Слова немы, мой мальчик

Три месяца в Германии пролетели незаметно. Сержик, вынужденный полагаться только на себя, выяснил, что вполне даже самостоятельный, по крайней мере, яйца варить научился и пусть даже так и не смог пересилить себя и первым начинать разговоры, но когда к нему обращались, реагировал достаточно пристойно. Германия была исключительно хороша в том плане, что в ней практически повсеместно стремились к автоматизации и обезличиванию, что спасало Сержика от уймы случаев вынужденного общения со служащими. Люди же тосковали по простому человеческому общению, и поэтому любая продавщица в булочной могла проболтать ни о чем с посетителем двадцать минут, особенно с таким благодарным слушателем, как он. Однажды он, не приходя в сознание, оказался на пикнике в доме престарелых, где оказался заговорен до полусмерти благочестивыми бабульками с умилительными белыми кудряшками и в до хруста выглаженных брюках, каждая из которых, казалось, была знакома в свое время, когда трава была зеленее, вода мокрее, а юбки мялись быстрее, с офицером Советской Армии – и ах, каким офицером! – и знала несколько фраз по-русски, которые считала своим долгом освежить на Сержике. Он сначала смущался, потом начал помогать им вспоминать фразы, а потом ел тюрингские колбаски, зажаренные на гриле, и подмурлыкивал песням, которые бабульки с огромным удовольствием горланили под аккордеон. Даже «Катюшу» вспомнили, к Сержикову стыду они добрались до третьего куплета, Сержик захлебнулся уже на первом. На волне сентиментальной эйфории Сержик зарулил в парикмахерскую. На его голову, в ней были свободные кресла, и Сержик, объяснив, что бы он хотел заиметь на голове, смиренно закрыл глаза, не желая терзаться сомнениями. Парикмахерша, даром что молоденькая, оказалась очень даже способной, отчекрыжила Сержиковы соломоподобные патлы и малость укоротила пряди по бокам лица. Сержик попытался убрать их за уши, но не совсем успешно, помотал головой, чтобы посмотреть, как они укладываются, склонил голову набок и решил, что этот новый цвет ему нравится. Барышня-парикмахерша очень ловко подобрала его под цвет отросших корней, и Сержик с любопытством рассматривал почти незнакомого русоволосого парня в зеркале. Из невероятных глубин сознания всплыла фраза: «А я ничего, даже хорошенькая», и Сержик ехидно ухмыльнулся. Барышня, которая его обрабатывала, рассчитывала его слишком неторопливо, выпытывая, что он делает, не скучает ли, не нужна ли ему дружеская поддержка и прочее. Сержик склонил голову и убедился, что челка, даже такая куцая, как сейчас, его лицо все-таки скрывает, и обреченно свел глаза к переносице. Что-то ему это очень не нравилось. Наконец, получив долгожданный расчет, Сержик легконогим оленем понесся подальше оттуда, давая себе зарок никогда больше не отдавать себя в руки парикмахерше моложе сорока. Потом был выходной в Берлине, проведенный в зоопарке. Сержик добросовестно оттягался по нему два дня, покормил всех животных, которых можно было кормить, погладил всех, кого можно было погладить, два часа отстоял у павильона с волками и в полупустом вагоне поезда на Дрезден думал, хотел бы он заниматься биологией. Зоологией? Ветеринарией? В вагоне не было ни одного пассажира с собакой, которая могла бы убедить его в своей исключительности и переманить на свою сторону. По пути к квартире Сержик отлично понимал, что не хочет заниматься ничем таким. Нет, животные ему по-прежнему нравились, они были здоровскими и такими чуткими, но заниматься всю жизнь только ими он не хотел и понимал это теперь со всей ясностью. Конечно, Лялька и Пушок – самые лучшие, самые замечательные, но это были его собаки, Пушок, по крайней мере, поправил себя Сержик. Но возиться всю жизнь и постоянно с собаками, кошками и прочими животинами – нет, это было явно не то удовольствие, на каждодневность которого Сержик согласился бы в дологосрочной перспективе. Возникал вопрос, который уже терзал его который год: что дальше? Сержик был почти уверен, что выбери он что-нибудь благопристойное, что-то, что потянул бы, мама с готовностью выкладывала бы энную сумму на его обучение – результаты ЕГЭ что-то бесплатное, увы, обеспечили бы, только если бы он