***
Я не знаю, как описать то, что происходило после развеивания клона той злополучной ночью. Было чертовски больно. Так больно, что единственное, что получалось делать — это выть. Громко, протяжно, срывая дыхание и голос. И даже когда я пыталась подавить внутри эти дикие крики, выходило лишь крошить зубы о собственную боль. Несколько раз я засыпала, ослабленная истерикой и уколом, так неожиданно и коварно введенным Микото-сан, а после просыпалась и снова, стоило лишь вспомнить, начинала кричать. Выть. Давить из себя удушливо-громадную пучину боли. Наверное, я напугала их. Всех, но больше мальчишек. Мне кажется, где-то на границе собственного сознания я улавливала, как, испугавшись моего невменяемого поведения, в голос плакали Наруто и Саске. Позже истерика ушла. Возможно, не без помощи лекарств, активно впихиваемых в меня хозяйкой дома, а может дело в том, что голоса у меня не осталось вовсе, и вместо крика из сорванной глотки вырывались лишь воздух и сип. Остался вакуум. Пустой и душный. Иногда настолько осязаемый, что воздух вокруг меня исчезал, и становилось невозможно вдохнуть. В такие моменты кто-то прикасался, заботливо и суетливо гладил лицо и плечи, шептал что-то, что я не в силах была понять, и сжимал в бережных объятиях. И от этого тоже хотелось выть, но голоса больше не было. Как и слез. Через какое-то время в маленькой комнатке, где раз за разом я сталкивалась с ужасом осознания действительности, появился Минато. Он был первым, на чье лицо я впервые с начала этого кошмара вообще смогла взглянуть. Почему-то мне казалось, что дядя улыбнется, потреплет по волосам и скажет, что все это просто глупый, приснившийся мне в бреду кошмар. Что я просто переела сладостей, и ночью мое подсознание агонизировало от количества сахара в крови. Только вот он не улыбался. Смотрел на меня тяжелым, полным сострадания взглядом и скорбно молчал, не находя в себе сил сделать хоть шаг дальше в комнату. Так и замер на пороге, глядя на меня убивающим всякую надежду взглядом. — Мне очень жаль. Я вздрагиваю, вновь ощущая поступь подкрадывающейся истерики, но на Минато смотрю неотрывно, в слабой надежде, что дядя даст хоть какую-то опору во всем этом безумии. Скажет хоть что-то, что позволит тяжело выдохнуть и восстановить дыхание. Слова о соболезновании хотелось слышать в последнюю очередь. И тогда я поняла, что вместо пустых сожалений, я хочу узнать о случившемся. Понять, как один из сильнейших людей деревни умер. Вот так вот просто, в разгар традиционного праздника. Когда улицы города были заполнены жителями. — Что произошло? — мой голос едва слышен даже мне, но Минато смотрит на мое лицо не отрываясь, а потому без труда читает вопрос по губам. Только вот отвечать он не торопится. Разве что поджимает губы и растерянно отводит взгляд. — Я должна знать! — надсадно шепчу я, подаваясь вперед и яростно заглядывая в прячущиеся от меня голубые глаза. — Мы знаем слишком мало, чтобы что-то утверждать, — Намикадзе предпринимает попытку развернутся, но я рывком оказываюсь рядом, упрямо хватая мужскую ладонь. — Не смейте скрывать от меня правду! — кажется, в моем взгляде что-то заставляет его замереть. А может виной всему змеиное яростное шипение, вызванное невозможностью говорить в полный голос. — Мы правда не знаем, Аника, — он осторожно освобождает схваченную мною ладонь, бережно кладя ее на мою макушку. — Все свидетели мертвы. У нас есть лишь предположения, сделанные по месту побоища. — Я хочу знать все, — упрямо повторяю я, чувствуя, как даже шепот начинает дрожать от переполняющих эмоций. — Ладно. Присядь. По нему было видно, что он не хотел говорить. То ли не хотел говорить об этом со мной, в его глазах все еще ребенком, к тому же явно потрясенным случившимся; то ли не хотел говорить об этом вообще, не желая бередить собственные раны. Мне было все равно. Навязчивая идея узнать о случившемся засела в голове и была единственным, что хоть как-то позволяло отвлечься от творящегося в душе безумия. — Когда мы прибыли, на центральной улице клана были лишь тела. На дороге, под стенами домов, на порогах домов — кто-то из гражданских, видимо, пытался скрыться, но был убит на месте, — Минато замолкает, выдыхая и пытаясь справится со своими