Жизнь - это борьба

— Прости. Фуруи отстраняется так же порывисто, как склонился, и в желтых глазах столько же удивления, сколько в моих собственных мыслях. — Я… Мне жаль, — снова бормочет он, поднимаясь на ноги одним рывком и стремительно отходя от меня подальше. И желтые глаза бегают, всеми силами избегая смотреть на меня, но при этом раз за разом порываясь это сделать. Становится даже как-то смешно. Я пропускаю смешок, поднимаясь и опираясь на поставленные за спиной руки. — Все нормально. Наверное, — неуверенно успокаиваю я, мысленно не находя в этой ситуации ничего нормального. Он сверхъестественное существо, в природе которых даже размножение происходит совершенно не «природным» способом, основываясь на каком-то энергетическом зарождении внутри тел лисиц. Но тем не менее они строят подобия семей. По крайней мере, в деревне я наблюдала несколько пар. И отношения для них полнятся нежностью и уважением. Все, как у людей, если опустить момент с интимной близостью. Но даже так. Моему телу вот-вот исполнится пятнадцать, душевно мне все тридцать пять… Но даже это не умаляет того факта, что беловолосому как минимум половина тысячелетия. И, на мой взгляд, странно питать что-то к тому, кто в твоих глазах не смышленее младенца. Впрочем, я ведь давно уже выяснила, что с логикой у этого индивида проблемно. — Стой, — окликнула я собиравшегося удрать перевертыша, попутно отмечая, что Эберу глядит на нас полным заинтересованности взглядом, склонив голову на бок. Выглядело презабавно. — Я знаю и понимаю, что ты чувствуешь себя неловко, но поверь мне, нам стоит поговорить об этом сейчас, чтобы избежать проблем в будущем. Да уж. В этом дерьме добре у меня опыт колоссальнейший. Сразу вспоминается первый курс института, где одногруппники и просто всевозможные мальчишки — в отличие от бывших одноклассников, помнящих меня буквально с первого класса и не питавших по поводу моего характера особых иллюзий — принялись осаждать бастионы. Не то чтобы я была такой уж ханжой, но так уж складывалось, что большинство подходящих «зазнакомиться и заобщаться» мне не нравилось. Так что приходилось разруливать. Вначале на подростковом максимализме грубо и бестактно, позже, когда появились какие-то моральные ориентиры и сама хорошенько обожглась на безответности чувств — тщательно подбирая слова. Видать, пришло время вспоминать былой опыт и применять его на практике новой жизни. Фуруи глянул на меня до того дико, словно я только что предложила его освежевать без анестезии и пустить мех на шубейку. Мда, трэш… — Поверь мне, так будет значительно лучше, — как можно проникновеннее заверила я, укутываясь в тряпку, чтобы хоть как-то спастись от прохладного ветерка. Несмотря на солнечную погоду, здесь все-таки царила осень. — Эберу, не прогуляешься? Товарищ тут же стремительным прыжком выскочил из воды на другой берег и споренько перебирая лапками меж деревьев, достающих ему до пуза, ускакал прочь. Вот чем мне нравился Эберу — в такие минуты, даже снедаемый жутчайшим любопытством, он не спорил. Костерок бы развести… Создала двух клонов с мысленной установкой заняться этим вопросом, а сама оглянулась на замершего в напряженном ожидании Фуруи, призывно похлопывая рядом с собой. Мудрейший мудрейшим, а уровень социализации у него буквально на нуле. — Что это вообще было? — неуверенно произнесла я в тишину, когда краем глаза заметила, что собеседник-таки устроился рядом. Сидит, молчит. Глубокомысленно всматривается в медленно текущую реку. Да-а-а. Дела. — Ты правда этого хотел? — снова бросила я аккуратный вопрос, в эту самую минуту отринув куда подальше все свои не самые светлые черты характера и стараясь звучать как можно мягче и участливее. — Я… Не знаю. Ты ведь ребенок, — мямлит это престарелое чудо, рассматривая собственные ладони, расслабленно лежащие