Еще одна из рода Клер

Маргарита редко предавалась сожалениям о совершенном. Тем более глупо сожалеть о том, что не сделала. Точнее, о том, что поступила верно, не дав себя поцеловать. Она не понимала, почему соприкосновению двух тел придавали такое сакральное значение, но поцелуй поцелую рознь. Материнские поцелуи Маргарита могла собирать бесконечно, тогда как сестринские или братские принимала неохотно, называя «лизаниями». Еще существовал поцелуй товарищей, которым приветствовали друг друга люди близкие не по крови, а по духу. Еще — покровительственный поцелуй лорда вассалу, предательский поцелуй иуды, но ни одному из них не предают настолько сакрального смысла, как поцелую мужчины и женщины. Всего лишь прикосновение губ, но почему-то считается, что нехитрое действо должно связать пару неразрывными узами. Маргарита беспечно решила, что ей не нужные путы, и, отпустив рыцаря, теперь страдала: достанет ли ей решимости не совершить подобную ошибку, если судьба подарит ей еще один шанс? Ведь принц Эдуард, наблюдавший холодность племянницы, может найти для своего друга другую, более покладистую жену. Или же Пирс Гавестон потеряет к ней интерес? Или же у нее не хватит решительности дать ему понять, что его усилия завоевать ее не такие уж и тщетные? Существовала и другая сторона монеты. Почему-то считается, что даром поцелуя каждый человек наделен с рождения от природы, но елозить губами по лицу куклы или нехотя касаться щеки сестры совсем не то, что целовать мужчину. Не имевшая в подобных делах опыта Маргарита рисковала совершить ошибку и оказаться в неловком положении перед своим гораздо более искушенным соперником. После долгий раздумий Маргарита дала определение своей любви. Она похожа на турнир, а значит, и действовать следует соответственно. Ни один рыцарь не выйдет на ристалище, предварительно не натренировав удар на столбе с мишенью. Идея пришла внезапно. Редкие погожие дни покинули Каэрфилли, уступая место бесконечным дождям и туману. Однако погода или непогода, ненастье никогда бы не стало поводом для молодых пажей отложить тренировку. Возле грозных осадных орудий, которые сейчас бездействовали и напоминали грустных хищных зверей, ожидающих охоты, располагалась площадка, где молодые люди учились фехтованию, а также умению управляться копьем. Шло занятие, которое не было прервано даже появлением двух зрительниц. Маргарите и Елизавете к зиме справили плащи, но что за радость в обновке, если ее некому показать? Они стояли, пряча ладони в рукава, обшитые беличьим мехом, и перешептывались. Юноши же, считая, что дочери графа обсуждают именно их, старались показать свое мастерство. Особенно выделялся Роберт Парр или Хоб, как звали его приятели, высокий светловолосый и сероглазый юноша с выступающим подбородком; он вскорости, скорее всего после Рождества, должен был перейти из ранга пажей в ранг оруженосцев. Валентина и Джейн Грендисон, еще одна воспитанница матери, считали его красивым. Впрочем, не они одни. Однажды, скрываясь от назойливого Томаса, которому Маргарита неосторожно пообещала нарисовать рыцаря, она застукала Роберта в укромном уголке, прижатого к стене молодой пышногрудой горничной. Несмотря на кажущееся неравенство сил, Роберт не чувствовал дискомфорта от подобной осады, он задрал юбку служанки, обнажая розовые массивные ляжки. Тогда, злобно фыркнув. Маргарита убежала, но подметила одно: целоваться Роберт умеет. Маргарита в тот же день начала воплощать в жизнь задуманный план. Вечером пажам еще предстоял урок танцев. — Я напишу сестре, что ее Хоб уже утешился. Пусть и она не терзает себе сердце, — шепнула