Выхода нет

Когда Стайлз наконец входит в барак, уже наступает рассвет. Он измотан, устал и рад, что его встречает желанная тишина. Однако, не безмолвие. Айзек, сидящий на корточках у кровати, пакует свои пожитки в старый армейский вещмешок. - Эй, а что…- Стайлз шепчет парню, стараясь никого не разбудить. Парнишка смотрит на него сквозь спутанные белесые кудряшки, нерешительно улыбаясь. - Да,- произносит он, продолжая свое занятие, пока Стайлз устраивается на скамье рядом с ним. - Меня повысили. Переводят в команду Эрики. Волнение в его голосе пропустить невозможно, равно как и сожаление. Стайлз осторожно улыбается, машинально теребя угол одеяла пальцами у его ног. - Поздравляю,- говорит он. Айзек сияет в ответ: - Спасибо. Я серьезно. Если бы не ты… - Эй,- возражает Стайлз, дергая плечом.- Нам удалось, потому что действовали сообща, втроем, для достижения цели. - Да,- соглашается Айзек, переводя взгляд на ряд пустующих кроватей, а потом – на оставшихся детей, насупившись.- Странновато уходить сейчас. После того, что случилось с прочими… Стайлз мычит, соглашаясь. Остальные в тюрьме по его вине. Их свободу забрал он. Наказал за преданность. Несколько минут он молча наблюдает за тем, как Айзек складывает вещи. - Эй, а где ты был, кстати?- наконец оторвавшись от своего занятия, интересуется Айзек. Настал черед Стайлза откровенничать. Он приподнимает рубашку, чтобы стал заметен квадратик повязки. - Дай глянуть,- забыв о своих пожитках, с горящими глазами, просит парень. Стайлз откидывается на его кровати, подцепив уголок приклеенного к коже бинта, чтобы оголить припухшие покрасневшие очертания татуировки на своей плоти. Айзек улыбается, положив свою ладонь поверх Стайлзовой, пока тот внимательно рассматривает свой живот, придерживая одежду. - Выглядит просто восхитительно и тебе очень идет,- заверяет парень. Он смотрит на Стайлза и во взгляде заметны похоть и печаль. Кудрявый наклоняется и как следует целует Стайлза в губы. На трезвую голову. Нежно. - Айзек,- ласково говорит Стайлз, когда кудрявый поднимает голову и распрямляется. - Да. Я знаю, знаю,- вздохнув, кивает тот, отворачиваясь и продолжая собираться.- Просто мы не будем теперь так часто видеться, а я… Как говорится, carpe diem*. Не то, чтобы Айзек знал такие выражения, зато каждый уличный мальчишка знал по себе их значение. Хватайся обеими руками за шанс, когда он подворачивается. - Ага. Айзек засовывает последний ботинок в сумку и застегивает ее. Кто знает – может то, что Стайлз его мягко отверг, поможет спокойнее уйти? Кудрявый перекидывает лямку через голову и распрямляется. - В любом случае, мы теперь как братья. Это замечательно. - Да,- подтверждает Стайлз. Он обводит последним прощальным взглядом помещение – старые кровати и облупившуюся плитку. Пыльные окна и флуоресцентные лампы. Спящих детей. Пустующие полы, на которых они играли в карты. Дверь в барак тихо открывается и в проеме показывается блондинистая макушка Эрики. Айзек поворачивается к Стайлзу с горькой улыбкой. - Пересечемся,- говорит он. - Да,- кивает Стайлз, а парнишка идет к Эрике, которая обнимает его за плечи и улыбается, выходя. «А увидимся ли?»,- думает Стайлз. В повисшей тишине, он опускается на соседнюю койку. Живот болит и парень не может себя заставить закрыть глаза. Напряженность действительно присутствует в атмосфере. Ему это не показалось. Позже Стайлз понимает, что слишком взволнован для того, чтобы заснуть. По крайней мере – не в помещении, полном детей, которых он предал, завершив нескольких безрассудно рискованных миссий, где их жизни были на кону, и уж тем более – не после того, как его тело заклеймили меткой Хейла. Поэтому он поднимается, проходит мимо поста Карлоса, готовящегося к началу нового дня, чтобы прогуляться по улицам. Несколько месяцев прошло с тех пор, как он в последний раз ходил по старым маршрутам, видел