Кто меня будет искать?

      24 ноября       – Сейчас, Криденс. Куда же я их поставила? – секретарша отодвинула несколько папок в поисках флаеров.       – Мне должны были уже прислать документы. Курьер приходил?       Криденс обернулся. Этот голос он сразу же узнал. Мужчина появился в дверях кабинета: даже без пальто, в простой белой рубашке и черном жилете, он в этом маленьком помещении был похож на аристократа, заглянувшего на кухню дать распоряжения насчет обеда.       – Ох, буквально пять минут назад. Где же конверт? Что же сегодня за день такой, ничего не могу найти, – сокрушалась секретарша, чуть не обрушив громоздкую папку на клавиатуру.       – Случайно не этот? – Криденс указал на краешек желтоватой бумаги, торчащий из-под распираемых от документов скоросшивателей.       – Да. Криденс, помоги, – она приподняла стопку, а Криденс выдернул конверт и отдал мужчине.       – Спасибо, – ответил тот, и Криденс угукнул и рефлекторно кивнул, но сразу же стушевался – наверняка благодарили секретаршу, а не его.       – А вот и твои листовки, – секретарша протянула ему пачку рекламок. – Кстати, знакомься. Персиваль Григорьевич Грейвс, наш новый сотрудник. И весьма перспективный, судя по количеству работы, которой он меня навалил еще с утра.       – Не думал, что четыре заказа – это так много, – заметил мужчина, скептически вскинув брови.       – А это – Криденс… эээ…       – Бербожич. – За его именем фамилия всегда меркла, поэтому еще в школе он привык к подобным вопросительным паузам.       – Криденс Бербожич. Как видите, раздает у нас листовки.       – Приятно познакомиться, Криденс, – мужчина протянул ему руку.       – И мне, – тихо ответил Криденс и осторожно пожал руку, встретившись с ним взглядом. Мужчина ухмыльнулся, мимолетное движение одними уголками губ, но Криденс тоже почувствовал забавность ситуации, будто они разыгрывают сценку перед непосвященными зрителями. Будто они знают то, что неизвестно другим. Будто у них есть что-то общее.       На душе было радостно и легко, Криденсу хотелось петь и танцевать, хоть он не умел ни первое, ни второе, да и вокруг было полно людей, но от напевания мелодии он не мог удержаться. Она словно зарождалась где-то в глубине души и рвалась наружу, пронизывая возвышенными чувствами все его мысли, и Криденс мурлыкал себе под нос, покачиваясь в такт импровизированному мотивчику.       Персиваль. Персиваль. Персиваль Григорьевич Грейвс.       Он не обманул, его действительно звали Персиваль.       Криденс не понимал, чему он так радуется, но хотелось подольше сохранить эту легкость и расползающееся от сердца тепло. Он ощущал себя частью этого мира, нужным, совершенно не лишним элементом в переплетенных жизнях множества людей. Здесь и сейчас он был в этом городе, на этой площади, и раздавал листовки, и брали их у него или нет не имело никакого значения.       Через полчаса пришел Персиваль Григорьевич, держа в руках два стаканчика кофе.       – Решил сделать перерыв, а то глаза уже болят от экрана.       Они стояли под аркой между домами неподалеку от офиса. На площади сегодня было так же суетливо, как в выходные или в конце рабочего дня, когда люди спешат на автобусную остановку. Кроме Криденса еще несколько человек раздавало листовки, зазывая на завтрашние распродажи, а припозднившиеся магазины вывешивали на витринах объявления про размер скидок. Но вся сутолока оставалась там, снаружи, будто натыкалась на невидимую стену при входе в полусумрак арки и волной откатывала обратно на улицу, не задевая укромной тишины. Персиваль Григорьевич пил кофе, а Криденс, уткнувшись носом в свой напиток, украдкой поглядывал, как он, касаясь губами края стаканчика, на мгновение прикрывал глаза и делал глоток. Когда мужчина подул на кофе, чтобы остудить, и очки мгновенно запотели, Криденс не сдержался и прыснул, на что Персиваль Григорьевич раздраженно-снисходительно вздохнул и пожал плечами:       – И как я раньше без них обходился? – он постучал пальцем по дужке очков. – Но все-таки преимуществ больше, чем досадных моментов. По крайней мере, в тенях больше не мерещатся силуэты.       – Простите, – Криденс виновато потупился. – Я не хотел вас обидеть, я.. я не с вас смеялся, просто…       Персиваль Григорьевич тяжело вздохнул.       – Криденс, – мягким тоном обратился он. – Криденс? – и замолчал, пока Криденс, боясь еще больше разозлить своей невежливостью, не решился поднять на него взгляд. – Ты ничем меня не обидел. Ведь забавно же, – он подул в стаканчик, и стекла очков опять вмиг запотели.       Пелена с очков сползла, и лицо Персиваля Григорьевича озарила очаровательная улыбка. Очаровательная. Это единственное слово, крутившееся в голове Криденса, пока он как заколдованный смотрел на ровный ряд белоснежных зубов, носогубные складки, морщинки у глаз и ловил мягкий взгляд, предназначенный именно ему. Криденс тоже хотел бы подарить Персивалю Григорьевичу такую улыбку, но не умел, и, наверное, никогда не сможет осчастливить кого-то одной только приветливой улыбкой. Но Криденс попытался. Он приподнял уголки рта и попробовал растянуть губы. Как же давно он не улыбался? Наверняка, сейчас он выглядел глупо и жалко, ему в школе часто говорили, что у него дурацкое выражение лица, поэтому Криденс старался на людях не показывать эмоций, и ему это легко удавалось, так как непринужденно он чувствовал себя только в компании Модести, которая привыкла к его невыразительности. И сейчас мужчина напротив него получал самую уродливую ответную улыбку в его жизни. Если это дергание губами вообще можно назвать улыбкой.       Криденс стушевался, но голову не опустил – он одновременно и боялся, и ожидал реакции. Персиваль Григорьевич в недоумении приподнял брови, а потом, будто прочитав мысли Криденса, опять улыбнулся. И Криденс улыбнулся в ответ. Просто улыбнулся и у него получилось. По крайней мере, он надеялся, что получилось.       – Не бойся, Криденс. У тебя очаровательная улыбка. Так что не стесняйся показывать ее почаще.       Но Криденс все же застеснялся. Никто никогда не говорил, что в нем есть хоть что-нибудь красивое. Очаровательное. Чтобы скрыть смущение, он уткнулся в стаканчик. Давняя арка создавала убежище, в котором Криденс чувствовал себя сейчас счастливейшим человеком на свете. Но это убежище создавала не каменная кладка, а Персиваль Григорьевич. Криденс не понимал, почему рядом с ним чувствует себя так спокойно, так защищенно.       Когда они вышли на улицу, их опять поглотил шум улицы. Персиваль Григорьевич зашел в офис, а Криденс вернулся на площадь. Сердце и мысли укутала умиротворенность, а с лица не спадала легкая полуулыбка.       25 ноября       – Ауч!       Криденс, только взяв стаканчик, резко отдернул руку. Стаканчик упал, и кофе расплескался по брусчатке, попадая мужчине на брюки.       О нет. Нет. Почему он вечно такой растяпа?       – Простите, – Криденс втянул голову в плечи и попятился, – я нечаянно, я не хотел.       Что он натворил? Теперь Персиваль Григорьевич больше не захочет с ним общаться, не с таким криворуким идиотом. Спиной он натолкнулся на стену и сжался в ожидании гнева.       – Криденс, что случилось? – обеспокоенно спросил Персиваль Григорьевич и, поставив свой кофе у стены, подлетел к нему.       Криденс пытался ровно дышать, стараясь не расплакаться: почему-то рядом с Персивалем Григорьевичем у него плохо получалось сдерживать эмоции.       – Криденс? – забеспокоился мужчина.       Ненависть к себе душила, но Криденс сумел все же сглотнул комок в горле, потому что не ответить было бы невежливо.       – Вы угостили, а я.. я разлил. И ваши брюки…       – Ох, Криденс, – облегченно вздохнул Персиваль Григорьевич. – Нашел из-за чего переживать, – он взял Криденса за руку. – Черт, да у тебя ледяные руки!       