***
Осенний лес был удивительным местом. Хотя бы потому, что представлял из себя всамделишный осенний лес на многие-многие километры вокруг. Если забраться на какое-нибудь высокое дерево, вытянуться во весь рост и оглядеть окрестности, то видно исключительно желто-красно-оранжевые макушки таких же деревьев. Это было похоже на бескрайнее оранжевое море, где вместо воды от потоков ветра колыхались листики. Ну, и разве что с запада виднеются гряды гор. — Налюбовалась? — Имикато, удобно пристроившийся на земле у выбранного мной дерева, так неожиданно оказался рядом, что я едва не сверзилась с этой внушительной высоты, в самый последний момент вернув сцепление чакрой с тонкими веточками верхушки. — Чуть до инфаркта не довел, — держась за сердце, угрюмо бурчу я, переводя сбившееся дыхание. Серебристый лис насмешливо фыркает, разглядывая меня с ног до головы. А после подпрыгивает и донельзя изящным пируэтом соскальзывает вниз. Совершенно не беспокоясь о расстоянии, что простирается отсюда до земли. Я с опаской слежу, как планирует серебристая шкурка меж ветвей, ожидая в оконцове увидеть, как неизящно он размажется по желтоватой траве, но лис приземляется удивительно мягко. На все четыре лапы, красиво и плавно взмахивая пушистым хвостом. Мне для того, чтобы спуститься, требуется на полминуты больше времени и куда больше телодвижений. Перескакивая с ветки на ветку, аки сошедший с ума кузнечик, я старательно выбираю, куда переместить свою тушку в следующее мгновение — сорваться с высоты под почти сорок метров хочется меньше всего. — Получается, время тут идет немного иначе? — вновь задаю я вопрос, когда приземляюсь рядом с лисом, и тот, чинно дожидавшийся меня все это время, потянувшись, вновь продолжает путь. Вообще, по правде говоря, встретили меня в осеннем лесу суховато. Вот это вот серебристое недоразумение повстречало у ворот, всего лишь назвало свое имя и приказало следовать за ним. Ни разъяснений правил поведения, ни других каких-то инструкций к существованию в этом мире. Только надменное выражение острой мордочки и периодическое закатывание глаз. И даже на немногочисленные вопросы с моей стороны мне отвечали через раз. — День быстрее практически в три раза. Первое время будет тяжеловато, но лисье молоко и некоторые травы помогут тебе ассимилировать. — Лисье… молоко? — недоверчиво переспрашиваю, понимая, что разница в скорости времени просто колоссальна. — Но я не чувствую особых изменений в самочувствии… — Прошло от силы полчаса, — лис задумчиво вскинул мохнатую мордочку, разглядывая небо, виднеющееся за оранжево-желтым кружевом листвы. — К вечеру тебе станет хуже. — Если время здесь идет по-другому, значит, я постарею за это время и обгоню в развитии своих сверстников в моем мире? Лис лениво обернулся, не сбавляя скорости шага, и я готова поклясться — черная точка над рыжим глазом, напоминающая бровь, насмешливо вздернулась. — В том-то и дело, что твой организм будет придерживаться собственного ритма, и из-за разности течения энергий внутри организма и во внешней среде начнутся частые боли и слабости. Нет, ты не начнешь расти быстрее, просто могут появиться проблемы со здоровьем. Серьезные… Вместо ответа у меня очень некультурно отвисла челюсть. Ну спасибочки, это именно то, о чем я так долго мечтала. Перспектива обретения силы и более возможная перспектива скончаться от недомоганий. Сервис — десять из десяти. — Именно для этого нужно лисье молоко. Оно будет стабилизировать тебя хоть немного. Так что готовься, на ближайшие три года — по местному летоисчислению — ты фактически станешь молочным лисенком, — в дребезжащем от старости голосе прорезалась неприкрытая насмешка. — Так значит… Молоко грудным будет? — Ну а каким еще, по-твоему, если я назвал его лисьим? Тебе повезло — недавно одна из лисиц нашего мира снова ощенилась, так что нам не придется