утреннюю суету и тонны серого неба над головой, укрывающего город подобно толстому дымчатому одеялу. Давненько он не присаживался на этом углу, наблюдая, как жители торопятся мимо него – те люди, которых он обещал защищать. Стайлз покупает мерзкий кофе в отвратительной закусочной. Дремлет. Созерцает несущийся мимо город. Напоминает себе о фактах. Дети в «доме» - всего лишь ничтожная часть бездомных подростов, удостоившиеся чести присоединиться к Хейлам. Он даже не винит их за это – просто не может. Все идут на риск по доброй воле. На каждого такого Айзека найдется десяток детей, желающих вколоть себе ту наркоту, которую он скоро начнет толкать. Эти воспоминания немного успокаивают нервы и уменьшают чувство вины. А может, так действует на него кофе? Стайлз покупает еще одну чашку, пьет и балуется монетками, полученными на сдачу – то собирает их в стопочку, то сшибает щелчком пальцев. Допив кофе, зажимает монеты в кулак, чтобы после секундного колебания позвонить куратору. Джесс удивлена, услышав его голос, но рада. С ее точки зрения, операция завершилась успешно. Хвалит тот подарок, который он прислал к ее дню рождения, хоть не уверена, насколько по душе этот альбом маме. Женщина уверена: пару раз прослушает и привыкнет. Он интересуется грядущим визитом ее сестры. Джесс намерена уговорить ту остаться дольше обычного. Стайлз бубнит «это очень мило», потому что не знает, что еще сказать. Шестеренки в механизме правосудия вертятся вне зоны его досягаемости. Джесс не особенно хочет давить на сестру: не ее вина в том, что жизнь такая насыщенная. А вот мама настаивает, что тут поделаешь? Все мамы такие, подтверждает он. Стайлз бесцельно скитается по городу до середины дня, когда в центре обучения меньше всего людей – все дети выходят по делам или развлекаются где-то. И хоть он практически валится с ног от усталости, отправляется не спать, а в душ. Первым делом убедившись, что там пусто, он раздевается, обнажая забинтованный живот. Слегка морщится, сдирая медицинскую клейкую ленту и отклеивая уголок повязки, под которой припухшая плоть. Впервые с момента нанесения, улучает минутку, чтобы рассмотреть тату без посторонних глаз, не заботясь о выражении своего лица. Сначала он изображал восторг и энтузиазм. Удовлетворение, вопреки тому, как на самом деле относился к символу мафии на своей коже. Какие эмоции на его лице сейчас - разобрать трудно: отражение в зеркале уставшее, с зияющими провалами глаз. Даже не отклеивает повязку полностью. Вместо этого, резко поворачивается к зеркалу спиной, чтобы взглянуть на прежние рисунки. Скрещивает руки на груди, так чтобы дотянуться ладонями до каждого из них. Они в порядке. Все еще на своих местах. Появление новой татуировки никак не повлияло на них. Сердце колотится в груди. Стайлз закрывает глаза и судорожно выдыхает. С ними все нормально. Они на местах. Всегда там будут. Медленно повернувшись к зеркалу, срывает остатки повязки и рассматривает новое тату. На самом деле, оно красивое. Мелкие линии, расходящиеся в стороны от одной общей, довольно сложны, словно какой-то отдельный язык. Теперь он заклеймен, как собственность Хейла. Он носит тавро на том же месте, где пальцы Дерека прикасались к нему вчера, чуть ниже пояса джинс. Теперь там центр рисунка, запоздало понимает он. От этой мысли внутренности сворачиваются в клубок. - Бля,- шепчет он, отталкиваясь от умывальника и направляясь под душ, стараясь не думать о пальцах Дерека, прикасающихся к его животу и о взгляде, которым он исследовал лицо Стайлза, ища там подтверждения какой-то своей мысли. Не помогает. Он пытается игнорировать запутанные ощущения в кишечнике, которые решительно опускаются ниже. Мелькающий перед мысленным взором образ Хейла, скользящего пальцами глубже в джинсы парнишки. Выворачивая краны на всю мощь, Стайлз пытается ни о чем не думать. Но поскольку он