Жизнь - это борьба

На горизонте слабо забрезжил рассвет, медленно и лениво высветляя чернильно-синее небо. Неуверенно гасли звезды, сдаваясь под палящей яростью приближающегося солнца. Ночная темень и тишина отступали, робко замолкали цикады, всю ночь гудевшие в высокой траве бескрайнего поля. На смену им тут и там начинали раздаваться переливчатые трели утренних полевых птах. Гордлок вздохнул, насухую шевельнул в пересохшем рту языком. Взъерошил лохматую, отросшую челку затянутой в перчатку рукой. Совсем рядом, привалившись к одинокому валуну спиной, дремал напарник и в предрассветном сумраке его голубовато-серая кожа казалась еще более сюрреалистичной, чем обычно. Тонкий свиток в руке со сломанной печатью уже был свернут, но все еще покоился в расслабленной ладони, лежавшей на колене. Новости из него утешали, хоть и не избавляли от той прорвы хорошо запрятанной злости. Девчонка Намикадзе была здорова, успешно выписалась из госпиталя и сейчас прохлаждалась в ожидании миссии. Обычная торговка специями из гражданского населения клятой деревни писала, что в последнее время вокруг юной химе бродит много слухов относительно личной жизни, и это забавляло. Он-то честно думал, что малышка будет рыть носом землю, чтобы найти его и отомстить, а она, оказывается, находила время на сердечные дела. Мужчина шевельнул начавшими затекать ногами и вновь бросил взгляд на небо. По его подсчетам окончательно посветлеет минут через двадцать, а значит, можно было позволить себе немного поплавать в веренице собственных мыслей и воспоминаний. Во всей этой истории была прорва юмора. Мрачного, как у Раэля в дни, когда эксперименты в Расштаевой башне шли крахом. Кто бы мог подумать… Он помнил день, когда сопротивление Рэй треснуло битым стеклом и осыпалось ему на ладони. Он почти ощущал это стеклянное крошево, пока разглядывал узкие кисти изящных женских рук, впервые с момента попадания в это тело так беспрекословно послушные ему. Долго разглядывал гладкие ладони, после рождения дочери напрочь позабывшие, что такое оружие. Изучал светло-розовые овальные лепестки ногтей, аккуратно подстриженные и опиленные, чтобы не навредить крохе. А потом слух уловил младенческое кряхтение, и осознание наполнило разум — тело подчиняется ему, а в шаговой доступности ключ к обретению душевного спокойствия. Он больше не будет вынужден изучать этот чуждый непонятный мир в одиночку. Раэль, его гениальный, талантливейший из известных ему магов, поможет со всем разобраться. Оставалось лишь призвать его. На то, чтобы подготовиться, потребовалось несколько дней. Раздобыть особый минерал, вытесать из него подходящее лезвие. Воспроизвести в памяти тот полуистлевший клочок пергамента со словами, что он удивительным образом понимал и мог воспроизвести. Докучала лишь необходимость притворяться перед этими жалкими созданиями, что окружали это тело до него. Терпеть жадные прикосновения светловолосого мужчины, все еще наивно полагающим, что перед ним его супруга. Гордлок избегал близости просто из чувства отвращения. Бледный, скучный Уруюки не вызывал в нем ни интереса, ни тем более страсти, и когда за спиной отвернувшейся лже-Рэй тот принимался обиженно и непонимающе сопеть, самому Торвуиру стоило больших усилий не расхохотаться. Когда тот же самый Уруюки сорвал обряд, едва не изувечив его новое тело безвозвратно, он пообещал себе вернуться. И поквитаться. И взял новое имя. Просто потому, что в старом больше не было смысла — мог ли он зваться «Безжалостной Дланью», если прежние силы покинули его, и едва удалось выцарапать себе жизнь. О, он долго возвращал себе силы. Для начала просто силы на дыхание. Потом силы, чтобы противостоять таким вот глупым упрямцам, что, в представлении Унмэ, в дальнейшем не раз встанут на его пути. Возвращение себе былого могущества, не того же самого, но близкого, было даже увлекательным. Хоть и не без разочарований в самом начале. В памяти еще хранились краткие обрывки подсмотренных когда-то у Раэля обрядов. Унмэ честно надеялся, что сможет вернуть прежние силы. Но преуспел только в том, чтобы вернуть себе хотя бы жалкое подобие прежнего тела. В чертах лица все еще угадывались черты прежней личности, но исчезла та клятая хрупкость, а главное — решились проблемы с лунной кровью, что первые пару лет доводили его до слепого бешенства. Мужское тело, привычное и понятное, позволило чувствовать себя хоть самую капельку комфортнее. Он восстанавливался и выжидал. С мрачным удовольствием прокручивал в голове, как убьет светловолосого поганца, что помешал ему призвать Раэля, и ждал. Обзаводился связями, изучал местных людей. Вникал. Потому что в дальнейшем могла пригодиться любая самая незначительная деталь. Раз уж прежняя скрупулезно выстроенная империя осталась недоступна, что мешает ему попытаться еще раз?.. Каково было его удивление, когда стало понятно, что в теле, что должно было стать вместилищем души Раэля, спряталась другая душа. Не того ребенка, что когда-то жадно вгрызался в грудь прежнего варианта этого тела. Другая душа. Куда более взрослая. Он заметил это почти сразу и долго не мог понять, почему не видят окружающие. Осознание пришло позже — незнание истинной ситуации ослепляло глупых смертных. Закрывало им глаза на все странности, а девчонке позволяло притворяться, пока она была на виду. Он наблюдал из скуки. И небольшой осторожности — если бы сосуд занял кто-нибудь из его прежних врагов, сверженных когда-то на Священных землях, это могло бы стать проблемой. Куда более серьезной проблемой, чем даже его смерть. Но за кругленьким личиком девчонки не удавалось рассмотреть сверкающих отблесков, и все же наблюдать Унмэ не переставал. Это