остался единственным абитуриентом в Москве. По здравом размышлении Сержик решил, что можно было бы и дальше совмещать модельство и учебу, только похудеть надо, он в Германии, сам не понимая, как, набрал двенадцать кило. Майки трещали по швам, джинсы хоть и были мешковатыми, но тоже подозрительно натягивались на талии и ягодицах. Хорошо хоть это не жир был, а очень даже нормальное подтянутое тело – бег спасал. Но и в образе «субтильный блондинчик» Сержик уже был неубедительным. Или имидж как-то сменить? Сержик посмотрел на свое пока еще невнятное отражение в окне вагона; небо темнело, но медленно, отражение было плохо различимым и слишком блеклым, снова переться в туалет только ради своего отражения в зеркале не хотелось; придется ждать дома, чтобы еще раз обдумать вопрос со сменой имиджа. Сержик подумал и потянулся за плеером. Время есть, можно чего-нибудь классического послушать. У него давно висела непрослушанная «Дама с собачкой». Почему бы нет? С вокзала Сержик плелся домой исключительно медленно, находясь под слишком сильным впечатлением от печального хрустального языка, незамысловатой истории и бесхребетности героев, и совершенно забыл посмотреть на себя в витринах, чтобы хотя бы как-то оценить себя со стороны. Да и имело ли это значение? Можно к Инессе Игоревне подкатиться, ресницами похлопать, поулыбаться, бельгийского шоколада подсунуть, может, тетка эта и присоветует чего толкового. А вот то, что Гуров только и смог, что себе лапшу на уши вешать – это грустно. В конце сентября Сержик сдал экзамен по немецкому в своей школе и ходил на разные коммуникативные семинары в ожидании сертификата. Чем его «институт благородных девиц» был хорош, так это тем, что руководство не ленилось приглашать разных профессоров из Дрезденского технического университета. Некоторые были слишком американизированными, даже зубы неестественно белыми, некоторые слишком академичными, вызывая в памяти бородки клином, львиные шевелюры, пенсне и накрахмаленные воротнички. Некоторые оказывались очень интересными, и Сержик внимательно их слушал, старательно следовал инструкциям и пробовал себя в публичных выступлениях, прячась, как советовала Анастасия, за маской экстровертированного юноши, который рад поулыбаться и потрепаться. Получалось неплохо. Бианка, присутствовавшая на одном таком семинаре в качестве ассистентки профессора, потом радостно сказала Сержику, клещами вцепившись в его предплечье, что он здорово прогрессировал и больше не производит впечатление закомплексованного зубрилки. Сержик вежливо улыбнулся и скрипнул про себя зубами. Вот что за дурацкая привычка у этих немцев, по всякому поводу жать руки? Бианка лепетала что-то еще, Сержик вслушался и заинтересовался: профессор читает по смежной теме лекции, можно сходить послушать, тем более у него еще две недели визы, неделя до получения сертификата и дней десять до самолета домой, и почти нечем заняться. Может, будет интересно. Сержик осматривался в лекционном зале в ожидании начала лекции. Интересно тут все-таки. Светло. Шумно. Народ еще такой... разношерстный. Орут все, такое ощущение, что все настроены на то, чтобы высказать свое мнение, а не услышать чужое. Или так и надо – коммуникативная культура такая? Профессор как раз вещал о коммуникативной лингвистике, речевых тактиках, заскользил в философию языка, но удержался на логике, и Сержик загрустил. Он умный, конечно, но Сержику тут делать нечего. Студенты выкрикивали ответы с места, высказывали свое мнение слишком энергично, хотя самостоятельно сформированным это мнение можно было назвать весьма условно. Профессор, вежливо улыбаясь, снисходительно принимал любой бред, высказываемый студентами, поощрял само участие в дискуссии и честно отрабатывал свой гонорар, не более, ведя дискуссию на не самом высоком уровне, и достаточно с него телодвижений. Сержик осторожно осмотрелся и пристроил под столом планшет в ожидании перемены. Он заинтересовался: строительно-инженерный факультет открывал свои двери для всех любопытствующих завтра, а машиностроительный на следующей неделе. Время еще было, можно сунуть туда свой нос. После перемены Сержик добросовестно сбежал, заглянул в здания обоих факультетов, записался, заплатил