Часть 12
3 февраля 2013 г. в 00:25
Ехать было меньше часа. Георгий смотрел строго на дорогу либо по сторонам, избегая даже краем глаза касаться Сержика. Парень, сидевший рядом, был бесконечно знаком и настолько же незнаком. Он сидел, глядя в сторону, тихо и, как решил Георгий, чуть чаще обычного дышал и казался закаменевшим. Пушок подавал нерешительный голос сзади, Лялька мудро помалкивала и время от времени огрызалась на него; Георгий в раздражении даже радио выключил, не в силах вынести его фальшиво-бодрое бормотание.
Сержик покосился на красноречиво-злобное движение Георгия, в какой-то отчаянной ярости ткнувшего кнопку выключения, поднял глаза на него, споткнулся о напряженный профиль и поспешно отвернулся к окну. Пока он добирался к поляне, у него было более чем достаточно времени, чтобы пожалеть, передумать, прийти в состояние, близкое к отчаянию, и снова собраться с духом. Сержик боялся этой встречи. Вдали от него – в относительном удалении, ведь часть была не так уж далеко от Москвы – но в информативной и коммуникативной изоляции, он смог как-то прийти в относительное согласие со своими растрепанными чувствами. Встретить Георгия тогда и добровольно встретиться с ним за пару дней до армии было просто; Сержик в то время находился в стрессовом состоянии, его чувства были одновременно и обострены, и притуплены, и поэтому он относительно безболезненно пережил эту встречу. Только это было поначалу. Но Георгий сначала с этим странным жестом, потом не своим обычным уверенным голосом, а непривычным ломким и просительным, потом простыми и совершенно неэротичными объятиями породил новую волну эмоций, с которой Сержик еле справился добрых две недели спустя. И они были новыми, не яркими, но сильными, всеохватывающими и как-то проникли во все его мысли и эмоции. Что бы Сержик ни делал, мысли о Георгии и даже не столько о Георгии, сколько о чем-то совместном, о них всегда были с ним, не всегда явно, но всегда готовые прорваться. У него было немного воспоминаний о Георгии, как правило они были очень сильно связаны с собаками, и каждая фотография вызывала новый приступ удушья и жажды чего-то необъяснимого. А еще хотелось быть с ним, просто быть. Что стояло за этим желанием, Сержик не мог выразить словами; он чувствовал всем телом, всеми его жилами, даже волосами на затылке. Те объятья, последние и непривычно стыдливые, грели его и поддерживали все время в армии, и они же дали Сержику силы собраться с духом и отправиться к Георгию. Он так простился, он с таким постоянством слал фотографии, которые Сержик бережно хранил, что не мог не дождаться его обратно.
Сержик смотрел в окно и пытался отогнать от себя картинку побелевших от напряжения костяшек пальцев, обхватывавших руль, которые Сержик не видел, но помнил, гнал от себя и память об упрямо сжатом рте, о прорывавшихся иногда судорожных вздохах и пытался как можно меньше двигаться, потому что иначе волна темной и подчиняющей все естество страсти вырвалась бы наружу и накрыла его с головой. Сержик упрямо смотрел в окно, стараясь хотя бы так не провоцировать ни Георгия, ни себя. К половине пути даже Пушок проникся тяжелым и липким настроением и приумолк, улегшись на сиденье и только переводя настороженные глаза с одного мужчины на другого. Сержика он опознал, но нужно было к нему привыкнуть, чудным он был, не похожим на себя. Хотя, наверное, хорошо с ним, с таким.
Пушок важно позволил взять себя на руки, но затем не выдержал и всем своим телом, включая голосовые связки, продемонстрировал, как он рад, что Сержик его так уважает; он облизал растерянно и радостно улыбнувшемуся Сержику подбородок и еще яростнее замахал хвостом, когда тот прижал его к себе. Сержик смущенно посмотрел на Георгия, который держал смирную Ляльку под мышкой и смотрел на него жадными глазами, и отвел глаза. А ведь еще и в лифте ехать. И собак надо покормить. Все откладывается и откладывается... долгожданное общение.