собственными переживаниями. — Это была бойня и ничто иное. — Кому это могло понадобиться? — потерянно шепчу я в никуда, невидящим взглядом гипнотизируя половицы под ногами. — Мы не знаем. — Как… — я запинаюсь, не сумев с наскока озвучить самый главный для себя вопрос. Сложно было произнести это вслух. Будто, если я позволю ужасным словам прозвучать, реальность окончательно закрепится. — Как он умер? Почему?.. — Судя по всему, он не ожидал такого удара. Противник ударил в самое сердце… Через младенца… Судорожный всхлип сдержать не удалось, как бы не старалась я подавить всякие эмоции и их проявление. Что… Что за монстр способен был на такое? А главное — почему? — Что за шиноби способен в столь короткие сроки справится с целым кланом? — я едва смогла выдавить из себя очередной вопрос, пытаясь справится с подкатывающей дурнотой — в глазах снова начинало темнеть и слегка двоиться. — Остальные пали от техники, очень похожей… Минато снова замолкает, и я наконец поднимаю на него воспаленный, потерянный взгляд. Что еще такого случилось, что дядя сомневается, стоит ли это моих ушей? — Похожей на что? — уже совсем беззвучно и безэмоционально переспрашиваю я, просто чтобы не погружаться в это тишину недосказанности. — Похожа на кеккей-генкай твоей матери, — тихо заканчивает Минато, упирая взгляд в собственные развернутые на коленях ладони. На мгновение мне кажется, что где-то за пределами комнаты глухо звенит гонг. Низко, протяжно, запуская вибрации по телу. Мысли снова замерли, подобно мухам в желтоватом янтаре. Да не может быть… — Это невозможно… — Да. — Она давно мертва. — Я знаю. — Тогда какого черта?! — взрываюсь я, неожиданно вернувшимся голосом, во всю мощь хрипящих на последнем издыхании связок. — Я не знаю, понимаешь? — Минато наконец обращает ко мне лихорадочный взгляд, и в этих голубых озерах столько невысказанной боли, печали и тоски, что против воли приходится заткнуться. А еще там же, в глазах мужчины, проглядывалось что-то отдаленно напоминающее упрек. — Ясно. Я вынуждена была отступить. Сбавить градус собственного возмущения и претензии. В конце концов, не Минато обвинять в случившемся. Хотя, может, как Хокаге, ответственного за безопасность границ деревни, и стоило бы. Только вот я не могла. Я потеряла человека, заменявшего мне в этом мире отца. Минато потерял ничуть не меньше моего, и Уруюки был далеко не первым в списке этих потерь. Я просто не могла его винить. Хотя где-то на периферии сознания и очень хотелось. — Ты должна будешь принять управление кланом после похорон, — уже едва слышно бормочет Минато, и мне приходится прикладывать усилия, чтобы расслышать, что он мне говорит. — Нет. — У тебя нет выбора. — Неужели? — я упрямо встречаю обращенный ко мне уставший мужской взгляд и спесиво вздергиваю бровь. — Я знать не знаю, как всем этим управлять. Отец возился с доходами с шелковых плантаций, с распределением казны внутри клана, решал проблемы своих подчиненных… Я не хочу браться за это. Хотите — можете управлять сами. Меня не впутывайте в это. — Я не имею права наследования, пока потомки главной ветви живы, — утомленно поясняет Намикадзе, пока я неловко натягиваю на зябнущие плечи легкое одеяло. — Можете стать регентом до моего восемнадцатилетия, а там… — Ты думаешь, мне мало забот с деревней? — страдальчески интересуется он, опуская ко мне взгляд. — Я физически не могу совмещать две эти должности. Даже если бы сильно захотел. — Значит, назначу кого-нибудь другого. А потом найду какого-нибудь дурочка, сделаю его своим мужем и посажу править под прессом кучи советников, которые наверняка слетятся из столичной ветви клана. Относительный план действий машинально проскакивает в голове и слетает с губ облеченным в слова, пока я пытаюсь уложить все то, что прозвучало в этой комнате. Ну уж нет. Последнее, чего родственнички могут ждать от меня, — это то, что я сяду во главе клана и займусь всей этой чушью. — Не надо, Аника. — Не надо что? Замуж выходить? — заторможенно уточняю я, поднимая на мужчину уставшие от долгих слез глаза. — Не надо становиться такой жестокой в попытке закрыться от боли. Она все равно никуда не уйдет. Просто дай этому переболеть. — Ты сам-то переболел? — грубее, чем следовало, роняю