вошло в привычку, как в свое время стало привычкой интересоваться новостями в поверженных и сдавшихся ему на милость землях светлых. День, когда он вернулся, отпечатается в его памяти навсегда. Встанет наравне с воспоминаниями о захваченных землях Луании и легионах поверженных им в одиночку защитников Священных земель. Ему сложно было бы объяснить, почему первым делом он решил наведаться к девчонке, что когда-то должна была стать пристанищем для его друга. Он и прежде навещал ее, следил украдкой и даже позволил себе единожды поиграть с ней. Но в тот день, лишь переступив границы деревни, решил отыскать именно ее. А разглядев интуитивный страх в синих глазах, не смог сдержать шальной улыбки, благо маска надежно скрывала предвкушающий оскал. Уже тогда на границах сознания заискрила мысль — забрать, сломать, перекроить. Потому что это было интересно. Это уняло бы давнюю обиду от поражения и неудачи. Это тело изначально должно было принадлежать Раэлю и ему. Во всех смыслах. А значит, принадлежать будет, сколько бы усилий для того ни пришлось потратить. Кисаме рядом с ним шевельнулся, причмокнул тонкими губами, и Унмэ позволил себе едкую, саркастичную улыбку. Выцеплять из собственной памяти картинки-воспоминания было приятно. Он помнил, будто это происходило здесь и сейчас, как замер перед Уруюки, держа на руках крутящегося годовалого карапуза. Помнил, какой холодной строгостью обжигали голубые глаза печального знакомца, и как оглушительно пищал ребенок в его руках. Помнил вкрадчивые нотки в голосе мужчины, когда тот просил передать ему невинное дитя. Он передал, и когда осторожные, заботливые руки Уруюки прижали к себе малыша, ударил того прямо в сердце. Ребенок захлебнулся собственным плачем и безвольно обвис, Уруюки же из последних сил цеплялся за жизнь, пуская по острому подбородку кровавые дорожки и во все глаза разглядывая улыбку на губах Унмэ. Кажется, вокруг тогда яростно закричали разные голоса. Он не вслушивался и не обращал внимания. Только шевелил пальцами, цепляя невидимые нити энергии, чтобы в следующее мгновение оборвать чужую жизнь, алчную до его падения. Магия, еще оставшаяся в его переродившейся душе, очень органично сплеталась и взаимодействовала с местной энергией сил. — Ты так и не спал? — голос Хошигаке заставил Унмэ вынырнуть из мыслей и бесстрастно воззриться в его сторону. — Нет. Если ты отдохнул, нам лучше продолжить путь, — голос у него звучит вполне миролюбиво, и напарник благосклонно кивает, немедля поднимаясь на ноги.

***

Торопливый перекат в сторону позволил уклониться от атаки. Шисуи метнулся следом, стремясь сократить дистанцию обратно. Выбросил вперед руку в угадываемой попытке ухватить за плечо, но я присела, отбивая конечность. Попыталась кулаком достать до лица Учихи и тут же попалась в захват. Шисуи вывернул руку мне за спину, нажал свободной ладонью на лопатки, вынуждая нагнуться, и в следующую секунду к шее прижалось холодное лезвие куная. — И снова победа за мной, — весело констатировал он, пока я судорожно перебирала варианты. Сдаться или попытаться выкрутиться? Кунаи в подсумке на бедре. Пока откроешь пуговицу-кнопку, пока вытащишь — тебе уже перережут горло. Пытаться отвести чужое оружие бессмысленно — расстановка сил и положение наших тел не даст справиться, да и чисто физически Шисуи все же сильнее. — Это невыгодная позиция, Аника. Будь бой реальным, я бы уже вскрыл тебе глотку, — покровительственно пояснил Учиха, пока я судорожно перебирала варианты. — А если моя смерть тебе не выгодна? — из-за неудобного положения голос прозвучал сдавленно, да и активные движения без утяжелителей на ногах ровности звучания не способствовали, нет-нет, а выбивались тяжелые выдохи. Надо бы поработать над техникой дыхания во время боя. А то в долгосрочной перспективе я так могу без постороннего вмешательства издохнуть, попросту не пережив гипервентиляции легких. — Если бы задачей было тебя просто остановить, я бы сделал так, — чужая рука с кунаем отстранилась от горла и легонько стукнула по затылку, скорее обозначая действие, чем вообще пытаясь навредить. — С бессознательным пленным намного меньше мороки. — Ладно, — все же согласилась я с поражением, и в следующее мгновение вывернутую руку отпустили, позволяя выпрямиться и отойти на пару шагов. Разминая занывшее плечо, я развернулась, хмуро вглядываясь в до мелочей знакомое лицо. Вот стукнуть бы, хоть и понимаю, что все эти неприятные последствия спаррингов неизбежны. И все равно боль злит, сколько ни пыжься к ней привыкнуть. — И все же — в реальном бою я полагалась бы на чакру. Стараясь не допускать в голос особого возмущения, я прошла к оставленной у дерева сумке со снедью и водой. Горло сушило едва не до боли, да и слюна стала вязкой и почти не сглатываемой, залипнув где-то у носоглотки. А ведь если подумать, при возвращении домой дискомфорт, сопровождающий тренировки, как будто бы увеличился. Вероятно, дело в элементарной адаптации, ведь к тому миру я тоже привыкала, но понимание проблемы не уменьшало недовольства ею. — Бывают ситуации, когда это невозможно, — философски пожал плечами друг, убирая кунай в подсумок на пояснице. Я непонимающе вскинулась, выйдя из состояния залипания в никуда. И только тщательный анализ предшествующего этому ответу разговора дал понять, что речь идет о чакре. А точнее, о нецелесообразности привычки полагаться только на чакру. — Тоже верно. Небо медленно, но верно начинало окрашиваться в вечерний полумрак, и со стороны леса впервые за этот день повеяло прохладой. После жаркого дня и вматывающей тренировки — самое то. — Ты сегодня какая-то смурная, — Шисуи широко улыбнулся, но карие глаза смотрели