И.С.Т.

— Итак, господа, я хочу знать, что произошло. С самого начала. Версию студентов я выслушаю позже, но сначала — вы. Арестов не стал ходить кругами, а начал задавать вопросы в лоб, при этом вполне мило улыбаясь. Весьма ехидный и с чувством юмора в обычной жизни — главный «по безопасности», куратор и отличный, в общем, преподаватель в работе становился совсем другим, а при желании даже ректор не мог составить ему конкуренцию по части способностей замораживать одним взглядом и присутствием. Но сейчас он был просто уставшим человеком, тем не менее, не потерявшим цепкости во взгляде и помнящим о том, что даже самые сильные технологи — лишь люди. — Саша, это началось на твоем уроке. Это могло быть последствием слишком глубокого погружения? — Нет, никак нет, — покачал головой Лемешев. — Никогда на метатренинге я не позволяю своим студентам погружаться глубже, чем это запланировано. Если в плане сказано погружение не глубже пятого планара, значит так и будет. Я не делаю исключений для одаренных. С такими я занимаюсь в индивидуальном порядке и только по одному, во избежание. — Он чувствовал себя почти студентом. Проще было спуститься на планар и показать. Но это было слишком опасно. — Первым начал проваливаться Михновский. Сказочник — узел в квартете. Он свалился очень неожиданно. У него высокий уровень контроля. У них всех контроль просто блистателен, но в тот момент это было похоже на… он тонул. Просто тонул. — А остальные посыпались по принципу домино, я так понимаю. Я не пытаюсь тебя ни в чем обвинить, Саша, — странно мягко ответил Арестов. — Его могло накрыть уже на планаре, и он мог потерять контроль из-за этого, а не потому, что ты за ним не уследил. Мы все знаем, насколько это рискованно и непредсказуемо. Он говорил, почему вместе с ними там оказался и первокурсник? — Ассоциация с музыкальной композицией. Ты знаешь, как по-разному все настраиваются на выход на планары. Анжей слушает музыку. Он сказал, что в момент, когда он начал тонуть, он слушал песню, которая у него прочно ассоциировалась с Силиверстовым, — Александр поерзал на облюбованном подоконнике, а потом поднялся и принялся мерить кабинет шагами. Он не школьник, а преподаватель и это не допрос и не разнос, это планерка на которой выясняются подробности происшествия. Но у него полное ощущение того, что с него шкуру заживо сдирают. Того и гляди Арестов растянет и засушит. Или нет, выделает и гримуар сделает, чтоб записывать в него страшные проступки уцелевших… — Ты знаешь, я не горел желанием преподавать у уникумов. Я не знаю с какого лешего меня сюда отправил Совет, но здесь нужен кто-то поопытнее меня. Здесь чертовщина творится. Слишком много… всего. — Опыт — не самое главное, не мне тебе об этом говорить. — Арестов не смотрел на него, но ощущение, что он не спускает с него глаз было… сильным. — Но в одном ты прав — здесь творится… что-то. И в этом чем-то нам надо разобраться. Я был бы счастлив, если бы поляк действительно всего лишь потерял контроль. Такое случается, это объяснимо и привычно. Но вот что еще интересно… То, как они выбрались. Агейр с Деймосом рассказали мне о результатах своих библиотечных изысканий на тему Заводей. Все выбравшиеся и оставшиеся в своем уме в один голос утверждают, что это как попасть в виртуальную реальность, отличить которую от настоящей реальности сложно. И что выбраться оттуда без помощи — невозможно. Старшие оказались там в полном составе, а с учетом того, что они якоря друг для друга, их шанс остаться там навсегда приближался к ста процентам. Если бы не Силиверстов, которого, как я понимаю, его приятели чуть ли не за уши тащили… Но Рома не должен был там оказаться. И не оказался бы, если бы Анжей не утянул его за собой. Случайно. Их всех спас банальный случай. И будь я обывателем, я бы только порадовался. Но я технолог и корректор. И я не могу поверить в простой случай. — Можешь считать меня параноиком, — вздохнул Лемешев, остановился рядом с Арестовым и посмотрел его прямо в глаза. — У меня какое-то время было совершенно дикое чувство присутствия чего-то давно забытого, потерянного. Чего-то, что… не могу лучше объяснить. Арестов какое-то время просто смотрел в ответ, а потом улыбнулся: — У меня старшеклассники дальше по расписанию. Хочешь поприсутствовать? Только разве что невидимкой, я закрою тебя. Агейра с Греком не зову, сам им потом все расскажешь. Александр хмыкнул. На Дейма он будет отвлекаться. Агейр отвлекаться будет сам. Его что-то маяло, и маяло основательно. Хоть господин ректор и гнал прочь от себя все треволнения, сосредоточившись на работе и детях. — Что ты хочешь, чтобы я заметил? — Ничего. Но я еще спрошу, почему никто не удосужился мне сообщить, что у Агейра появился претендент на звание его оператора, — Арестов мягко отстранил Лемешева в сторону и вытянулся перед ним, прикрывая глаза и сосредотачиваясь. — Потому что Гейр всеми силами пытается не допустить запечатления? К тому же, если я все верно вижу и понимаю, претендент, ко всему прочему, неровно дышит к Силиверстову. И он же в сущности за уши вытянул парня из Заводи, — пожал плечами Александр. — Агейр все еще думает о Натане. До сих пор. И не мне его в этом упрекать. Арестов сузил глаза и вдруг толкнул Сашу в грудь. Не больно, но чувствительно, так, что тот опрокинулся назад, в обнявший его воздух. А через секунду Лемешева словно затянуло туманом, который тут же рассеялся. Проведя перед собой в воздухе, словно проверяя осязаемость, Арестов непривычно усмехнулся и отошел к двери: — Прошу, господа. — Засранец, — едва слышно выдохнул Александр, убираясь от греха подальше к подоконнику. Самое безопасное в кабинете место. И под ногами не