Запись 2. Дневник Криденса. 18 ноября
24 декабря 2016 г. в 05:48
18 ноября
Вчера я так и не рассказал, почему купил эту записную книжку. Пришел начальник и принес флаеры, в типографии случилась какая-то накладка и их не напечатали вовремя. Потому я сидел в уголке возле секретарши и ждал. Мне нечем было заняться, и я решил сделать первую запись, хотя можно было перечитать конспект на семинар, но мне не хотелось. А сейчас я сижу на лекции, и преподаватель не строгий, он не кричит, когда студенты занимаются посторонними вещами, и я впервые позволил себе наглость не слушать внимательно преподавателя, а записывать свои мысли, не относящиеся к теме занятия.
Так вот, я остановился возле полки с уцененными товарами, и там лежала записная книжка на этот год, и мой взгляд зацепился за обложку. Сепия. Бруклинский мост. Очень старая фотография. И я будто перенесся в 20-е годы. Я представил, что иду по Бруклинскому мосту, и свою шляпу держу в руках, потому что боюсь, что сильный ветер может сдуть ее в реку. Вокруг снуют люди, дамы в платьях и мужчины в котелках. Я заворожено оглядываю арки, крепежи и опоры. А там, впереди, огромный город со строящимися небоскребами. И во мне плещутся два чувства – зачарованность этим величием и одновременно собственная затерянность в многомиллионном городе. Я и в своем, в тысячи раз меньшем за Нью-Йорк городке, чувствую себя оторванным ото всех. Я не знаю, почему так. У меня есть мама и сестры, значит, причин нет. Если человеку есть с кем поговорить, он не должен думать, что он покинутый в этом мире. А я думаю, и мне стыдно за эти мысли. Ведь сейчас лучше, чем было в школе. Раньше я думал, что университет – это совершенно другой мир, я боялся новых людей и в то же время фантазировал, что найду друзей и мы будем смеяться и обсуждать за обедом то, что узнаем на лекциях. Оказалось немного не так, но по крайней мере меня никто не шпыняет и не смеется, когда я заикаюсь у кафедры, и я могу на перемене спокойно почитать книжку, зная, что никто у меня ее не выдерет и не выбросит в окно. Почти все ребята из моей группы живут в общежитии, после пар они вместе туда идут, смеясь и переговариваясь, а я сажусь на автобус и еду в противоположный конец города, домой, а последнюю неделю на подработку. Когда мы впервые собрались группой в кафе, я понял, что, несмотря на то, что в университет поступили очень разные люди, некоторые приехали аж из маленьких отдаленных сел и с раннего детства помогали смотреть за хозяйством, я отличаюсь от них. Я не понимал, о чем они говорят, о каких-то играх и сериалах, я не мог вспомнить ни одной забавной истории, ни одного анекдота, а когда должна была подойти моя очередь говорить тост, у меня все внутри скрутилось тугим комком, и я сделал вид, что направился в туалет, а сам прошмыгнул на улицу и простоял минут десять, и тогда уже вернулся. А потом я поддался уговорам, и парни заставили меня выпить водку. Зачем люди пьют такую гадость? Пьющие люди очень страшные. Иногда, когда отец напивался, он бил меня, посылал в магазин за бутылкой, но мне не продавали, потому что я был еще очень маленьким и даже в школу не ходил, и когда я возвращался с пустыми руками, он срывался на мне. А когда приходили его собутыльники, он закрывал меня в комнате, и я слышал страшный гогот. Он начал пить, когда ушла его жена, моя с Честити биологическая мать. Она бросила нас и уехала или в Италию, или в Испанию. Я ее не помню, а Честити, когда я спрашивал в детстве, с отвращением хмурилась и ничего не говорила. Еще до того, как отец упился, меня с сестрой забрала мама. А она, если и наказывала, то редко и только за серьезный проступок. И в тот раз тоже. Я пришел домой поздно, пошатываясь, от меня несло выпивкой и перегаром, потому что одногруппница, что сидела рядом, много курила. А мама волновалась, обычно я никогда не задерживаюсь, а тут пришел в таком виде. Она рассердилась и кричала, что такого не потерпит, что она не хочет, чтобы я кончил так же, как ее брат и муж, не хочет смотреть для опознания на еще один труп, зарезанный по пьяни. И если я головой своей не понимаю, то надо втолковать, как неразумному ребенку. И выпорола меня. Потом больно было сидеть, меня распирала обида, мне было стыдно, я плакал, но понимал, что это было правильно: я делал то, что ненавидел, я потратил свои деньги на то, чтобы побыть минутным шутом для людей, которым я не нужен, которые непонятно зачем с молодости себя травят. И я больше с ними не ходил. Неужели общение сводится к тому, чтобы меряться, кто сколько выпил?
Ох, лекция скоро заканчивается, а я все еще изливаю душу. А начиналось с того, что я просто хотел рассказать, почему я купил эту записную книжку. Я ее купил, потому что она такая же неправильная как я. Потому что она больше никому не нужна. Потому что, чтобы написать число, я перечеркиваю дату, которой уже нет, которая не исполнила свое предназначение когда надо было. Потому что я скучный, а скучные люди не заслуживают друзей. Потому что общаться у меня получается только с белыми страницами. Потому что создается впечатление, что покупка записной книжки – самое яркое событие в моей жизни.
Надеюсь, никто эти нюни никогда не прочитает. Я подпишу записную книжку «Конспекты по общим предметам Криденса Бербожича», и тогда никому в голову не взбредет листать дальше первой страницы, если кто случайно заглянет.