пытливо и изучающе. — Что-то случилось? — Да нет, — я с беспечной улыбкой пожала плечами, пытаясь выглядеть как можно непринужденнее. — Ты ведь знаешь, что можешь рассказать мне, если тебя что-то беспокоит? — вкрадчиво уточнил юноша, чуть наклонив голову вбок и мягко взглянув из-под пушистых темных ресниц. — Знаю. И как только что-нибудь случится, я непременно воспользуюсь этой возможностью, — я обнадеживающе хлопнула Шисуи по плечу, очень надеясь, чтобы этот разговор закончился как можно скорее. Не жаловаться же ему, в самом деле, что со вчерашнего вечера я активно размышляю о том, чтобы таки разорвать заключенный пару лет назад брачный договор? Я не могла себе даже представить, с чего можно было бы начать подобную беседу. «Вчера мы очень душевно пообщались с Изуми»? Или «ты знаешь, мне кажется я настолько стара, что Итачи упорно видится мне невинным ребенком, из-за чего я никак не могу отделаться от мысли, что наш потенциальный брак аморален»? Жаловаться на ни в чем неповинную девчонку казалось смешным, а озвучивать второй вариант и вовсе было опасно — за него придется пояснять слишком многое. Хотя, может, это решило бы все вопросы и проблемы в нашем общении с обоими Учихами?.. Я задумчиво уставилась на Шисуи, замершего рядом. Парень хлебал воду из бутылки, высоко закинув вихрастую головушку, и кадык на бледной шее двигался в такт жадным глоткам. А все-таки красиво. И, что греха таить, завораживающе, когда перед тобой хорошо сложенный юноша, а ты вынуждена мириться с гормонами собственного молодого тела. Завороженный взгляд жадно проводил сползшую по кадыку сверкающую капельку, и, когда поплывшее внимание вернулось к лицу друга, взгляд наткнулся на смешливые, лукавые глаза. От того, что за откровенным залипанием я была поймана с поличным, стало неловко, и лицо тут же до самой шеи затопило жаром смущения. — Я хочу на днях повторить что-нибудь из разряда наших прошлых посиделок, — отводя смеющийся взгляд в сторону и давая мне выдохнуть, заговорил Шисуи. — Собрать ваших мелких, пригласив вас с Итачи. Как раньше. Очень хотелось сыронизировать. В очередной раз продемонстрировать остроту собственного языка, изумительно отточенного в долгом общении с Фуруи. Только вот Шисуи не был язвительным лисом-перевертышем. И хотя я прекрасно знала, что острота и гибкость ума Учихи ничуть не уступает хвостатому старикану, выплескивать на него всю эту желчь… Ну в конце-то концов, причем здесь Шисуи? Не наказывать же его за то, что он, на свое несчастье, решил водить дружбу со мной и Итачи, и теперь невольно застрял меж двух огней. — Да-да, суперидея, — пробурчала я, стремясь скорее скрыть недовольное лицо пузатой флягой с водой. — Что не так? — Ты спрашиваешь серьезно, или это такая форма поглумиться? — Давай поговорим как настоящие друзья? — Шисуи присаживается на землю в позу лотоса, и взгляд, брошенный на меня снизу вверх, полон просьбы не отказывать. — Это предложение звучит настораживающе, — я хмыкнула, в действии наблюдая исполнение «глаз из Шрека». — Но так и быть. О чем ты хочешь поговорить? Я устроилась напротив, на расстоянии вытянутой руки, полностью копируя позу друга. Шисуи был заметно крупнее, учитывая разницу в возрасте и особенности гендерных различий. А еще он был заметно мощнее Итачи, хотя именно это отличие в массивности как раз таки можно смахнуть на разницу возраста. Итачи пятнадцать, вот-вот исполнится шестнадцать, и переходный возраст, как и гормональный бум, наследнику Учих еще только предстоит. А вот наш старший товарищ давно и уверенно вступил в пору обращения в половозрелого мужчину. — Итачи как парень тебе совсем не нравится? Ох-хо-хох. Шисуи умеет задавать вопросы прямо и бить ими в лоб. Рука сама взметнулась к затылку, осторожно ощупывая лежащие прядь к пряди волоски. Что ж, говорить об этом оказывается еще сложнее, чем просто размышлять. И то, что мы с Шисуи давно не говорили по душам… Сложновато было заново поверить, что человек передо мной заслуживает такого уровня доверия. Даже если до конца честной я быть не собиралась, тем не менее, если бы с подобным вопросом ко мне решил подрулить, скажем, Омура, я бы и вертеться не стала — отделалась парой дежурных фраз. Но тут ситуация была сложнее, и разговаривать откровенно мешало слишком много факторов, но и отмахнуться не получалось так же по многим причинам. Шисуи глядел прямо и выжидающе, ясно давая понять, что ответа будет ждать. И под этим взглядом становилось ясно, что что-то удобоваримое и близкое к правде выдать все же придется. Неуверенно отвела глаза, будто стесняясь дальнейших слов. — Понимаешь, Итачи… Он ведь мне почти как брат. Я его еще совсем мальчишкой помню, и мне сложно… Я неловко хохотнула, понимая, что собственное лицедейство вышло чересчур расплывчатым и путанным. А ведь будь я более беспринципна, я бы серьезно опиралась на вариант с влюбленностью к самому Шисуи. Надавила бы на этот предлог, создавая в и без того сложных взаимоотношениях нашей троицы серьезную проблему. Было бы весьма просто создать видимость конфликта интересов и сместить фокус внимания мальчишек. И ведь Итачи в такой ситуации, что более вероятно, отступил бы сам и вообще без каких-либо сомнений. Уж больно любит наш наследник красноглазых жертвовать, тут уж никаких расхождений с каноном. Эх, была бы я более беспринципна… — Так значит, проблема в том, что ты не воспринимаешь его, как парня? — Шисуи явно призадумался, и по забегавшим глазам легко было понять, что в черепной коробке началась активная деятельность. — Сложно сказать, но в целом, наверное да, — я неловко улыбнулась. Представлять, как все это будет доносится до сведения Итачи, я даже боялась. Хотя, с