путаешься, и видно-слышно все великолепно. Ну и вид, и свежий воздух опять-таки. Старшие. Третий курс. Разнообразия ради — операторы. Включая господина Ширинского, который в первый момент попытался даже рыпнуться следом за провалившимся квартетом. Вот только мгновенный блок господина Лемешева помешал. Весь третий курс вышвырнуло с планара как слепых котят. Весь. Кроме квартета. Хотя, надо отдать ему должное, Тимур сопротивлялся. И достаточно успешно. Талантливый мальчик. Все они — чудесные дети. Исключительно чудесные. — Господин Арестов, — серьезно кивнул Ширинский, проходя в кабинет и присаживаясь на кресло. — И вам доброго дня, — Арестов отступил назад, окидывая пришедших тяжелым внимательным взглядом. — Если позволите, сначала я задам вопрос вам, господин Ширинский. Не волнуйтесь, я отпущу вас быстро. Как я понимаю, ваш якорь — Чед Шеннон, но вашим оракулом стал Роман Силиверстов. Вы когда-нибудь работали с ним в связке? Особенно меня интересуют сознательные случаи, а не спонтанные. — Нет, — Тимур покачал головой, даже не задумываясь. — Он первогодка, так что парных занятий у нас нет. А выход на планары первогодкам самостоятельно запрещен. М… спонтанная работа была. Несколько раз. — Я тоже был студентом, Тимур, — Арестов позволил себе лукавую улыбку, на мгновение став почти… юным. — И отлично знаю, какие правила будут нарушаться, несмотря на все запреты. Но я вам верю. Хотя бы потому, что верю в ваше благоразумие, чтобы соваться на уровень с необученным оракулом. Вы знаете, что произошло с вашими товарищами на уроке. Ваш преподаватель сказал, что вы сделали попытку… уйти следом. Я хочу знать, как вы поняли, что они куда-то проваливаются, если все заняло не больше нескольких секунд. И зачем вдруг решили последовать за ними. — Я увидел, — пожал плечами Тим, недоуменно глядя на него.  — Некоторое время господин Ширинский довольно сильно привлекал меня в качестве… объекта страсти, — вкрадчиво обронил Анжей, и Тимур густо покраснел.  — Я увидел, — упрямо повторил он. — Обычное погружение Анжея мягкое. Плавное. А в тот раз он провалился.  — И вы решили благородно поинтересоваться все ли с ним в прядке? — насмешливо поинтересовался Арестов. — Впрочем, вопрос в другом. При подобных погружениях в цепочке со студентами находится только преподаватель. Погружаясь сами, Вы не могли видеть само погружение пана Михновского, только ощутить сам факт его присутствия уже на планаре. Если только не следили за ним специально. — Вы считаете, что… — Тимур покраснел. В контроле квартету он уступал. Но выдержки на то, чтоб не бросить в лицо Арестову оскорбления — хватило. Несколько глубоких вздохов вернули ему самообладание. — Я не следил за ними специально. Я не являюсь автором какой бы то ни было подставы, попытки убийства или еще какой-нибудь лажи. Я вижу погружения. Далеко не все. И не всех. Иногда это похоже на круги на воде. Иногда цветовые вспышки. Но в этих случаях я знаю, кто выходит на планар. Я видел Анжея. Потом, позже, почувствовал Ромку. Больше — никого. В момент падения Анжея я был на планаре. Я не погружался, я уже был там. Потому что выходы даются мне легче чем ему. — Он просто быстрее, — снова вставил свои «пять копеек» Анж. — Он в принципе быстрее, — нарушил молчание Санада. — Намного быстрее, чем мы. — Я ничего не считаю, господин Ширинский. Пока не считаю, — Арестову на возмущение Тимура явно было все равно. — Я всего лишь выясняю непонятные для меня моменты и нестыковки. И теперь я знаю все, что хотел, можете быть свободны, Тимур. Говорить о необходимости держать язык за зубами, дабы не вводить других в панику, думаю, нет необходимости, вы и сами это прекрасно знаете. — Знаю, — мрачно бухнул Тимур, поднимаясь. — Хорошего дня. Анжей улыбнулся, отвернувшись в сторону и тихонько пропел: — When the world gets in my face, I say, Have A Nice Day. Have A Nice Day. — Уж очень прочно Тимур ассоциировался у него именно с этой песней. И именно сейчас. Арестов подождал, пока за Тимуром закроется дверь и повернулся к оставшейся четверке. — А теперь вы, господа. Но, прежде чем я начну задавать вам вопросы, хочу, чтобы вы подумали. Я далек от мысли, что пан Михновский не пытался проверить ваше будущее. И могу предположить, что именно он там увидел. Процент вероятности разрыва вашей группы очень высок, но никто не знает, что может стать причиной. Поэтому, господа, мой вам совет: не создавайте эти причины. — Отличный совет, — Матей отвел взгляд от окна, которое созерцал с откровенным недоумением и подозрением на лице. — Особенно в свете грядущих вопросов. Мы должны быть честны и дружить с памятью. — Не сомневался в вашей догадливости, — Арестов улыбнулся почти довольно. — И я рад, что мы друг друга поняли. Итак, начнем. Я хочу знать все. Все, понимаете. Я слышал много разных версий и предположений, в том числе от свидетелей, но мне нужны ваши. Анжей, вы были тем, с кого все началось, вам и слово. — Да что можно сказать? — Анж широко улыбнулся и потянулся на своем стуле. — Я провалился. Так я еще ни разу не проваливался. Все случилось очень быстро. И еще, я скользил. Я не мог зацепиться ни за одну нить, ни за одну вероятность. Меня словно бы тянуло туда. И ни один из моих якорей не сумел сколько-нибудь замедлить это падение. Я… я снова переживал не самые приятные моменты своей жизни, и, скажу вам честно, они были так же реальны, как наше с вами сейчас. Это была не ретроспектива, не размытые временем воспоминания. Это было реальное течение времени. — Заводь не зря в списке самых опасных мест планаров, — заметил Арестов, с задумчивым видом прошелся перед ними, а потом устроился на краю стола, опершись бедрами о столешницу. Сжатые