Он схватил и вторую руку.       – Почему ты без перчаток? Уже далеко не сентябрь.       – Дома забыл, – Криденс шмыгнул носом.       – А это еще что? – Персиваль Григорьевич повернул правую руку ладонью вверх и провел по ранам.       – Салем поцарапал, когда я утром доставал его со шкафа. Салем – наш кот.       Салем каким-то образом забрался на шкаф, наверное, залез по шторе и перепрыгнул с карниза, а как спуститься – уже не знал. Криденс попытался достать его, стоя на табуретке, но неаккуратно схватил, так что сам виноват, что его поцарапали: надо было не полениться и сходить за стремянкой. Но сейчас Криденс был благодарен и коту, и своей глупости, потому что иначе Персиваль Григорьевич не поглаживал бы его сейчас по ладони, заботливо, будто пытаясь стереть раны. Криденс заворожено наблюдал за легкими прикосновениями, чувствуя, как от чужого тепла и нежности в замерзших пальцах унимается дрожь.       – Надень, – Персиваль Григорьевич достал из кармана пальто и протянул ему свои кожаные перчатки.       – Но..       – Не возражай. Я не хочу, чтобы ты обморозил себе пальцы.       – Спасибо.       Криденс натянул перчатки, которые были ему почти впору, разве что на размер больше.       – А теперь пойдем возьмем тебе другой кофе.       Мужчина развернулся к улице, но Криденс его остановил:       – Не надо.       – Тогда бери мой. Надеюсь, ты не против черного кофе без сахара.       Мужчина поднял с земли свой стаканчик и вернулся к Криденсу.       – Держи, – он вложил стаканчик Криденсу в ладони.       – Но я не…       – Чшш. Пей, – сказал он мягким, но в то же время не терпящим возражения тоном.       Криденс сделал глоток. Крепкий кофе приводил в чувство и прояснял мысли. Криденсу стало стыдно за некрасивую сцену, что он устроил, но Персиваль Григорьевич никак не выказал своим видом, что ему неприятно находиться рядом с таким нервным подростком. И Криденс надеялся, что это не только благодаря хорошему воспитанию.       Криденс сжал и разжал руку, смотря, как перекатываются складки на черной коже дорогих перчаток. У него есть повод еще раз увидеться сегодня с Персивалем Григорьевичем. Он отдаст перчатки и поблагодарит. А если тот будет занят, то подождет и тогда вернет. И скажет «До свидания», или «Хорошего вечера», или «До встречи». Осталось только подождать полчаса и раздать последние бумажки.       Но ждать не придется. К нему приближался Персиваль Григорьевич. Как же Криденс забыл, сегодня же пятница, и мужчина наверняка решил уйти пораньше, а Криденс нагло присвоил себе его вещи. Он поспешно стянул перчатки, скривился, случайно задев раны, которые все-таки меньше уже болели, чем утром, и протянул Персивалю Григорьевичу.       – Пока что оставь себе. Надеюсь, ты не откажешься от предложения поужинать вместе со мной?       – Нет, не откажусь, – тихо ответил Криденс. – Но мне еще полчаса работать.       – Ничего страшного. Думаю, сегодня тебя могут отпустить и пораньше. Учитывая еще и то, что мороз усиливается, – в подтверждение Персиваль Григорьевич выпустил облачко пара изо рта.       – Я не уверен. Боюсь, они будут недовольны.       – Недовольны? – мужчина приподнял брови. – Посмотрим. Идем.       Персиваль Григорьевич развернулся и пошел обратно в офис. Криденсу не оставалось выбора, кроме как следовать за ним.       – Это ведь вы занимаетесь листовками и платней Криденсу? – обратился Персиваль Григорьевич к секретарше.       – Да. Он что-то натворил? – она испытывающе глянула на Криденса, что он аж поежился.       – С чего вы взяли? – в голосе мужчины засквозили стальные нотки.       – У него виноватый вид. И вы бы не спрашивали просто так.       – Не виноватый, а уставший и замерзший. Так что сегодня Криденс заслужил уйти пораньше.       – Ему еще полчаса, и не все флаеры розданы, – она указала на тоненькую стопку, которую Криденс сжимал в руках.       – Не думаю, что наша продукция заинтересует тех, кто выбрался погулять пятничным вечером.       – Вероятно, начальству не понравится, что рабочие отлынивают от обязанностей без важной на то причины. Вы сегодня тоже решили уйти пораньше, но вы – другое дело, – она снова недовольно взглянула на Криденса.       – Вероятно, начальству нет никакого дела ни до чего, кроме уровня продаж. Которые обеспечиваются благодаря усилиям таких людей как я и Криденс.       Персиваль Григорьевич забрал из рук флаеры и поставил на стопку документов. Махнул рукой в сторону Криденса. Секретарша что-то пробурчала себе под нос, но открыла ящик и протянула Криденсу деньги за сегодня.       – Спасибо. До свиданья, – не поднимая головы, пробормотал Криденс, забрал сумку и вышел вслед за Персивалем Григорьевичем.       «Теперь меня, наверное, уволят. Надеюсь, у Персиваля Григорьевича не будет из-за меня проблем».       – Она разозлилась на меня, – непроизвольно вырвалось у Криденса.       – Нет, не на тебя. Она всего лишь не в духе из-за того, что кое-кто наваливает работы больше, чем она успевает обработать. И потому пораньше с работы уходит этот кое-кто, а не она.       – А зачем тогда вы наваливаете?       – Я всего лишь добросовестно выполняю свои обязанности, – он развел руками. – По-другому не умею.       Ноябрьские морозные сумерки наползали на неосвещенные улочки. Только-только загоревшимся фонарям не хватало сил рассеивать морок, и из-за этого казалось, что небо еще темнее, чем пару минут назад. Вечернюю тьмяность яркими пятнами скрашивали только вывески магазинов и поодинокие пока что гирлянды. Криденс шел за Персивалем Григорьевичем, отставая от него на полшага. Он не знал, куда они идут, и на минуту с испугом подумал, что Персиваль Григорьевич направляется в один из шикарных ресторанов, где надо соответствовать дресс-коду, но тут же успокоился, вспомнив, что надел рубашку и пиджак, а не свой обычный черный свитер, или такую же черную толстовку. Как же ему повезло, что именно сегодня выпала его очередь выступать с докладом, и он приоделся, и Персивалю Григорьевичу не будет стыдно за внешний вид Криденса. И у него была зарплата за сегодня, и Криденс надеялся, что хотя бы на чашку чая даже в дорогом ресторане её должно хватить, чтобы не выглядеть глупо, как комедиях, когда герой просит официанта принести только стакан воды.       Пройдя еще один квартал, Персиваль Григорьевич остановился и открыл перед ним неприметную деревянную дверь с вывеской в виде белого зонтика. Криденс иногда проходил мимо этого кафе, и, замедляя шаг, украдкой поглядывал в окна: там часто сидели люди в слишком высоких цилиндрах, которые виднелись над цветочными горшками, или со странными прическами в виде волн или каких-то непонятных разноцветных фигур. Криденс представлял, как в перерыве между репетициями актеры или студенты с драмкружка идут по улице в своих костюмах, а потом повторяют сценарий и обсуждают роли, сидя за столиками. Но Криденс, раздавая листовки на площади, ни разу не видел девушек с чудными прическами или мужчин в высоченных цилиндрах, только курящих студентов в народных костюмах; наверное, те ходят в кафе другим путем.       – Добро пожаловать. Вам первый или второй зал? – спросил молодой человек на входе.       – А здесь есть второй зал? – с легким удивлением спросил Персиваль Григорьевич.       – Значит, для некурящих, – парень понимающе улыбнулся и кивнул. – Проходите.       Персиваль Григорьевич проводил Криденса к столику у окна, подождал, пока он снимет куртку, и повесил вместе со своим пальто на вешалку.       