Жизнь - это борьба

Падение на речной песок было неприятным и крайне болезненным. Тяжелое тело мужчины рядом с шумным плеском свалилось в воду, оказавшись чуть ближе к середине реки. Я же проехала незащищенными коленями по мелкому крошеву каменного песка и рассерженно зашипела. Странное, опоясывающее оцепенение наваливалось на голову, мешая хоть сколько-нибудь мыслить и осознавать происходящее вокруг. Унмэ рядом хрипел, скреб длинными пальцами кровавую дыру на хаори и смотрел на меня удивленно расширенными светлыми глазами. Лежа на боку, бессильно опустив голову на мокрый, липкий песок, он, казалось, силился что-то выговорить и никак не мог, пуская лишь кровавые пузыри по губам. Я растерянно всматривалась в то, как моего заклятого врага покидает жизнь и понимала только одно — все, мать вашу, идет совсем не так, как я планировала провернуть… То есть, даже близко не походило на то, что должно было получиться. Унмэ вытягивает подрагивающую руку, пытаясь пальцами дотянуться до моего бедра. Мысль о том, что я могла бы спасти его, просочилась в сознание нехотя и будто лишь сильнее застопорило меня. Передо мной в эту самую минуту лежал и истекал кровью человек, погубивший очень многих из моей обширной семьи. Те мучения, что я задумывала для него, даже рядом не стояли с простой смертью от сквозной раны рядом с сердцем. Странно, что не в само сердце – Шисуи со своим опытом и глазомером мог ошибиться? Но Унмэ продолжал упорно цепляться за ускользающую нить жизни, а я все так же всматривалась в него остекленевшим взглядом, в этот момент даже не до конца понимая, что я перед собой вижу. Я осторожно переместилась ближе, провожаемая неверящим взглядом, опустила подрагивающие руки на пропитавшуюся кровью темную ткань и пустила нин-чакру. Она зашипела, вгрызаясь в поврежденную плоть. Мы сидели так долго. Я, скрупулезно залечивающая его рану на груди, и он, лежащий и задумчиво разглядывающий меня. Отпечаток боли стерся, но болезненная бледность все еще не покидала мужского лица. Впрочем, особо вдумываться в то, что видела перед собой, я не собиралась. Боялась, что окончательно потеряюсь в водовороте эмоций и чувств. Когда под моими пальцами от небольшой, но глубокой раны, остался только аккуратный шрам, солнце стояло уже высоко над головой, а эту самую голову нещадно кружило от наваливающейся слабости. — Я хотел бы спросить зачем, но не уверен, что ты и сама знаешь, — хрипло признается Унмэ, когда я отсаживаюсь в сторону, обессиленно опуская ладони на колени. — У меня на тебя свои планы. Он хохочет, глухо и хрипло, зарываясь затылком в речной песок и довольно щуря глаза, а я наконец позволяю себе утомленно откинуться спиной на редкую травку. Какого черта я творю? Ответ вертится в голове, но мне все еще трудно поверить в то, что я действительно решилась на это. Решила пойти по сложному пути, вместо того чтобы удовлетвориться малым. — Это даже забавно, — бормочет он, поднимаясь в сидячее положение с легким плеском воды в его ногах. Задирает рукав, обнажая широкое, крепкое предплечье. И спустя каких-то жалких пару мгновений я вижу, как на бледной, ровной коже сама собой появляется длинная кровавая полоса, пускающая вниз красные ручейки. И как эти самые ручейки, остановив свое движение, оборачиваются вспять, втягиваясь в порез, от которого уже спустя несколько долгих секунд не остается ничерта. — Но я искренне благодарен тебе за помощь, — по красивым губам змеится плутовская усмешка, пока янтарно-зеленые глаза изучающе рассматривают мое лицо. Что ж, возможно, Шисуи и не промазал. — К чему тогда было это представление? — устало вопрошаю я, откидывая голову на траву и вглядываясь в высокое аквамариновое небо в ажуре склоняющихся со всех сторон крон деревьев. Странно, но вопреки собственным ожиданием, я не испытывала гнева или ярости, застилающих глаза. Да, мне по-прежнему неприятна была мысль, что в эту минуту мы делим воздух. Делим его по моему собственному решению. И тем не менее. — Мне было интересно, как развернутся события, когда вы все будете уверены, что справились