губы, сухое, поджарое тело, строгие, но правильные черты лица — сейчас очень легко было поверить в то, что когда-то он считался одним из самых завидных партнеров и не только на планаре. — Но меня интересует, что вы делали в Заводи. До сих пор считалось, что даже если туда попадает не один человек, увидеть друг друга они не могут. В вашем случае это было не так? — Не так, — подал голос до сих пор молчавший Айвен. — Могу говорить только за себя, но какое-то время я был один. Снова проживал не самые лучшие моменты в своей жизни, но видел это все глазами меня нынешнего. Я чуть не поверил, что все это по-настоящему. — Если бы поверили, то выбраться бы не смогли. Что удержало вас в сознании? Айвен зарозовел щеками: — Другие воспоминания. Анж. Тей. Сан. Я знал, что они настоящие, я их чувствовал. И когда потянулся — смог выйти из своего кошмара. Арестов понятливо кивнул. — Значит, вы просто притянулись друг к другу? Но кто тогда притянул вашего младшего коллегу? Роман Силиверстов попал в Заводь еще более случайно, чем вы. И ни один из вас не является его якорем. Или я чего-то не знаю? — Его потянул я, — со вздохом сказал Анжей. — Я для выхода на планары использую музыку. Это ускоряет меня. Делает более стабильным. В момент выхода в плеере играла песня, которую я ассоциирую с Силиверстовым. Потому и потянул его. Дурацкая случайность, которая могла стоить ему жизни. — Я спрашиваю не об этом, — улыбка Арестова была на удивление мягкой. — А о том, кто и как вытянул его из его собственного кошмара, навеянного Заводью. Матей покусал губы, явно колеблясь, а потом выдохнул: — Это еще не все. На какое-то время, пока мы были там… после воссоединения, мы… стали друг другом. Знали, видели, переживали и чувствовали все, что чувствовали остальные. Мы видели кошмар Ромы, смотрели глазами Анжа и Сана. Мы все словно стали одним единым целым. Арестов на мгновение замер. Его взгляд потяжелел, став почти физически ощутимым. Судя по всему, этого он не ожидал. — Об этой особенности Заводи нигде не написано. — Может, потому, что рассказывать об этом было некому? — Возможно. Но вопрос про Романа остается в силе. Кто вытянул его из его собственного кошмара? — Думаю, об этом вам придется спрашивать его самого, — предположил Санада. — Потому что кроме как он сам… — Может, тот чудак, который… — поляк нахмурился, а невидимый Лемешев подобрался. Странное ощущение вернулось, то ли вызванное напряжением, то ли странным выражением лица Сказочника. — В Заводи с нами был еще один человек. Только он не из наших, совершенно точно, хоть и выглядел нашим сверстником. — Как он там себя называл? Проводник? — подхватил его мысль Санада. — Такой, невысокий, худощавый, светловолосый, в очках. Арестов подобрался: — Дальше. Давайте, хорошие мои, вспоминайте. Матей кинул на него удивленный взгляд, а Айвен задумчиво нахмурился. — Он выглядел так, чтобы не вызывать опасений. Как каждый третий на улице. — Он сидел на мусорном ящике и покачивал ногой. И постукивал пальцем по коленке, — это Матей добавил немного своих воспоминаний. — В ритм. Вот так… — он опустил руку и принялся постукивать по деревянному краю сидения стула, на котором сидел, отбивая ритм. Арестов какое-то время напряженно прислушивался, а потом кивнул: — Я понял. Как он появился? Откуда? Что говорил и куда делся потом? — Просто появился, — пожал плечами Анж. — Когда мы все собрались вместе. Все впятером. То, что он говорил… …«The Final Countdown». Лемешев нечеловеческим усилием воли заставил себя сидеть на месте. Не шевелиться, не издавать ни звука. Не дышать почти что. Только рвался, рвался из горла приглушенный шепот. Натан. Это Натан. Без сомнения. Но как и зачем он оказался в Заводи? Почему подросток? Почему он там, а не здесь, с ними? Почему отказался прийти в филиал? Почему не желает больше видеть… Гейра? — Сначала пытался запутать. Типа какой там год, какой день в реальности. Потом пугал. Вроде — вы здесь все вчетвером, ваши якоря здесь. А там никого не осталось. А выйти отсюда вы сможете только если жертву оставите. Это он так на Рому намекал… — продолжил Анжей. — Но у Ромы у единственного якорь был в реальности. Так что мы м-м-м… — Санада задумался, как бы описать то, что они делали. Вселяли уверенность в Силиверстова? Уговаривали его тянуться к своим? — В общем, уговорили его потянуться к своим. — И куда этот проводник делся потом? — словно почувствовав напряжение Александра, Арестов мельком обернулся к окну и снова вернул свое внимание парням. — Просто… исчез. Когда Ромку зацепили, ну или когда он зацепился, Проводник просто исчез, — Матей пожал плечами. — Вы сказали, что он говорил о жертве. Я хочу подробностей. Вспоминайте. — Если дословно, то он сказал, что мы должны выбрать того, кто останется в Заводи для того, чтобы остальные могли выбраться. Потому что самостоятельно нам оттуда не вырваться совсем, — прикрыв глаза, выдал Санада. — Мы отказались, потому что это были просто слова странного человека. Или совместной галлюцинации, — пожал плечами Анжей. — Жертва Заводи? — Арестов отошел от стола и заметался по кабинету. — Об этом тоже никто из выбравшихся не упоминал. Впрочем, мы знаем далеко не все случаи, — он остановился и посмотрел на них всех в упор. — Я хочу услышать от вас оценку всего, что произошло. Вас не разделяли, дали возможность все обсудить. И я хочу услышать результат. Может, кто-то что-то заметил слишком необычное. Почувствовал. Понял. Я хочу знать, что вы сами думаете об этом. Санада? — Похоже на ловушку. Проверку, насколько мы можем серьезно объединиться. Насколько… — он задумался, а потом, точно отыскав нужное определение, выплюнул: — Насколько мы гнилые. Где наш