на коленях. — Я и сам не понимаю, как это вышло. Тяжелого вздоха сдержать не получилось, и чтобы хоть как-то снизить уровень эмоционального давления, пришлось отвернуться, тоже устремляя взгляд на окружающие красоты. — Слушай, то, что про тебя когда-то поговаривали в деревне… Это правда? — уже едва ли не шепотом спрашиваю, боясь, как бы запланированный разговор по душам не вылился в очередную склоку. — Ты в самом деле влюбился в свою мекошу? — Я хотел быть с ней все время, что было отведено ей. Хотел слышать ее смех, заглядывать в искрящиеся радостью глаза. Помогать… Он замолчал, захлебнувшись собственным откровением. Я видела краем глаза, как мужчина повернулся ко мне, пристально изучая мой спокойный профиль. — Ты похожа на нее. Очень сильно похожа. Характером, внешностью, всем. Даже целью найти силу в сотрудничестве с нашим миром, — пожимает плечами беловолосый, снова устремляя взгляд на мерно текущую воду. — Ты даже пахнешь почти как она. Так вот в чем причина. Я просто ожившее воспоминание. Образ, так давно утерянный из жизни. Важный и, наверное, небезразличный сердцу. — Поэтому ты меня поцеловал? Потому что увидел во мне ее? — тихо и аккуратно, в тщетных попытках не расковырять душевную рану сильнее. — Я никогда не целовал ее, если ты об этом, — в низком мужском голосе наконец послышалась улыбка. Правда какая-то горькая. — У нее ведь был возлюбленный. Я несколько раз видел их, когда она призывала меня для помощи в свой мир. Видел, как они стремились друг к другу, каждое мгновение стараясь прикоснуться хотя бы украдкой. И я был счастлив, что ей хорошо. Но когда она потеряла того, для кого билось ее сердце, она захотела уйти следом. Вдоль спины промаршировал стройный марш мурашек, заставляя поежиться и осторожно скосить глаза на говорящего мужчину. Все, кажется, куда сложнее, чем мне думалось… — Я предлагал ей уйти в наш мир. Остаться рядом со мной, — Фуруи с болью поджимает губы, судорожно сжимая кулаки на коленях. — Я мог бы помочь ей. Хотя бы просто быть рядом. Но она прогнала меня. А потом отправилась следом за тем, кого так любила. Я почувствовал ее уход даже находясь в другом мире, здесь. И это было ужасно… Ужасно думать о том, что пришлось пережить любящему человеку. Ужасно — это знать эту боль наверняка, самой не так уж давно потеряв близкого человека. Ужасно слышать дрожь в чужом голосе и осознавать, что даже несмотря на прошедшие столетия боль в сердце этого существа не утихла. — Я думал, что выблюю собственное сердце, так рвало в груди от боли, — продолжает вбивать метальные гвозди в мой позвоночник лис, и я не сдерживаюсь. Осторожно обхватываю ближайший ко мне стиснутый кулак и перетаскиваю его с чужих коленей на свои. Невесомо поглаживаю костяшки, мягко, но настойчиво втискивая свои пальцы в чужую попытку обуздать эмоции. А когда мужская ладонь чуть расслабляется, переплетаю свои пальцы с чужими, второй рукой накрывая эту конструкцию. Слов не находится, да и не помогают они в скорби — уж по себе я знаю это прекрасно. Хотя с губ отчаянно рвется пресловутое «мне жаль». Трагично кривлю губы, опуская лицо и позволяя волосам закрыть от окружающего мира. — Ты ведь понимаешь, что я не она? — как можно тактичнее уточняю я, жмурясь, в надежде чтобы этот вопрос в итоге не оказался болезненным. Терпеть подобного не могу — ощущать вину за чужую боль. И вроде ты не так, чтобы очень уж виноват. Такой же заложник ситуации, как оппонент, но неудобно так, словно ты выносишь кому-то смертный приговор. — Да, я знаю, — неожиданно смеется лис, а мужская ладонь в моих руках наконец крепнет, прихватывая мои пальцы. Без боли и дискомфорта, но так, что руку без усилия и не отнимешь. — Ты поэтому вел себя так отвратно с самого начала? — Я не вел себя отвратно, — возмущается Фуруи, но в недовольстве отчетливо звучит хорошо