В Петербурге городе, на Пяти углах

Анна металась по постели. Пугающе черный сон заслонил в памяти предыдущие картины, замершие неясными отголосками. Сев на кровати, Анна попыталась успокоить бешено бьющееся сердце, взглянула за окно – ночные фонари горели, но сероватая мгла уже ждала рассвета. Спотыкаясь о мебель, стала суетливо одеваться. Родители, к счастью, ничего не услышали, и Анна без помех выбежала из дома, постаравшись беззвучно прикрыть дверь. От Пяти углов до Моховой, куда в служебную квартиру въехал наконец Яков, пешком было далековато. Но ни на одной прилегающей улице Анна не заметила извозчика, разве что ломовики грохотали по Загородному, остерегая криками редких ранних прохожих. Сжимаясь от страха за Якова и от утренней сырости с Фонтанки, быстрым шагом она дошла до нужного адреса, из последних сил поднялась на третий этаж, постучалась в дверь. От стука Штольман немедленно проснулся. Накинув халат, вышел в прихожую. Преступники не считались с часами отдыха, и вызвать его могли в любое время. Увидев падающую от усталости Анну, он подхватил ее на пороге: – Аня, что случилось? Обеспокоенный ее всхлипывающим дыханием, на руках внес в спальню, опустил на теплую постель. - Милая моя, что? Анна вцепилась в его халат, прижимаясь к груди. Упавшая с головы шляпка покатилась в угол. - Яков, не ходи сегодня на службу! Я видела, как в тебя стреляли! Он крепко обнял ее. – Аня, милая, ну что за страхи… Ничего со мной не случится. Ты зачем бежала, тебе же нельзя сейчас… - Яков, пожалуйста! – она лихорадочно целовала его в грудь, шею, колючий подбородок, взяв его лицо в ладони, осыпала сухими поцелуями губы. - Послушай меня, не ходи! – невнятно бормотала она, прижимаясь все сильнее. - Я не переживу, если с тобой что-то случится! Яков мягко освободился из объятий, снял с нее туфельки, ловко избавил от платья. - Ложись, милая, тебе надо отдохнуть. Подвинув ее к стене, лег рядом, успокаивающе прижал к своему боку. Анна, уткнувшись в шею, дрожала, и он стал медленно гладить ее по спине, рассыпавшимся волосам, уговаривая: - Это всего лишь плохой сон, Аня. Прошу тебя, забудь, не обращай внимания. Он накрыл их широким одеялом, согревая. Дрожь Анны постепенно проходила. Приподнявшись на локте, она сказала уже гораздо спокойнее: – Яков, это не просто сон. Черный человек стрелял в тебя, и ты упал… - Ну, ну, милая… - он притянул ее голову обратно на плечо. - Ты волнуешься за меня, я знаю, но все будет в порядке. Вот послушай. Он взял ее ладонь и положил на левую сторону груди. Уловка помогла, и Анна затихла, ощущая мерные удары его сердца. Полежав так, она отодвинула подбородком мешающее одеяло, провела рукой по его теплой коже и неожиданно сладко зевнула. Уже закрывая глаза, пробормотала: - Приходи завтра к гробу … Улыбаясь, он поцеловал ее в затылок. – Спи, Аня, а я посторожу твои сны. В уютных объятиях она действительно скоро уснула. Яков дождался, пока дыхание Анны успокоится, осторожно отодвинулся, поправил одеяло. Настанет ли в его семейной жизни момент, когда можно будет дать себе волю, не оглядываясь на сны, предсказания и мертвые души, он не знал, но сейчас жаловаться было не на что. Любимая была рядом. … Яков уже полностью оделся и собирался идти на службу, когда из спальни босиком вышла Анна, сонно моргая. В нижней шелковой сорочке, с распущенными волосами, она подошла к нему, обвила руками талию под сюртуком, прижалась щекой к груди. Он замер, опасаясь спугнуть чудесное мгновение. - Яков, ты подождешь меня? Я быстро соберусь, вот увидишь… - не двигаясь с места, она наслаждалась его восхитительным запахом. - Не торопись, Аня. Я там на тумбочке ключ оставил. Она подняла голову, лукаво улыбнулась. - А как же правила приличия, Яков Платонович? - Будете выходить ко мне по утрам в таком виде, Анна Викторовна, узнаете новые правила, - поцеловав ее в губы, он с трудом заставил себя оторваться. - До встречи, милая. … Завернув с Моховой на Пантелеймоновскую, Штольман первым делом зашел в мертвецкую. Полненький