за внесение в списки пропускаемых на дни открытых дверей и потянулся на вокзал покупать железнодорожные билеты на субботу и воскресенье. Он хотел как можно основательней облазить технический музей в Берлине. А в воскресенье можно и к Балтийскому морю сгонять, еще раз посмотреть на океанские лайнеры. До самолета оставалось еще пара часов, Сержик тихо корил себя за то, что приперся в аэропорт так рано, но делать было нечего, ползти в город, тем более такой шумный и мультикультурный, как Берлин, не хотелось, и он рылся в плеере в поисках чего-нибудь интересного. Он уже переслушал все рассказы Чехова, которые смог скачать, остались его пьесы. Рисковать или оставить на потом, дома, с чаем? И чем тогда заниматься, если оставить Чехова на потом? Сержик задумался. В принципе, можно порыться в интернете на предмет технических вузов Москвы. Экскурсия по факультетам Дрезденского ТУ и выходные в Берлине, а затем в гавани Ростока провели на Сержика потрясающее впечатление. После посещения строительно-инженерного факультета он ходил почти больной, на следующий день он просто шатался по городу, заходил во все церкви подряд и смотрел вверх на купол, разглядывал дома снаружи и прикидывал, как они строятся и как рассчитываются их конструкции. Затем он изучал путеводитель по техническому музею. В субботу Сержик отправился в путь-дорогу на самом раннем пригородном поезде, чтобы подоспеть в музей к его открытию, и в реальной жизни рассматривал все приспособления, о которых прочитал до этого. На огромные многоэтажные лайнеры или морские паромы, связывавшие Росток со Скандинавией или Прибалтикой, он смотрел, не отрываясь, просто сидел на парапете у узкого канала и наблюдал, как эти махины проходили мимо. И ведь все это точно так же рассчитывается на бумаге и строится в доках неподалеку. Здорово все-таки подобные вещи уметь. Все это потом снилось Сержику, он просыпался и не хотел открывать глаза, потому что это было красиво. Он даже прикидывал, как можно построить все это, и решение как-то пришло само собой. Те направления, на которые он сознательно не обращал внимания в школе, думая, что слишком глуп для этого, оказались возможными, интересными, потрясающими, захватывающими. Осталось только выяснить, как осуществить оное на практике. Ну да, время было, общественный вай-фай тоже, так что да здравствует интернетизация всей страны! – решил Сержик и достал планшет. Москва встретила Сержика изморосью, грязью, от которой он совершенно отвык, и беспардонным ором людей. Орали все – таксисты, пассажиры, служащие, мимопроходящие. Сержик сдвинул брови и где вдоль стены, где чуть ли не перебежками, втянув голову в плечи, направился на остановку. Он уже позвонил маме, чтобы узнать, что она знает, что Сержик приедет, искренне рада, но у нее совещание через пятнадцать минут, а потом командировка в Петербург. Но она заскочит домой, чтобы собрать вещи, и с удовольствием поприветствует его. Все, ей пора. Сержик даже не хмыкнул. Вот если бы мама приехала его встречать, он бы удивился, а так – было ожидаемо. Сумка оказалась совсем не тяжелой, несмотря на такое долгое время вне дома: Сержик безжалостно отсортировал все, что не имело шансов пригодиться потом, что имело малые шансы, и отставил только то, без чего ну никак не обойтись. На выходе получилась очень даже легкая, пусть и объемная кладь, Сержик легко с ней управлялся. Дома было тихо, безупречно чисто и пусто. Сержик зашел в свою комнату и осмотрелся. То же ощущение пустоты, до такой степени все было на своих местах и незыблемо, даже страшно было устраивать беспорядок, но Сержик решился. Остаток дня прошел в банальных хлопотах – вещи нужно было рассортировать по местам, да и поужинать не мешало. Сержик сидел на кухне, ждал, когда закипит чайник, и читал. В книжных шкафах, которые стояли в гостиной, было очень даже роскошное собрание сочинений Чехова. Брать его и читать Сержик не рисковал – больно уж тома были новыми и роскошными, но тут не удержался. Шрифт был удобно крупным, бумага противно глянцеватой, но в целом было неплохо. Мама открыла входную дверь, Сержик, услышав, отложил книгу и пошел ее встречать. Михайлова снимала сапоги, но, заметив краем глаза