предел. Способны ли мы переступить через чужую жизнь. — Нас спас только случай, — продолжил Матей. — Если бы Анж не утянул Рому, кто знает, где бы мы сейчас были. Нас некому было бы вытягивать. И, кто знает, может кто-то хотел, чтобы мы действительно выбрали жертву, но только среди нас. — Проводник сказал, что нам повезло, — меланхолично добавил Айвен. — Раз с нами тот, кто не… с нами. — Это все могло быть случайностью с самого начала. Или кто-то просчитался, не увидев Рому и его влияние на все это. Но я не оракул, поэтому сказать ничего не могу. — А что скажет оракул? — Арестов повернулся к Анжею. — Зацепило вас. С вас все это началось. И вы же фактически вместе с билетом туда прихватили билет обратно. Так ли это было случайно? Анжей вдруг поднялся на ноги и отошел к окну. Замер он на расстоянии вытянутой руки от застывшего Александра, сам того не подозревая. Замер, взглядом уцепившись за вершину, увенчанную шапкой густых облаков. — Я вижу только муть. Я… я уже давно не вижу ничего, что касается моей группы. Только туман. Вы ведь знаете, что для оракула означает туман на линиях вероятности? Когда я увидел изменения, еще до начала учебного года, я принял решение, что должен сблизиться с новичками, которые могут стать потенциальной угрозой. Но теперь я понимаю, что на самом деле они — наша потенциальная защита. Нет, то, что я потянул Силиверстова не было осознанным. Но оказалось правильным. Арестов хмыкнул: — Мы изучаем эти возможности уже больше века, но так и не поняли механизм их действия до конца. Мы что-то можем, но и понятия не имеем, что еще скрывается на уровнях. Законы постоянно меняются, правила надо пересматривать. Вы, господа, вы и те, кто учится здесь, уровнем уже выше, чем были мы. Мы пытаемся вас научить чему-то, но по факту учимся вместе с вами. Вы сами можете многого не понимать, действуя лишь на инстинктах, но у всего есть смысл. Даже если мы его не видим. Случайностей не бывает. Бывают лишь недопонятые сигналы, которые наше подсознание, тем не менее, принимает и выдает решения, которые мы списываем на интуицию. Я наблюдал за вами с начала года. За вами и малышами-первоклашками, так как они выбиваются из массы остальных ничуть не меньше, чем вы. Вы все взаимосвязаны. Кем-то или чем-то. И это только предстоит понять. Есть еще что-то, о чем вы хотели бы мне сказать? О чем угодно. Даже если это кажется глупым. — Вы нравитесь господину Ширинскому, — тонко усмехнулся Санада, поднимаясь со своего места. Арестов вскинул бровь, и вдруг усмехнулся. — Если вы хотели меня выбить из колеи, то у вас не получилось, господин Кунимицу. На третьем курсе симпатии и антипатии так быстро меняются местами и остывают, что принять вашу реплику всерьез было бы весьма опрометчиво. — Ну что вы, господин Арестов, — развеселился вдруг японец. — Тимур у нас персона весьма скрытная. Малыш-первогодка его якорь. Но Ширински-сан никогда и никому никаких… как вы говорите… авансов не давал. Зато я вижу, как он реагирует на вас. Так что это не попытка выбить вас из колеи. Это констатация факта. — И кстати, вы его сегодня задели. Если не обидели. Он слишком многое принимает на свой счет, — добавил Анжей, отходя от окна. — Мне кажется, или здесь присутствует кто-то еще помимо нас? — Не кажется, — Матей опередил с ответом Арестова. — Слишком концентрированное пространство, несколько слоев. Примерно там, где ты только что стоял. — Думаете, стоит переговорить еще разок с вашим обидчивым другом? — блистательно проигнорировав реплику о постороннем присутствии, поинтересовался Арестов. — Ну, это уж вам решать, — фыркнул пан Михновский. — Вряд ли там спрятан ректор. Или кто-то из кураторов, или член Совета. Мы ж еще мелкие, даром что талантливые. Арестов покачал головой, не слишком старательно пряча усмешку: — Выметайтесь. И навестите господина Силиверстова, теперь его очередь для беседы. — Злой ты, Анж, — откликнулся Санада, покидая кабинет. — Вот зачем было так напрягать нашего уважаемого преподавателя Контроля? — Но он так мило улыбается, что я начинаю понимать, что в нем нашел Тимурчик, — фыркнул поляк, выходя следом. — Я один такой слепой, что ничего не замечал? — почти обиженно поинтересовался Матей. — Мне казалось, что они с этим англичанином — парочка не разлей вода и отлично ладят. Тим его разве что взглядом не облизывает. — Если тебе будет легче, то я тоже не в курсе. Вернее, особо не присматривался, — «успокоил» его Айвен. — Якорь не равняется запечатлению, — передернул плечами Санада, закрывая за всеми дверь. — Подрастете — поймете… Шаги постепенно стихли, а Александр на своем импровизированном насесте вздохнул спокойнее. — Утверждение по поводу Ширинского комментировать не стану. Сам разбирайся… Но… это Натан. Это совершенно точно Натан. — Пока это неизвестно точно, — Арестов рухнул в кресло, взмахом руки убирая остатки щита. — Поэтому не смей даже заикаться Гейру. Я не хочу получить ко всему прочему еще и невменяемого ректора. Возможно, кто-то хочет, чтобы мы думали, что это Натан. Мы оба с тобой знаем, что сильный технолог с зачатками дара материалиста или хроника способен стать на планаре каким угодно, но это не повод. Его появление в Заводи, как и его исчезновение — вот что меня напрягает. Складывается ощущение, что этот странный тип проделывает это с легкостью. Но я не имею права не думать о том, что это вообще было нечто… наведенное. Для нас оставили зацепки: очки и ритм песни, как наживку. Смотрится как наживка. Или дорожка из хлебных крошек. — Все запутывается. И очень сильно, — Лемешев присел в кресло напротив, и закусил губу. Прорвись он в Заводь, как знать, что он сам там увидел бы. И появился бы тогда Натан или нет. — Ты