В жопу Рождество

Донхэ едет домой. Хичоль, разумеется, едет вместе с ним. Поезд в Мокпо отправлялся ровно в четверть седьмого утра, и Донхэ катастрофически опаздывал. Прохожие шарахались от бегущего парня как от чумного, старые бабки, доверху нагруженные продовольственной утварью, бранились вслед, а Донхэ видел перед собой только дверь вагона и почему-то очень чётко — качающего головой проводника. Тот нехотя оторвал от билета корешок и пустил его в вагон. Некоторые люди были слишком медленными. Зайдя в вагон, Донхэ быстро отсчитал нужное место, забросил сумку на полку и счастливым тюфяком упал в кресло. — Херова рань. Донхэ дёрнулся, вырвав наушники из плеера, и обернулся на сидящую рядом груду из огромного, явно с чужого плеча пуховика, нелепой шапки с помпоном и огромных, в половину лица тёмных очков. — Что ты здесь делаешь? Хичоль поморщился, кутаясь в мягкий синтепон, и отвернулся к окну. — Еду с тобой. — Я домой, — на всякий случай уточнил Донхэ. — Ага. Ладно. — Всё в порядке? — Заебись. Дело было в том, что DBSK дебютировали, а после пятого бойкота Юно послал Хичоля к чёрту. Был прав, откровенно говоря, но иногда Хичоль ни с того ни с сего очень остро реагировал на просьбу отвалить. Обижался, к примеру. Не без корыстного умысла: через полчаса после Юно уже строчил Донхэ смс, прося сделать с этим хоть что-нибудь, виновник локальной драмы победно косился на посекундно вибрировавший телефон, а Донхэ только и оставалось, что закатывать глаза. Детский сад. — А что ты делаешь на самом деле? — Что хочу. В точку.

* * *

В отличие от Сеула, в Мокпо был снег. Ослепительно белый, после полутёмного вокзала он резал глаза: Донхэ зажмурился, Хичоль же, напротив, снял очки и огляделся вокруг. Вздохнул глубоко, будто бы до этого задерживал дыхание, и уставился куда-то вдаль. Интересно. — Мои родители любят Рождество, — предупредил Донхэ, когда такси подъехало к невысокому дому. — Угу. Хичоль оглядывался вокруг с провинциальным любопытством горожанина, смешно проваливался в глубоких сугробах и выглядел… Немного непривычно. Незнакомое не то чтобы Донхэ пугало, но там за порогом были родители и брат, и всё это грозило обернуться катастрофой. Хичоль не имел привычки держать язык за зубами. — Очень любят. Релла отвлекся от заснеженных деревьев и кивком головы указал на таксиста. Донхэ снова закатил глаза и протянул тому деньги. — Совсем любят, — настойчиво повторил он. — Да понял я, — возмутился Хичоль и снова глубоко вздохнул. Что за чёрт? — Почему ты улыбаешься? — вконец растерялся Донхэ. Снег хрустнул под зимними сапогами Хичоля, когда он первым пошёл к двери. — Здесь красиво. Серьёзно?

* * *

Хичолю разрешили разрезать рождественскую индейку. Мама была абсолютно очарована похвалой праздничному столу, Донхва, нелепо распахнув рот, слушал о последних экономических новостях, а Релла заливался соловьём. Словно действительно хоть что-нибудь в этом понимал. Когда же они с отцом вышли на крыльцо и вот уже битые полчаса о чём-то секретничали, Донхэ угрюмо подпёр рукой подбородок и принялся размазывать остатки тыквенного пирога по тарелке. — Очень приятный молодой человек. Мама села рядом и заботливо пригладила непослушную чёлку. Донхэ фыркнул. — Я серьёзно. — Она потрепала его за плечо и посмотрела на два тёмных силуэта за окном. — Очень преданный. Смеяться расхотелось. Снег кружил за окном всю ночь. Донхэ пел под гитару, сидя у блестящей ёлки, Хичоль подпирал плечом дверной косяк, а в гостиной пахло свечками и корицей. Релла улыбался огромными глазами и выглядел отчего-то немного грустным. — Эй. Хичоль приподнял один уголок губ и неожиданно кивнул: — С Рождеством. Да. Именно это Донхэ и собирался сказать.