16.
Конечно, потом мне стало лучше. Физически лучше. О том, что происходило и продолжает происходить у меня на душе я не могу выразиться… однозначно. Я не видел Криденса со вчерашнего утра и понимаю, что ужасно, ненормально соскучился. Я всё-таки решил догулять до зимнего сада и посидеть там. Даже если не будет Криденса, зелёные тропические листья для меня сейчас лучше, чем все эти тошнотворные гирлянды и фальшивый снег… но прежде — эксперимент. Я иду к дежурным. Беру лист бумаги и перо. Начинаю рисовать. Прямо здесь, под недоумённые взгляды. Схематичный Криденс вполне меня удовлетворяет — утрированно изогнутая спина, тонкие ручки и ножки, и эта его характерная стрижка. Я бесцеремонно пихаю рисунок под нос Призм. Та сначала непонимающе смотрит, а затем охает и всплёскивает руками. — Батюшки, вылитый малыш Криденс! Как это Вы хорошо нарисовали, Персиваль! РАБОТАЕТ. Я продолжаю с упорством тыкать рисунком, выражая этим нетерпение. Ещё двое дежурных подходят поближе. Кто-то предполагает: — Может быть, он ищет Криденса? ВОИСТИНУ, РАБОТАЕТ. — Криденс с утра, с разрешения доктора Холидэй, ушел вместе с мисс Гольдштейн и… мисс Гольдштейн. Но он скоро вернётся, Персиваль, Вы не волнуйтесь. «Я не волнуюсь, — отвечаю я, — счастливого Рождества». Эксперимент удался.17.
Там мы и встречаемся наконец — в зимнем саду. Украшатели, конечно, добрались и сюда. Глянцевые листья словно присыпаны блёстками, вместо снега сверху падают крошечные звёздочки. Но в остальном — вполне прилично. Прождал я минут 40-45, не больше. Пальмовые лапы всколыхнулись, и моему взору явился Криденс. Явно только-только вернулся, на щеках даже подобие румянца, это с холода. «Привет, Криденс. С Рождеством». — С Рождеством, мистер Грейвз. Мне кажется, или сегодня он меня разглядывает с каким-то особым интересом? «Персиваль. Зови меня Персиваль. Надоело официально. И вообще, все здесь зовут меня так». — Хорошо, мистер Грейвз. «Персиваль,» — поправляю я его и внезапно ощущаю невыразимую усталость. — Персиваль, — послушно повторяет Криденс, но у меня такое чувство, будто он едва ли понимает, что говорит. Некоторая заминка. Неловкость? Он как будто хочет что-то сказать. С ним не разберёшь. «Криденс… эээммм… прости меня за вчерашнее. Я не хотел тебя обидеть». — Вы меня не обидели. Чёрти что. Мне вспоминается отработка ударов в американском квиддиче. Отбей бладжер. Это то, чем мы сейчас занимаемся — отбиваем бладжеры. Ещё пара ударов, и всё закончится… ничем. А, собственно, чего я жду?.. ‘Персиваль, я так хочу с Вами…’, нет, не так. ‘Персиваль, я так хочу с тобой поговорить. Расскажи мне что-нибудь, Персиваль. Расскажи о том, как ты дрался один на один с жрецами Дагона в чёрно-белых мантиях. Расскажи, как отрубил одним заклятием дюжину щупалец Гидры. Расскажи, как молодые ведьмочки вешались тебе на шею, когда ты проходил, холодный и неприступный, мимо, и как леди-вамп целовали тебя в губы…’ Целовали, да. Грейвз. Персиваль Грейвз. Очень крутой аврор… — Персиваль. «А? Что?» Кажется, меня куда-то вынесло. А Криденс подошёл уже совсем близко. — Персиваль, помните, Вы обещали научить меня Патронусу? «Да, конечно, помню, но ведь…» Он улыбается. И достаёт волшебную палочку. — Тина и Куинни подарили мне. На Рождество. Мы утром ходили выбирать. Вернее, чтобы палочка меня выбрала. И вот. Лёгким, изящным жестом, рассыпая золотистые искры, он пишет что-то в воздухе и тут же стирает надпись новым взмахом. Красиво. Ладно, Персиваль. Хватит распускать нюни. Научи его. «Для вызова Патронуса тебе потребуется воспоминание. Но не любое, а самое светлое, самое хорошее, самое доброе…» — начинаю объяснять я. Есть ли у Криденса счастливые воспоминания? Ну, по крайней мере, подаренная палочка и сёстры Гольдштейн. Может быть, всё и получится.18.