с большим и страшным злом, — довольно делится он, выставляя руки позади себя и расслабленно на них опираясь. — Но я даже представить себе не мог, что ты похитишь меня, чтобы спасти. Он снова довольно смеется, после чего поднимается одним плавным, слитным движением. Словно не он каких-то десять минут назад был излечен от смертельной раны. — Идем. — Куда? Я даже не шевелюсь, когда рослая фигура мужчины нависает сверху, перекрывая такой чудесный вид. — Ну. Покорять этот мир, разумеется. Бровь изгибается под немыслимым углом, выдавая всю степень моего недоумения. — Чего тебе от меня вообще надо? Ты говорил, что хотел видеть друга в моем лице, но неужели ты правда веришь, что я смогу испытывать к тебе что-то, кроме презрения и ненависти? Он усмехается, приседая на корточки. Склоняется очень близко к моему лицу, тянется ладонью к щеке, и хотя я силюсь отстраниться, делаю это слишком мягко, чтобы избежать прикосновения. — А чего от меня нужно тебе, если ничего, кроме презрения и ненависти, ты ко мне не испытываешь? — Может, я хочу собственноручно тебя удушить, медленно наблюдая, как надежда исчезает из твоих глаз? — У тебя была такая возможность, пока я медленно истекал кровью, — он поглаживает скулу большим пальцем, не сводя с моего лица немигающего, жуткого взгляда. — Я бы, конечно, не умер. Но ты-то ведь об этом не знала. Так что не убедительно. — Ты ведь наверняка изучал вопрос о том, как вернуться в свой родной мир? — выдаю я неожиданно даже для самой себя. Гордлок замирает, неторопливо и будто нехотя разрывая неуместное прикосновение. — Ты серьезно? Кивок выходит заторможенным, выданным через силу. И лжи в этом чуть меньше, чем могло бы быть при простой попытке навешать лапши на уши. — Я не искал, честно говоря. Но Раэль разбирается в магии лучше меня, и, если и есть какой-то способ прыгать меж мирами по собственному желанию, знать может только он. — Раэль? Мы замолкаем, пытливо изучая друг друга взглядами. Будто знакомясь и познавая заново. — Идем. Я познакомлю тебя с тем, кто должен был занять твое тело много лет назад, — непривычно серьезно вдруг заключает он, поднимаясь на ноги, и, не дожидаясь меня, уходит куда-то в лес. Я не стала спрашивать. Хотя вопросы, разумеется, были. Я знала зачин: Гордлок или Унмэ, или чертов ублюдок, что укокошил кучу моих родственников и неожиданно обретенного отца… В общем, Гордлок собирался призвать чью-то душу в этот мир, потому что одному ему, видите ли, скучно было пребывать здесь. Быть может, его возлюбленная или кто-то из детей. Или друг. Или родитель. Кто бы это ни был, Уруюки в свое время прервал ритуал призыва души, но не смог до конца предотвратить подселение. Так в этом теле оказалась я. Более того — именно на эту загадочную личность были мои основные планы в вопросе мести. Я не считала, что смерть, сколь бы болезненной она ни была, являлась достаточной карой для того, кто причинил столько боли. Что может быть болезненнее, чем потерять того, кого любишь всем сердцем? По собственному опыту знала — ничего. И пусть в меня плюнут все блюстители морали и нравов, я готова была на эту жертву, если это способно было обеспечить мне хоть минимальное возмездие за всю ту пережитую боль утраты. И вот он сам решил отвести меня к своей главной слабости и радости. Потому я не роптала ни на то, что ноги меня едва держат от значительно упавшего запаса чакры в организме, ни на то, что почти несколько суток мы передвигались без какой-либо передышки. Радовало, что мы не бежали сломя голову, придерживаясь весьма определенного темпа. Я ничего не спрашивала. Лишь внимательно следила за маячившей впереди спиной. Мне не было интересно, как далеко идти. Не было интересно, как он понимает куда, если перенесла я нас в весьма рандомную локацию на территории огня, вспомнив об этом месте из недавнего возвращения из мира призывов. Мы шли, с каждым мгновением очевидно приближаясь к конечной цели, и это было единственным, что занимало меня и что имело значение. И когда мы наконец пришли, я даже не сразу поверила тому, что увидела. Земля вдруг