Жизнь - это борьба

      Никогда бы не подумала, что праздное ничегонеделание может быть таким утомительным. Первые пару дней было еще терпимо. Я лежала поперек матраса, разглядывала заменяющие светильники банки, наполненные светлячками, и активно думала.       Потом, когда основные мысли были передуманы, а бока напрочь отлежаны, я предприняла первую попытку изучить нору, в которой оказалась. И тут то и началось познание своего бедственного положения.       Гравитация наглядно показала, насколько слаб и не приспособлен к долгим физическим нагрузкам мой организм. Еле доковыляв до арочного прохода, ведущего в соседнюю комнатку, я тяжело оперлась о стену. Головокружение и периодически темнеющая картинка перед глазами решительно поубавили энтузиазма шарашиться по окрестностям. Пришлось ползти обратно в объятия ватного одеяла и ждать очередной порции кисловато-сладкого молока, от одного запаха которого очень быстро начало подташнивать.       Слабость не стала достаточным поводом, чтобы отказаться от пожертвования чакры, и уже в первый же день, как я пришла в себя, наглый комок шерсти явился за своей данью. Впрочем, особо много забрать он даже не пытался. Как мне объяснили, для начала вполне хватало даже того мизера, что я могла выжать из себя без вреда для здоровья. Да и если учесть, с какой скоростью чакра восстанавливалась, проблема чакроистощения очень быстро превратилась в моих прогнозах в беспочвенный миф.       Любопытная аномалия мира обнаружилась на исходе первой недели. Я, уже готовая лезть на стены от скуки, решилась на маленькую авантюру — проверить, насколько увеличился мой объем чакры. Эберу на мое вскользь прозвучавшее объяснение только скептично склонил набок узкую мордочку, но спорить не стал, флегматично приняв, что спорить с мекошей не резон.       Вместо привычных пяти минут я уверенно выдержала десять, двадцать, сорок пять, час. Откат случился — шандарахнула по чакросистеме так, что я на короткие пару секунд потеряла сознание. Но! Когда перепугавшаяся сверх меры Укава привела меня в чувства каким-то пахучим листом, пахнущем гаже разлагающейся рыбы, я очень быстро обнаружила, что очаг чакросистемы восстанавливается на просто поразительных скоростях. Как если взять чайник и опрокинуть над ним пятилитровую бутыль воды… На восстановление всего резерва мне потребовалось не больше того же часа, что я потратила на израсходование. То есть, по времени траты и восстановления выходило один к одному, учитывая, что в родном мире соотношение было один к трем — час тратишь, три с небольшим восстанавливаешь… Если закрыть глаза на то, что и в себя ты приходишь значительно дольше, и неслабый риск повредить чакроканалы рядом с очагом… В любом случае, да, скорость восстановления колоссальна.       Но сколько бы я ни пытала Укаву на тему причины такого явления, бурая лисица только разводила черными лапками покачивая головой. Для них, особенно для простых лис, тема с чакрой была весьма туманна и вообще не актуальна. Как высшая математика для художников.       Обнаруженное открытие породило новые вопросы и пару интересных планов на будущее.       В начале второй недели, день на восьмой или девятый пребывания в этом мире, я наконец смогла тщательно исследовать нору изнутри. Что ж, это весьма сильно походило на обустройство нор животных в какой-нибудь сказке. И все, что окружало меня, очень походило на иллюстрацию.       Предметы быта, сделанные явно вручную и явно из всего, что придется. Подушки, вместо привычных стульев, были набиты соломой. Столы были достаточно низкими. Не было шкафов, и вместо этого все хранилось на низко висящих полках и в сундуках. Лисы, населявшие этот мир, по крайней мере те, что я повстречала, были частично антропоморфны. Их передние лапы были чем-то средним между человеческой рукой и животной лапой, а потому хватательные движения давались им проще, чем обычным зверям. Ну и, конечно, без особого строения языка и голосовых связок воспроизводить человеческую речь было бы практически невозможно, и все же…       Короче, исследование нового мира и быта проходило любопытно. Я скрупулезно осматривала деревянные миски и ложки. Выяснила, что иногда они пользуются подобной утварью для употребления похлебок и супов, потому что четыреста лет назад, по меркам моего мира, один из контрактников людей привнес в бытность лис жидкую еду… Узнала у Укавы, почему в орнаментах лис часто встречаются стилизованные изображения лап — это была дань предкам, оставляющим свои следы в их жизни или как-то так; выяснила, что главным местом в доме является так называемое гнездо — место для сна. Что вместо живого огня используются стеклянные сосуды с микитару внутри или светлячками, если по-нашему. Единственное место, где лисы разводили огонь внутри норы, была печь для готовки, потому что, как и обычных земных животных, этих лисиц пугал огонь. А еще вся утварь и мебель меняется каждые три-четыре года, потому что начинает впитывать запахи. В общем, это было познавательно с точки зрения оказавшегося в новом мире человека, но очень скоро и это приелось.       