Маргарита, как только они с Робертом оказались в паре. Все дело в том, что самоуверенный юноша назначил Элинор Дамой сердца, писал ей записки, посвящал поэмы, клялся умереть от горя, когда выяснилось, что она покидает Каэрфилли, чтобы больше не вернуться. Элинор пожалела несчастного поклонника, поручив ему присматривать за любимым соколом Персивалем. Он ревностно исполнял поручение, с усердием ухаживая за птицей, и формально оставался верным Даме сердца, так и не избрав другую, что заставляло юных дев замка Каэрфилли, всех, кроме Маргариты, млеть от восхищения и лелеять надежду, что с дня на день Роберт обратит и на них свой взор. — Как ты жестока, Мэг, — шепнул партнер с вызовом. — Ты не посмеешь поведать прекрасной Элинор такую клевету. Новая фигура танца развела их в стороны. Когда же они вновь оказались рядом, Маргарита закинула наживку, которую он тут же заглотнул. — Может, и не посмею, но ты согласишься выполнить одно небольшое тайное поручение. — После урока возле кладовых, — шепнул он в ответ. Маргарита знала, что не из страха, а из любопытства Роберт будет ждать ее там, где назначил встречу. Она не торопилась, ведь задание будет гораздо приятнее ему, чем ей, так что пусть немного потомится. Когда же она все-таки появилась, от терпения Роберта явно осталась лишь одна капля. — Так что ты хотела? — вместо вежливых, обычных для обходительного словоохотливого юноши приветствий, буркнул он. — Пустяки. Всего лишь поцелуй, — тоже не стала долго ходить вокруг да около Маргарита. Хоб хохотнул и чмокнул ее в щеку. — Получай. Это какой-то экзамен, Мэг? — Не так, — Маргарита надеялась, что Роберт не почувствовал, как замерло ее дыхание. — Так как ты целовал Джулс. Она ожидала, что паж поднимет ее на смех, но он вдруг схватил ее за запястье и куда-то потянул: — Пойдем. Маргарита пожалела, что запретила Сибл сопровождать себя. Оказывается, Роберт знал такие места замка, где и слуги появлялись не каждый день, и именно туда он ее вел. Ситуация складывалась совершенно противоположная той, в которой Маргарита застала Роберта со служанкой. Остановившись, он легко толкнул девушку к стене, а сам преградил путь. Решимость покинула Маргариту. Ей расхотелось познавать урок любовного поцелуя. Лицо Роберта оказалось слишком близко, и Маргарита заметила нечто совсем отвратительное: маленький гнойный прыщик. Роберт облизнул губы и вздохнул, явно приготовившись приступить к делу. От него пахнуло свининой, желудевой похлебкой и чем-то еще, от чего желудок Маргариты скрутило от рвотного спазма. Она отвернула голову, тогда Роберт попытался, приложив влажные пальцы к ее подбородку, вернуть ее в прежнее положение. Другую руку он положил на талию Маргариты. — Достаточно! — она со всей силы оттолкнула парня. Хоть он и не был слабаком, но сопротивления совсем не ожидал, потому чуть не потерял равновесие, отступив на несколько шагов. — Что произошло? — воскликнул Роберт. — Ты же сама просила! — Просила! Но ты сам догадался про экзамен! И ты его не прошел! Что это за рыцарь, который ведет себя с дамой, как со служанкой? Ты недостоин и ногтя на пальце женщин рода Клер! — Какая знатная дама станет завлекать мужчин, как дворовая девка? — не остался в долгу Роберт. — Вот ты и попался, Хоб. С виду галантный и золотой, гнилой изнутри, — уже спокойно, как хозяйка ситуации, продолжила Маргарита. — Я не стану писать сестре. Можешь успокоиться. Пусть в ее воспоминаниях ты останешься пылким влюбленным юношей, а она — твоей неразделенной любовью. Роберт не стал преследовать Маргариту. Как же она злилась на Пирса, на Роберта, на весь мир, а прежде всего