Криденс сел и огляделся. Ему здесь нравилось: пурпурные диванчики у окон, кресла вокруг столов в центре зала, абстрактные картины на стенах. Удивительно, что это место приглянулось Персивалю Григорьевичу: Криденс был уверен, что тот предпочитает строгий интерьер в черно-белой гамме. Но теперь Криденс понимал, почему актеры облюбовали себе это кафе: здесь было уютно, даже волшебно благодаря мягким тонам, и витала какая-то сказочная атмосфера, и странные картины, изображения на которых будто в чем-то неуловимо менялись при каждом взгляде на них, и две хихикающие девушки в ведьмовских шляпах подпитывали эти ощущения нереальности. А может, Криденсу просто так кажется, потому что он за свою жизнь только пару раз бывал в ресторанах, да и то, когда их семью приглашали на чей-то юбилей, и откуда ему знать, какая атмосфера должна витать в небольших кафе? Но все же теперь он был по эту сторону окна и смотрел на снующих в вечерних сумерках людей, а мелкие бордовые цветочки в вазонах на подоконнике мерцали в лучах ламп и фонарей. Неужели их посыпали блестками? Он протянул руку, чтобы коснуться и проверить, но тут напротив сел Персиваль Григорьевич, и Криденс поспешил ровно усесться, так и не дотянувшись до лепестков.       Криденс раскрыл поставленное перед ним меню и опять растерялся. Что же выбрать? Что ему вообще хочется? Он никогда сам не выбирал заказ, накладывал, что было перед ним на столе, и тихо ел, слушая разговоры взрослых. Будь сейчас на его месте Модести, она бы ни секунды не колебалась и заказала бы гору вкусняшек. Внимание привлекло фото большой чашки горячего шоколада, он даже будто ощутил аромат и оседающую на кончике языка сладость.       – Здесь подают отличное черничное пиво, – посоветовал Персиваль Григорьевич, перелистывая свое меню.       Криденс с сожалением вздохнул и еще раз взглянул на фото. Он пришел сюда с Персивалем Григорьевичем, и будет смешно заказывать горячий шоколад, он уже не ребенок. Лучше уж заставить себя пить горькое пиво, чем выглядеть глупо в глазах Персиваля Григорьевича.       – Выбрал?       – Эмм… Тоже пиво?       Наверное, на лице Криденса что-то отобразилось, ставящее под сомнение его слова, так как Персиваль Григорьевич выжидательно на него посмотрел.       – Действительно?       – Да, – Криденс кинул беглый взгляд на мужчину и тут же спрятал голову за поднятым меню.       – Криденс, – Персиваль Григорьевич пальцами коснулся края меню, заставляя опустить папку на стол и посмотреть в глаза. – Ты же не это хотел, я прав? Ты не обязан брать то же, что и я. Так что тебе приглянулось на самом деле?       Криденс ткнул пальцем в строчку с надписью «горячий шоколад», с опаской ожидая, как это воспримет Персиваль Григорьевич.       – Но это же смешно, – он неуверенно посмотрел на мужчину. – Взрослый парень и заказывает детский напиток.       – Не вижу в этом ничего смешного или предосудительного. В меню же нет звездочки со сноской, что данный продукт подают только определенным группам лиц. Ты имеешь право заказывать все, что захочется, – Персиваль Григорьевич ободряюще кивнул. – По крайней мере, то, что есть в меню.       – Хорошо.       Но в результате Криденс больше ничего не смог выбрать, так как глаза разбегались от названий и видов блюд, так что Персивалю Григорьевичу пришлось самому делать заказ.       Когда официант ушел, за столом повисла тишина. Криденс не знал, как начать разговор, да и стоит ли: вдруг Персиваля Григорьевича раздражает пустая болтовня, хотя Криденс и не умел вести беседы ни о чем. Криденс вообще не умел вести беседы, только отвечал, когда спрашивали. И сейчас он понятия не имел, что же вообще интересного может рассказать. Взгляд зацепился за остроконечные шляпы, и у него случайно вырвалось:       – А я тоже пишу про ведьм.       Персиваль Григорьевич вопросительно на него уставился.       – То есть про охоту на ведьм. Социальный аспект. Тема курсовой такая, – добавил Криденс еще тише. «Ну почему я такой дурак, и не умею держать язык за зубами, тема же явно не застольная».       – Охота на ведьм? Необычно, – с удивлением хмыкнул Персиваль Григорьевич. – Что же тебя побудило взяться за такую непростую тему?       – Просто там в основном было про политику и войны, а эта показывает, что самые ужасные вещи творят самые обычные люди, в своих селах и городах, а не на поле битвы, и злость направлялась не против врагов, а на родных и близких, соседей, невинных людей. И это очень страшно.       – Хмм. Я вроде когда-то читал исследования в этой области, только не могу припомнить конкретики.       – Про «Молот ведьм» вы наверняка знаете, – начал Криденс.       – Конечно, и про буллу папы римского.       – Ну так вот, началось-то все гораздо раньше. Книга только стала искрой. И сжигали не только женщин, это всего лишь распространенное заблуждение.       И он начал рассказывать. Криденса словно опьяняло то, что его слушают, и не приказывают замолчать, так как «когда я ем, я глух и нем», или «про такие вещи приличные люди за столом не говорят». А Персиваль Григорьевич своей искренней заинтересованностью побуждал Криденса вспоминать статьи, которые он начал читать, собирая информацию для курсовой. Криденс уминал лазанью, рассказывая о ведьминых метках и гипотезе насчет подсознательного страха перед прокаженными, а Персиваль Григорьевич уточнял, про какую именно болезнь идет речь; Криденс поглощал медово-тыквенный пирог, наслаждаясь каждым тающим на языке кусочком, пока Персиваль Григорьевич вносил дополнения во вскользь упомянутый процесс над салемскими ведьмами, иногда замолкая на полминуты в попытках выудить из памяти давно забытые подробности; Криденс смаковал горячий шоколад, засматриваясь на Персиваля Григорьевича, который, подперев подбородок и касаясь пальцами губ, смотрел в окно во время очередной задумчивой паузы в рассказе про особенности охоты на ведьм на Руси.       Морозный влажный воздух защекотал ноздри, как только они вышли из кафе. Мягкий оранжевый свет фонарей отгонял бархатную темноту. Криденс шел рядом с Персивалем Григорьевичем. Они молчали, подхватив настрой тихого вечернего неба, накинувшего на предзимний город черную синеву. Таким спокойным, таким умиротворенным Криденс давно себя не чувствовал. Он радовался, что Персивалю Григорьевичу тоже был интересен разговор, и тот не пожалел, что пригласил такого недотепу, как Криденс, который зачастую и двух слов связать не может. Криденс сам себе поражался, что ему удалось расслабиться в обществе Персиваля Григорьевича и не заикаться на каждом слове. Запинаться от неловкости Криденс начал только когда мужчина оплатил заказ за двоих. «Угостишь меня кофе с следующий раз», – улыбнулся он в ответ на неловкие возражения.       Криденс собрался было переходить дорогу, но Персиваль Григорьевич его окликнул. Пикнула отключаемая сигнализация, и он открыл дверь серебристого седана, припаркованного недалеко от офиса.       – Садись, подвезу тебя до дома.       – Э… – Криденс на мгновение растерялся: он считал, что его проводят только до автобусной остановки.       Персиваль Григорьевич махнул головой, указывая на открытую дверь, и Криденс занял переднее сиденье. Спросив адрес, он вбил его в навигатор и вырулил на шоссе.       Мельком поглядывая на профиль Персиваля Григорьевича, сосредоточенного на дороге, Криденс кое-что вспомнил, и его так и подмывало задать вопрос.       – Эмм, а можно вас спросить?       – О чем?       – Помните, недавно вы мне помогли, когда надо мной насмехались из-за имени. И вы тогда сказали, что быть Персивалем не лучше. Но Персиваль же очень красивое, благородное имя…       – Но не в случае, когда соседского кота зовут Персик. В детстве, когда соседка кричала «Персик, Персик!», мне все время казалось, что это мать зовет меня домой. Родным нравилось сокращать мое имя до Перси, а вот меня это выводило из себя.       