я, поднимаясь на ноги с одной лишь единственной целью — сбежать отсюда как можно скорее. — Нет? Тогда нечего мне тут советы раздавать. Все вы такие умные, пока дело не касается вас самих… Я буду справляться как умею. — Аника… — Что?! — я рывком разворачиваюсь в самых дверях, снова срывая голос неуместными криками. — Что еще ты от меня хочешь? Я не возьму управление остатками клана на себя. Расформируйте, объедините с другим кланом под управлением другого главы — мне плевать. — Не говори так, — тихо и болезненно просит он, вставая следом, но не решаясь подходить ближе. — Единственный, на кого мне было не начхать — готовится отправиться на корм червям в морге госпиталя. Я не просила об этой ответственности. Она мне не нужна. — А как же мы с Наруто? На нас тебе тоже… начхать? — с плохо скрытой обидой интересуется он, продолжая пилить меня этим невыносимым взглядом. Я… Я не знала, что ответить на это. Разум был слишком затуманен горем, а потому произнесенные мною слова только сейчас дошли до собственного сознания. — Необязательно становиться главой сейчас, — уже чуть мягче соглашается он, все-таки сокращая разделяющее нас расстояние. Объятия выходят тесными и даже немного болезненными. — Думаю, Фудо согласиться на время взять эту ношу обратно. Но для этого ты должна снять барьеры с кабинета Уруюки. И… Прошу тебя, не отворачивайся от семьи. Мы все еще рядом. — Я хочу мести, — глухо бормочу я срывающимся голосом в джонинский жилет Минато, чувствуя, что еще чуть-чуть, и я снова разрыдаюсь от давящей грудь боли. — Я знаю, — согласно и смиренно признает он, бережно оглаживая мой лохматый затылок. — Я тоже…***
В кабинете отца мрачно — в окнах за рабочим столом дневной свет медленно сменяется сумерками, и отсутствующее освещение позволяет мраку поглощать комнату медленно, но неумолимо. Я уже на протяжении трех минут стою на пороге, силясь сделать шаг вглубь и заставить себя попрощаться с этим местом. По решению Минато мы с Наруто и самим дядей временно переезжаем в небольшое общежитие, населенное, по большей части, представителями анбу. Наверное, дядя видел в этом безопасность. Мне же было все равно. Перед отъездом нужно было снять замки-печати с кабинета, где хранились все документы и переписки отца. Позже Минато сам осмотрится и решит, что с этим делать до момента, пока не прибудет дедушка. Мне же было позволено «попрощаться» и, может быть, взять что-то на память. Чувствуя подступающую дрожь, я наконец делаю первый шаг, уставшими глазами осматривая убранство комнаты. У отца было аскетично. Небольшой шкаф у правой от входа стены, аккуратно заставленный папками и свитками, гобелен с лисами на левой стене, занимающий почти все пространство и изображающий какую-то битву гуманоидных созданий. Манекен с традиционными японскими доспехами… Только на месте, где должна была располагаться маска, видно только черенок манекеновой конструкции. Стол напротив двери. Широкий, из темного дерева, прямо напротив окна, выходящего в сад поместья. С тем самым прудом, в котором я когда-то обрела новую жизнь. Из которого Уруюки когда-то выловил меня за шкирку, впуская в свою жизнь в роли его дочери… Как многого он не знал о том, что происходит вокруг него на самом деле. И от этого тоже становится больно — от осознания, что человек, больше всех переживавший за свою дочь, умер, так и не узнав правды… Ладно. Что тут у нас? Ноги непослушно сдвигаются, ближе подводя к столу, и я тяжело опускаюсь на отодвинутый чуть в сторону стул. Должно быть, он стоит тут так, оставленный в таком положении самим отцом. Наверное, узнав о вторжении, Уруюки рывком отодвинулся от стола, встал, а стул так и остался стоять полубоком… Как же давит в груди. Пальцы вжимаются в кожу, нащупывая дуги ребер и подушечки без труда различают учащающееся сердцебиение за костяной решеткой. Боги, дайте сил пережить этот кошмар. Устало откидываюсь на высокую спинку стула, позволяя себе расслабиться и прикрыть глаза. Мы ничего не знаем о случившемся. Точнее, знаем — в квартал проник человек с кеккей-генкай матери, напал на главу клана и границы закрылись. Закрылись не сами — их кто-то закрыл. Скорее всего даже кто-то из наших. Может пытались задержать противника, может еще по какой-то причине. Но