на себя. Что с нею не так? От Маргариты всего лишь требовалось стоять смирно, а Роберт сделал бы все сам. Почему она не смогла? Элинор совершала подобное действо прилюдно, совсем не с тем, с кем хотелось, а теперь еще и ложе с ним делит. И ничего, мир не развалился на части. Не развалился бы и от поцелуя Роберта. Когда-нибудь ей также придется терпеть поцелуи мужа. Терпеть, поскольку Маргарита была уверена: это будет не лихой гасконец. Роберт Парр не желал мириться с поражением. Где-то через пару дней он попытался поддеть ее, как ей показалось, когда, собравшись вечером, молодые люди Каэрфилли затеяли игру в «Лягушку в круге». Для Маргариты забава началась неудачно, когда, вытащив сломанную соломинку, она стала «лягушкой». Следуя правилам, Маргарите завязали глаза и усадили на пол. Остальные счастливчики, образовав вокруг нее круг, подкрадывались согласно установленной очереди и пытались раздразнить. Если бы на месте Маргариты оказался кто-то из парней, то не обойтись без тычков и подначек, ей же просто гигикали, лаяли или мяукали в ухо. «Лягушка» решила выждать самую неловкую добычу — сестру Елизавету, — но та, пискнув мышкой, сумела увернуться. Маргарита пребывала в отчаянии, считая, что круг уже прошел, а следующий станет поводом для насмешек в ее неловкости. — Ты завидуешь старшей сестре? Маргарита узнала Роберта и успела схватить за край котарди. Теперь ему пришлось присесть в круг. Как ни странно, Хоб-Первый-во-всем оказался в этот раз таким неловким. Он пропустил почти полкруга, пока не появилась Маргарита. — Не мни себя соколом, когда на деле просто серый воробей, — слишком долгая фраза привела к тому, что Роберт не просто поймал Маргариту, а схватил, обняв под коленями и прижавшись головой к животу. — Да они же в сговоре! Обмениваются любовными посланиями просто у нас на глазах! — воскликнула дочь кастеляна Анна, еще одна поклонница Роберта. — Мне надоела эта игра! Пусть Анна теперь квакает лягушкой, может, и поймает своего комара, а я посмотрю, — высвободившись, Маргарита направилась к столику с лимонной водой. Ее вдруг бросило в жар, а горло пересохло. Роберт присоединился к Маргарите. Остальные, потеряв главного заводилу, последовали за ними. — Поиграем в «Правда или история», — предложила Елизавета. Все согласились и расположились поближе к камину. Смысл этой игры состоял в каверзных вопросах, а когда вопрошаемый затруднялся с ответом, он должен был сочинить или вспомнить какой-нибудь забавный рассказ. Кто будет вопрошающим, а кто ответчиком, снова решала судьба. Маргарита предполагала, что кто-то из девушек воспользуется возможностью и попытается прояснить ситуацию со своим кумиром. Так и случилось. — Значит, твое сердце уже не принадлежит Элинор де Клер? — спросила Джейн Грендисон, Роберт вытянул длинные ноги поближе к огню, зевнул и начал. — Однажды мы с кузеном Бартоломью… — Не стоит сыпать словами, как пшеном перед курами, — перебила его Маргарита: то, что Роберт уклонялся от ответа после всего происшедшего, ставило в неловкое положение ее, а никак не его. — На Рождество наш дорогой Хоб увидит свою даму сердца и подтвердит клятвы, или же… — она снова сделала глоток из чаши, медленный, тягучий. — Или же? — не выдержала Джейн. — Или же снимет с сердца оковы, — как о само самой разумеющемся поведала любопытной Маргарита. Игра продолжилась, а когда дамы стали расходиться по своим покоям, а пажи и оруженосцы по казармам, Роберт и Маргарита незаметно успели перекинуться еще парой фраз. — Неужели ты даришь мне надежду, Мэг? — Ты перепутал, Хоб. Надежда — это то, что дается Господом, не мной, — отвечала