10.
— Что такое, Куинни? — Тина, ты была права. Я что-то слышала. — «Что-то»? — Ну, он подумал «Рождество завтра», когда ты его поздравляла. И ещё… что-то такое про булочки… довольно громко… неважно, но мысль была осознанная. Ах да — когда подавал мне сумочку, то рассердился, что в таком виде перед нами. Ему явно не нравится его нынешнее состояние. — Да кому бы понравилось… Ты уверена? — Абсолютно. Хотя, признаюсь, слышу его не так отчётливо, как остальных. Словно разговор за стеной. Но, Тина, это правда! — Я верю. — Я знаю, что ты веришь. Спасибо, Тина! Бедный, бедный мистер Грейвз… ты говоришь, Криденс с ним разговаривал? — Я это подумала. Но да. Криденс мне сказал, что разговаривает с ним. Сначала, представь себе, я решила, что он выдумывает… — А вдруг нет? — Вот и я думаю: вдруг нет? Вдруг это и правда не сумасшествие, а заклятие? — Настолько сильное… — Настолько редкое… — Что мы его не знаем… — И никто здесь его не знает. — Ну, кроме того, кто его наложил. Да, я согласна с тобой! Вот только как добиться от Гриндевальда отмены?.. Пауза. — Да, про архивы тоже идея неплохая. Завтра же начнём. Почему это ты считаешь, что нам никто не поверит? Ну да, да, понимаю… — Куинни, давай всё-таки разговаривать вслух, как учила мама. — Просто так быстрее. Правильно, напиши Ньюту. Это вполне может быть магия Старого Света…11.
Под конец дня ко мне всё-таки заглянул Говард, буквально на пару минут. Не сказал ни слова, но, заговорщически подмигнув, оставил контрабандный пузырёк с одним из своих чудесных «катализаторов». Глория Аллилуйя! Я от души пожелал ему и его супруге счастливого Рождества. Говард приподнял шляпу, быстро улыбнулся и был таков. Хоть у кого-то жизнь складывается. Криденс с утра как в воду канул, и перспектива провести вечер в компании веселящей воды, подправленной «катализатором», показалась мне не самой плохой. Больше месяца — витаминные напитки, имбирный лимонад и молоко. Мужчина имеет право встретить Рождество хорошим тостом за младенца Иисуса. В конце концов, это был великий маг. Я раздобыл добрую бутыль исходного сырья и, осторожно отмерив дозу, добавил несколько капель волшебной субстанции. Всё-таки, Говард — гениальный зельевар. Всегда это говорил и буду. Вот оно блаженство — густая, немного жгучая жидкость прокатывается по языку. Словно пьёшь дымящийся янтарь. «Катализатор» оказался, по-видимому, со слегка изменённым составом, потому что ударил в голову гораздо быстрее, чем я ожидал. Пожалуй, одного глотка уже и хватит… ну ладно, ещё одного… В одиннадцать в комнату заглядывает сестра Призм. Она качает головой, увидев разметавшегося по кровати Персиваля, заботливо подтыкает одеяло и ласково треплет его по щеке. Откатившуюся под кровать бутылку она не замечает.12.
Дежа вю. Я просыпаюсь в полной темноте. Такое чувство, будто кто-то только что громко позвал меня по имени. Ощущение присутствия. Тень чернее ночи кидается в угол, растворяясь в нём. «Криденс, это ты?» Тишина. «Это ты?» Глаза постепенно привыкают, я различаю тёмный силуэт стоящей рядом фигуры. Силуэт становиться всё более… видимым, начинает словно бы немного светиться, тем тусклым светом, какой даёт гнилушка… «Это ты?» — Это я, Персиваль. Может быть, я сплю? Тихий голос, ужасно похожий на… …я хочу двинуться и понимаю, что не могу пошевелиться. Как часто эти ощущения преследовали меня в кошмарах: сонный паралич, кажется так. Чёртов «катализатор». Но… но ведь я могу говорить… могу я? «Ублюдок». — Зови меня Геллерт, Перси. «Чушь. Ты в тюрьме. Я сплю». — Самовнушение — занятная штука. Но нет. Как видишь, я не в тюрьме. «Какого чёрта…» — Ну, ну, зачем же чертыхаться. Сегодня всё-таки Рождество. Люмос. Свет становится немного ярче, и я снова вижу перед собой эти сумасшедшие глаза. На какое-то мгновение мне кажется, что я опять в подземелье. Я уже готовлюсь принять очередную порцию Круцио, но наваждение проходит. И я в пижаме. «Но как…» — Проще простого. Всегда найдутся готовые помочь. У вас в МАКУСА есть очень, очень испорченные люди. Вообще, Перси, я