Еще одна из рода Клер

Меж тем приближался срок обыкновенного чуда, сокровенного и вместе с тем такого обыденного таинства: появления новой жизни. В середине апреля Джоанна Акрская вынуждена была уединиться в специально обустроенных покоях, выйти из которых ей полагалось только после того, как ребенок родится. Хотя еще месяц эти покои будут ее обиталищем, пока не проведен обряд очищения: есть и спать ей положено только там. О появлении на свет Гилберта, Элинор, самой себя и даже Елизаветы Маргарита могла судить только по рассказам. Рождение сводной сестры Марии им преподнесли как данность. Зато появление на свет Томаса и Джоанны Монтермер происходило почти на ее глазах. Прежде чем провозгласили о рождении наследника Монтермера, матушка исчезла в особой комнате на четыре дня. Малышка Джоанна забрала у матери более двух недель. — Если это мальчик, как считает Ральф, то все скоро закончится. Мужчины всегда торопятся, — поделилась размышлениями Маргарита. Елизавета согласно кивнула. Маленькая Джоанна тут же повторила ее жест, даже не осознавая толком, о чем речь. Справедливость выводов Маргариты на пятый день добровольного заточения леди Джоанны подтвердила шустрая Тирион. — Мальчик! Его уже омыли и понесли к кормилице! Теперь нужно несколько дней на восстановление сил роженицы, а дальше все пойдет как обычно, только уже с новым, крикливым членом семейства. Так было правильно. Так должно было быть. В тот же вечер, или скорее уже ночь, Маргариту вырвали из объятий сна громкий противный голос и толчки в плечо. — Леди Мэг! Леди Мэг! Проснитесь! — Совсем забыла, что такое страх? — узнав в наглой особе, посмевшей потревожить ее покой, Сибл, Маргарита даже не стала открывать глаз, а только попыталась перевернуться на другой бок. — Напомнишь завтра наказать тебя. — Леди Мэг! Вам нужно идти! — не обращая внимания на угрозы, служанка продолжала трясти свою хозяйку. Такое можно было ожидать от дерзкой Дженни, но никак не от кроткой Сибл, избранной Маргаритой именно за свою покорность. Стоило только краем глаза взглянуть на тревогу на лице Сибл, чтобы отпало желание пререкаться. Так же, как и задавать вопросы. Чтобы ни случилось, пока Маргарита об этом не знала, она была в безопасности. Наспех одевшись, она поспешила за служанкой, чуть не столкнувшись с растрепанной Елизаветой, встревоженной не меньше, чем Сибл. — Мама, — всхлипнула догадливая сестра, а Маргарита готова была раскричаться на нее за то, что та неосторожно раскрыла ящик Пандоры. Пока слово не произнесено, пока неизвестно, оно не опасно. Наказывая сестру, Маргарита подтвердила бы опасения, которые старательно гнала прочь. Могло быть множество причин, почему их подняли посреди ночи. Например, напавший на замок дракон или внезапно объявившиеся потомки последнего принца Уэльса, жаждавшие вернуть во владение некогда свои земли. Шума битвы не слышно, потому что стены крепки. Появились няни с Джоанной и Томасом на руках. Младших детей не стали тревожить одеванием, оставив в ночных сорочках. Джоанна испуганно хлопала сонными глазками, не понимая, что происходит. Томас же продолжал дремать, уткнувшись в плечо няньки. Все последовали за дамой Мод. В другое время она бы порадовалась такой слаженности, но теперь оставалась безучастной. До родильных покоев леди Джоанны они добрались как раз тогда, когда оттуда выходил священник со служкой. Сэр Ральф уже ждал их, но первой в комнату зашли все же дама Мод и несколько доверенных служанок, потом уже все остальные. Шпалеры на стенах с цветами и женщинами, гуляющими или занимающимися повседневной работой, деревянное распятие на столе, четки и чаша из черного камня — позже Маргарита узнала, что называется он орлиным. Совсем немного свечей, из-за чего в комнате царил полумрак. Она рассматривала все не из любопытства, а чтобы обмануть себя и еще немного оттянуть неизбежное. На кровати с полуоткрытым зеленым пологом лежала Джоанна Акрская. Ральф Монтермер встал по одну сторону ее ложа, дети с наставницей и нянями по другую. Леди Джоанна дышала глубоко и резко, так, словно бежала за кем-то и не могла догнать. Но все же была жива! Жива! — Мама… — осторожно позвала ее Маргарита. Она не помнила, давала ли дама Мод наставления, как вести себя, но действовала, следуя словам, которыми она обычно начинала поучения: «Сердце укажет тебе…» И получилось! Взгляд леди Джоанны стал осмысленным. Она, насколько позволяли силы, потянулась к детям, совсем немного, чуть меньше дюйма приподнимаясь от ложа, улыбаясь так, как могла только она. И тут же, вздохнув, опустилась и замерла. Одна