она спокойно. — Ты считаешь меня птицей невысокого полета, но разве серебро и золото также нежны, как лепестки роз? Не будь сейчас зима, я бы доказал, как ты неправа, — Роберт опасно приблизил лицо к лицу Маргариты и ей, приставив пальчик к его упрямому подбородку и надавив на ямочку посередине, пришлось его остановить: — Где же ты возьмешь розы, как не в нашем саду? Хотя, желаешь пробить кулаком каменную стену, дерзай. — После Рождества я буду свободен, а к весне ты будешь моей, — самоуверенно пообещал Роберт. — Дерзай! — повторила Маргарита и, рассмеявшись, подбежала к Елизавете, подхватив к немалому удивлению сестры ее под руку. Не по своей вине Роберту не удалось сдержать обещание. Ребенок, которого ждала Джоанна Акрская, отбирал все ее силы. Как-то вечером все семейство и приближенные, расположившись в большом зале, слушали барда. Седовласый старик, словно явившийся из той далекой эпохи, проникновенно пел о справедливом короле Артуре, о прекрасной королеве Гвиневре, о любви и предательстве, о героях и битвах. В его песне слышалась то гордость, то отчаяние, то грусть, то надежда: легендарный король не умер. Он погружен в сон на берегах чудесного острова Авалона. — Мама как король Артур! — маленькому Томасу стало скучно. Пользуясь невнимательностью заслушавшихся нянек, он покинул их и подбежал к матери. Даже те, кто заметил его побег, не посчитали нужным его остановить и тем самым отвлечь певца. Зато теперь все разом повернулись в сторону хозяйки замка и ее сына. — Нони? — сэр Ральф осторожно притронулся к ее руке. Безрезультатно. Леди Джоанна сидела с закрытыми глазами: неподвижная, безучастная, бледная. Барон Монтермер, не выдержав, встряхнул ее за плечи. — Стойте, — отстранила его дама Мод. Она приложила ухо к груди хозяйки. — Все хорошо. Она спит. — Хорош сон! — возмутился сэр Ральф, но дама Мод его не слушала. Достав из мешочка на поясе еще один, с ароматными травами, которые она давала нюхать детям, когда их начинало тошнить, она сунула его под нос леди Джоанны. Та вздохнула и слегка дернулась, потом обвела всех присутствующим удивленным взглядом, очень медленно поворачивая голову. Похоже, наперснице удалось не просто разбудить ее, а вытащить из другого сна — вечного. — Этот бездарь затянул такую заунывную балладу, что ты уснула, дорогая, — Ральф Мортимер, упав перед нею на колени, завладел ее ладонями, целуя и как будто пытаясь согреть. Старик-бард наклонил голову, явно недовольный, но возразить ничего не посмел. Ральф Монтермер категорически запретил жене куда-либо выезжать на Рождество. Нехотя ей пришлось согласиться. Кроме того, что его поддержала дама Мод, Джоанне Акрской пришлось признать: ребенок отнимает слишком много сил. Дочери Джоанны узнали новость, когда после занятий письмом и латынью отдыхали, занимаясь рукоделием. — Проклятый червь, насажденный Монтермером в тело нашей матери, съедает ее изнутри, — проворчала Маргарита. Предназначалась реплика только для ушей Елизаветы, но долетела она и до дамы Мод. — Леди Маргарита! — строго начала она обычную для поучений фразу. — Сердце должно подсказать Вам. — Знаю-знаю, — неучтиво перебила ее Маргарита. В этот день она была сердита на наставницу, ведь та на уроке письма посмела сказать, что Маргарита не старается и орудует пером, как крестьянин мотыгой, что вызвало смех остальных девушек. — Сердце подскажет мне, что не следует злословить на благодетеля-опекуна. — И говорить о том, о чем не имеете ни малейшего понятия, — безапелляционно добавила дама Мод. — Дети даются Господом, — вмешалась Елизавета. — И говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, — якобы