невысокий мужчина лет шестидесяти, неуловимо напоминавший доктора Милца в миниатюре, отставил в сторону стакан чая и с удивлением взглянул на посетителя. Яков представился, и мужчина, отряхивая крошки бутерброда с белого халата, произнес: - Рад знакомству, господин Штольман. Ярцев, Владимир Семенович, полицейский врач. Слышал о вас много хорошего. С чем пожаловали? - Из Адмиралтейского околотка к вам должны были доставить труп сапожника Силантьева. Вы произвели уже осмотр? – пожав неожиданно крепкую руку доктора, Штольман оглядел мертвецкую. Один из двух больших столов сверкал идеально чистой стальной поверхностью, ожидая новых трупов. На втором столе лежал шмат колбасы и скальпель, которым доктор, по всей видимости, нарезал бутерброды. Стоящая у окна конторка была завалена бумагами. Шкафы с колбами, ретортами и инструментами заполняли все свободные места на серых стенах. Врач кивнул. - Да, Яков Платонович. Если вы хотели увидеть все сами, то увы – опоздали, тело уже увезли. Рапорт могу отдать вам на руки, - быстро перерыв ворох бумаг на конторском столе, он нашел нужную и передал Штольману. - Могу вкратце рассказать, что было обнаружено. Говорят, многие в департаменте жалуются, что почерк у меня ужасный… - Ярцев извинительно улыбнулся. Яков взглянул на бумагу и понял, что доктор не кокетничал. В ровно летящих закорючках рапорта нельзя было угадать ни слова. - Да, доктор, прошу вас. - Вы знаете, Яков Платонович, в убийце я бы сразу заподозрил врача... Штольман заинтересованно взглянул на доктора, и тот продолжил: - Характер ран, их рисунок, говорят о хотя бы начальном знакомстве со строением человеческого тела. Разрез на шее сделан так, чтобы кровь не лилась фонтаном во все стороны, как это обычно бывает - от такого трудно отмыться. Ярцев, экспрессивно шагнув к Штольману, острым ногтем прочертил у него на шее короткий след. - Вот как это было сделано. Гораздо аккуратнее, вы не находите? - Поверю вам на слово, - Яков потер шею. – Что еще интересного вы нашли? - Инструмент был очень острый. Столовые и даже перочинные ножи так не точат. Я бы сказал, скорее скальпель. Мужской орган был срезан практически одним движением, никаких мучительных распилов. - Владимир Семенович резко махнул рукой, имитируя движение преступника, и Яков на всякий случай отошел подальше от доктора. Штольман уточнил: - В какой момент произошло… отсечение? До смертельного удара ножом по шее, или после? - Однозначно после, могу вас заверить, - Ярцев выхватил у следователя рапорт, вгляделся в свои закорючки. - Время смерти – около восьми утра, - вернув бумагу Якову, доктор нетерпеливо спросил: - Еще что-нибудь, Яков Платонович? У меня внучка сегодня может родить, жена просила приглядеть. - Нет, это все. Хотя, Владимир Семенович … - Штольман запнулся. Ярцев остановился, обернувшись к нему, и Яков попросил: – Вы могли бы порекомендовать опытного акушера? Моя невеста беременна. - Экий вы хват, однако! – доктор осекся, заметив, что выражение лица Штольмана при этих словах стало отчужденным. Почесав лысый череп, он искренне произнес: - Простите, Яков Платонович, болтаю что ни попадя, трупы то не отвечают. Штольман кивнул, принимая извинение. - Могу посоветовать одного моего доброго знакомого. Красовский, Антон Яковлевич, лейб-акушер. Он правда уже старенький, но приемы ведет. А если что-то несложное, Яков Платонович, я и детей своих принимал, и внуков. Спрашивайте, не стесняйтесь. Яков прокашлялся. - Мне бы хотелось… И невеста не против… Но… Ярцев, улыбаясь, похлопал его по плечу: - Прекрасно вас понимаю, молодой человек. Если срок беременности более двенадцати недель - уже можно, при условии, что женщина чувствует себя хорошо. - Благодарю вас, Владимир Семенович, вы мне очень помогли, - Штольман сказал это уже в спину выходящего из мертвецкой доктора. Оставшись один в помещении, Яков быстро посчитал недели с той памятной первой ночи и вздохнул. Терпения ему было не занимать. … В Сыскном отделении к нему тут же подскочил Лазарев: - Яков