оборвалась, позволяя увидеть глубокое ущелье посреди леса. Словно в давным-давно оставленном кратере, что успел за долгие столетия зарасти деревьями. Небольшой холм посреди этого котлована, на котором высится замок. Самый настоящий замок, с величественными зданиями и высокими башнями с узкими бойницами. Тот самый замок, который представляешь себе, читая все те истории про принцесс и драконов. Такой чуждый этому миру и всему, что я в нем видела до этого… Типичный средневековый замок. — Когда вы успели? — неверяще шепчу я, во все глаза разглядывая эфемерный кусочек прежнего родного мира. Нет, я, разумеется, понимала, что Гордлок едва ли соплеменник или хотя бы из одного мира со мной, но боги, как это было похоже на исторические памятники нашей Земли. — Раэль весьма умел… Во многом, если не во всем, — с плохо скрытой гордостью поделился мужчина, так же, как и я, разглядывая очаровательные виды, открывшиеся с нашего места. — Как только он начал возвращать себе былую силу, то первым делом пожелал вернуть хотя бы малый кусок нашего былого имущества. К моменту, когда мы вступили под широкую арку главных ворот, на улице уже смеркалось и ноги мои немилосердно ныли от долгой непрерывной ходьбы, а желудок скручивало спазмами от голода. Впрочем, все это быстро отошло на второй план, когда с верхних ступеней высокого, широкого каменного крыльца к нам ступил вниз высокий худощавый юноша. Издалека сразу бросались в глаза пепельно-белые волосы, вьющимися змеями ложащиеся на плечи и грудь, да темные цвета самого обычного мужского кимоно. Но вот чем ближе подходил незнакомец, тем отчетливее становились мелкие детали и черты. Узкое, скуластое лицо с нездорово белой, почти белой кожей. В цвет волосам белые, тонкие брови. Аккуратный нос, широкие губы и пронзительно синие глаза. Очень знакомые глаза, если честно. — Ты наконец изволил явиться, — ломкий юношеский голос звучал нахально и недовольно, как если бы идущий чуть впереди меня мужчина был повинен во всех бедах мира. А то и нескольких миров. — Это она? Спесивое выражение лица стало еще паскуднее, когда тонкие брови на гладком лице презрительно изогнулись при одном взгляде в мою сторону. Пухлые широкие губы изогнулись в недовольстве, и мне стоило усилий не скривиться в ответ. Спокойнее, Аня. Наберись терпения. Как там говорилось? Терпеливые выигрывают войны? Или осады? Что-то я не помню наверняка, но суть ясна и весьма правдоподобно-убедительна. Но вот когда высокий тощий парниша уверенной походкой приблизился и, подцепив мой подбородок двумя пальцами, претенциозно начал вертеть мое лицо в разные стороны, я едва не вскипела праведным гневом. — Серьезно? Она? — еще раз переспросил он, лишь крепче сжав подбородок, стоило мне попытаться махнуть головой в попытке вырваться. Пришлось решительно и резко отступать назад, чтобы избежать неприятного, отнюдь не бережного прикосновения. — Расслабься, душа моя, эта девочка намного интереснее, чем может показаться на первый взгляд, — с довольной, покровительственной даже улыбкой пообещал Унмэ, обходя нас и решительно направляясь в сторону входа. — Мне не нравится ее цвет волос, — выдохнул этот чудик едва ли не мне в лицо, разговаривая при этом так, словно меня здесь и нет. — Слишком скучно. — Ты всегда можешь это изменить, — не оборачиваясь бросил уходящий все выше по ступеням Гордлок, явно не собираясь спасать меня от незадавшегося знакомства. — Меня зовут Аника, и решение о моей внешности принадлежит мне, — сцепив зубы, выцедила я, не отводя взгляда от мальчишечьих глаз. Ему на вид было лет пятнадцать, но при этом он был поразительно высок. Метра под два, пожалуй. И весь какой-то угловато-бледный, похожий чем-то на альбиноса-паука. Этакий снежный тарантул. Ненавижу пауков. — Тебя зовут Анна, — закатывает глаза этот персонаж, так, словно я сказала сущую глупость только что. — И раз уж ты подарок к моему возрождению, не тебе решать, как ты будешь выглядеть. — В самом деле? — все с той же враждебностью уточняю, продолжая попытки победить в гляделках. Нет, мы определенно не