другой стороны, это наверняка будет весело. — А еще мне слабо верится, что нам с ним это действительно нужно, — может, у Шисуи выйдет разрешить эту ситуацию. В конце концов, он всегда обладал удивительным талантом прирожденного парламентера. — Мы друзья, да, и нет ничего удивительного, что Итачи вызвался помочь, когда возникла такая необходимость. Но я не уверена, что это было продиктовано чем-то кроме желания помочь другу. А связывать своего друга обязательствами брака… Не видится мне это достойным поступком. Ответный взгляд Шисуи был таким, что мне очень захотелось вжать голову в плечи. Потому что смотрел друг так, словно прямо перед ним сидела круглая идиотка. — Знаешь, сколько людей, вступающие в брак по решению родителей или ведомые обязательствами перед семьями и кланами, не имеют даже такой малости? — в спокойном голосе парня отчетливо можно было разглядеть хорошо скрытую клокочущую ярость. Неожиданно эмоционально для Шисуи, которого я все время знакомства наблюдала в весьма благодушном эмоциональном состоянии. По крайней мере, в моей компании. — Вам с Итачи сказочно повезло, что вы к моменту заключения брака оказались хорошими друзьями, и вам не нужно узнавать друг друга! Экспрессия в исполнении конкретно этого Учихи обескураживала. И мало того, что Шисуи неожиданно повысил голос, заговорив с накалом чувств, он еще и подался вперед, почти гневно сверкая глазами. Наверное, растерянность на моей вытянувшейся мордашке была достаточно красноречивой, если уже через пару минут он через силу выдохнул, подался вперед и опустил голову, вместо злого, строгого лица демонстрируя вихрастую макушку. — Извини, — глухо покаялся он спустя пару минут повисшего молчания. — Больная тема? — как можно деликатнее уточнила я, совсем не желая, чтобы эта неожиданная злость продолжалась. Но и не спросить не могла. — Отец с матерью, — все так же тихо признался он, подаваясь вперед еще немного и утыкаясь лбом мне в ключицу. Из-за разницы в росте, сгорбиться ему для этого пришлось основательно. — Они до последнего так и не сумели найти общий язык… Эта тема редко поднималась в нашей компании. Мы с Итачи знали, конечно, что Шисуи живет с теткой по маминой линии, знали, что давным-давно погибшие люди были из разных семей клана Учих. Знали, что оба погибли едва ли не за одну неделю, находясь на разных миссиях, в разных частях света, но разделив удивительно схожую судьбу. Но мы почти ничего не знали о том, какими они были. Итачи никогда не спрашивал, и сейчас мне думается, что-то он подозревал, не желая ворошить незажившие душевные раны друга. А я, к своему стыду, никогда не интересовалась этим прежде. Неуверенно приподняла руки, осторожно оглаживая широкие плечи друга. Он, конечно, не плакал. Но в этом утомленном падении лбом на мои плечи прослеживалось что-то бесконечно болезненное. — Я помню, какое напряжение царило дома, если они оба пересекались после миссий. С каким трудом подбирали темы для обсуждения, чтобы за столом не царила неуютная тишина, — глухо вспоминал Шисуи, в ответ на мои робкие поглаживания обняв меня. Горячие пальцы едва ощутимо поглаживали спину через плотную ткань безрукавки. И видя эту робкую слабость в исполнении всегда такого сильного Шисуи, я испытала то, чего очень давно не испытывала — сострадание. Настоящее, незамутненное, от которого спирает все внутри из такого банального, но неукротимого желания забрать чужую боль. — Нет ничего ужаснее, чем строить семью с незнакомцем. Но иногда это необходимость. Не у всех бывает, как у Минато-самы или твоего отца, чтобы по большой и светлой любви, без всяких условностей и договоренностей. Без выгоды хотя бы для одной из сторон. Я понимающе кивнула, когда взгляд на приподнявшемся лице искоса обратился ко мне. — Тебя настолько разозлило то, что я не хочу порадоваться тому, что имею? — я даже хохотнула, когда друг снова опустил тяжелую голову мне на плечо. — Ты даже представить себе не можешь. Хотя, с другой стороны, я и могу тебя понять. Очень тяжело мириться с выбранной тебе удачной партией, когда тебя самого неимоверно тянет совсем к… другому, — Шисуи грустно хмыкнул и явно нарочно подул мне на кожу под подбородком. Я даже дрогнула от неожиданности. Очень уж фривольным показался мне этот неожиданный выпад. Хотя, казалось бы, ничего предосудительного в нем и не было. — Погоди-погоди, — осознание прозвучавшего заставило удивленно вскинуть брови. И я тут же поспешила оторвать от себя друга, чтобы иметь возможность заглянуть ему в лицо. — Тебе выбрали супругу? Новость настолько поразила, что я даже выпучила глаза. И уж когда на лице парня отразился весь спектр душевного страдания, и вовсе с трудом сумела сдержать хохот. — Это же!.. Мука, отобразившаяся на давно знакомом лице, вынудила сбавить обороты и прозреть. Ситуация Шисуи от моей практически ничем не отличалась. Если не сказать, что была на порядок хуже. А значит, и радоваться тут нет никаких поводов. И уж точно нет повода для подтруниваний и насмешек. Разве что предложить ему выпить, но друг был заядлым моралистом, а потому, как бы ни страдал, не позволит даже понюхать пробку от соджу малолетней соплюхе вроде меня. — Ужасно, — таки закончила я, отображая лицом то же страдание, что демонстрировал парень напротив. — И кто она? — Из небольшой деревушки, практически на границе страны огня. Ее отец мастер оружейник, владеющий парой древних секретов. Фугаку-сан решил, что подобное родство нашему клану не помешает. — А почему именно тебя выбрали? — Кэзуки-сама действительно владеет редкими знаниями в вопросах производства оружия. Но они из низшего сословия, а потому рассчитывать на брак с кем-нибудь вроде Саске им не