывающе улыбаясь. И наверное, нахально и безрассудно предложит быть сверху. Это уж слишком. Дерек переживает разрядку, приоткрыв рот, задыхаясь под струями воды, дрожа от мощи оргазма. Прижимает разгоряченное лицо к холодной плитке, прогибаясь под бременем истощения и обязанностей – вызов, который бросил ему этот бренный мир. Желудок сжимается, когда он вспоминает свои фантазии о Стайлзе. Даже если под давлением не признался, сколько ему лет, он вряд ли старше семнадцати. Их разделяет целое десятилетие, а то и больше. Но, опять же, можно ответить вопросом на вопрос – как те слова, что сорвались с губ мальчика. «А имеет ли это значение?». Есть ли разница? Он не знает на самом деле. Многие сказали бы, что парень, выживший на улицах и посчитавший себя достаточно взрослым для секса за деньги, дорос и до остального. Созрел решать сам за себя, согласен ли он и чего желает. Дереку было бы трудно возразить против подобного аргумента. В конце концов, он был немногим старше Стайлза, когда начал принимать участие в делах семьи Хейл. Единственное, в чем Дерек уверен – рядом со Стайлзом его самоконтроль летит к чертям. Это как раз та переменная, которую он не в силах высчитать. Поэтому он решает проблему со Стайлзом просто избегая его. Это не так тяжело. У него предостаточно дел для того, чтобы праздно околачиваться возле центра. Плюс – тот факт, что рана на плече не заживает так хорошо, как хотелось бы их семейному врачу. Он слишком истощает свой организм и если продолжит в том же духе, то, по словам доктора, урон, причиненный организму, будет необратимым. Он заставляет себя лечиться. Это всего лишь повреждение мягких тканей, но все же - рана, как ни крути. Заживление тянется удручающе долго. Неспособность придерживаться привычного режима тренировок лишь еще добавляет ощутимой напряженности. Однако, он нуждается в отдыхе. Чем дольше он лечится, тем больше это напоминает какой-то идиотский самообман. Стайлз все-таки мальчишка с улицы. Странное притяжение к нему, наверняка, является побочным продуктом волнения, которое он испытывал в тот период. И если избегать визитов в учебный центр… Скажем так: с его стола дома открывается замечательный вид. Мерцающие огни ночного города, которые он наблюдает через настолько громадные куски стекла, что они растворяются, перестают восприниматься. Единственный способ заставить себя расслабиться – откинуться на спинку и смотреть через окно на этот город. Его город. Через несколько недель он даже начинает наслаждаться вошедшими в привычку действиями – ранним возвращением домой, посиделками за компьютером и наблюдением за приходом ночи. Зная о покушении, Эрика и Бойд поддерживают его решение побольше проводить времени дома. «Для этого, в конце концов, придуманы телефоны», - скрестив руки на груди и приподняв брови, настаивал Бойд. Эрика теперь боится таскать его за собой на стрельбы, где слишком много огнестрельного оружия и у людей сдают нервы. И он думает, что, возможно, они слишком ценят возможность пойти в уютное местечко и сделать свою работу, когда возникает необходимость в непосредственном контакте. Ресторан Хейлов - не самое приятное место и особенно в нем не расслабишься, хоть там и удобно. Этот недостаток делает их встречи менее устрашающими.