Сержика, подняла глаза, посмотрела на него и замерла, разглядывая его. - Сергей? – недоуменно спросила она, изучая его лицо. Сержик подозрительно посмотрел на нее, нахмурился и чуть отвел голову назад. - Добрый вечер, мама, - осторожно сказал он. Анна Дмитриевна встала, нашарила ногой домашнюю обувь и сделала пару шагов навстречу. - Ты волосы обстриг, - задумчиво сказала она. – Тебе идет. Добрый вечер. Она приблизилась к нему. Сержик склонил голову, настороженно глядя на нее, но послушно склонился и поцеловал в щеку. Анна Дмитриевна повернулась к нему, он помог ей снять пальто. - Сделать тебе кофе? – ровно спросил он, вешая его на плечики. - Да, будь добр. Сержик пошел на кухню, а Михайлова осталась стоять в прихожей, глядя ему вслед. Это не была непоколебимая уверенность, граничившая с нахрапистостью, которую она не могла не заметить в сыне, это было что-то другое. Какое-то тихое достоинство, которое убеждало сильнее всяких слов и было куда как красноречивее этой самой почти нахрапистости. Она увидела, что и уроки балета, йоги и занятия в школе моделей не прошли даром – Сержик двигался очень легко и пластично. И он был тихо, но по-запоминающемуся красив. Анна Дмитриевна решила чуть-чуть перевести дух, сбросить жакет, а потом устроить Сержику допрос с пристрастием. А ведь она забыла, что он русоволосый, совсем забыла; слишком долго Сержик был милым блондинчиком. И Михайлова так и не могла решить, понравилось ли ей то, что она только что увидела. Сержик поставил чашку перед матерью, сделал чай себе и сел напротив. - Я смотрю, поездка пошла тебе на пользу, - сказала Анна. - Да, - помедлив, ответил Сержик. – Это была хорошая идея, спасибо, мама. - Сложно было получить сертификаты? - Легче, чем я думал, - снова после паузы ответил Сержик и отвел глаза. Анна Дмитриевна даже нахмурилась – очень уж неопределенный и многозначительный ответ. И точно так же она понимала еще одну вещь: Сержик не пошевелится объяснить, что имел в виду. А ведь его отец очень и очень похоже поставил ее перед фактом, что подал на развод – спокойно, невозмутимо, очень вежливо и непоколебимо, не вдаваясь в подробности и очень терпеливо выдерживая паузы. И глаза вот так сначала отвел, а потом поднял, и Анна поняла, что она может опуститься до истерики, до скандала, до битья посуды, но его не остановит. И она вежливо его отпустила. Надо сказать, когда все было оформлено, она даже с облегчением вздохнула – супружеская жизнь ее очень тяготила задолго до момента истины, но сам факт... Очень сильно ее подкосил. Анна Дмитриевна была многомудрой женщиной, очень и очень немало повидавшей на своем веку, и сочла разумным оставить тему, для развития которой ей понадобился бы весь спектр услуг хорошего инквизитора, включая паяльники, раскаленные утюги и полное собрание сочинений Донцовой. Она отпила кофе. - И что теперь? – поинтересовалась она, складывая руки на груди. Сержик поднял на нее глаза, не особо веря, что мама на самом деле сказала это без иронии, сарказма или чего-то подобного, встретил спокойный взгляд слегка прищуренных карих глаз, с интересом и уважением смотревших на него, и смешался. Он опустил глаза, пожал плечами, спрятал руки под столом и посмотрел на нее щенячьими глазами. Анна Дмитриевна хмыкнула и взялась за чашку. Сержик посидел немного, собираясь с духом, и сказал: - Я хочу поступить на прикладную математику. Анна Дмитриевна со стуком поставила чашку на блюдце и изумленно посмотрела на него. - Сержик, куда?! – вырвалось у нее. Сержик посмотрел на нее холодно блеснувшими карими глазами, опустил их и поджал губы. - Так, давай-ка по порядку. С чего ты взял, что туда поступишь? –собравшись, сухо сказала Анна Дмитриевна. - На платное. Можно дальше работать. - Деньги не проблема, Сергей. С чего ты взял, что сможешь там учиться? - Смогу, - упрямо сказал Сержик и украдкой посмотрел на нее. Михайлова, следившая за сыном со вниманием ястреба, вцепилась в этот взгляд. - Давай объясняй, - потребовала она. – Хватит водить меня за нос. Сержик сглотнул. - Я занимался с психологом, - медленно начал он. – Она дала мне задания из вузовской программы по математике. Я сделал, еще сделал. Она говорила, что так просто