спрятанное облегчение. И, пожалуй, веселье. — Ну да, конечно. Швырнул в меня вонючей слякотью. Образец для подражания, — так же наигранно-недовольно возражаю я, поднимая наконец лицо и внимательно и даже грозно всматриваясь в обращенное ко мне красивое мужское лицо. — Та прическа была отвратительна, с твоим кругловатым овалом лица не сочетается совершенно, — тут же спешит оправдаться этот прохвост, впрочем, все так же продолжая держаться за мою руку. — Так что тебе стоило бы сказать мне спасибо. — Перетопчешься. Откуда ты вообще можешь в подобном разбираться? — уже откровенно потешаясь, спрашиваю я, с интересом изучая лицо перевертыша. Это как будто было новое знакомство. Он не кривился, не щурился в демонстративном пренебрежении. Не поджимал губы. Смотрел прямо и заинтересовано, улыбался мягко и без претензии. И был словно совершенно другим человеком… Человеком. — Стражи думают, что я отшельничаю в горах, — с хитрой улыбкой вдруг заговаривает беловолосый, чуть склоняясь в мою сторону и оглядывая окрестности внимательным взглядом. — Но сказать по секрету — я большую часть времени путешествую по мирам людей. Игривое настроение вдруг оказывается заразно. Я деланно распахиваю глаза, приоткрывая рот в наигранном крайнем изумлении и так же подаюсь к наклонившемуся мужчине. — Не может быть? — шепотом тяну я, стараясь состряпать как можно более комичное выражение лица. — Говорю тебе. Поэтому я неплохо разбираюсь в человеческой моде. Да и с точки зрения визуального баланса — когда форма твоей головы в совокупности с щекастым лицом стала напоминать разноцветный шарик идеальной формы… Точкой в этой несуразице я решила поставить осторожный тычок в плечо, но руку мою мягко перехватили и положили обратно на наши все так же переплетенные руки. И пока Фуруи расслабленно посмеивался над моей недовольной физиономией, я, улыбаясь возникшей между нами безмятежности, размышляла о том, что не всегда то, что мы видим или ощущаем, на самом деле этим является. Возможно, в контексте новых фактов, я даже могу понять его гадкое поведение и регулярные попытки задеть. Непросто, наверное, видеть на ком-то чужом лицо человека, которого ты когда-то любил и до сих пор страдаешь о его потере. Я бы, пожалуй, тоже не смогла остаться равнодушной и непредвзятой. Одна мысль о том, чтобы встретить где-то похожего на Уруюки человека вызывала во мне острое, бурное неприятие. А уж каково было этому совершенно не социализированному чудику, учитывая, что ему это даже представлять не пришлось — настолько злобно пошутила над ним судьба.

***

— Ты даже не стараешься! — ворчит белоголовый истязатель, возвышаясь надо мной обелиском и раздраженно наблюдая, как я, сложив руками концентрационную печать, силюсь добиться результата. — Иди-ка ты к дьяволу, дружок! — так же недовольно отзываюсь в свою очередь, чувствуя, как от перенапряжения взмокла спина. — Просто представь себя в том виде и все! — Та бляха, я не могу! — Старайся! — Сам старайся! Иди лесом вообще, че пристал-то ты ко мне?! Фуруи фыркает, скрещивая мощные руки на груди. Сегодня под хаори ворот юкаты заметно расслаблен и в треугольном вырезе отчетливо виднеются крепкие грудные мышцы и острые ключицы. Вечно молодой старик хоть и был худощав, но по-прежнему состоял из сплошных жгутов крепких мышц. И хотя я не могла бы сказать, что к данному представителю противоположного пола — что было вообще весьма сомнительно, учитывая, что он был представителем вообще другой формы жизни — я испытывала какие-нибудь неудобные интересы… Тем не менее гормональное становление как юной девушки, постепенно превращавшейся в молодую женщину, делало свое грязное дело. Взгляд все чаще и чаще отмечал атлетичную фигуру или высокий рост. Куда более широкие габариты по сравнению с моим тщедушным по факту тельцем и прочее-прочее. В