Криденс попытался представить себе маленького Персиваля с насупленным лицом, с серьезностью доказывающего, что его должны называть только полным именем, чтобы его не смущали крики соседки, отрывающие от важных детских дел. Криденс, как только пошел в школу и над ним смеялись и перекручивали имя, плакал и просил, чтобы его имя поменяли на какое-нибудь обычное, но потом смирился, а на волне очередного помешательства на необычных именах оно звучало вполне привычно. А из уст Персиваля Григорьевича, произнесенное его глубоким бархатным голосом, имя Криденс казалось даже красивым.       За мыслями Криденс и не заметил, как авто остановилось рядом с домом. Он вспомнил, что перчатки все еще у него, и положил их на приборную панель.       – Спасибо за сегодняшний день, – поблагодарил Криденс, вылезая из машины.       – Взаимно, – с мягкой улыбкой ответил Персиваль Григорьевич. – До встречи.       – До встречи.       Автомобиль зашуршал и скрылся за поворотом. Криденс еще несколько минут постоял, вдыхая морозный воздух и бездумно глядя в даль улицы, а затем направился к дому.       26 ноября       Под ногами не было опоры. Тело медленно тянуло вниз. Грудь сжимало, по чуть-чуть выдавливая воздух и не давая сделать новый вдох. Но он не задыхался, ему больше не надо было дышать. Пальцы пытались ухватиться за вязкое пространство, но оно ускользало, словно было не водой, а дымом. Угольно-серый свет вплетался в окружающую невесомость, лился отовсюду, но млечный туман не давал возможности оглядеться. Но он знал, знал, что там, внизу, тьма, что на дне его покроет слой илистого мрака, и сделает его частью своей всепоглощающей вязкости. Он не хотел туда, он заторможено взмахивал руками, цеплялся за сгущающуюся дымку, но это не помогало – всплыть никак не получалось, и он продолжал постепенно тонуть. Пространство у ног чернело, туман уходил, просачиваясь сквозь пальцы. В глазах потемнело, и последние белесые вихры остались далеко вверху, там, куда уже не дотянуться…       Пальцы судорожно сжимали подушку. Криденс вздохнул, сознание с трудом выплывало из дремы. Он лежал у самой стены, скрючившись, с силой ухватившись за край наволочки. Вчера он на удивление быстро заснул, а не ворочался пару часов от бессонницы, как последние несколько дней. И почти до самого утра спал спокойно. Он бы не назвал этот сон страшным, ему понравились ощущения невесомости, хоть и такой необычной, и если бы… если бы не затаившаяся пугающая неизвестность, он спокойно отдал бы себя в волю тихой темноты.       Криденс посмотрел на часы. Можно было еще почти с часик поспать, на подработку аж на десять. Криденс зевнул и решил-таки вставать – все равно уже не заснет. Голова не болела, но была все еще чугунной после сна.       В гостиной Модести уже смотрела мультики, усевшись на диване по-турецки и жуя печенье в форме зверушек.       – О, ты уже проснулся? – повернулась она на щелчок двери.       – Доброе утро. Завтракала?       – Да, с мамой. Мы тебе гренки оставили, только они уже холодные, – она протянула ему миску с печеньем.       – Ничего, холодные тоже вкусные. Спасибо, – Криденс взял несколько печенек и посмотрел на ладонь, что ж ему выпало – черепаха, две рыбы и белка.       – Сперва ты будешь очень медленным и сонным, – прокомментировала Модести, тыча пальцем в фигурки, – и будешь молчать, и опять молчать, а потом тебе придется спешить.       – С сонным ты уже угадала. С молчаливым, уверен, тоже.       – Конечно, – заулыбалась Модести. – Предсказания на печенюшках – самые точные.       Модести вернулась к мультику, а Криденс поплелся на кухню, стараясь поменьше шуметь, так как Честити еще отсыпалась после вечерней смены. Выключить чайник за секунду до того, как тот начнет свистеть, у него получилось, а вот тихо достать чашку уже не удалось. Неуклюжий, как и всегда. Пока заваривался чай, Криденс сжевал гренку, полив ее вишневым вареньем, опять-таки не отличившись расторопностью: пришлось вытирать со стола липкие пятна, хорошо, что мама не видела, ведь постоянно твердит, что надо есть над тарелкой.       