искусственно вызывать молоко у женщин. — А была бы разница? — представлять себе весь процесс моего дальнейшего питания не хотелось просто до одури. — Разумеется. Начать с того, что ни одной лисице бы это не понравилось — они утверждают, что это весьма болезненный процесс. Ну, и в искусственно вызванном молоке питательной энергии значительно меньше. — Ясно. Мы снова замолчали. С любопытством следя за маячащим впереди серо-серебристо-черным хвостом, я невольно задавалась тысячей вопросов: почему молоко помогает справиться с такими серьезными проблемами, для чего лисам подпитка чакрой, если им, призывным животным, вроде как доступна сен-чакра, что за странные тени населяют этот мир… И сотни еще подобных, жутко интересующих вещей. — Ты сказал, что мой отец должен был отправиться после смерти в этот мир. Для чего? — Чтобы дать энергию для нового потомства лис. Я, если честно, подзависла. Он стал кормом? Или это какой-то из подвидов перерождения в новых реальностях? Он стал одним из родителей?.. Что вообще?.. — И теперь, на протяжении трех лет по местному летоисчислению, я должна буду подкармливать его своей чакрой? — Именно. — Зачем? — Чтобы Эберу смог стать хранителем врат. Чтобы смог призывать доспехи воина. Чтобы смог пользоваться сен-чакрой. Что, блин, происходит? У меня от всей прозвучавшей информации только «Error» в голове высвечивается. — Разве вы не можете использовать сен-чакру и без этого? — Чтобы создавать иллюзии — сколько угодно. Чтобы создавать более материальные объекты — уже нет. Наши предки могли, но мы утратили это умение, оставив лишь лазейки к прежним силам. Мы снова замолчали, пробираясь по молодому леску. Несколько раз пришлось старательно отводить от лица колючие лапы молодых елей, иначе наверняка осталась бы без глаз. Чудно, но в лесу ото всюду слышались отчетливые трели птиц, перестуки дятлов. Где-то я даже, кажется, услышала кукушку, но кукуканье закончилось так быстро, что я была не до конца уверена, что мне не показалось. А ведь мне казалось, что в мире призыва обитает только один вид живности… Не знаю, почему я так решила, но, когда мимо пронесся самый настоящий рысак, и Имикато проводил его задумчивым взглядом, мне в срочном порядке пришлось пересматривать собственные взгляды. — Ну вот, мы и пришли… Эберу! Я, если честно, от неожиданного крика мохнатого комка, подскочила едва ли не на метр. И кого он кричит? На этой поляне ни души… — Чего тебе, старик? — достаточно молодой, почти еще детский голос, раздавшийся от ближайшего дерева, вновь чуть не заставил преждевременно поседеть. Кажется, пора перестать витать в облаках. У ближайшего дерева, того, от которого раздался незнакомый голос, из достаточно высокого холмика появилась золотисто-оранжевая мордочка. И только спустя пару мгновений я поняла, что холмик, почти мне по плечо в высоту, — это ни что иное, как нора. Самая настоящая нора. — Я привел твоего «мекошу». С этого дня вы начнете, — Имикато вновь оглядел меня придирчиво-пренебрежительным взглядом, взмахнул хвостом и испарился. Ну да, уровень дружелюбия и доброжелательности тут прям на высоте. Мы однозначно подружимся тут. Со всеми. Если они такие же «приветливые». — Я-то уж думал ты никогда не явишься исполнять свой долг, — золотистый лисенок, а по сравнению с тем же Имикато он был значительно меньше и едва ли был крупнее пекинеса, уселся недалеко от входа в нору и внимательно меня оглядел. Снизу вверх. — Тем не менее, я тут. Было неловко. Сильно неловко, если честно. Не так я себе представляла вливание в новый коллектив, совсем не так. Я-то наивно полагала, что серебристый стервец представит меня всему ближайшему окружению, устроит целый ликбез по всем законам и порядкам их мира… Надо было что ли хоть про тени спросить, если они являются такой серьезной проблемой этого мира. — Меня зовут Аника, — стараясь перебороть возникшую