поладим. Щелчок чужих пальцев заставляет напрячься, но первое время кажется, будто бы зря. Не происходит ничего. И лишь спустя томительные пару минут, когда стервозное неприятие на чужом лице сменяется самодовольной усмешкой, я понимаю, что что-то изменилось. Темные прядки челки, свисающей по бокам лица, сделались вдруг поразительно красными, какими обычно не бывают в природе. По крайней мере в моем мире без помощи краски для таких оттенков шансов не было. — Так лучше, — с мрачным удовлетворением заключает он, отшагивая назад и с ног до головы оглядывая мою фигуру. — Тело пока оставим без изменений. Представить лишь один символ, и все это в мгновение ока закончится. Только вот второго необходимого лица рядом все еще нет. Да и прежде чем бросаться в атаку, стоит для начала хотя бы попытаться выяснить возможности нового знакомого. — Меня зовут Раэль, и я гранд-мастер магических искусств, — с поразительным чувством собственной важности провозглашает он, вскидывая подбородок в очевидно надменном жесте. Очень хотелось его послать. — Понятненько, — выдавила вместо типичных и предусмотренных этикетом «приятно познакомиться», потому что приятно не было. — Идем. Я устрою тебя. Странно было, что в таком огромном замке вместо прислуги помогать мне обустроиться будет тот, кто, если верить россказням другого урода, создал это великолепие. В широких темных коридорах я очень быстро поняла, почему устраивать меня вызвался этот человек, если его можно считать человеком. Нет, прислуга тут была. И если бы я обладала чуть меньшей выдержкой и не обратила бы внимания, что Раэль реагирует на них спокойно, непременно занервничала бы. Хотя, занервничать я все же занервничала. Их было много. Они все что-то делали. Таскали какие-то вещи, инвентарь, я видела, как парочка из них скрупулезно вычищала каменный пол в коридорах. Умертвия. Высохшие, с серой, обтянувшей скелет и сухожилия кожей. Без каких-либо половых признаков или намеков на внешность при жизни. Просто серые полузомби-полускелеты, неторопливо занимающиеся своими делами. И даже не обращающие на нас какого-либо внимания. Странным было только то, что от них ничем не пахло — это стало понятно, когда одна из таких тварей неторопливо проплыла мимо в паре шагов, обдав порывом холодного воздуха. Жуть, накатившая на меня в деревне призраке, обуяла с такой силой, что, вероятно, если бы в этот момент мне нужно было выдавить из себя хоть слово — голос бы меня непременно подвел. — Не обращай на них внимания, — спокойно и даже буднично советует блондин, заворачивая в очередной просторный коридор, в котором хотя бы есть окна. — Они безобидны, если быть в дружбе со мной и Гордлоком. — Если поссорюсь, ты сообщишь им всем, что я персона нон грата? — Им достаточно будет одной моей мысли, — высокомерно заявил Раэль, останавливаясь возле одной из дверей. — Это твоя комната. Отдохни и приведи себя хотя бы в относительный порядок. Я вернусь за тобой, когда мы освободимся. И постарайся не шастать тут без особой нужды. На последних словах он вновь презрительно кривится, вынуждая меня поморщиться в ответ. Я дожидаюсь, пока светловолосая высокая фигура скроется за углом, провожая его тяжелым взглядом. И только когда из-за того же угла медленно выплывает очередная фигура мертвеца, я судорожно залетаю в комнату, закрывая за собою двери. Кто бы мог подумать, что в этом мире, в котором уже приходилось марать руки и терять близких, меня настолько серьезно может покоробить наличие оживших мертвецов поблизости. Интересно, он пользуется эдо-тенсей, или это какой-то аналог? Комната была огромной. Выполненной в нежно-песочных цветах, но несмотря на все это, света в ней было мало. Очень скоро стало понятно, что виной тому странные деревянные панели на окнах, с трудом открытые мной, несмотря на применение чакры для усиления рывка. Впрочем, последнее было излишним — я едва не вырвала одну из створок с петель. Тут же был весьма типичный для таких замков туалетный столик с зеркалом, одиноко застывший в углу рядом с окном. По другую сторону от окна, чуть ближе к