сильно разочарован. Америка, Демократия, Справедливость… весь этот бред дырявого котла не стоит. Я достаточно долго пробыл в твоей шкуре, — он проводит рукой по моей скуле, — чтобы понять: вы такие же, как и ваши… коллеги в Старом Свете, эти старые выжившие и ума маразматики, паразитирующие на высоких устоях Магии… Везде одно и то же. Громкие слова и никаких действий… нет, не перебивай меня, — он мягко зажимает мне рот, —…видишь ли, Перси, ваш Конгресс — это гниль, коррупция, разложение… вы барахтаетесь в грязи, как черви, вы пресмыкаетесь перед маглами, вы не можете позволить себе встать в полный рост и сказать: ВОТ ОН Я! Голос словно бы отдаётся эхом от стен. Его глаза вспыхивают зелёным светом. — Вот он я, — повторяет Гриндевальд уже тише и, наконец, склонившись к самому моему уху, шепчет едва слышно: — Вот он я… Я чувствую его горячее дыхание. Я не могу отодвинуться, когда его губы скользят от уха к скуле, язык оставляет влажную дорожку, которую холодит ночной воздух. Но я могу говорить. «И до этого ты додумался, сидя в камере? Ты ничего не понимаешь в нашем устро…» Он не даёт мне закончить фразу. Рука взметается, словно тяжёлая лапа, я чувствую сильную боль в скуле, голова отзывается медным гулом, по щеке начинаю сбегать струйки тёплой крови. Затем я слышу смех. Он смеётся, и смеётся не злорадно, а весело, как будто я сказал удачную шутку. — Перси, Перси… вот за это я тебя и выбрал. Он наклоняется и начинает слизывать кровь. Как зверь. Я вспоминаю, что Криденс упомянул пантеру. «Ты. Меня. Выбрал?» Мне всё сложнее говорить. Его губы повсюду. Похоже, он сильно возбуждён. — Конечно. Мне нравятся такие, как ты. Сильные, независимые… хотя, конечно, ты и сдал в этом доме для… сумасшедших… «Что, хочешь меня в свою команду психов?» Он замирает. Снова зелёная вспышка в глазах, а затем на меня обрушивается целый град ударов. Тактика, знакомая ещё по нашей первой встрече в ноябре. Он бьёт меня по лицу. Он срывает с меня пижамную рубашку, царапает плечи и кусает грудь. Всё это мы уже проходили. И я… я ничего не могу поделать со своей реакцией на его слова. А он, похоже, только того и ждёт. Мы снова и снова провоцируем друг друга. Пауза. Отдышаться. Свет снова погас. Я чувствую, как Гриндевальд подаётся назад. Не могу сказать, откуда это ощущение, но мне кажется, что он отлично видит в темноте. Пантера. — Ну зачем ты так, Перси… Его голос звучит почти ласково. Что-то звякает. Шуршит одежда. — Зачем ты меня обижаешь… Он рывком стаскивает мои пижамные штаны. Кровать прогибается под чужим весом. — Зачем ты называешь меня «психом»… Руки на моих бёдрах. — …когда сам прекрасно знаешь… Гриндевальд приподнимает меня, и… — …сам прекрасно знаешь, кто из нас сумасшедший… Я стискиваю зубы, чтобы не застонать. Он начинает раскачиваться. — …и что этот сумасшедший — вовсе не я… «Некрофил…» Он снова зажимает мне рот, но я кусаю ладонь. — Делай это, Перси, — шепчет он, — мне нравится… давай же… Великий Мерлин… Господи Боже… кто-нибудь… — Успокойся… но это пройдёт, пройдёт… и ты станешь… моим… мне… нужны… такие… Я собираю всю свою волю в кулак. «Скажи… ты… всегда… так… вербуешь?..» — Как, Персиваль? Скажи мне, как? «Через задницу…» Его руки смыкаются у меня на горле и начинают сдавливать. Я отчаянно пытаюсь вздохнуть — но не могу — перед глазами вспыхивают огненные круги — боже, это крутейший оргазм, который у меня был… И всё вновь смыкается чернотой. Геллерт поднимается с кровати. Ленивым взмахом бузинной палочки приводит простыни в надлежащий вид. Неторопливо одевается. Склоняется над Персивалем и начинает колдовать над ранами. Ему нравится, когда Персиваль в крови. Нравится ломать его. Но пока что не нужно, чтобы кто-то ещё знал. Пусть спит. В последний раз проведя большим пальцем по губам экс-аврора, он покидает комнату. На пике оргазма у него было видение. И это видение необходимо проверить — как можно скорее. Примерно через четверть часа, убедившись, что мужчина не намерен возвращаться, Криденс тоже уходит, так же, как и пришёл: тенью.