Еще в ходе своих улиточных экспедиций — а передвигалась я все еще медленно, с частыми перерывами на отдых где-нибудь у стеночки — я обнаружила люльку с Угурато. И это было самое чудесное, что я видела в своей жизни, не считая искрящуюся мордашку Наруто. Маленький комочек шерсти, тихонько сопящий в свете светлячковых банок. Он в основном спал и ел, потому что пока мало чем отличался от обычных новорождённых животных. Он не плакал, как человеческие дети, если просыпался и хотел есть — тихонько фырчал и попискивал, требуя ухода.       В общем, медленно, но верно, мир Осеннего леса переставал быть для меня чем-то незнакомым. И, как новорожденный лисенок, я узнавала его с малого — с приютившей меня семьи.       Изменения в самочувствии начались только второй половине месяца. Я уже почти безболезненно передвигалась внутри норы. Охотно помогала Укаве по уходу за малышом — делала массаж живота для облегчения процесса опорожнения, подмывала его. Предложила молодой мамочке систему сцеживания и хранения молока и с удивлением обнаружила, что подобная идея прежде не приходила в голову пушистым — те кормили щенков и мекош исключительно «свежевыжатым» продуктом и никогда не думали о запасах и хранении этого чудо-напитка.       Меня же идея, что я буду буквально привязана к титьке, не радовала от слова совсем. Впрочем, как мне объяснили, скоро в мой рацион начнут вводить некий чукурот — лист, заменяющий молоко кормящих, но не такой концентрированный и более сложный к перевариванию человеческим желудком. Короче… Ассимиляция проходила сложно, для запоминания, а главное понимания, требовалось нехило так поднапрягать извилины, которые грозились в скором времени начать дымиться.       Если объяснять на пальцах — я не могла надолго отходить от Укавы, потому что перерыв между приемом молока для нормального самочувствия — тридцать минут. Плюс-минус. Укава не могла покинуть нору, потому что всецело принадлежала новорожденному Угурато и каким-то домашним хлопотам. И когда мною была решена проблема мобильности личного энергетика путем его запаса, продвигаться в изучении мира стало проще.       А когда открылся мир внешний, лежащий за пределами уютной норы, время полетело семимильными шагами. Больше не было нужды отсчитывать мгновения до прихода Эберу. Да и развлечений стало больше на порядок. Я активно исследовала деревню лис, перезнакомилась со всеми одиннадцатью лисами, населяющими деревню. В их числе были и Эберу с новорожденным Угутаро. Но так как Эберу в дальнейшем намеревался стать стражем, в деревне было фактически десять жителей, просто потому что жили тут только небольшие особи. Лисы исполины, как мне объяснили, обитали ближе к горам, жили в ближних пещерах этих гор и редко заглядывали к «обычным» жителям. И так как до подножия гор был почти день пути, и таких запасов молока мне в ближайшее время не светило, приходилось ограничиваться пределами деревни. — Так, значит, ты что-то вроде реинкарнации моего отца?       Мы с Эберу сидели недалеко от самой крайней норы старика Имикато, отдыхая после вливания и небольшой разминки. И так как время позволяло, я решила скрасить этот отдых небольшой пояснительной беседой. — Реинкарнации? — Перерождение. Перевоплощение. Как бы он, но в другой форме…       Лис фыркает, осторожно кося на меня янтарными глазами. Задумчиво машет хвостом, изучая перьевые облака, проглядывающие в кружеве золотистых листьев над нашими головами.       За прошедшие два месяца Эберу вырос и вырос значительно. Теперь, если я сидела, и он пристраивал хвост поблизости, наши головы были на одном уровне. И это, как мне казалось, очень серьезный показатель того, каким в итоге он вырастет. — Нет, — наконец выдает он после напряженных раздумий. — Не совсем так… — И как же это работает?       Кажется, Эберу, с которым мы на долгие годы, по местному мерилу времени, связаны, выглядит виноватым. По крайней мере, такое впечатление у меня складывается, когда рыже-золотистая шуба тяжко вздыхает и неторопливо укладывает морду на вытянутые лапы, старательно пытаясь не глядеть в мою сторону. — Души умерших тут становятся чем-то вроде корма… Или семени… — Стоп, — я ошарашенно застываю, вглядываясь в профиль узкой морды рядом. Откровение вызывало заторможенный шок. — Ты хочешь сказать, что ты мой как бы… Брат?       Он закатил глаза! Честное слово! — Старик говорил, что вы, люди, придаете этому слишком много не того значения. — Ты только что заявил, что душа моего отца стала… семенем, — не без запинки проблеяла я, силясь взять себя в руки. Получалось крайне отвратительно.       