тренировка, что надо учиться думать и все такое, я думал, что терапия такая, - Сержик пожал плечами, - когда последний раз к ней пришел, сказала, что вузовский курс, я молодец, математика хорошо идет, можно и дальше. Все остальное, если понять систему, тоже можно выучить. Прикладная математика везде надо. Можно в технике, статистике, еще где. – Сержик перевел дух и продолжил, делая паузы между предложениями. - В Берлине технический музей, там столько всякого, и все можно математически рассчитать, мне даже показывали. В Дрездене университет, и там инженерно-строительный факультет, нам даже объясняли, как и что можно делать. Только можно в Москве учиться. Это интересно. Сержик поднял глаза и посмотрел на нее сухими глазами, в которых блеснула и скрылась просительная и отчаянная искра. Анна Дмитриевна поинтересовалась: - Что за психолог? Сержик опустил глаза и пожал плечами. - Анастасия Филонова. Занимается детьми с особенностями развития когнитивной системы. Думал, дислексия у меня, она сказала, нет, просто интроверсия сильная, ну и реакция не самая быстрая. Когда быстро пишу, то ошибок много, а когда медленно – почти нет. Легастения если есть, то слабо выраженная. И я не глупый, - упрямо сказал Сержик. - Да понятно, чего уж, - не сдержалась Анна Дмитриевна, снова складывая руки на груди. Сержик посмотрел на нее исподлобья. Анна Дмитриевна рассматривала стол. Сержик посмотрел на чашку, в которой стыл чай, и беззвучно вздохнул. Анна Дмитриевна уловила краем глаза движение его грудной клетки и взглянула на него. - Тебе не обязательно работать, Сергей, - сказала наконец она. Сержик посмотрел на нее настороженным взглядом и отрицательно качнул головой. Анна Дмитриевна не смогла не улыбнуться. Улыбка получилась кривоватой; ей в голову забрела мысль о том, что ослепительного, великолепного, замечательного, эффектного ребенка, которого она хотела, не получилось и уже никогда не получится, Сержик так и останется тихим, необщительным и не очень заметным человеком, охотно обитающим на периферии общества. Но он был хорош, он был очень хорош, с таким упрямством отстаивая свое неожиданно обретенное достоинство. И было горько, что она не имела к этому никакого отношения. – Смотри сам. Не забывай: как только чувствуешь, что не справляешься, говори мне, хорошо? Все-таки учиться – это не в чужие тапки гадить. Сержик пытался изо всех сил сохранить мину благочестивого мальчика, но улыбка помимо воли растянула его губы, и он опустил голову. Анна Дмитриевна дотянулась и погладила его по голове. Сержика хватило на то, чтобы прошептать: «Спасибо», и он опустил голову еще ниже. - Пей чай, - приказала она беспечным тоном. – С Касьяновой мне говорить? – подумав, поинтересовалась она. Сержик посмотрел на нее, взгляд его стал просительным, и он робко кивнул головой. Анна Дмитриевна согласно прикрыла глаза. - Сделай еще кофе, - велела она. Сержик опасался встречи с Касьяновой, терзаясь предчувствием того, что он ее подвел. В чем это выражалось, он объяснить не мог, но чувство было тем сильней, чем ближе он подходил к кабинету, в котором она заседала. До назначенного времени оставалось шесть минут, а идти было шагов десять. Сержик радостно зашился в туалет и засунул руки под холодную воду. Было до неприличия жутко. Касьянова вообще вызывала у него какое-то болезненно-виноватое чувство. Он как бы должен был быть хорошим мальчиком – мама ведь за него просила, и брали его из милости - но не хотел, потому что не нравилось ему то, что он делал. Впрочем, раньше у него не было выбора, кроме как заниматься тем, чем Сержик занимался, и поэтому он отваживался на такой вот незаметный протест. А теперь, когда выбор ему был дан, Сержик не чувствовал такого антагонизма. Но в глаза Касьяновой смотреть было стыдно: а вдруг окажется, что у Сержика есть талант, что она будет про него думать? С этими хаотичными и неприятными мыслями Сержик сушил руки, выходил из туалета и плелся к кабинету главредши. Она подняла на него голову, чтобы посмотреть знакомым уже взглядом с двойным дном – сверху сама любезность, снизу презрение – и заинтересовалась. - Я смотрю, учеба в Европе пошла тебе на пользу, - сказала она. – Да ты садись, не стой, - сказала