Платоныч, с самого утра вас жду! Я нашел их, нашел! - Молодец, Лазарев. Докладывайте, только не торопитесь. Юноша нетерпеливо переминался у стола Штольмана, рассказывая. - Вчера бесполезно день провели, а сегодня – прямо в точку! Муринский околоток, как вы и сказали. Полицейский надзиратель там сразу троих вспомнил. Говорит, с детства часто вместе хулиганили, потом присмирели. Серый, Белый и Рыжий. Четвертого не знает. Слышал, что в околотке какой-то цыган появился, но сам не встречал. - Отлично. Где Викентьев? – Штольман прошел к карте города, еще раз всмотрелся в район Муринских улочек. - Он там остался, у дома Серого и Белого, они братьями оказались. - Иван Игнатьич! Переодевайтесь, зовите вашу Игнатовну! – обдумывая, как поймать грабителей с поличным, Яков быстро раздавал распоряжения. - Лазарев, на хоздворе подготовьте подводу, что мы с Табаковым брали, и еще пролетку. Завидев Варламова, вальяжно шествовавшего к своему месту, он окликнул: - Андрей Сергеевич, поедете с нами на задержание? Заодно обсудим убийство Силантьева. Второй следователь посмотрел на свой пустой стол и не нашел предлога отказаться. - С превеликим удовольствием, Яков Платонович. Переоденусь разве что. Яков внимательнее взглянул на Варламова. Костюм из дорогой шерсти с отливом стоил, пожалуй, его месячного жалованья, а сверкающие запонки в обшлагах и демонстративно вытаскиваемый брегет подчеркивали достаток владельца. Да, такой зря костюм марать не будет… Сидя в пролетке по дороге на Кушелевку, полицейские обменялись мнениями о деле сапожника. - Думаете, женщина? – Варламов поцокал языком, - Не соглашусь с вами, Яков Платоныч. Мало ли, член отрезан. По горлу-то как убийца резанул, тут сила нужна. Яков пожал плечами. - Я пошлю агентов искать женщину Силантьева и врача среди его клиентов, а вы, Андрей Сергеевич, допросите подмастерье. Может, все и решится. На подъезде к Мурино они остановились. Лазарев побежал за Викентьевым. Табаков прошелся перед местными работягами, выставив грудь, и сорвал пару восторженных свистов. - Эй, бабонька, бросай своего мерина, приходи ко мне! - Красавица, у меня-то похлеще будет, заворачивай сюда! – мужики на завалинке соревновались в остроумии. Вернувшиеся молодые агенты наперебой докладывали: – Яков Платоныч, они как раз собрались, все четверо. Маскарада нет, наверное, только по ночам чертями рядятся. Но Саша вон кистень видел, и дубину на их бричке. Как пить дать, на дело поехали. Наконец, тронулись. По-рабочему одетый Викентьев сел в груженую хлебным вином подводу, Табаков понукнул полицейского мерина. Следователи и Лазарев в пролетке следовали на отдалении, лишь стараясь не потерять ряженых из виду. Безрезультатно покружив у Лесного корпуса, выехали на Большой Самсоньевский. Зоркий Лазарев вскрикнул: - Их остановили! Полицейские, спрыгнув с пролетки, вытащили оружие. - Скрытно подходим как можно ближе! - приказал Штольман. Прячась за деревьями, он подобрался почти вплотную к телеге. Двое грабителей сгружали бочки в кусты. Серый, махая кистенем, сторожил Табакова и Викентьева, которым было приказано до сигнала оружие не доставать. Гнедой придерживал мерина за упряжь. - Стоять на месте, полиция! – Штольман выступил из укрытия с револьвером в руке. С другой стороны дороги то же сделали Лазарев с Варламовым. Светловолосый налетчик, продемонстрировав недюжинную силу, бросил полную бочку под ноги Варламову, и тот, не увернувшись, скатился по скользкой обочине. Рыжий парень замер под направленным на него стволом Лазарева, вожак опустил кистень – с задка телеги на него был нацелен еще один револьвер. Пока Табаков, смешно переваливаясь, догонял улепетывавшего Белого, скрытый корпусом мерина цыган перерезал постромки. - Ах ты гаденыш, - крикнул он, - кого привел, сука! Служебный револьвер Якова сухо щелкнул, дав осечку. В ту же секунду громко прозвучал выстрел цыгана из так любовно выбранного Штольманом варшавского «бульдога». Яков упал. Верхом, управляя мерином одними коленями, цыган скрылся за поворотом.