Эберу встал. От души потянулся, оттопыривая пушистый зад и зевая во всю ширину зубастой пасти. Сладко причмокнул напоследок и поднявшись, неторопливо двинулся в сторону чащи. — Он стал источником энергии для зарождения жизни. Только и всего. Кто виноват, что ваш человеческий язык слишком скуден, чтобы правильно передавать все сложные процессы нашего появления. — Ну извините… — Идем, скоро время твоей кормежки, — зовет меня мой язвительный товарищ, и мне не остается ничего другого, кроме как встать, отряхивая порядком поистрепавшиеся бриджи, и двинуться следом за лисом.       Еще один любопытный разговор у меня приключился спустя пару дней. Я прогуливалась в сторону ручья, чтобы набрать воды для предстоящего ужина, когда столкнулась с Тотойей — матерью Эберу. Первой лисицей, встреченной мною в этом мире. — Эберу подает большие надежды, — радостно рыже-черная кумушка, улыбаясь мне белыми зубками.       Стоит отметить, улыбка в исполнении животной морды весьма специфическое зрелище. Не особо близкое к визуализации того же «Зверополиса» или чего-то подобного. — В стражах считают, что он значительно превзойдет в силе даже Гимоджина. — Гимоджина? — учтиво переспрашиваю я, совершенно не понимая, о ком идет речь. — Ох, точно, ты ведь еще совсем не знакома со стражами, — лопочет гордая мамочка, откладывая в сторону рыбу и нож и приближаясь ко мне, чтобы продолжить разговор. — Гимоджин - один из пятерых моих детей. Второй по старшинству, и считается одним из сильнейших стражей. Однажды он победил в тренировочном бою Сей.       Слишком много новых имен и фактов — это то, что я отчетливо поняла из услышанного. — Так, значит, Эберу не первый в твоей семье страж?       Тотойя смеется лающе, лишний раз напоминая о своей животной природе. Щурит на меня довольные янтарные глаза. — У меня пять детей, и все они исполины, — гордо поясняет лиса.       И это действительно кажется весомым поводом для гордости.       Исполины всегда становились стражами от теней. Они, собственно, для того и изменялись в размерах и силе — чтобы охранять путь Погибели. Дорогу, ведущую к так называемой клетке древнего ужаса, если я правильно поняла объяснения Эберу.       И стать исполином можно было только если тебе повезет родиться аккурат к моменту появления контрактника. По-другому было никак. А учитывая, что контрактниками обычно становились только в уплату какого-нибудь долга, схитрить не представлялось возможным.       С контрактами и так называемыми долгами тоже все было крайне интересно. Обычные лисы, не задействованные в охране, частенько наведывались в разные миры. Если я правильно поняла, это был не только мир шиноби, и речь действительно шла о мультивселенной. С какой целью это затевалось, мне не ответил даже Имикато, проживший, на минуточку, пятьсот лет по меркам мира шиноби. Я знаю теперь только, что миры, в которые эти лисы могут попадать, должны обладать аналогом магии или чакры. И что эти экспедиции проводятся просто потому, что так делали даже их предки.       Понять, сколько лет насчитывает история этого мира и этого народа и вовсе не представлялось возможным. К примеру, Имикато был старейшим лисом из «обычных». Он прожил около пятисот лет, и это был солидный возраст. Однако таких долгожителей среди небольших лис больше не было — высокая смертность из-за теней, несчастные случаи в некоторых мирах. Факторов, способных отнять жизнь призывного лиса, было значительно больше, чем мне думалось.       Среди исполинов самым старым считался Фуруи, и, по словам Эберу, старик прожил вдвое больше Имикато, но уже очень давно тот выполняет роль кого-то вроде затворника-шамана, изредка дающего советы молодым стражам. И даже Фуруи ничего не знает о зарождении этого мира, о том, как и кем на самом деле был заточен страшный монстр под грядой гор, и как давно были утеряны секреты основателей стражи.       Короче, в попытках разобраться в этом странном мире я раз за разом наталкивалась на так называемые слепые пятна, на вопросы о которых местные жители только разводили лапами и глубокомысленно изрекали что-нибудь в духе: «так принято» или «так исторически сложилось». И даже Эберу, большую часть дня проводящий среди стражей, на мои вопросы ответить мог с трудом, потому что на своих встречах с пушистыми громадинами, большую часть времени был вынужден познавать нелегкую науку. Что именно он там изучает, Эберу рассказывать упорно отказывался, важничая и задирая нос, и я утешала себя тем, что узнать все, что меня интересует и что мне позволено будет знать, я смогу только на исходе первого полугодия моего здесь пребывания. Потому что потом, когда я достаточно окрепну и смогу есть этот загадочный чукурот. А уж тот факт, что при упоминании волшебного листа Эберу загадочно ухмылялся своей рыжей мордой, мне вдвойне становилось интересно, что это за местный деликатес и почему лисенок, который по характеру оказался довольно-таки противненьким пареньком, жаждет моего знакомства с этой едой даже больше меня.