Касьянова и указала кивком на стул. Сержик сел, сложил руки и посмотрел на нее, склонив голову к плечу. - У тебя свой цвет волос какой? – спросила Касьянова, изучая его внешность. - Похож на этот, только не такой ореховый, - смиренно отозвался Сержик после паузы. - Здорово ты отъелся на буржуйских харчах, - сказала Касьянова и вздохнула. – Ну что, будем думать. Кузьминский в курсе, что ты к нему подойти должен, сделайте новое портфолио, а там посмотрим. Сержик послушно кивнул головой и встал. - Ты влюбился, что ли? – неожиданно спросила Касьянова. Сержик вздрогнул и опасливо посмотрел на нее искоса. Румянец медленно заливал его щеки, начиная с ушей. - С чего вы взяли? – суетливо и сбивчиво спросил он, избегая глядеть ей в глаза. Касьянова усмехнулась. - Ребенок, сначала ты добрых два месяца созерцаешь глубины мироздания на как минимум шесть этажей вниз. Затем ты усвистываешь в Европу и возвращаешься полностью изменившимся, а теперь стоишь передо мной красный как буряк. Она, он? Сержик попятился к двери. Он дернул плечами и набычился. - Нормальный хоть человек? – неожиданно с симпатией спросила она. Сержик отвел глаза, неуклюже пожал плечами, буркнул невнятно, что ему пора, и позорно сбежал. Касьянова оперлась обоими локтями о стол и покачала головой. Интересно, Михайлова в курсе, или так и будет себя оправдывать сказочкой про неожиданно повзрослевшего Сержика? Сержик закрыл дверь за двумя страшными тетками и еще раз посмотрел на листок бумаги, за который его заставили расписаться. Ноги у него устали держать тело, и он опустился на пол и оперся спиной о дверь. Еще раз перечитав повестку и механически отметив, куда и когда ему нужно явиться, он уставился в пол. А все так хорошо начиналось. Джин оказался неожиданно доволен съемками; Касьянова сказала, что ему напланировала, и оказалось, что работа для него все-таки найдена. Иришка обрадовалась и визжала в трубку добрых две минуты, а потом сказала, куда подходить, чтобы вспомнить, как выглядит его псин. Лялька была по-прежнему бодрой, Пушок точно ел озверин, подпрыгивая чуть ли не до подбородка Сержику, и казалось, что все будет хорошо, как вдруг эта повестка. И что делать? Сержик медленно встал с пола и побрел в свою комнату. Надо все обдумать. Сержик решил совместить полезное с приятным, влез в трико и раскатал коврик для йоги. В принципе, это не самое страшное, что может случиться. Можно было бы с мамой поговорить. Но очень не хотелось. С него хватило одного разговора по душам, и Сержик совершенно не против, если второй состоится через десять лет. С отцом – бессмысленно. Отец слишком усердно подчеркивает важность самостоятельного и автономного мышления и куда больше интересуется головными болями своей нынешней жены, чем Сержиковыми проблемами. Сержик сложился вдвое и закрыл глаза, стараясь дышать глубоко и размеренно. А ведь он еще до Анастасии не добрался. Конфеты лежат, дожидаясь, когда Сержик их торжественно вручит, а он не спешит. И с ней можно как раз и обсудить все это. А еще есть Коля. Неглупый парень, после армии, кстати. Да и в клинику не мешает заглянуть. Для Сержика снова наступило суетное время. Он бегал в военкомат, а оттуда к Касьяновой и Коле, и снова по каким-то непонятным делам. Анастасия слышимо обрадовалась Сержику и пригласила на чай, просто так. Коля на вопрос Сержика, как там в армии, буркнул, что нормально. Сержик сказал, что ему повестку вручили. Коля отозвался, что не он первый, не он последний, нечего из себя лилейника кружевного строить, а вообще нормальное это место - армия, заодно узнает, на что способен, не все же время за бабскими юбками прятаться. Сержик задумался, обоснованно ли Коля считает, что он прячется за бабскими юбками. Учитывая тот прискорбный факт, что мужских штанов вокруг Сержика водилось совсем немного, да и сам факт мужественности оных вызывал сильные сомнения, Сержик решил, что Коля прав. Иришка, непонятно каким образом подслушавшая разговор, тут же вспомнила, что ее мама познакомилась с папой, как раз когда они с подружками бегали в военную часть на танцы. Коля возмутился, что ее интересует только хореографическая составляющая вопроса, был обозван черствым мужланом без капли эстетизма в