неловкость, первой представилась я, пока лисенок продолжал исследования моей замершей фигуры. — Да, я слышал… Какой невоспитанный малец… Все они тут такие что ли? Вопрос тогда: как отец смог найти с ними общий язык, если никогда не отличался особым терпением? Или в этом секрет и кроется, и мне всего лишь нужно поскорее разораться в праведном возмущении? — Эберу? Кто там пришел? — еще один голос, в этот раз отчетливо женский, глухо прозвучал из норы, и в скором времени на поверхности показалась еще одна лисья мордашка. Эта лисица была крупнее того же Имикато, и уж точно крупнее золотистого щенка. Размером с приличную такую дворнягу, в холке спокойно достающую мне где-то до колена. — О! — глубокомысленно выдала она, увидев мнущуюся неподалеку от норы меня. — Ты, должно быть, мекоша моего сына? Незнакомка полностью выбралась из отверстия в земле, и только тогда я смогла рассмотреть ее внимательнее. Рыже-красная, яркая, но так идеально вписывающаяся в краски осеннего леса. — Мекоша?.. Я Аника Намикадзе, я буду питать Эберу чакрой ближайшие три года. — Ну да, я и сказала — мекоша моего сына. «Поддерживающий силой» — если на языке наших далеких предков. Меня зовут Укава, я мать этого негодника, — лисица растянула пасть в далеком подобии улыбки, демонстрируя остренькие белые зубки, а после, в два плавных, скользящих шага настигнув молчаливо наблюдавшего за всем лисенка, от всей души приложила ему лапой по затылку. — Эберу, маленький негодник, почему ты до сих пор не отвел свою мекошу к Тотойе?! Хочешь, чтобы у твоего человека отказали все органы? У меня, как и у самого лисенка, от неожиданной жестокости прозвучавшего, глаза увеличились минимум в два раза. Отказали органы, а?.. — Извини, «кама», — встряхиваясь всей золотистой шкуркой проблеял золотистый комок шерсти, в ту же секунду припуская в мою сторону. — Идем, я проведу тебя. Поймав уверенный и ободряющий кивок от Укавы, я чуть менее уверенно кивнула в ответ и поспешила за незадавшимся новым другом. И чем дальше мы пробирались по лесной прогалине с видневшимися то тут, то там норами, тем отчетливее я ощущала, что мне становится нехорошо. Для начала — у меня усиливалась и нарастала мигрень. То, что вначале зародилось как простое стеснение в районе висков, постепенно перерастало в ощутимые покалывания. Появились головокружение и отчетливое желание прилечь, как бывает в преддверии обморока. — Укава будет твоей кормилицей, — неожиданно заговаривает мой юный провожатый, и я радостно цепляюсь за эту возможность отвлечься от боли. — Укава ощенилась? — припоминая слова старого лиса, уточняю я, просто чтобы поддержать разговор. — Да. Угурато теперь самый маленький в селении. До этого самым маленьким был я. — Ему тоже найдут мекошу? — М? — Эберу удивленно обернулся, словно за короткое время успел забыть, о чем мы разговаривали, но почти сразу вильнул хвостом, поджимая уши. — Нет, с этим везет далеко не всем. В последнее время все реже. По человеческому времяисчислению, последний мекоша появлялся в лесу лет семнадцать назад. И ты вот теперь. Мне повезло, но не факт, что Угурато повезет так же. — А я разве не могу стать мекошей сразу для двух? — Сразу? Нет. Вот когда закончишь со мной, сможешь взять на попечение еще одного лиса, но для Угутаро тогда уже поздно будет — союз с мекошей нужно начинать не позднее шести месяцев от роду, иначе организм просто не сможет принимать чакру и видоизменять тело в нужном направлении. — Почему вы измеряете время в человеческом времяисчислении? — задала я мучавший меня уже пару минут вопрос. — Ну, мама сказала, раньше лисы не считали время, а вот людям это нужно. Поэтому мы исчисляем в вашем времени, чтобы вам было удобнее. — Ясно. Как скоро мы начнем передачу моей чакры тебе? — Ты торопишься? Зря. На привыкание к нашему миру уйдет много времени, я за это время закончу подготовку к