светит. — Но вполне подойдет приближенный к правящей семье парень? — Типа того. — Мне жаль, — осознание, что все мои страдания были сущей мелочью, неожиданно обожгло, заставляя испытывать стыд. В самом деле, мне ли жаловаться на судьбу? Шисуи вон продали, считай, на откуп за парочку секретов в производстве оружия. — Да ладно. Просто мысль о том, что придется выстраивать семью с нуля, несколько, — Шисуи скуксился, задумчиво поднимая взгляд в кроны деревьев. — Несколько удручает. У нее в той деревне вроде возлюбленный остался. И у нас разница в пять лет. И вроде как я совсем не в ее вкусе, так что… Друг натянуто улыбнулся, вероятно, в попытке развеять мою обеспокоенность, ярко отобразившуюся на лице. Только вот сделать это было не так просто. — И что, нет никакого способа это предотвратить? — неуверенно уточнила я, понимая, что не очень-то меня радует мысль, что другу придется жить вот так. — Если я не хочу портить отношения с кланом, — он незаинтересованно пожал плечами, откидываясь на руки назад, и приподнимая лицо к шелестящим над нашими головами кронам. — На самом деле, все не так плохо, как может показаться. По крайней мере, мы не из враждующих кланов и стран. Чуть терпения и желания идти друг другу на встречу, и как минимум уважение друг к другу взрастить можно. Да уж, не так выходец двадцать первого века вроде меня представляет себе обычную жизнь. Хотя чего там, даже в моем мире в восточных странах или каких-нибудь африканских подобное положение вещей было бы обычным делом. Даже у нас, в достаточно гуманистичном мире, тема равноправия и свободы выбора закрепилась лишь в ряде стран. Что уж тут шептать о порядках мира, в котором жили по весьма «волчьим» законам… — Так что я считаю, что вам с Итачи очень повезло. А увидеть друг в друге, хм, — он очевидно замялся, поди только сейчас сообразив, что говорит с девушкой, да еще и младше его на порядок. — В общем, увидеть друг в друге не просто друзей детства - это дело времени, проведенного с друг другом. — Да, — моя через силу натянутая улыбочка была кульминацией этого нелепого и повернувшегося весьма неожиданным образом разговора. Что же, на понимание я особо и не рассчитывала. Учитывая, что и причину я озвучила совсем не ту, по которой терзалась сомнениями.

***

Ливень, зарядивший еще до восхода, яростно хлестал по стеклам, порождая в относительно небольшой квартирке достаточно ощутимый фоновой шум. По телу растекалась слабость, в голове шумело то ли от звука дождя, то ли от запоздало эмигрировавшей из прошлой жизни метеозависимости. Неаккуратные каракули иероглифов расплывались перед глазами, убивая всякую надежду на то, чтобы зазубрить теоретический пласт полученных от Цунаде знаний. Анатомия строения человеческого скелета, тесно взаимодействующего с нервной системой, отказывалась укладываться в голове. Зубодробильные медицинские названия ломали мозг, и в прочтении про себя мне приходилось доходить буквально до чтения, как говорилось в прошлой жизни — по слогам. Наруто, развалившись на диване и свесив голову с обивки вниз, кисло разглядывал потолок, закинув левую ногу на спинку. На загорелом усатом лице плавала скука напополам с недовольством, а правая рука, свешиваясь с дивана с завидной регулярностью, цепляла из стоящей на полу миски приготовленные мною острые сухарики. Все утро убила на то, чтобы порадовать мелкого, а редкая для этих мест пшеничная мука нашлась в одной единственной лавке заграничных товаров. И все-таки устранить мрачное настроение братца незатейливой вкусняшкой не удалось. Впрочем, обвинять в этом мелкого Намикадзе было глупо. Сама кисла от необходимости торчать дома, хотя у меня, в отличие от Наруто, был этот клятый свиток, который следовало досконально изучить до послезавтра. Ибо там меня ждал вдумчивый экзамен от старушки Сенджу. — Эй, Наруто, — не особо громко позвала я, в очередной раз отрывая страдальческий взгляд от разложенного на столе рулона бумаги. — М? — А с кем ты хочешь попасть в команду? Мысль, посетившая меня не далее, как вчера вечером, заставила задуматься: а насколько сильно мой лисенок отличается от канона. То, что он на порядок спокойнее, отчетливо бросалось в глаза. То есть нет, Наруто по-прежнему вместе с товарищами участвовал в сомнительных авантюрах и знал каждую самую забытую улочку Конохи. Все также периодически участвовал в драках с ровесниками, и пару раз был приведен домой под руку каким-нибудь разъяренным торговцем, чья собственность пострадала из-за необузданного веселья Наруто и ко. Но что-то в нем как будто бы все равно изменилось. — Не знаю, — задумчиво протянул мальчишка, повыше подтягивая задранную на спинку дивана ногу. — Наверное с Чоджи и Шикамару, но папа сказал, что у них давно проверенное трио с Яманака, так что меня вряд ли распределят к ним. Вот она, одна из первых странностей — в Наруто было намного меньше экспрессии. Он не походил на того шебутного мальца из первого сезона аниме. Голос тише и размеренней, спокойнее что ли, на сильно выраженные эмоции срывается лишь в редких случаях, когда терпеть невмоготу. Помимо очевидных детских «хочух» есть зачатки логического мышления и понимания причинно-следственных связей. Может, дело в том, что в этой реальности у Наруто, окруженного любовью семьи и каким-никаким почтением со стороны горожан за родство с Йондайме, было меньше психологических травм? В конце концов, о том, что в Наруто запечатан Кьюби, в этой действительности знает очень узкий круг лиц во избежание разных неприятных инцидентов. А значит, и косых презрительных взглядов в этой реальности Наруто удостаивался разве что от младшего Учихи. Да и те были скорее тщательно сыгранными для