крови, попытался оправдаться... Дальше Сержик не пытался вникнуть в их перепалку, вежливо улыбался и думал дальше. Иришка и Коля поругались еще раз, помирились и потащили Сержика в кафе. Там они разругались снова к вящему удовольствию Сержика, попутно в две вилки уминая Иришкин десерт, Коля, возмущаясь Иришкиным легкомыслием, скормил ей маринованную вишню, Иришка, негодуя по поводу Колиного прагматизма, подсунула ему остатки десерта, и в конце концов они снова вышли на тему армии, становясь все более и более серьезными. Нормальное дело, решил Сержик, видя, как они приутихли и явно начали тяготиться обществом третьего, вспомнил совершенно неотложное дело и сбежал. Анастасия искренне обрадовалась Сержику, не меньше обрадовалась здоровой коробке с бельгийским шоколадом, который Сержик ей вручил, и убежала ставить чай. Сержик опустился на свое насиженное место и огляделся. Все было тем же, и не тем. Все-таки ему куда приятнее быть здесь в гостях, чем на очередном сеансе мозгопромывания. Анастасия вернулась с подносом. Сержик поднялся, чтобы помочь ей, взял поднос, опустил на стол и с интересом начал смотреть, с каким торжественным и серьезным видом она вскрывает коробку. Целлофан, в который она была запакована, можно просто небрежно вскрыть и получить ворох ошметков, а можно найти ленточку, за которую потянуть, и тогда останется очень неплохой и эргономично выбрасываемый пакет. Найти эту леточку было не очень легко, и Анастасия усердно ее искала. У Сержика был опыт вскрытия, но он не хотел лишать ее удовольствия. - Ну да, а некоторые любят щелкать пупырышки на упаковочном целлофане, правда? – весело произнесла Анастасия, стягивая обертку. Сержик недоуменно посмотрел на нее. Она удивленно округлила глаза. – Попробуйте, - зловещим шепотом сказала Анастасия. – Если сможете самостоятельно остановиться на первом квадратном метре, вам торжественно вручат звание героя. Сержик подозрительно прищурился. - Ну это как семечки грызть. Можешь начать и не можешь остановиться. С целлофаном таким хоть сталкивались? – спросила она и с самодовольным видом засунула в рот конфету. Сержик кивнул головой. Анастасия прожевала ее и продолжила: - Разновидность компульсивного поведения. Я занудствую с упаковкой. У вас наверняка есть свои пунктики. - Терпеть не могу грязную посуду, - подумав, признался Сержик. – Даже одну-единственную ложку мою. Анастасия согласно кивнула головой. - Замечательный шоколад, - одобрительно заулыбалась она. – Прическа у вас отличная. Лучше себя чувствуете? Сержик смущенно улыбнулся и кивнул. - Ну, как там в Европах? – весело поинтересовалась Анастасия. Сержик пожал плечами и попытался не очень длинно и как можно более красочно и легкомысленно описать, что да как. Получилось неплохо, судя по тому, как азартно реагировала на его рассказ Анастасия. Сержик сам не заметил, как начал выкладывать, как открыл дверь, когда в нее позвонили, и растерялся, увидев двух незнакомых, но вполне приличных теток, которые объяснили, чего хотят; и всучили повестку, как он расписался, закрыл дверь и только тогда понял, что и к чему, и как на него потом нахлынули сомнения, неуверенность, странные дурацкие мысли и прочее, и как он пытается определить, что и как делать дальше. Он уже поговорил с Колей, ему это не очень помогло, но всяко лучше, чем вообще ничего. Он очень усердно исследовал форумы в интернете и снова оказался на распутье. - Вы понимаете, что потеряете время, которое могли бы использовать с пользой? – одобрительно спросила Анастасия. – Например, начать обучение, продолжить карьеру, заняться образованием или упрочнением социальных связей? - Я его не теряю, - возразил Сержик. – Это все никогда не поздно. Да и там же тоже люди, с которыми может быть интересно, чему-то тоже будут учить. Наверное. – Он задумался, вздохнул и продолжил: - Я никогда об этом не думал. Нас в школе гоняли на все эти вещи, но это просто было, и я никогда не переносил это на меня, не думал, что это коснется так непосредственно. А вот коснулось, и я не знаю. Понимаете? - А вы можете что-то изменить? – поинтересовалась Анастасия, внимательно слушая его. - Я? – Сержик задумался. – Нет, наверное, нет. Можно пойти к маме и попросить