тому, чтобы стать воином. — Что за подготовка? — Ну. Медитации, разные травяные снадобья, чтобы организм подготовился. Тетушка Укава! Я привел человечку! — Эй! У меня вообще-то имя есть! — Ну, она же не знает твое имя, а вот твой род ей о многом скажет. Щенка захотелось пнуть. Впервые в жизни, если честно, — прежде я очень трепетно и нежно относилась к представителям почти всего животного мира, за мелким исключением в виде насекомых и пауков. Сейчас же нога сама дернулась, намереваясь исполнить мимолетно проскочившую мысль, и неимоверных усилий стоило сдержаться от насилия. Вышедшая наружу из очередной норы лиса была буро-коричневой. И это все, что я запомнила о той, что на какое-то время должна была стать источником моей безопасности. Просто потому, что неожиданно в глазах резко потемнело, и последнее, что я запомнила из несостоявшегося знакомства, как переворачивается живописная картинка осеннего леса и ярких, пушисто-очаровательных животных.***
Это было странное чувство. Мне было жарко. Безумно жарко, а еще не менее безумно тревожно. Иногда в темно-бардовых всполохах казалось, что за мной кто-то бежит, и я старательно пыталась спасти собственную шкуру. Иногда жар отступал, и измученное сознание могло отдохнуть. И в эти редкие минуты я отчетливо понимала, что все происходящее — бред. Что меня окружают мокрые — непонятно с чего бы — тряпки, что рядом кто-то суетливо тормошит мое вялое от слабости, тяжелое тело. Чувствовала и понимала, что в короткие промежутки просветлений сознания кто-то мохнатый и обеспокоенный, судя по звучанию голоса, вливал мне что-то кисловато-сладкое в рот. В какой-то момент черно-красные всполохи горячечного бреда преобразовались в смутно-знакомую, но тревожно-пугающую черную фигуру с громоподобным голосом. Она необъятной тучей свалилась откуда-то с потолка и почти дотянула до моего горла когтистые, черные пальцы, когда я вскочила в мятых, влажных от пота простынях. Дурман болезненной слабости спал так же неожиданно, как и навалился. Оставив только неуправляемое, как будто силиконовое, тело и тяжесть в голове. — Ох, слава предкам, ты жива, — приятный женский голос раздается совсем рядом, но в полутьме комнаты я далеко не сразу сумела разглядеть его обладательницу. Буро-коричневая крупная лиса обнаружилась совсем рядом с кроватью. В темных тонких лапках была зажата миска с чем-то белым, янтарные глаза в свете светящихся стеклянных баночек, расставленных на столе, казались драгоценными камнями. — Сколько я пробыла без сознания? — хриплю я, зарываясь подрагивающими пальцами в сальные, свалявшиеся волосы. Надеюсь, все это можно отмыть и не придется стричься под мальчишку. Впрочем, не думаю, что здесь у меня будет время страдать по утраченным волосам. — Почти месяц, по меркам твоего мира, — коротко поясняет лиса. Имя хозяйки никак не желает вспоминаться, и я растерянно щурюсь на узкую лисью морду, пока та наконец доходит до постели на двух — вот ведь чудеса — лапах и протягивает мне подозрительное питье в миске. — Тебе нужно выпить молока, иначе рискуешь пропасть в забытье снова. Лисье молоко на вкус кисловато-сладкое, непривычное для рецепторов и не сказать, чтобы совсем уж противное, но и верхом гастрономического блаженства данное лакомство было не назвать. И пока буро-коричневая лисичка разглядывала меня янтарными глазами, я покорно хлебала чуть теплое лакомство. — Как долго проходит восстановление и адаптация? — У всех по-разному, мекоша, у кого-то пара месяцев, у кого-то по полгода. Все зависит от силы твоего здоровья. — Прошу, зовите меня Аника, — тихо прошу я, после пары минут раздумий. Значит, на восстановление может уйти достаточно много времени? На самом деле, не хотелось бы потратить на это так много времени. — И обязательно мне это время лежать? Лиса, судя по вскинутым точечкам над глазами, удивилась. Причем не слабо. — Но