представляешь, что сделает Гейр, когда узнает что мы скрыли от него информацию? Марек, он нас просто удавит к чертовой матери. — Ты все еще помнишь мое имя, я почти польщен, — Арестов улыбнулся и усталым жестом откинул голову на спинку. — А ты представляешь себе, что будет, когда он просто узнает. Особенно, если окажется, что это — не Натан, м? — Конечно помню, учитывая тот факт, что когда-то сам на тебя чуть было не запал, — фыркнул Александр. — Если это не Натан, Гейр того, кто присвоил внешность малыша, из-под земли выкопает, походя разруливая Рождественский бал. Это же Гейр. Он просто гений планирования и упорядочивания хаоса. — И все же — нет, Александр. Если тебе нужно непременно кому-то об этом рассказать — поделись с Греком. И дело тут не только в Натане. А еще и в этом мальчике, Симеоне. Гейру не нравится идея нового оператора, да еще и такого неопытного, и я его отлично понимаю, но то, что он держит мальчишку подальше от себя… Чего он ждет, на что надеется? Что это само рассосется? С его стороны — может быть. Но Сима уже вытянут. Что будет с ним? — Спайка оракул-оператор очень плотная. И почти всегда оракул и его оператор — любовники. Это сближает даже не на физическом уровне. Это делает двоих одним целым. Гейр все это время был один. И вынудить его принять Симу как оператора… не знаю, Марек, не нравится мне эта идея, — покачал головой Александр. — Это слишком. — Я тоже от нее не в восторге, — почти рыкнул Арестов. — Но Гейр взрослый и знающий, что это такое. А кто будет вытягивать мальчишку, если он даже своему оракулу не нужен? Силиверстов умудрился влиться в квартет, и они за него глотку перегрызут любому, даже если сейчас сами не понимают этого. Остальные тоже нашли того, за кого можно зацепиться. А ты предлагаешь мне оставить в одиночестве парня, способного притянуть шторм за полчаса? — Симе нравится Ромка. По-человечески нравится. Хоть он и цепляется за свою «нормальность». Все-таки лучше бы это был Силиверстов, а не Гейр… Не кричи на меня, пожалуйста. В конечном итоге это — только первый год. Ширинский тоже м-м-м… способен притянуть шторм. Правда, за сорок минут. Но он в гордом одиночестве ходит три года. — Его гордое одиночество закончилось с приходом этого набора, — Марек вздохнул, заставляя себя расслабиться. — Да и не видел я, чтобы он сильно страдал от этого своего одиночества. И я был бы счастлив, если бы Сима и Рома составили пару во всех смыслах. Это здорово бы облегчило нам всем жизнь. Но мечтать не вредно. — Значит, ты не туда смотрел, — хмыкнул господин Лемешев. — Ладно… что там наш распрекрасный Совет? Зачем тебя вызывали? — А это, Сашенька, информация исключительно для служебного пользования, — осклабился Арестов. — И оставлю я ее при себе. — Злой ты, уйду я от тебя… — вздохнул Лемешев. — Вот что ты за человек? Я же тоже здесь работаю, между прочим, вожусь с теми же студентами, что и ты. И вдруг — для служебного пользования! Марек мгновенно стал серьезным. Словно закрылся, спрятавшись за сковавшим его холодом: — Это не моя прихоть и не мои желания. Есть вещи, без которых спится гораздо крепче, — он повернулся, глядя на часы, да так и остался в том же положении. — Дурак ты, Арестов, и уши у тебя холодные, — Александр отвел взгляд. — Совет — там. Мы — здесь. Это не члены Совета каждый день успокаивают истерящих мальчишек и разруливают ситуации, о которых ни в одной методичке не написано. И не члены Совета столкнулись с патовой ситуацией. Но как скажешь. Не буду мешать твоей работе. Храни свои тайны «для служебного использования». — Этот год — последний мой здесь, — после недолгого молчания произнес Марек. — Как оказалось, я вовсе не такой железный, как пугают мной младшие курсы. Рома там заблудился что ли? — он гибко поднялся из кресла и подошел к другому окну. — Ты все еще любишь брауни? — Почему спрашиваешь? — Последний год? И что потом? Корректоров просто так не списывают и в отставку не отправляют. Их обычно выносят вперед ногами с занимаемых должностей. И это заявление Сашу почти напугало. — Проверяю память и как меняются вкусы со временем, — Марек безразлично пожал плечами. — Ничего личного, Саша, не напрягайся. — Ты так уверен, что тебя отпустят? — если бы не скорое явление Ромы, Саша бы с ногами влез в кресло. Старые привычки не так легко изжить. — Чем станешь заниматься? Докторской? Исследованиями займешься? Или свалишь выращивать помидоры? — Корректоров невозможно заставить работать насильно из-за особенностей дара. Переведусь в другой филиал. Попроще. Где самая большая тайна — это сколько кексов повар спалил сегодня. — Как минимум один человек по тебе точно будет скучать, — заметил Лемешев. — Думаешь, я не в курсе, что считаюсь местным «серым волком» и скучать по мне будет разве что пес у задних ворот? Но попытка была хорошей, — фыркнул Марек. — Жаль только, что мистера Блэкберри прикрывать будет некому. — Если бы в свое время ты пошире распахнул свои глаза, я был бы с тобой, а не с Греком, — обронил Александр. — Что касается Ягодки, не беспокойся, присмотрю за ним. Хоть я и не корректор. — Я еще не ушел, — почти-угрюмо бросил Марек, разворачиваясь к нему. — Саша, ты перенапрягся? Ты с Деймом чуть ли не с первого курса. — С конца первого курса, если быть точнее… Я люблю Дейма. Но в самом начале я не видел его. Я видел тебя. Сейчас я не сожалею о том, что все так сложилось. Просто тебе стоит иногда думать не о работе, которая не заканчивается никогда. Тебе стоит смотреть по сторонам и замечать тех, кто по-настоящему интересуется тобой. Спорю, что за все эти годы ты кроме как на учебные и проблемные темы ни с кем не разговаривал. — Думаешь, это от великого желания? Или мне