Еще одна из рода Клер

На двадцать шестое мая, четвертый день после троицы, была назначена свадьба Элинор. Где-то за год до того, как стала известна дата, дед прислал им отрез небесно-голубого шелка, цвета чистоты и преданности, для подвенечного платья любимой внучки. Элинор приняла подарок с радостью, но потом вдруг проявила нрав: ей приснился сон, где перед алтарем она стояла в платье персикового цвета. Любому другому после таких капризов не миновать королевского гнева, но Элинор прощалось многое. В итоге хитрюга получила два платья. В первом, голубом и роскошном, она красовалась на пиру после опоясывания принца. Второе, правда, из-за нехватки времени оказалось скромнее, но, тем не менее, каким-то чутьем Элинор сделала правильный выбор. Будь она в голубом, будущий муж наверняка бы принял ее за существо из мира духов, настолько она была бледна. Волосы Элинор были заплетены в косы ото лба и темени и уложены ниже затылка в узел. Чело украшала диадема, а грудь — ожерелье с красной яшмой, чтобы невесте сопутствовала любовь. Все, один за другим, благословляли Элинор, восхищались ее красотой. Даже Маргарита признала, что сестра в этот день невероятно хороша. Только, судя по всему, Хьюго Диспенсер оказался слепцом. Ни один мускул не дрогнул на его лице, когда перед алтарем он приподнял вуаль будущей жены. Что же касается Элинор, то, когда настало время скрепить супружеские клятвы поцелуем, она готова была отвернуться, лишь бы его избежать, как показалось Маргарите. Поцелуй все же состоялся. Но, право слово, когда дети, играя, сталкивают кукол головами, изображая поцелуй, и те показывают больше страсти, чем было у Элинор и Диспенсера. Свадьба Элинор была роскошной. Столы ломились от яств, вино лилось рекой. Между гостями, не давая им ни мгновенья скучать, ходили музыканты, распевая песни о любви и декламируя стихи. Стол Элинор и Хьюго стоял на возвышении. Их чествовали как королевских особ, но они, неблагодарные, сидели с таким видом, словно их еда была кислой. Когда молодых супругов собрались проводить к брачному ложу, Маргарита поинтересовалась: — Если Нора теперь спит со своим мужем, я могу по старшинству занять ее комнату? — Ты могла хотя бы дождаться, когда закончатся праздники, — неожиданно сердито отреагировала на ее просьбу леди Джоанна. — Какой тогда в этом смысл? Мы же не собираемся до скончания дней оставаться в Лондоне. — Что ж, Мэг, нет ничего плохого в том, что ты займешь освободившуюся комнату, — разом прекратил зарождающуюся ссору сэр Ральф. Отчим бесцеремонно и собственнически привлек к себе мать Маргариты, обхватив ее за талию, чем свел на нет благодарность за неожиданную поддержку. — Нони, в такой день нельзя грустить. Теперь кислый лимон достался Маргарите: никто, кроме Ральфа Монтермера, никогда так не называл ее мать. Маргарите это не нравилось, а матушка считала вполне приемлемым. Даже если каким-то образом он и влез в их семью, то должен был стать ее второй тенью. Когда-то Маргарита после некоторых язвительных замечаний и последующего разговора с матерью, высказала ей это. «Может и так. Но разве в жару мы не ищем тень, чтобы спрятаться в ней?» Вот и теперь она обхватила его руки, заставляя крепче обнять, сама же прижалась спиной к его груди. — Я не могу забыть его слова. — «Отрезанный ломоть»? Глупости, Нони, Нора твоя плоть и кровь. Ничто этого не изменит. Маргарита догадывалась, кто загадочный «он», потому стала внимательно слушать. — Еще он сказал: «Ты плохая мать». Мои дети — моя плоть и кровь, и сейчас меня режут по живому. Сначала Гилберт. Я надеялась, что после свадьбы Нора еще на несколько лет останется с нами: она такая юная, а теперь я должна отдать еще и малышку Мэри. И я не смею возразить. — Потому что ты понимаешь, что так будет лучше. Ты хорошая мать, Нони, но птенцы рано или поздно покидают гнездо. Мы сделали все, чтобы помочь им стать на крыло. — Я понимаю… И все в таком духе, и ни слова о судьбе Маргариты. Однако печаль матери растрогала ее настолько, что, прежде чем расстаться перед сном, она сказала ей: — Я даже рада, что дед обошел меня в отношении будущего замужества. Теперь я точно долго не покину вас. Джоанна Акрская обняла ее, погладила по голове как маленькую девочку; как ни стремилась Маргарита поскорее вырасти, сейчас ей захотелось вернуться к безмятежности детских лет. Праздник, который начинался так весело, в итоге принес грусть (разочарование). Потерянная (Растерянная) и неловкая без своей хозяйки, которой в эту ночь она была не нужна, Дженни готовила Маргариту ко сну. — Принеси сверток с моего сундука. Он на самом верху лежит. Свечи не туши, — приказала Маргарита. В свертке лежало нечто особенное: почти завершенный портрет. Одним из талантов Маргариты было запоминать лица и легко переносить черты на бумагу. Получалось похоже. Этот портрет она рисовала с принца Эдуарда, таким, каким сохранила в памяти во время их прогулки по Вестминстер холлу, когда разгадала тайну Светлого рыцаря. Хоть у нее было так мало времени, работа продвигалась быстро: оставалось всего несколько штрихов, но запал пропал. Все портила мысль о том, насколько нелепо будет выглядеть такой подарок для принца. И вот снова рука с угольком заскользила по бумаге. Есть некто, кто наверняка посчитает подобный дар сокровищем: Элинор. Маргарита сделает для нее то, на что неспособен ни один волшебник: теперь ее любовь будет всегда с нею. Еще только несколько штрихов… Утром дама Мод передала Маргарите подарок от Элинор: вожделенные браслет и серьги. — А где она сама? Мне нужно ее видеть! — выразила нетерпение одариваемая. — Рано утром она с мужем покинула Лондон, — был ей ответ. — Как же так? Праздники ведь не закончились? — возмущалась она, прекрасно понимая, что приготовленное ею чудо (сюрприз) обревращается в прах. Не будет восторга сестры, не будет ее объятий, не будет раскаяния за то, что перечила Маргарите, пытаясь утвердить свое старшинство. — Так сложились обстоятельства. Жена должна следовать за мужем. Помните, чему я Вас учила? — строго сказала дама Мод. — Теперь Вы старшая. Ведите себя соответственно. Старшая… Очень часто Маргарита представляла, что случится, если Элинор куда-то денется. Как чудесно тогда изменится ее жизнь. Свершилось! Только радости от этого не было (это не принесло). «Предательница», — даже несколько месяцев спустя Маргарита про себя только так и называла сестру.