Не получается. Выходит только какая-то полудохлая серебристая струйка, как у подтекающего крана. Я пытаюсь взбодрить своего ученика. «Ничего страшного, Патронус — это вообще сложно, не всякий, кто учился магии даже много лет, способен его вызвать… Можем пока отложить…» — Я не хочу откладывать, Персиваль. Мне очень нужен Патронус. Вот как. Хотя, конечно, прожить столько лет с Обскуром… поневоле захочется чего-то совсем другого. Как он это произнёс — ‘Персиваль’ — с нажимом произнёс. И ‘очень нужен’. Упрямый. Мы продолжаем практиковаться. Ещё несколько неудачных попыток. Я замечаю, как он стискивает зубы, как глаза словно бы обращаются вовнутрь — Криденс ищет хоть крошечный светлый лучик. Иногда неуверенная улыбка появляется на лице юноши — вот оно, может быть, сработает сейчас… Взмахнув палочкой в последний раз и выжав из неё лишь полупрозрачное облачко, Криденс в отчаянии оглядывается на меня. «Криденс, сконцентрируйся. Смотри в самую суть. В самый центр счастья…» — Я пытаюсь! Но у меня так мало, так мало… Его голос срывается. Он закрывает лицо руками. «Криденс…» Я встаю и обнимаю мальчишку за плечи. Голова послушно утыкается в плечо. Криденс подрагивает. Плачет? Я начинаю немного раскачиваться, словно убаюкивая. Он не ребёнок. Но ведь он никогда не знал, что такое родительская любовь. Эта стерва била его. Била его. Я непроизвольно стискиваю объятия, крепче прижимаю Криденса к себе. Думаю, его вообще… не любили. Его и сейчас немногие любят, немногие могут понять. А ты можешь его понять, да, Персиваль? Посмотри на себя… посмотри на вас — двое фриков, старый аутист и… странный юноша, пытающийся выкарабкаться из бездны, куда его бросил Обскур… мальчишка… с нулевым уровнем счастья в жизни… Так мы стоим, а сверху кружатся звёздочки. Рождественская идиллия. Как-то лениво в голове проплывает мысль, что Патронус иногда тренируют на боггартах… но какие тут боггарты, к чертям, парень и в спокойной обстановке ничего сделать не может… по крайней мере, пока. Кажется, затих. Я отстраняюсь, чтобы взглянуть в лицо своего протеже. Мы одного роста. Вернее, Криденс, если бы разогнулся, скорее всего, оказался бы даже немного выше меня. Совсем немного. Но я предпочитаю этого не замечать. Я старше, сильнее и мудрее. А, стало быть, и выше именно я. Лицо мокрое, в красных пятнах — значит, действительно плакал. Я ободряюще улыбаюсь и хочу уже снова вернуться к практике утешительных объятий, когда вдруг слышу голос Криденса: — Персиваль… а как Вы сегодня спали ночью? Это называется ‘выбить из колеи’. «Как спал? Криденс… почему такой вопрос? Хорошо спал, нормально…» — Ясно. Теперь он всматривается мне в лицо. Не верит? Почему? «Ну ладно… Плохо спал. Кошмары всю ночь мучили. А с утра ещё и похмелье». — Вы что, пили вино? А я думал в больнице нельзя… «Эээ… ну, это было не вино. Изначально. Изначально это была веселящая вода…» Его глаза расширяются. — И Вы сделали из неё вино? Как Иисус? «Криденс, я же маг… ну, не совсем так. Мне друг занёс одну штуку. Если её добавить в некое исходное сырьё, получится… ну, что-то вроде вина. Зависит от исходника... и, кстати, Иисус тоже этим пользовался… наверное…» Идиллия кончилась. Мы опять отбиваем бладжеры. Мне неловко держать Криденса в объятиях дольше, и я хочу отстраниться. А вот Криденс, похоже, не хочет. — Персиваль… зачем Вы пили… не надо пить, Персиваль. Моя очередь истерить. «А что, чёрт возьми, мне ещё было делать?! У по самое горло сыт этим детским садом, а вчера даже тебя не было, чтобы… поговорить хотя бы…» Я пытаюсь убрать руки, но Криденс перехватывает их. — Персиваль, обнимите меня снова. Мне это… очень нужно сейчас. Мне это тоже нужно, Криденс, мне это тоже нужно… — И… пожалуйста, не пейте больше. Иначе демоны обретут над Вами власть… Голос звучит глухо, он опять утыкается мне в плечо. «Криденс?» — Ммм? «Если эти… демоны ко мне ещё хоть раз заявятся, я им… выбью челюсть. Обещаю». И тут Криденс целует меня снова.