тем самым только отрезали путь отступления себе и дорогу подмоге. А убийца все равно скрылся, не взяв ничего, кроме жизни десятков шиноби. Шиноби из нашего клана. У меня были идеи по этому поводу, но обдумывать их сил не было никаких. Хотелось, чтобы всего этого просто не стало. Исчезло, как память о кошмаре по утру. Чтобы Хаюми растолкала наконец и позвала к завтраку, на котором Наруто будет заглатывать еду не жуя, а нянечка строить недовольную физиономию из-за того, что отец опять закрылся в кабинете. Горячие слезы закипели под закрытыми веками и все-таки нашли выход: скатились по щекам. Как справиться с мыслью, что так больше никогда не будет? Смириться, что люди, окружавшие тебя столько лет и дарившие свою любовь, больше никогда тебе не улыбнутся. Что сколько ни ищи по коридорам поместья, не найдешь никого, кроме теней и паутины… На столе в неизвестном мне порядке белели листы бумаги. С ровными, идеально каллиграфическими иероглифами, выведенными отцовской рукой. Столбики цифр, краткие, сухие строки информации. О доходах с шелка, о распределении этих доходов на нужды кланов. Распоряжение об обеспечении трех семей, лишившихся кормильцев из-за миссий. Тут же, чуть левее, лежало распечатанное письмо из ратуши Хокаге, с именами погибших на миссии в последние пару недель. Два имени. Два ребенка, не достигших и шестнадцати лет. Не удивительно, что отец не хотел отпускать меня на службу, если одним из первых в клане получал такие вести… В верхнем ящике стола обнаружилась очередная кипа бумаг. Деловые переписки, несколько бумаг с информацией о жителях клана. Я с удивлением обнаружила во втором ящике странные отчеты, очень тонко намекающие на давние события в Узушио. По бумагам значилось, что нападение на Узумаки кто-то заказал, и ниточки обрывались аж в самой столице Страны Огня. Забавно, кажется, отец искал стоявшего за уничтожением клана живых демонов. Не это ли стало причиной и его гибели?.. — Как же так вышло? — глухо бормочу я в пустоту темной комнаты, пытаясь заставить мозг работать. Проваливаться в бессознательность наяву было страшно. Было страшно, когда взгляд, мысли и целое ощущение жизни вдруг замирали, и все, что оставалось, — это давление в груди и пустота в мыслях и чувствах. А потому, чувствуя подступы этого странного состояния, я на протяжении уже второго дня бросалась искать себе любое пусть и пустяковое дело. Лишь бы не было этого чувства. На дне третьего ящика среди идентичной двум другим кипы бумаг нашлась неожиданная вещица. Старый, потертый и достаточно тоненький фотоальбом. Пальцы дрогнули на полпути к обложке, не находя решимости пойти дальше и открыть первую страницу. И все же рубикон был пройден. На снимках был только он. Поначалу. Светловолосый, заразительно улыбчивый мальчишка, уже с юных лет так похожий на самого каноничного принца. Наверное, каким-то таким я представляла себе Принца из всем известной истории. Круглощекого, не знающего, что такое лицо без улыбки, с длинными золотистыми волосами. Сердце в груди словно истошно затрепыхалось, грозясь вырваться из тесного плена ребер, и я еще несколько минут судорожно стискивала рубашку на груди, пытаясь успокоиться. Потом фотографии стали чуть менее веселыми. С лица взрослеющего светловолосого мальчика уходила беззаботность, улыбка все чаще становилась дерзкой, а взгляд зеленовато-голубых глаз все больше наполнялся сталью и упрямством. Страшно представить, сколько сердец разбил этот светловолосый бэд-бой в юные годы. Легкая улыбка впервые за несколько дней скромно проступила на пересохших губах, и тонкая обветренная кожица тут же лопнула, позволяя чему-то теплому и вязкому скатиться по подбородку. На глянцевую поверхность, прямо на светлокожее лицо юного Уруюки упала ярко-алая капля. И почти сразу смешалась с двумя прозрачными товарками, капнувшими следом. Кто бы мог подумать, что весь день сдерживаемые слезы найдут выход от простой фотографии. От знакомого и незнакомого одновременно лица на ней. И вот я уже сижу на широком стуле с ногами, прижимая к груди найденный фотоальбом, и рыдаю в полный голос, размазывая по щекам слезы и с трудом делая судорожные вздохи. Истерика сходит на нет, когда полная луна наконец окончательно воцаряется на ночном