прикрытия истинных чувств и эмоций. — Ну, если так подумать, Киба был бы неплохим напарником, — немного помолчав, заключил он, отправляя в рот очередную порцию остренького хрустящего хлеба. — Кто еще?.. Хм. Ну, добе еще не плох… Последнее прозвучало с таким очевидным нежеланием признавать данный факт, что я не удержала насмешливого фырканья. — Чего хохочешь? — Наруто заворчал, приподняв голову и вперившись в меня возмущенным взглядом. — Если меня распределят с ним в команду… Он же такой заносчивый. Вечно нос задирает… — У Учих это наследственное, — с лукавой улыбкой подтвердила я, подмигивая голубоглазому прищуру. — И чего тогда ты с одним из них в брак вступать собралась? — в звонком голосе, приглушенном от недовольства и тишины в доме, отчетливо зазвучало сомнение в умственных способностях сестры. И это было даже малость возмутительно. — Слушай, тут не все так просто, — с легким осуждением попыталась призвать я к порядку и уважению к старшим, но Наруто неожиданно взъелся. — Правда? Ха! Это что же за сложности такие, что решить их можно только браком? — Ты просто еще в том возрасте, когда это сложно понять. — Я не маленький! Деда говорил, что этот брак заткнет Учихам недовольные голоса. А я думаю, что это сущий бред. Как брак одной пары людей может удовлетворить всех этих дураков? — Наруто?.. — Ты думаешь, вы, взрослые, самые умные, а мы ничего не понимаем? Думаешь, я не знаю, о чем полицейские переговариваются на патрулировании? Он тяжело, с дрожью выдохнул, рывком садясь и зарываясь руками в лохматую шевелюру. — У многих Учих к тебе ни грамма уважения, — угрюмо признался он, словно это был его проступок. — И то, что наш клан значительно уменьшился, вызывает у них не сострадание, а только злословие. А знала бы ты, как некоторые тебя называют… Некоторые считают, что сделают большое одолжение Намикадзе, если брак будет заключен. Наруто говорил зло и намеренно кривлял голос, чтобы в полной мере отобразить собственное недовольство. — Ох, братец, — я со смешком отложила свиток, чтобы подняться и пересесть к нему на диван. — Не стоит тебе так болезненно воспринимать эту ситуацию. Перехватив мальчишечьи руки из его волос, я уверенно притянула мальчишку в объятия, крепко прижимая его к себе. — Учихи ропщут, и на то у них есть не мало причин, поверь мне. Ты ведь знаешь историю деревни. И, раз уж умудрился разжиться такими подробностями о моих злопыхателях, наверняка в курсе и о том, что говорят про самих красноглазых в деревне. Наруто надулся пуще прежнего, нехотя кивая на мой вопросительный взгляд. Усатая щека с силой уперлась мне в грудину, и хмурый возмущенный взгляд голубых глаз непримиримо уставился в непогоду за окном. — Знаю. Ани-чан, почему люди такие злые? — с надрывом спросил он спустя пару минут молчания. — Не все, — я ласково огладила светлую головушку братца, бережно перебирая на удивление жесткие волоски. — Подобная злость обычно удел слабых людей. Слабых духом и телом. А главное, разумом. Знаю, это сложно, но таких людей даже можно пожалеть. Потому что эта самая их озлобленность — главное препятствие для их собственного счастья. Скалясь на собственную судьбу и чужой успех, они очень часто упускают возможность сделать счастливыми самих себя. Ребенок в моих объятиях хмыкнул, прикрывая глаза, и наконец расслабился. — И все-таки я не понимаю, — почти страдальчески признался он, едва ли не спустя десять минут, когда я уже успела позабыть про произошедший разговор. — Почему именно брак? Есть столько разных способов заключить договор о взаимовыгодных отношениях двух кланов. — Почему тебя так беспокоит мой брак? — я тихо засмеялась, когда, не поднимая лица, Наруто скосил на меня недовольный, прищуренный взгляд. — Потому что вы не любите друг друга. Прозвучавшее откровение от ребенка заставило ненадолго замереть, прервавшись в неспешных поглаживаниях золотисто-блондинистой макушки. Да уж, не стоило забывать, что Наруто эмпат. — Ну, любовь - дело наживное, — постаралась утешить я. — Ты говоришь как Фудо, — буркнуло мое чудо, недовольно и демонстративно вздыхая. Вчерашний разговор с Шисуи заставил крепко задуматься. Не то чтобы я разом отринула все сомнения, но снизить накал драмы в собственной голове пришлось. Вспомнился опыт прежней жизни. Невероятное количество наблюдаемых со стороны примеров, когда браки, заключенные по большой и светлой, не проживали под частую и пары лет. В чем-то Шисуи был даже прав, хотя озвучил несколько другую мысль. Старший друг подразумевал, что брак может держаться и процветать не только на трепетной любви, вспыхнувшей между молодыми людьми, и многие поколения этого мира вполне успешно проживали на топливе «взаимоуважения» в семье. Я же доподлинно и очень часто наблюдала за тем, что одной только «влюбленности» в браке, на самом-то деле, вообще недостаточно. Любовь живет три года, и горе тем, кто помимо любви не сумели взрастить в своих отношениях больше ничего. Такова грустная правда. Но это не избавляло от проблемы наличествующей разницы в возрасте… Но и здесь мне пришлось выключить крепко въевшиеся в мозг клише и подключить простую логику, тщательно отслеживая причины собственных сомнений. Меня смущало, что Итачи, формально, более чем вдвое младше меня. Но почему? Нет, педофилия, разумеется, дело отвратительное и неприемлемое, но в моей ситуации имеет ли она вообще место быть? Ведь я не соблазняю Учиху. По меркам местного мира еще с момента становления генином он формально считался «взрослым». Условность, конечно, глупая, с точки зрения психологии, особенно учитывая, что генином он стал уже в семь. И тем не менее, даже в семь морально наследный Учиха был на порядок сознательнее