уже снял джинсы и трусы, мозг издевается, подбрасывая более смелые картинки. То, как Дерек прижимал его в переулке; как замер в дверях, когда он раздвинул ноги, сидя на кровати. Это не должно так сильно возбуждать. Дерек не должен быть таким соблазнительным, настаивает часть его сознания – та, которая принадлежит Стилински, а не "Стайлзу", противный голосок на периферии сознания, вопящий о правосудии, долге и, черт побери, убеждающий его при помощи имеющихся доказательств, что Дерек Хейл – преступник, в наихудшем смысле слова. Тот, кто пойдет на любую сделку, не моргнув глазом. Мрачный и методичный убийца. Злодей, ловко уничтожающий улики. Бессердечный… А таков ли он? Бездушный? Стайлз бьет по плитке рукой от досады. Хейл - противоречие сам по себе. Он беспокоился о том, чтобы захмелевший Айзек безопасно добрался домой из клуба. Переживал за Звезду. Все это правда, но почему-то не вяжется с ним. Разве так бывает? И, тем не менее, он сам таков. Преступник. Предатель. Коп. Одновременно. Почему Хейл тоже не может быть таким? Зачем Стайлзу искать определение тому, каким человеком он является, лишь чтобы признать, что мафиози очень непрост? И соблазнителен. Чертовски заманчив. Эти непроницаемые зеленые глаза и резкие черты лица. Более того. Власть, обволакивающая его подобно плащу. Компетентность и целеустремленность, помогающие ему править своей организацией. Доверие, вдохновившее его подручных. Если суммировать все перечисленное, получается, что Хейл соблазняет его и пробуждает желание обладать, а не делать свою работу. Но преследовать преступника, словно тень, вплоть до его кровати, и есть часть его работы. Но хотеть его, чтобы сделать своим? Стайлз истощен, подвержен стрессу и целую вечность не прикасался к себе. Ощущение от прохладного сквозняка контрастирует с горячими клубами пара, поднимающимися в душевой. Словно легкие, как перышко прикосновения, дразнящее, приводящее в чувство. Он становится под поток воды, но чувствовать этот жар во сто крат хуже чем получать настоящую ласку, купаться в ощущениях. На самом деле, это неизбежно: он опускает руку на член, чтобы обернуть пальцы вокруг стремительно твердеющей длины органа и довести себя до разрядки под дразнящими брызгами душа. Не удивительно, что первая фантазия – с участием Дерека, касающегося его тела подобным образом. Стайлз дрочит себе резко, чтобы прогнать из сознания его образ, концентрируя внимание на том, чтобы достичь разрядки при помощи методичных и быстрых движений. У его воображаемого партнера нет лица, лишь руки, рот и горячее тело. Он – видение, продиктованное чувствами и воспоминаниями. Не срабатывает. Член болезненно твердый, но всякий раз, когда он уже готов кончить, все ускользает, рассеивается, как дым. Наверное, слишком старается, чтобы парень в его воображении был безликим, нейтральным образом. Зачем заморачиваться. Метка Хейла уже на его теле. На животе. Там, где будет бросаться в глаза каждый раз, когда Стайлз решит прикоснуться к себе. Он смотрит на клеймо, а рука замирает на члене, пока он разглядывает покрасневшие и припухшие линии, на которые стекает с груди вода горячими каплями. - Бля,- шепчет он. Она красивая. На самом деле. Стайлз рассматривает ее, пока пальцы оглаживают венки и складочки по всей длине члена. Он нежно касается подушечкой пальца своей татуировки. Представляет, как бы это сделал Дерек – хищно улыбаясь, не сводя с него напряженного взгляда. Воображает, как бы мужчина опустил ладонь ниже, чтобы приласкать его, постепенно срываясь на бешеный ритм, сжимая пальцы на стволе, ускоряясь, затягивая его с собой все глубже в пучину страсти, пока не останется ничего, кроме сбившегося дыхания у обоих да прикосновения кожи к коже, покуда его, с замирающим сердцем, не прошьет сладкой судорогой и Стайлз не изольется, подчиняясь необходимости. И останется лишь тот хищный оскал.