доставляет удовольствие смотреть в испуганные глаза мальчишек? — Марек стиснул пальцы и резко отвернулся. — Только если бы я среагировал чуть медленней, то ни малыша Аяна, ни Токио не было. Если бы я не разговаривал «на проблемные темы», то Фрея изолировали так же, как и меня, на втором курсе, от всех. И с четверкой этой сейчас беседовал бы не я, а комиссия от Совета, а они, поверь, церемониться бы не стали. Ладно, — он немного помолчал, беря себя в руки. — Прости. Ты тут точно ни при чем. Просто я, похоже, немного устал и не держу контроль. — Иногда даже тебе надо отпускать себя, — Александр поднялся и, подойдя к нему, невесомо коснулся губами его щеки. — Тебе нужно передохнуть. И перестать окружать себя панцирем. Тогда испуганных взглядов станет меньше. Я вот до сих пор помню светлого смешливого парня Марека Арестова. И ужасно по нему скучаю. И кстати… на случай если ты об этом забыл. Больнее всего обижают слова того, кто искренне и глубоко симпатичен. Так что парни, похоже, правы. А ты не увидел очевидного. Марек нахмурился, удивленно на него покосившись: — Это ты про Ширинского? Саша, не начинай. Говорить об эмоциях третьекурсника — все равно, что воздух сотрясать. Даже тебя колебало от Дейма к Гейру и обратно, как маятник. Да и Тимур с Шенноном смотрятся вполне мило и даже счастливо. — Они не спят вместе. Они соседи, они якоря друг для друга, Тимур даже помог господину Шеннону с его маленькой проблемой в самом начале, но они не вместе. И вот еще. Он самый стабильный из третьекурсников. Что странно, учитывая метатренинг. Его удерживает не секс. Учитывая его национальность, вероисповедание и традиции, ему должно быть очень и очень непросто. Так что я парнем практически восхищаюсь. Потрясающая сила воли… — Ты и без меня знаешь, что для того, чтобы стать якорем, секс не нужен. Более того, иногда он только мешает, достаточно одного касания, чтобы удержать. Но англичанин справляется. Вот и весь секрет стабильности господина Ширинского, — Арестов вздохнул. — Давай закроем тему Тимура, пока это окончательно не стало пустым трепом. — Давай, — хмыкнул Александр, направляясь к двери. — Я тебя покидаю — это раз. Господин Силиверстов сейчас идет ко мне на пару — это два, так что тебе его я сейчас никак не оставлю. Поговоришь с ним после — это три. И последнее, — он обернулся уже с порога. — Спасибо скажешь потом. Может быть. Если не придушишь… хотя нет, не придушишь. Грек не позволит. Скрылся он как-то очень быстро. Только что был здесь, а в следующий момент его уже нет. Даже шагов не слышно. Одно слово — материалист. Вертит реальностью, как левая пятка подскажет. Шаги и деликатный стук в дверь раздались спустя всего-то минут пять. Деликатный, сдержанный, уверенный. Тот, кто стучал — не колебался. Не волновался. Вот только что-то его определенно беспокоило. Раз уж он рискнул явиться в кабинет самого Арестова. Занятый сглаживанием вызванного Лемешевым пространственного возмущения, хозяин только раздраженно повел плечами, но голос был вполне спокойным: — Войдите! На пороге замер… господин Ширинский. Спокойное лицо, расслабленное тело. Только в глазах таилась не то горькая обида, не то тоска. Пожалуй, все же больше обида. Может, прав Лемешев, говоря, что обиду может нанести тот, кто не безразличен? — Если вы не возражаете, я бы хотел уяснить пару моментов, господин Арестов. А вопросы и просьбы он выражает неверно. Что может быть проще чем отказать в формате: «Возражаю»? Марек вздохнул, на секунду сжал переносицу и выпрямился, кивком приглашая его присесть. — Я слушаю, Тимур, — спокойно, ровно, даже мягко. В темных глазах Ширинского воцарилась тревога. Показалось на миг, что парень готов сорваться с места… Мгновенное напряжение всех мышц, и снова покой. Нервный, неверный покой. И спокойные же шаги вперед. Руки за спиной, он замер навытяжку. Замер, будто бы чего-то опасался. От преподавателя? От себя? — Почему вы посчитали, что я не способен увидеть или оказаться быстрее Айвена к примеру? — Потому что до вас этим вопросом никто особо не занимался и принято считать, что, находясь на планаре, можно увидеть факт появления кого-то еще, но никак не сам процесс вхождения. А скорость… Пан Михновский не просто входил, он тонул, а это процесс стремительный. Ну и самое главное… Наши знания касаются стандартных способностей большей частью, а чтобы узнать ваши уникальные способности — их надо изучать. Я обидел вас своими вопросами, Тимур? Негромкое «да» вырвалось слишком быстро. Быстрее, чем того хотелось бы студенту. И взгляд, вскинутый на преподавателя, был… паникующим. «Нет» говорить было поздно. — Вы мне не поверили. — Это моя работа, Тимур. Не доверять никому, какими красивыми бы не были глаза говорящего. До сих пор в Заводь студенты не попадали, это слишком серьезно не только для нашего филиала, — Арестов встал, обошел стол, выдвинул ящик и извлек из него что-то, завернутое в простую бумагу. Что-то пахнущее одуряющее сладко. — Возьмите, это немного скрасит неприятные моменты. Не шоколад, этого и здесь хватает. Настоящий болгарский розовый лукум. Тимур покраснел, кажется, до корней волос. А когда кончики пальцев коснулись руки Арестова — и вовсе полыхнул ушами. Он задыхался от собственного смущения, от мимолетной прохлады чужой ладони. — Я понимаю, — даже его голос просел. — Но именно у вас есть способы если не чувствовать, то понимать, когда говорят правду, а когда лгут… Арестов сузил глаза, глядя на него с интересом и легким удивлением. Он привык к другому Тимуру. Всегда собранному, холодному, слегка отстраненному. — Есть. Но ни один из них нельзя назвать приятным. Тимур, — он немного поколебался, а потом коснулся его