ее. Она с огромным интересом смотрела, как Сержик сдвигает брови, сжимает губы и уставливается в стол. - Только я не хочу, - упрямо сказал Сержик и посмотрел на Анастасию. Анастасия пожала плечами и улыбнулась. - Глупо с точки зрения подавляющего большинства людей, - по-прежнему одобрительно сказала она. Он несмело улыбнулся в ответ. – А вы что думаете? Сержик пожал плечами. - Не я первый, не я последний, - сказал он осторожно. – Да и не так страшен черт, как его малюют. Анастасия ждала. Сержик поднял на нее глаза, улыбнулся, пожал плечами и взял чашку. - Ну, за вашу взрослую жизнь, - торжественно сказала она, отсалютовав ему своей чашкой. Сержику предстояло еще одно дело. И этого он боялся куда больше, чем всего остального. У него на столе уже лежала повестка с указанием явиться с вещами на пункт сбора. Уже отскандалила мама, отвозмущалась Касьянова, которой неожиданно приглянулось новое портфолио Сержика, уже отпечалился Джин Кузьминский, и откладывать самое ужасное дело было просто некуда. Нужно было обсудить все насчет Пушка. Сержик набрался наглости и позвонил Георгию; тот выслушал сбивчивые предложения Сержика и сказал, что с огромным удовольствием увидится с Сержиком и поговорит с ним. Сержик попрощался и нажал кнопку отбоя. И снова это дурацкое давление, испарина и вспотевшие ладони. И дикий, иррациональный страх, что Георгий просто посмотрит на него и равнодушно согласится и дальше Пушка держать. Прямо до черных пятен перед глазами. Сержик шел к нему и представлял, как это все может быть, надеялся, что Георгий будет рад его видеть, и боялся в это верить, чтобы не разочаровываться. И у самой двери пытался подавить дрожь и собраться с духом. Георгий открыл дверь, держа Ляльку на руках. Пушок бросился к Сержику, требуя своей порции обожания, и Сержик с облегчением ухватился за возможность еще немного оттянуть встречу с Георгием. Сержик погладил Пушка, собрался с духом и выпрямился. Георгий смотрел на него насыщенными серыми глазами, жадно изучая. - Добрый вечер, - прошептал Сержик. - Добрый, - тихо отозвался Георгий. – Заходи. Сержик неловко зашел в квартиру и позвал Пушка. Тот заскочил и вьюном завертелся перед Сержиком. Георгий закрыл дверь и отпустил Ляльку. - Выпьешь чего-нибудь? Чай, кофе? Сержик стоял посреди прихожей, не решаясь посмотреть на него, не рискуя пошевелиться, чтобы ноги не подкосились. Георгий прошел мимо и направился на кухню. Сержик перевел дыхание и последовал за ним. Георгий стоял спиной к нему и ждал, когда закипит чайник. - Как твоя учеба? – поинтересовался он. - Хорошо, - сглотнув, отозвался Сержик хриплым голосом. Георгий кивнул головой и продолжил молча стоять к нему спиной. Сержик погладил Ляльку, почесал Пушка за ухом и сел на стул. Георгий поставил чашки, ополоснул кипятком чайник, насыпал заварки, немного подождал и залил кипятком. Сержик смотрел в пол, не доверяя себе и боясь посмотреть куда-то еще. Наконец Георгий сел за стол, глядя на Сержика – тот мог чувствовать его взгляд на себе. Сержик поднял на него глаза. Что-то сказать было просто невозможно, воздух сгустился до состояния киселя, кровь пульсировала в висках, и ему просто невероятно хотелось дотянуться и хоть как-то коснуться Георгия. Но он не смел, помня, что не имеет права, не может, не должен. Сержик собрался с духом и выдавил: - Меня забирают в армию. Он жалобно посмотрел на Георгия, пытаясь найти поддержку, одобрение, хоть что-то. Георгий приоткрыл рот, чтобы что-то сказать, передумал и прикрыл глаза. Открыв их снова, Георгий подался вперед, чтобы что-то сделать – то ли сказать, то ли коснуться, но снова откинулся на спинку стула. - Смелое решение, - наконец сказал он. - Пушок... Его надо пристроить, - Сержик отчаянно смотрел на Георгия и безнадежно пытался подобрать слова. – Пожалуйста, - выдохнул он, полностью смешавшись. Лялька подбежала к Сержику и оперлась о него передними лапами. Тявкнув, она порысила к Георгию. Сержик опустил глаза и повесил голову. Георгий потянулся и взял его руку в свою, осторожно потянул ее к себе, прижал свою щеку к его ладони и покивал головой. Собравшись, он посмотрел на Сержика затуманенными глазами. - Конечно, мой мальчик, конечно, - прошептал он.