небосклоне. От пролитых слез гудит голова и ноют веки, опаленные солью, а только восстановившийся голос снова пропадает, сменяясь на едва слышный сип. Горло саднит и чешется изнутри. Не знаю, зачем продолжаю листать ставший катализатором альбом. Может, чтобы наконец дойти до конца и все-таки спрятать его обратно в ящик. А может, потому что убирать его и возвращаться к суровой реальности не хотелось до одури. И я продолжаю листать страницу за страницей, вглядываясь в цветные карточки и машинально отмечая, как растет на них Уруюки. Вот он наконец вытягивается в росте, становясь на голову выше своих сокомандников, фото с которыми появлялось несколькими страницами раньше. Вот получает джонинский жилет, и, судя по тому, что лицо его не сильно изменяется, можно прийти к выводу, что джонином он стал достаточно скоро. А потом на фото появляется она — странная девушка в традиционно-другой одежде, свойственной жителям тумана. Длинноволосая, выглядящая до неприличия зажато и скромно по сравнению с широко улыбающимся на фотографии отцом. Рэй была точно такой, как ее описывал Фудо. Впрочем, с уверенностью можно было сказать, что своя красота в девушке все же была. Пусть и не привычно-аристократичная. Рэй была круглолицей, несмотря на весьма тощую фигуру, высокой и была счастливой обладательницей шикарной гривы волос. А еще, судя по языку тела на фото, и выражению лица, невероятно стеснялась отца, уверенно прижимающего девушку к своему боку. Мило. Чертовски, мать вашу, мило… Взгляд сам собой поднялся от альбома на прижатых к груди коленях и уткнулся в традиционный доспех. Украшение комнаты, традиционное скорее для самураев, чем для шиноби, но все же нашедшее свое место в кабинете отца, было мне знакомо. И сейчас, силясь отвлечься от раздрая, поднявшегося в душе вслед за отхлынувшим унынием, я бездумно разглядывала эти зеленовато-черные доспехи, в слабой надежде найти успокоение. Взгляд скользил по щиткам наплечников, сегментами наползавших друг на друга, прошелся по нагруднику с объемными узорами закручивающихся туманов и облаков. И наконец остановился на пустоте, где должна быть еще одна немаловажная деталь костюма. Когда-то давно я заходила в кабинет к отцу, когда еще была младше. Но тогда странный артефакт не вызывал особого восторга. Лишь раз, лет десять назад, впервые оказавшись в кабинете, я удостоила реликвию внимательным изучением. Интерес вызвал не сам доспех — такие часто показывали в фильмах, связанных с древней Японией и самураями. Но вот маска была необычной. Не традиционная ощеренная морда демона, ни не менее традиционный шлем с загнутыми щитками по бокам. Маска лиса. Из покрашенного в ярко-рыжий металла. Маска, которая сейчас отсутствовала, и которая дважды встречалась мне той злополучной ночью, пряча лицо странного незнакомца. На ногах я оказалась раньше, чем в голове нестройным хороводом закружили мысли. Тот странный акробат, привлекший внимание Наруто и махавший мне рукой из-под дерева в парке! Незнакомец, вызвавший тогда странное, паническое чувство тревоги. Он следил за нами! И следил, судя по времени случившейся трагедии, до того, как напал на клан. Человек, напавший на отца и пронзивший его в самое сердце через тело младенца на руках Уруюки, убил остальную часть клана не оружием. Убил силой кеккей-генкай, схожей с силой матери. Вот та мысль, что мне не хотелось обдумывать с момента, как Минато поделился известными им фактами: Уруюки убила Рэй. Или тот, кто носит ее тело и имеет доступ к ее силам. Паразит, когда-то остановленный Уруюки, вернулся, чтобы отомстить. Спустя столько долгих лет. Почему не раньше? Что за кеккей-генкай, справившийся со столькими далеко не самыми слабыми людьми буквально за двадцать минут — ведь барьер стоял закрытым именно столько… Почему не напал тогда в парке? Ведь судя по словам Фудо, этот Гард-как-его-там был заинтересован в смерти и наследницы клана в том числе. И самый главный вопрос — где искать ублюдка, чтобы поквитаться? Или, быть может, он вернется сам, чтобы добраться-таки до главного приза. Сотни судорожных вопросов без ответов кружили в голове подобно диким пчелам, и в конце концов пол встретил остужающей прохладой, немилосердно встречая мое потерявшее сознание тело.