подбородка, заставив поднять голову и заглянуть в свои глаза, — почему это вам так важно? Чтобы я вам поверил. Я ни в чем не обвиняю и не подозреваю вас. Тимур поколебался, но все-таки ответил: — Мне не нравится чувство, которое возникает, когда люди, которые мне… нравятся, считают меня лгуном или выдумщиком. — Он старательно выбирал слова. Так, будто ступал по тоненькой корочке льда над водой. И все-таки всего он не говорил. Слишком осторожно. — И кто же вам нравится, Тимур? — в глазах Арестова засияли теплые смешинки. — Я далек от мысли, что вас мог привлечь образ главного злодея филиала. — Злодея? — кажется Тимур не понял. Просто не понял, о ком говорил Арестов. Краска с лица схлынула, и теперь он напряженно думал, пока не сопоставил какие-то факты. — Вы не злодей. Ваша работа — безопасность. Так же, как и работа Грека или Лемешева. Или ректора. Почему вы думаете, что вас считают злодеем? — Потому что меня боятся? А людям свойственно приписывать все самое плохое тому, чего они боятся, — Марек взглядом обласкал его лицо и опустил руку. — Вас я, например, обидел, делая исключительно свою работу. — Я вас не боюсь, я вас… — Тимур запнулся, и так и не докончил фразы. Просто прижал ладонь к лицу там, где его касались чужие пальцы. — Тимур… — выдох Арестова был удивленным. Он привык к тому, что в глазах и преподавателей, и студентов он один из тех чудовищ, которым пугают детей. Желающих общаться с ним было немного, что, в общем, было понятно, да и он сам не стремился особо кому-либо навязываться. Студенты были студентами и ни разу за все время своей работы он не сталкивался с подобным. Не думал, что нечто подобное может случиться с ним. Подобные отношения не были запрещены, но… Тимур — третьекурсник. — И как давно? — как можно мягче поинтересовался он. — С первого курса, — почти шепот. Решимость говорить таяла на глазах. Это, оказывается, до чертиков сложно. Просто оказалось только Чеду сознаться. Если б не Шеннон, Тимур в конце концов бы тронулся крышей. Но присутствие приятеля и якоря в одном лице — спасало. Но не теперь. Арестов обреченно прикрыл глаза: — Это… довольно неожиданно, Тимур. Но вопрос, «почему вы молчали раньше» задавать не буду. Задам другой. Я могу сделать вид, что ничего не слышал и не знаю. А могу дать вам шанс. Чего хотите вы? — Больше всего я хотел бы услышать от вас совершенно не это, — голос Тимура снова обрел силу. Вот только совсем не от того, что Тимур внезапно обрел надежду. Скорее от того, что надежду он потерял. — Я ведь студент. Ребенок по-вашему. Могу поспорить, что сейчас вы думаете, что это все метатренинг, а первый курс — ветер в голове и необходимость в ком-то видеть отца. Мне не нужна ваша снисходительность. А сейчас вы именно что снисходите, господин Арестов. Могу забыть, могу дать шанс. Вам это не нужно. Если бы не моя дурость, вы и дальше не замечали бы ничего. — Студент. Но не ребенок, — серьезно ответил Арестов. — Тимур, вы не юный мальчик и уже тем более не девочка, чтобы жить розовыми мечтами о принце. Я не принц. Я замотанный жизнью и женатый на работе мужчина, давно забывший, что где-то есть другая жизнь и что такое отношения. Вы хотите от меня невозможного. Того, что я не могу вам дать сейчас. Но я не хочу пользоваться ни вашей симпатией, ни ситуацией. Это не снисходительность. Я действительно даю вам выбор для того, чтобы вы решили для себя, а нужен ли я вам такой и, быть может, убедить в этом меня. Позволить мне узнать вас не только как студента. Я мог бы сказать вам то, что вы хотели бы услышать, воспользоваться вами, но вы достойны большего. Как минимум — чтобы вам не лгали. Простой бумажный пакет со сладостью мешал. Но ни бросить, ни отложить его Тимур не решался. Решился он только на одно. Шагнуть ближе, ладонью коснуться щеки Арестова и губами прижаться к губам. Наверное, с его стороны это вообще наглостью выглядело. Или не выглядело, а было ею. Голова кружилась, колени подламывались, но он заставлял себя стоять прямо. И ласкать упрямые губы. Губы не-злодея и не-чудовища. Марек сморгнул, но инстинктивно придержал его, прижав к себе. Несколько секунд бездумно и искренне наслаждался почти невинной лаской, а потом шевельнул губами, отвечая, тронул языком, словно желая попробовать на вкус, и отстранился. В потемневших глазах словно дотлевала гроза, а удерживающие руки были мягкими, но неумолимыми. — Полагаю, это значит, что выбор вам не нужен, — выдохнул он на грани слышимости. — Абсолютно точно. Не нужен, — подтвердил так же тихо Тимур. — Надеюсь, вы сильно против не будете. И сопротивляться не станете. Мне не хочется ломать вашу волю через свою коленку. — Мне нравится ваша самонадеянность, — Арестов непривычно легко рассмеялся.- Но обещаю, что сильно… сопротивляться не буду. — Спасибо, — Тимур улыбнулся светло и удивительно нежно. Трепетно почти. Осторожно вышагнул из объятий. — У тебя занятия? У меня уже нет. Но никто не отменял ни завтрашнего метатренинга, ни контроля. Так что… если будет возможность… не так. Освободи, пожалуйста, для меня вечер. Здесь недалеко есть очень красивое озеро. Я хотел бы тебе его показать. Очень. Марек вскинулся, но сказал совсем не то, что собирался: — Если уговоришь своих сокурсников не искать еще одну Заводь. — Странно. Наверное, стоило бы сказать, что за столько лет работы он знает здесь каждый листик, а не только горное озеро. Но, глядя в сияющие глаза Тимура, выдавить из себя резонное, но неуместное замечание не смог. В конце концов, до сих пор озеро было для него лишь водоемом. Наверное, стоит взглянуть на него по-другому. — Только одеться потеплее не забудь. — Иначе шарфиком задушишь? — как же сильно меняла лицо Тимура улыбка. Он становился