своих сверстников. И с течением времени эта тенденция не изменилась. «Взрослел» он действительно очень быстро, пусть некоторые условно «нормальные» психические реакции и процессы и не поспевали за таким ускоренным ростом. Неспешно и ласково перебирая волосы Наруто, я размышляла о том, почему вообще так болезненно воспринимала ситуацию с разницей в возрасте. Нет, разумеется, в самом начале это было логично, в конце концов, Итачи и внешне, и в поведении немногим отличался от обычных детей. Чуть более умненький и прозорливый, но все-таки ребенок. Но чем старше он становился, тем меньше в нем оставалось от ребенка. Даже по меркам вечного военного времени этого мира, именно этот ребенок «взрослел» слишком поспешно. И сейчас ему ведь уже даже не тринадцать. Ему вот-вот исполнится шестнадцать. Если выключить идеализм, воспитанный обществом постсоветского пространства, что в шестнадцать в подоле принести — позор… В двадцать первом веке шестнадцатилетний возраст — это возраст согласия. И при определенных обстоятельствах по типу беременности или наличии рано нагулянных детей, это допустимый возраст для брака. То есть, перестав лицемерить, вынуждена признать, что даже для моего мира это не так уж чтобы дикость. И тогда напрашивается вопрос, почему лично я так негативно отношусь к существенной разнице в возрасте между партнерами. И, если честно, ничего, кроме клишированных ярлыков, в первопричинах не значится. Проще говоря, всю прежнюю жизнь я была уверена, что из-за разницы в возрасте и разницы в опыте, таким людям просто не может и не должно быть интересно и комфортно вместе. Но, если быть честной и отбросить в сторону свое ханжество, правда ли это? Как много людей я встречала, которые, несмотря на достаточно солидный возраст, вполне живо интересовались молодежными увлечениями?.. А как много молодых, переживших такое, что, сидя во время пьянки на кухне и слушая их тихие рассуждения, понимаешь, что этот человек многим мудрее тех седовласых бабулек из автобусов… Возраст ведь вовсе не показатель… Как давно я об этом позабыла? Как давно превратилась в ту самую бабку из автобуса, считающую, что прожитые годы непременно дали мне мудрость большую, чем у молодых? Ведь если разобраться, из нас двоих с Итачи я куда больше похожу на шебутного подростка — вспыльчива, непоследовательна, порывиста в действиях и суждениях. За собственную зашоренность вдруг стало стыдно. И, кажется, прежде чем начать глубже вникать в ситуацию с Итачи и браком, следует изменить собственное мышление. А уж потом начать принимать решения.

***

Претенциозный взгляд решительно буравил зеркало, скрупулезно изучая каждую черту. Причина такого тщательного изучения собственной внешности была банальная для любой девушки — встала утром перед зеркалом, поняла, что хочу перемен. Вообще, к собственной внешности у меня всегда было свое отношение. В том плане, что я с одной стороны никогда не стремилась к «эталонам», а с другой - всегда старалась нравиться в первую очередь себе. Во многом потому, что так было проще жить. Когда фокус внимания смещается с «как меня видят окружающие» на «нравится ли мне мое отражение без оглядки на чужое мнение», жизнь не то чтобы становится проще… Но и нервотрепка лично у меня уменьшилась на порядок. Регулярные процедуры по уходу за собой, моцион в нанесении макияжа, подбор одежды. Когда ты делаешь все это, чтобы нравиться окружающим, все эти процедуры нередко начинают вызывать тревогу и волнение. Когда ты делаешь это для себя, все вышеперечисленное поразительно легко приобретает совершенно иные нотки эмоций. В этом мире подобный интерес и внимание к собственной внешности у меня долго отсутствовал. В первое время я была ребенком и никак, кроме «миленько», саму себя не воспринимала. Потом начались все эти треволнения с никак не поддающимся обучением в академии, трагедия клана, долгое обучение у лис, в мире которых собственное отражение можно было увидеть разве что в воде. Расплывчатым, неверным, с трудом передающим даже общие черты. И вот я наконец дома, в относительно спокойной обстановке, встала с утреца пораньше и, почесывая подтянутые мышцы живота, замерла перед собственным отражением, разглядывая собственную помятую подушкой физиономию. К слову, стоило бы либо меньше пить жидкости перед сном, либо и вовсе задуматься, что что-то с выведением этой жидкости из организма у меня не так. Потому что морда опухла дай боже. Ну а если в сторону изменчивые формальности утра — переменных в уравнении моего внешнего вида и личного отношения к нему море. Для начала, по сравнению с прежним своим обликом, здесь я… Как бы это сказать? Мне всегда нравилась утонченность. Я была тонкокостной с рождения, по меркам многих моих знакомых обоих полов даже, пожалуй, излишне худощава. Мне нравились мои пропорции тела, нравилась небольшая грудь и сухие, стройные бедра. Удовлетворяло скуластое лицо, на котором особенно выделялись глаза идеальной, называемой «хищной» формы. У Аники была другая наследственность. Приземистая, фигуристая — избегать чрезмерной пышности удавалось только благодаря регулярным физическим нагрузкам. Но и так слишком бросались в глаза крутые широкие бедра и пышная грудь. Кто-то из моих соотечественников цыкнул бы и закатил глаза, но я лично уже сейчас прекрасно понимала, что после первой же беременности эта самая «троечка» начнет стремиться к пупку. И хотя те самые регулярные занятия тоже могут помочь, но тема пластической хирургии тут была не особо актуальна. Да и это круглое лицо… Глаза цвета темной лазури недовольно прищурились, обводя взглядом круглые черты лица. Широковатая челюсть, невыразительные скулы, мягкий, скругленный