ты ведь очень слаба. А из-за этого беззащитна, — она задумчиво склоняет голову набок, во все глаза следя, как я выпутываю лодыжки из влажных, неприятных простыней. — Лучше это время оставаться здесь, вдруг тени навредят. Чужая забота отчего-то не трогает. Почему-то молодая мамочка в плане тревожности серьезных опасений не внушает. В том плане, что больше верится, что недавно ощенившаяся лиса преувеличивает, как и многие молодые мамочки из мира людей. — А что такое эти тени? — решаюсь на пробную разведку я, подкладывая под поясницу тоненькую подушку и прижимаясь горячими лопатками к прохладной стене. Только сейчас понимаю, что стены и пол вокруг, да даже и потолок, земляные, с кое где проглядывающимися корешками. Клянусь Ками — если однажды на голову мне свалится червяк или какая-нибудь букашка, Осенний лес содрогнется от моей истерики. — Ты очень любопытна для недавно вышедшего из болезни щенка, — лисица смеется, забирая из моих рук опустошенную миску и пристраиваясь у меня в ногах. Постель, предоставленная мне для дальнейшего обитания, была скорее брошенным на сухие листья матрасом. — Но да ладно, — наконец соглашается она, когда мой пытливый взгляд продолжает впиваться в нее с прежней настойчивостью. — Тени — это обрывки сущности Угрухатода. — Угрухуту… Что? — едва не сломав язык переспросила я, во все глаза разглядывая лисицу. Как ее все-таки зовут? — Угрухатода — древнее темное божество, пожирающее звезды и солнца, миры и все живое на своем пути. Когда-то давным-давно боги разных миров и лун объединились, чтобы уничтожить Угрухатода, но тот оказался слишком велик в своей силе. Самым могущественным существам удалось лишь слегка потрепать его, оторвать от него одну треть и заковать самого Темного в цепи. — Ого, — связных мыслей на более связную оценку прозвучавшей истории просто не наскребается. — Старики говорят, что тени, это обрывки той части Угрухатода, что была отделена и разорвана для ослабления божества. — Мне рассказали, что иногда тени сбиваются в целые тучи, — страшно представить, что из себя представляет эта сила, но знание об этом явлении необходимо. Пусть даже представляет из себя смесь преданий и легенд. Этот мир вообще, как оказалось, богат на достоверные предания и сказки. — Да. В последнее время все чаще. Они стремятся к горам. Задача стражей — не допустить, чтобы тени спустились в пещеры, — лиса тревожно поджимает уши, лапой прижимая беспокойно метающийся хвост. — И что будет, если тени окажутся в пещерах гор? — По преданью именно там, в лабиринте пещер заключен Угрухатод. — Но вы не знаете наверняка… На самом деле ничего кроме скепсиса эта байка не вызывала. Пожиратель миров?.. Слепнир, ты ли это? В любом случае, поверить в то, что где-то в этом пасторально-очаровательном мире скрыт подобный монстр, сложно. — Нам тоже запрещено подниматься в горы и тем более входить в пещеры. Ничто живое не выбирается оттуда, если однажды поднимается. Интересно, могут ли загадочные исчезновения лис в горах быть связано с какими-нибудь ядовитыми испарениями? Чаще всего именно с этим связаны всякие «дьявольские места» моего мира. Просто люди, не способные распознать отраву в воздухе, искренне считали, что место населено какими-нибудь темными духами. К слову, может и эти загадочные тени тянутся в горы из-за какого-нибудь яда. Любопытно и вполне стоит того, чтобы стать объектом интереса на время, что я вынуждена проводить в этом мире. — Прошу тебя, — вдруг заговаривает буро-коричневая плутовка, вырывая из собственных мыслей. — Ты наш гость, и от твоего благополучия зависит столь многое. Обещай, что не будешь нарушать это правило. Скрещенные украдкой пальцы за спиной по-детски позволяют расплыться в медово-елейной улыбке. — Ну конечно, — чересчур правдоподобно тяну я, без зазрения совести заглядывая в янтарные глаза призывного зверя. — Ни за что и никогда.