за наставницей повторила Маргарита. — Не понимаю, почему ты плачешься? Ты же не хотела ехать, — внезапно пушистая тихоня Елизавета выставила ежиные иголки. — Жалеешь, что не увидишь унижение сестры? — И говорить о том, о чем не имеешь ни малейшего понятия, — громко, как заучивая урок, повторила Маргарита. — В моих сожалениях нет корысти, сестра. Зато у тебя есть повод торжествовать: теперь «Рыцарь Ивэйн» безраздельно твой. Осторожней! — Ах! Извини! Я не хотела! Елизавета не умела лукавить. По плохо скрываемой улыбке читалось: как раз хотела. Да и Маргарита, получалось, попала в цель. Джоанна Акрская для своей дочери приготовила ценный подарок: книгу о приключениях Ивэйна, Рыцаря со львом. Красочные узоры на полях можно было рассматривать часами, а углубившись в чтение, потеряться надолго. Вот так и случилось с Елизаветой. Сопереживая герою, она искренне страдала, что он предпочел гордую Лодину скромной Люнете. Елизавета раз за разом перечитывала книгу, возможно, надеясь, что, перевернув страницу, увидит совсем другой поворот сюжета, но безрезультатно. Маргарита и сама успела прочитать историю, удивившись, где младшая сестра увидела хоть намек, что ее любимцы должны быть вместе. Теперь же книга еще на какое-то время должна была остаться в Каэрфилли. Джоанна Акрская никогда бы ни решилась доверить такой ценный груз посыльному. Сюжет книги навеял Маргарите одну мысль касательно подарка Элинор. Маргарита редко хранила свои рисунки, безжалостно сжигая их. Этот же почему-то остался: портрет принца Эдуарда еще с времен Праздника Лебедей. Если Элинор — Лодина, ее муж — Эскладос, тогда Светлому рыцарю имя Ивэйн. Маргарита так и собиралась написать на портрете принца и тайно подложить его в книгу. Глупость, конечно! Теперь уже и неосуществимая. Но почему-то именно она расстроила ее больше, чем возможность показать сестре, что отобрала ее поклонника. Что касается Роберта Парра, то Маргарита лишь оказывала сестре услугу, освобождая от обязательств, впрочем, не ее одну. Хитрец Роберт понимал, что постепенно его жалобы на жестокую судьбу и разбитое разлукой сердце начинали приедаться. Необходимо было найти новый объект поклонения, но остальные девушки казались ему легкой добычей. То ли дело неприступная Маргарита. С нею он выбрал тактику, отличную от той, которой покорял Элинор. Вместо стихов и комплиментов — колкие словесные поединки, из которых он позволял Маргарите выйти победительницей, иногда упрекая в жестокосердии, а еще он окружил ее вниманием, стараясь выполнять малейшие желания. Возможно, Роберт решил, что она одна из его почитательниц, которая восхищается будущим героем тайно, из скромности даже намеком не решаясь выдать свои чувства. Однажды терпение изменило Маргарите, и, начав действовать решительно, но испугавшись быть отвергнутой, она сама оттолкнула его. Как-то он намекнул ей на это и на то, что он сохранит тайну Маргариты, если только она сама не пожелает раскрыть ее. А когда Хоб вдруг провозгласил, что его вдохновляет пример барона Монтермера, Маргарита чуть не рассмеялась в голос. Она не стала объяснять ему, что он напрасно теряет время — имеющий очи да увидит, — тогда как мог бы присмотреться к другим девушкам. Хотя бы к Джейн или дочери кастеляна Анне — при благоприятных обстоятельствах, она могла стать неплохой партией для бедного рыцаря, — или даже к Елизавете — не зря та упрекала сестру в коварстве. Похоже, Лиззи познала первое трепетное сердечное влечение. Впрочем, неудивительно, что она обратила внимание на Хоба. В Каэрфилли среди молодых людей ему не было конкурентов, до Рождества.