подбородок. Типично монголоидные черты лица, которые, на самом деле, здесь в общем-то преобладали. И все же у тех же Учих форма челюсти и подбородка была более острой, а потому все лицо казалось утонченнее. Ну да ладно. Изначальные данные было никуда не деть. Глаза, к слову, радовали — большие, с двойным веком. Чисто по европейскому стандарту, никаких «японских» глаз. Хотя, встречались, конечно, в Конохе и такие… Тем не менее, круглое лицо не устраивало. И ведь что печально — морить себя особыми диетами смысла нет — именно пропорции челюсти и подбородка создают этот эффект. Тем не менее, пара идей была. И для начала нам понадобятся клон и ножницы. Созданная теневая болванка решительно заглянула в глаза и уверенно кивнула. Желание, видение предпочтительного результата и намерение у нас было одно на двоих, но копия просто подтвердила, что сделает все в лучшем виде. Я же закрыла глаза, чтобы в них не попали волоски, и отдалась в руки клона. Первым делом ножницы уверенно и безжалостно срезали длину волос, укоротив их от длины по талию до чуть ниже лопаток. Потом проворные ручки копии принялись обеспечивать каштановым, чуть вьющимся волосам каскад, чтобы убрать несуразный объем на самой длине. Пусть эта лесенка, извиваясь, ложится в нарочитой небрежности, а не падает объемным плащом. Следом теплые руки переместились вперед, выделяя небольшую полосу на лбу. Ждать пришлось недолго — глазомер у меня работал неплохо, как и у клонов, опыт с экспериментами в подстригании самой себя тоже имелся богатый. Правда, в прошлой жизни возможности создать себе парикмахера с вложенным ему в голову желаемым образом не было, и тем не менее. Когда клон, хлопнув по плечу, развеялся, я неторопливо открыла глаза и претенциозно взглянула на отражение. Ну вот! Другое дело. Удлиненная челка-шторка, красиво обрамляющая лицо, мягко скрадывала округлость и зрительно сужала лицо. В образе появилась этакая мечтательная романтичность, позволяя наконец мысленно отпустить недовольство внешностью. Не прежние, конечно, строгие черты, но лучше однообразной невзрачности. Домашние на перемену отреагировали с разной степенью удивления. Наруто округлил глаза и задумчиво хмыкнул, Минато удостоил осторожным комплиментом о подходящей прическе, а Фудо загадочно разулыбался, наверняка восприняв перемены по-своему. — Через пару дней нас ждут в поместье Учиха, — как будто промежду прочим оповестил он, неторопливо возвращаясь к прерванной моим появлением трапезе. Новость не сказать бы, что удивила. Учитывая давний договор, характер моей встречи друзьями и дальнейшие пересуды в деревне, где на каждом углу обсуждали разлад в наших с Итачи «отношениях». Нет ничего удивительного, что родители друга решили сгладить углы как можно скорее и лично убедиться, что для волнений повода нет. Что бы там ни говорили злопыхатели об отсутствии взаимной выгоды и упавших позициях Намикадзе, как клана шиноби, мы все еще оставались богатейшей семьей не то, что страны, — мира. А сбрасывать со счетов влияние денег на политику очень глупо. В конце концов, именно на деньги производится оружие, именно на звонкие монетки закупается амуниция, провиант и лекарства во время боевых действий. Если ремесленникам, обеспечивающим военные отряды, перестанут выплачивать соизмеримо их труду, очень быстро волнения начнутся и внутри поселения. Даже в военной деревне было мало ремесленников, готовых работать за идею и питаться святым духом, отдавая все силы на победу в очередной войне. — Полагаю, стоит так же начать подготавливаться к торжеству, — тон голоса Фудо набирал странных ноток. — Я же еще вчера сказала тебе все, что думаю по этому поводу, — спокойно и невозмутимо ответила я, не глядя в сторону семьи и аккуратно накладывая себе разных вкусностей. Старик словно проверял границы моего терпения и покорности. Впрочем, ему было невдомек, что относительно этой темы, я особых трудностей не испытывала и особых скандалов закатывать не планировала. В конце концов, перед свадьбой и всеми трудностями совместного проживания и быта в целом, нам еще предстояла своеобразная помолвка — большое застолье для двух кланов. После — назначение даты свадьбы, а потом какие-то чуть ли не средневековые обряды, которые были давно не особо интересны нашему клану, но все еще числились у ревностно оберегающих традиции Учих. К слову, на три дня предстоящей свадьбы — да-да, тут традиционные гуляния постсоветского народа знатно так переплюнули местных — нам предстояло вернуться в квартал. Потому что проводить свадьбу в нашей квартирке было не с руки, а нагружать еще и этим самих Учих было как-то совсем уж неудобно. К тому же, возвращение в квартал должно было показать, что Намикадзе не сломлены. И чтобы это продемонстрировать всем и наглядно, уже в конце этой недели старые улочки нашего клана начнут тщательно переделывать с помощью целой орды строителей, садовников и прочих ландшафтных дизайнеров. И у меня уже даже есть первые зарисовки новых идей. Я планирую превратить несколько десятков гектаров земли в один сплошной парк в старокитайском стиле, с мостиками, ажурно изгибающимися деревьями, прудиками и озерцами, спрятанными в зелени домами и беседками. Можно, конечно, было позволить решать местным дизайнерам, но японский стиль, остро просматриваемый в реалиях этого мира, не устраивал меня своей строгостью. Природа отделялась от рукотворного. Здания и парковые зоны были как будто разделены. Китайские же парки, которые я помнила в своем мире, прочно переплетались с архитектурой. Так что мой выбор пал именно на китайские традиции. И чтобы как можно отличнее от строгих и даже аскетичных мотивов военной деревни. А то тошно уже — сил нет…