из сведущих женщин — повитуха, что ранее помогала при родах, полная, в покрывале, завязанном так, что скрывало и волосы и плечи, в темном платье без особых изысков, стоявшая ранее как тень за спиной родни принцессы, — вышла вперед, наклонилась, приложила к губам той, кто звалась Джоанной Акрской, гладкий серебристый диск. Взглянув на него, женщина прикоснулась кончиками большого и указательного пальцев к векам леди Джоанны, смыкая их и таким образом безмолвно подтверждая страшную истину: тот вздох был вздохом, когда душа отлетела от тела. — Моя госпожа! — сдавленно простонал Ральф Монтермер, опускаясь на колени, прижимаясь к телу супруги. — Что вы делаете? Почему плачете? Мама же спит? Помните, так уже было! Дама Мод, где ваши чудесные травы? — где-то за спиной причитала Елизавета. — Они не помогут ей сейчас, бедное мое дитя, — говорила дама Мод. Захныкала маленькая Джоанна. Так как ее всхлипы начали удаляться, то Маргарита предположила, что ее и Томаса няни поспешили вывести из скорбных покоев. Она же стояла и смотрела, понимая, что не сможет больше обманывать себя, не сможет убедить, что та неподвижная женщина не ее мать. Есть ли у пустоты форма? Ощутима ли она? Да! Сейчас она не просто заполняла Маргариту — она разрывала, грозя вырваться из ее горла не плачем, а диким воем. Но Маргарита не плакала. Она просто стояла и смотрела, не смея оторваться. — Вы даже не пробовали! — продолжала визжать Елизавета. — Замолчи! — пустота нашла себе выход в ударе, а Маргарита не могла понять, почему ее ладонь горит, а щека сестры пунцовая. Елизавета залилась потоком слез. — Пойдемте, девочки, — дама Мод не стала отчитывать смутьянок. Она скоро вывела их из комнаты и там позволила дать волю слезам. Плакала Лиззи, прижатая головой к правому плечу наставницы. Маргарита слышала, как сдерживала слезы дама Мод. Ее же глаза оставались сухими. Все слезы забрала пустота. Для новорожденного сына леди Джоанны не стали ждать восемь дней, прежде чем окрестить, и провели обряд сразу после похорон матери. Назвали Эдуардом. Отказываясь от груди кормилиц, он слабел. Тот же священник, что днем провел обряд крещения, вечером соборовал его. Елизавета не унималась. Через Тирион и повитуху удалось найти другую кормилицу, женщину, о которой ходили слухи, что она тайком поклоняется старым богам. Если раньше Ральф Монтермер первый бы спустил собак на ведьму, то сейчас он не стал перечить упрямой падчерице. Помогли ли молитвы Елизаветы или тайные обряды новой кормилицы, делающее ее молоко целебным, но на утро Эдуард все еще жил. — Я успел отправить посланцев, извещающих, что он последовал за матерью, — равнодушно пожал плечами сэр Ральф. Как бы ни пытался барон Монтермер это скрыть, но вину за смерть супруги он перекладывал на младшего сына. Маргарита же не испытывала к брату ненависти, так же как и любви. Если кто и был виновником смерти матери, так это Ральф с его похотью, рассудила она. Жизнь или смерть брата ее не трогала, а беспокоило другое. Все привычное, все, казалось бы, такое незыблемое рушилось, как ветхозаветная Вавилонская башня. Они только и могли наблюдать. Последней рухнувшей стеной стало известие о том, что Каэрфилли больше не может считаться их домом. Загадывал ли на Рождество молодой Гилберт де Клер поскорее заполучить свои титулы, но его желание сбылось. Со смертью супруги Ральф де Монтермер терял право зваться графом Глостером и Херефордом, а также управлять Каэрфилли. Также он освобождался от опеки над падчерицами. До замужества Маргарита и Елизавета помещались в монастырь Святой Марии и Святого Мелора в Эймсбери. Джоанна Монтермер, как внучка короля, могла присоединиться к сестрам. Томасу Монтермеру повезло носить то же имя и быть всего лишь на несколько месяцев младше нелюдимого принца Томаса. Король посчитал это добрым знаком: его младший внук и малолетний сын станут товарищами. О том, что другой его внук выжил, Эдуарду Длинноногому сообщить не успели. На момент, когда сестры покидали Каэрфилли, никаких королевских распоряжений относительно Эдуарда Монтермера не было. Неопределенность судьбы младшего брата приводила Елизавету в отчаяние. Она успела не просто привязаться к нему, а полюбить и возложить на себя ответственность за его чудом сохраненную жизнь. Лиззи опекала его и лелеяла, как не каждая мать собственного ребенка, и рыдала навзрыд, прощаясь с ним. Когда, отъезжая, девушки с тоскою наблюдали, как замок все больше отдалялся, Елизавета едва не сделала попытку выскочить из паланкина и побежать по южной дамбе обратно, но ей не хватило решимости.