Начала болеть голова, словно железным обручем сжимало затылок и виски. Взяв чашку чая, Криденс подошел к окну. За ночь изморозь покрыла ветви деревьев, так что те почти сливались с серо-молочным небом. Криденс поставил чашку на стол и поспешил за фотоаппаратом – такую красоту надо запечатлеть. Отключив вспышку, он сделал снимок сквозь окно. Посмотрел на результат – очень даже неплохо, учитывая любительский фотоаппарат и пейзаж типичного заднего двора – несколько деревьев, дощатый забор с облупившейся краской и сарай для инструментов.       Криденс сделал еще несколько снимков, стараясь, чтобы в кадр попали только деревья. Вдруг в висках резануло вспышкой боли. Криденс еле сдержал рвотные позывы и отступил назад, хватаясь рукой за край стола. Сердце бешено колотилось, но не равномерно, как после бега, а рывками, каждый раз разрывая голову пульсирующей колючей болью. Он закрыл глаза и подождал, пока прекратится головокружение.       Боль прошла так же резко, как и возникла. Криденс открыл глаза, поморгал, вновь привыкая к утреннему свету. На языке кроме горьковатого привкуса ощущался еще какой-то… металлический? Криденс облизал губы. Кровь. Только сейчас он почувствовал, что из носа идет кровь. Криденс схватил несколько салфеток. Хоть кровь шла только из правой ноздри, салфетки мгновенно пропитались. Криденс поспешил в ванную. Склонился над раковиной и включил холодную воду. Он аккуратно смывал кровь, наблюдая, как исчезает мутноватый поток.       Когда кровотечение остановилось, он взглянул в зеркало. Пижамная рубашка была в пятнах. Он вздохнул – как не варенье, то что-то другое. Последний раз кровь из носа была у него еще в школе, когда ему попали мячом в лицо. А что сейчас случилось? И что это была за головная боль? Мигрень? Давление? Но разве оно так быстро проходит?       Криденс присел на бортик ванны. Прислушался к своим ощущениям: сердце успокоилось и мерно билось, голова перестала болеть, хоть еще сохранялись смутные отголоски сдавливания в висках, тошнота больше не подкатывала. Осталась только всепоглощающая усталость.       Криденс посидел еще некоторое время, пока окончательно не пришел в себя, и всепоглощающая усталость не стала просто усталостью, к которой за последнее время он уже привык. Вздохнув, он встал и снял рубашку: пока кровь не присохла, надо было застирать, а на вопросы всегда можно ответить, что виновато варенье и Криденсова неуклюжесть. Нечего волновать маму по пустякам.       Вечером Криденс вспомнил о фотографиях и решил перекинуть их на компьютер, чтобы лучше разглядеть. Он листал снимки, сравнивал их, удалял неудачные, как вдруг на одной из фотографий заметил необычное: между деревьями что-то было. Кто-то. Между стволами груш виднелся силуэт: в черном костюме, с вытянутыми вдоль тела руками, но лица не было видно – голова сливалась с белыми ветвями вишни, росшей ближе к окну. Кому понадобилось лезть к ним на задний двор? Но на следующей фотографии, уже размытой, ничего не удавалось разглядеть.       – Криденс, иди ужинать, – позвала мама.       – Хорошо, сейчас иду.       Криденс уставился в размытую фотографию, но кроме умножившихся полупрозрачных стволов деревьев ничего не было, никакой размытой черной фигуры. Неужели за те несколько секунд, пока он делал новый снимок, незнакомец успел сбежать? Криденс опять открыл предыдущий снимок. Может, ему показалось, и это не человек, а тень от яблони? Или отражение в стекле какой-нибудь чашки или бутылки? Но на снимке перед этим фото никаких отблесков от стекла не было, хотя возможно это потому, что он снимал под другим углом, и в кадр попали только вишня, одна груша и угол сарая. Он еще раз перелистнул фото: две груши, вишня, яблоня, забор. И высокий черный силуэт, слишком четкий, чтобы спутать его с деревьями.       – Криденс, сколько можно тебя звать? Иди есть, не то все остынет! Или я зря разогревала?       Криденс подскочил, закрыл файлы и поспешил на кухню, тут же забывая о всяких странностях.