таким юным и таким уязвимым! И в то же время совершенно очаровательным, если конечно такое понятие применимо к высокому крепкому парню, который каждое утро с раздражением сбривает с лица проклюнувшуюся растительность. — Так вот какого вы обо мне мнения, господин Ширинский, — Арестов тонко улыбнулся в ответ. — Но я непременно запомню ваше предложение. Кто знает, может, однажды даже решу им воспользоваться. «Господин Ширинский» тихо рассмеялся. Его смех, кажется, так и звучал, даже после того, как он вышел, аккуратно прикрыв за собою дверь. Как же мало, оказывается, иногда нужно человеку для счастья. Хотя бы призрак надежды, и один поцелуй. И обещание удушить шарфиком. Вот и все. Мало кто видел его настолько счастливым хоть когда-нибудь за почти минувшие три года. Вот Чед точно не видел. Хоть и предполагал, что однажды это может произойти. Потому он легонько пнул Ромку ногой под столом, обращая его внимание на чудо. Тимур впервые завис над стойкой с десертами, хоть обычно проходил мимо, или равнодушно кидал на поднос что-нибудь. — Кажется, господин Ширинский доволен жизнью, — заметил Лемешев, уплетая брауни. Разнообразия ради — из белого шоколада. — Хм… — Рома сузил глаза, наблюдая за Тимуром с задумчивым видом. — Определенно, этот его вариант мне нравится больше. Откуда он такой? — Полагаю, оттуда, куда вы не попали, Роман, — усмехнулся Александр. — Я взял на себя смелость перехватить вас по дороге к нашему любезному господину Арестову. И несколько скорректировать движение в пространстве тела господина Ширинского. Только и всего. — Но откуда вы… — Чед вовремя прикусил язык и густо покраснел. — Это очевидно, мистер Шеннон. Как сказал бы ваш вымышленный земляк: «Элементарно, Ватсон». Видите ли, заставка на телефоне господина Ширинского примечательная — фотография небезызвестной нам всем персоны, встречи с которой благодаря неким обстоятельствам избежал господин Силиверстов. Рома сморгнул, продираясь сквозь замысловатые конструкции речи Лемешева, а потом тихо присвистнул с самым шокированным видом. — Арестов? Тимур запал на Арестова?! О как… А я-то думал, что кроме Чеда ему вообще никто не интересен. Так смотрел на всех равнодушно. И когда это вы успели разглядеть заставку на его телефоне? — Я же материалист. И преподаватель, — улыбнулся Лемешев. — Как вы уже знаете, якорь не обязательно означает запечатление. Секс не обязательно бывает полным контактом. А эмоции и привязанности — совершенно третье дело. Мистер Шеннон просто уравновешивает Тимура. Это работает и наоборот, Тимур уравновешивает Чеда. Но вот чувства нашего прекрасного татарина давно и прочно привязали его к Мареку. Арестову. — Как жить-то интересно, оказывается, — протянул Рома и тут же повернулся к Чеду. — А ты, значит, знал, чудовище? То-то ты не особо удивлен, хотя орать должен громче всех. — Личная жизнь, она на то и личная, чтоб не трубить о ней на всех углах, — назидательно пробубнил англичанин. — Просто иногда ее надо несколько активизировать, — кивнул Александр, уминая теперь классический брауни с миндалем и кешью. — Так что, если будете тормозить с этим делом, придется браться за вас. — А сколько по времени длится безопасный период торможения? — Рома похлопал ресничками с самым невинным видом. — До Рождественского бала, Роман, — подмигнул ему Лемешев. — Предложение действительно только сегодня и только для вас. — Хей, у Тимура три года было! — тут же возмутился Ромка. На мгновение замер и ухмыльнулся. — Дайте-ка соображу… Тимурчик счастливый, значит, у него выгорело? В смысле Арестов ответил ему взаимностью или пообещал выбить зубы не сразу? — Вот она, косность и узость студенческого мышления, — тоскливо вздохнул Лемешев. — Учишь вас, учишь… одни двойки. Каждый год одно и то же. Линдстрем — айсберг, Амфимиади — плейбой, Лемешев — трепло, а Арестов обязательно монстр из семейки Адамс! Нет, ему до няшности далеко, конечно… но он и не кровожадный маньяк, которым его отчего-то малюют. — Нам простительно, мы еще маленькие, — отбил Рома. — Сами еще не разобрались. Хотя Фрею вот Арестов вроде нравится. Как человек. Да и Аян его ничуть не боится. Это что ж получается… Если бы не Заводь, Тимурчик бы так и ходил кругами? — Как минимум до выпуска, — пожал плечами Александр. — Да и потом как бы еще распределение сложилось. — Так он счастьем своим Михновскому фактически обязан. Анж будет в восторге, обрадовать Тиму что-ли… Но возразил ему Чед. — Не нужно, Ром, — он поежился в своем теплом реглане и добавил. — Арестова многие не любят. Зачем еще слухи подпитывать? Если еще и не сложится ничего, а трепать по углам разное станут… зачем? — Ты так плохо меня знаешь? — Рома обиделся почти всерьез. — Кроме всего прочего, Тим мой оператор, и я не собираюсь влезать в его личную жизнь. Не говоря уже о том, что со мной сделает сам Арестов. — Знаю, — почти смущенно ответил Чед. — И еще знаю, что ты ему немного завидуешь. Потому что он сделал то, над чем ты размышляешь сделать или нет. Решать, конечно, тебе, но я б… — Я б вдуууууул!!! — заорал кто-то из третьекурсников из-за стола в стороне, восторженно тыкая пальцем в экран планшета. — Ну как-то вот так, — фыркнул Лемешев. — В любом случае, времени вам до Рождества. — Жестоко, — выдохнул Рома. — Но ты, Чед, не прав. Не завидую. Не дорос еще, — он дожевал последний кусочек и встал. — Ладно, пойду сдамся Арестову сам. Все равно не избежать. А так — раньше сяду, раньше выйду. — Типа удачи, — кивнул Чед. — Я бы не особо рассчитывал сейчас к нему попасть. Марек может быть занят. Но помни, малыш, Арестов — не кусается, — широко улыбнулся Лемешев. — А если укусит, сделаем укол от бешенства и разговаривать с ним пойду я!