восторге от таких перспектив я не была, даже возобновила практику долгих медитаций, а еще вернула тренировки с утяжелителями, заказав их из дома с очередной посылкой через Итокату. Короче, делала все, чтобы победить бушующие подростковые гормоны и по итогу дня каждый раз сваливаться практически без чувств и лишних пространных мыслей. И вот сегодня этот чудила предложил мне попробовать провернуть тот же фокус, что он проворачивал сам с обращением в человека, только наоборот. До этого, кажется, они пытались обучить этому Эберу, но, как оказалось, став стражем уже невозможно измениться, а вот если научиться этому в более мелких размерах, то потом проще проворачивать фокус. — Судя по цвету твоего лица — ты сейчас лопнешь, — совершенно не к месту влезает с комментарием Эберу, натачивая один из огромных серпов, недавно торжественно полученных от Фуруи. — Заткнись-ка, пока я тебе хвост не начистила, — без особо запала огрызнулась я, расцепляя ладони из печати и встряхивая затекшие кисти. Если кто-то думает, что сидеть по несколько десятков минут, вывернув пальцы под неестественным углом легко, то он глубоко ошибается. — Большую роль в перевоплощении играет твое внутреннее видение. Ты должна четко представлять, как будет ощущаться твое новое тело. Как оно будет дышать, как будут перекатываться мышцы под кожей и шерстью. Не визуально и со стороны. Ты должна знать и четко представлять эти ощущения, — коротко и отрывисто инструктирует Фуруи, попутно выглядывая что-то в другом конце тропы. Там широкий горный путь резко сворачивал влево и крутые скалы перекрывали обзор, но сенсей раз за разом продолжал возвращаться туда взглядом. Вызывая уже даже, пожалуй, какое-то опасение. — Что там? — прерываюсь я со складыванием очередной загогулины, устремляясь взглядом туда же, куда смотрит мужчина. — Там битва в паре часов пути. Кажется Сутору и… — Эберу неуверенно замолкает, склоняя голову, чтобы сильнее оттопырить навострившееся ухо. — И Гимоджин, — закончил уверенно Фуруи вновь взглядом возвращаясь к тропе. — Не отвлекайся. Деревянный гета несильно подпинывает под ягодицу, и я бросаю на наставника недовольный взгляд. Но ладно. Поотвлекались и хватит, что я в самом деле. Стараясь сосредоточится уже в неисчислимый раз, я прикрыла глаза, пытаясь сосредоточиться на токе чакры и представить все то, что описал Фуруи. Ну прикину я, как ощущается тело лиса, а дальше-то что? — А теперь представь, как твое тело медленно перетекает из твоего нынешнего самоощущения в то, что сейчас представила, — проникновенно пробормотали мне в самое ухо, и то, что я от неожиданности не шарахнулась в сторону, было большим, на мой взгляд, достижением. Ладно. Предположим. Медленно-медленно подключая воображение, я вообразила, как меняется строение костей, как по новому переплетаются жгуты мышц на новое положение, как опадает кожа, подстраиваясь под новые габариты. — Выглядит ужасно, — с отчетливо слышимой брезгливостью подает вдруг голос Эберу, заставляя меня удивленно распахнуть глаза. Фуруи и без того бывший достаточно не маленький рядом с сидящей мной, вдруг сделался каким-то уж совсем огромным. Что говорить об Эберу?.. К слову, сенсей тоже хлопал на меня выпученными глазами, поджав губы в непонятной эмоции. Пытаясь понять, чем вызвана подобная реакция тут же перевела взгляд вниз, и еще до того, как смогла разглядеть собственные изменившиеся руки, углядела периферией значительно увеличившийся в размерах нос. А потом из груди вырвалось жалобное поскуливание, потому что животные лапы оказались абсолютно лысыми. Как и бок явно животного по строению тела, и бедро задней лапы, и тоненький хвост, без малейшего намека на шерсть. И кажется вместо задуманной лисицы с песочно-рыжеватыми оттенками шерсти, я явила этому миру то ли облысевшую лису, то ли подобие сфинкса.