середине комнаты, стояла огромная постель с тяжелым, цвета жженого сахара, балдахином. Застеленный каким-то кремовым атласным покрывалом с мелкой вышивкой золотых цветов. Банкетка, стоящая в ногах постели. Камин в стене напротив и стоящая напротив мягкая тахта с затейливо изогнутой головной спинкой и в тон ей небольшой подушечкой. Неприметная панель, за которой пряталась большая железная ванна на изогнутых чугунных ножках и местный аналог унитаза — дырка в полу, с затейливо свисающей с потолка цепочкой с пушистой кисточкой на конце. Весь этот антураж так отчетливо отдавал типичным средневековьем, что хотелось рассмеяться от растерянности и абсурдности. Но, помимо недоумения, граничащего с истерикой, вот-вот грозящей подкрасться со спины, была еще усталость. И голод. И чувство грязного тела, проведшего в дороге не один изнурительный день. Я торопливо юркнула за резную панель, ведущую в уборную и осторожно изучила вентиля и кран, силясь разобраться. Крутанула один из них, следя, как стремительно полилась чистая, на удивление горячая вода в глубокую лохань. И не давая себе времени на размышления, принялась скидывать одежду и попутно изучать стены на наличие полок с рыльно-мыльными принадлежностями. Когда распаренная и вконец сомлевшая, я, завернувшись в широкий отрез белой ткани вместо полотенца, шагнула обратно в комнату, то с трудом подавила дрожь омерзения. Потому что прямо посреди комнаты, рядом с незамеченным прежде столиком сервированным на ужин, стояло очередное умертвие. Сцепив руки на животе, оно едва заметно раскачивалось на ногах и не мигая глядело перед собой белесыми, мертвыми глазами, совсем лишенными живого блеска. А уж когда оно заметило меня и повернуло голову в мою сторону, я и вовсе непроизвольно шагнула назад. — Ы-ы-ы, — низко и заунывно протянуло создание, все так же неподвижно таращась в мою сторону. Рука судорожно стиснулась на дереве панели, грозясь вот-вот сломать ногти на собственных руках. — Ы-ы-ы, — снова затянуло оно, с какой-то новой, как будто вдумчивой интонацией. Возможно, решила я, оно пыталось со мной заговорить. Только вот о чем — оставалось лишь гадать. Ломанный жест рукой в сторону накрытого блюда с парящим куском мяса и разбросанной по тарелке зеленью немного прояснил ситуацию. Тварь отступила на шаг, словно шарнирная кукла, побуравил меня взглядом жутких глаз и очень-очень медленно развернулся к двери, чтобы также неуклюже поковылять прочь без лишних попыток объясниться. Стоит ли говорить, что к блюду, принесенному мертвяком, я так и не притронулась. Хотя, пахло изумительно. Я лишь тяжело вздохнула и накрыла тарелку с еще горячим мясом клошем. Вместо трапезы решительно шагнула к зеркалу, чтобы изучить то, что со мной нахимичил этот урод. Да, в ванной я убедилась в том, что прежде каштановая грива, на солнце отливавшая то золотом, то пеплом, бесповоротно сделалась карминово-красной. Почему бесповоротно? Любой оттеночный шампунь, особенно свежеокрашенный красителями, оставляет в воде и уж тем более на белых полотенцах красные разводы. Мои волосы не пачкались. Нет, разумеется, была надежда, что со временем, когда волосы начнут отрастать, они будут отрастать родным цветом, но это не меняло моего разочарования. Не то чтобы цвет был плохим, просто я не любила принуждение… Лицо, слава всем богам и иже с ними, было прежним. Разве что малость осунувшимся и побледневшим от усталости, но тем, которое формировалось у этого тела изначально. Убедившись в относительной сохранности полюбившихся черт, я так же стремительно подступила к двустворчатым дверям, ведущим в комнату, осторожно толкнула створку, понимая, что та, как я и запомнила, открывалась вовнутрь. И, стянув с себя полотно ткани, скрутила из нее жгут, прочно перекручивая меж ручками. Не хотелось бы, пока я сплю, оставаться с буквально открытыми дверями. Ткань, конечно, вряд ли остановит того же Раэля, щелчком пальцев перекрасившего мне шевелюру, но тешить себя хотя бы минимальной, буквально мизерной безопасностью было все же чуть спокойнее, чем не иметь и этой возможности.