Весь путь наверх Георгий отстоял, опираясь спиной о стену лифта и сурово глядя в пол. Лялька дернулась, съехав, Георгий перехватил ее, быстро посмотрел на Сержика и отвел глаза; он пытался унять раздражение и злость на это дурацкое движение, на этот дурацкий медленный лифт, на то, что квартира так далеко, что Сергей непонятно где отшатался почти две недели, на то, что он ни слова за все это время не сказал. Лифт остановился, двери открылись, Сержик вжался в стену и посмотрел на Георгия, впервые за все это долгое время домой, тем незнакомым прямым взглядом кипящих медовых глаз, который обжег его. Георгий потянулся к нему, подался всем своим существом, но сумел одернуть себя прошел мимо. Подойдя к двери, он опустил Ляльку на пол, безуспешно попытался найти ключи непослушными руками – а ведь только что держал в руках, но справился. Лялька бодро забежала в квартиру и вежливым, но радостным лаем поприветствовала родную квартиру. Сержик зашел следом и опустил Пушка.
- Пообедаем? – сказал Георгий и сорвался на шепот. Сержик посмотрел на него гневно вспыхнувшими глазами и отвел их. Выдохнув, он шагнул навстречу. Делов-то было, два шага; их Сержик преодолел в одно биение сердца. Пушок недовольно разлаялся, Лялька возмущенно начала ему поддакивать, а Георгий стянул шапку с головы Сержика и притянул его к себе.
Пушок попытался привлечь внимание к себе, запрыгнув на куртку и попытавшись достучаться до хозяина лапами, но Георгий бесцеремонно прижимал Сергея к стене, пытаясь одновремено вжаться в него всем телом, потереться о него, стянуть джемпер и не выпустить из объятий. Сержик сладострастно выгибался, стараясь распластаться по Георгию, и дерзко отвечал ему практически равной страстью. Пушок возмущенно гавкнул, когда на него полетели джемперы и, обидевшись, убрался к Ляльке, которая мудро устроилась в корзине. Им потом чего-то вкусненького перепадет в двойном размере, знала она и терпеливо ждала. Пушок терзал игрушку и недовольно порыкивал при этом. Георгий теснил Сержика в спальню.
Георгий с благоговейным восторгом ощущал руками, губами, кожей крепкое здоровое сильное тело, которое жадно реагировало на банальнейшие из ласк, искал губы и заглядывал в глаза Сержика, который дышал все тяжелее, привлекал к себе Георгия все агрессивнее и с какой-то незнакомой целеустремленностью избавлялся от одежды, не только своей, но и Георгия. Это был его Сергей, знакомый, но и совершенно незнакомый, который знал, чего хочет, был готов действовать и действовал. Они оказались на кровати, рядом, Сержик умудрился сначала обвиться вокруг него наподобие плотоядной лианы, затем изогнулся, отзываясь на особенно похотливую ласку, застонал, вторя Георгию, раскрылся, начал отдаваться и принимать Георгия.
Георгий в каком-то исступлении не позволял Сержику кончить. Он снова и снова подводил его к вершине и не давал дотянуться до нее, упиваясь сам сладкими мучениями. Он заново открывал тело своего мальчика, вспоминал то, о чем избегал помнить, убеждался, что все его трюки действуют, и пробовал новые. Сержик послушно возмущался, покорно просил, смиренно негодовал, и Георгий умирал и восставал из пепла от неловких молений его мальчика.
Они лежали на кровати, уставшие, вымотавшиеся, мокрые, тяжело дышали, Сержик боролся со сном, Георгий гладил его по волосам – русым с легкой рыжиной, густым, упругим и незнакомым. Сержик приоткрывал глаза и снова прятал их под свинцовыми веками. Георгий прижался к его щеке своей и прошептал:
- Отдохни, мой мальчик.
Сержик отозвался недовольным восклицанием, закрыл глаза и засопел. Георгий полюбовался им еще пару мгновений, затем еще, затем еще, наконец собрался с силами и отлепился от него.
С ехидным интересом Георгий посозерцал одежный беспорядок, творившийся на полу прихожей, собрал вещи, рассортировал их и пошел на кухню с двумя целями: покормить собак и приготовить еду. Свои гастрономические интересы в армии и сразу после он помнил очень хорошо; они описывались одним единственным словом – ЕЩЕ. Судя по телу Сергея, его кулинарные предпочтения особо отличаться не будут. Георгий усмехнулся и прикрыл глаза, прислушиваясь: да, это было хорошо. Это было правильно: Сергей. Никаких противоречий, никакой неловкости, никаких сомнений. И все-таки это был его мальчик. Лялька выбежала из кухни и издала возмущенную собачью фразу, которую Георгий перевел для себя как обвинение в его умственной неполноценности и бессовестности. Он присел на корточки, погладил ее, даже на руки поднял, прижался к ней щекой и, коротко засмеявшись, сказал:
- Мы его дождались, Лялька!
Лялька снисходительно лизнула его, но есть ей хотелось все-таки больше.
Георгий отпустил ее, посидел так немного, встал и пошел на кухню. Пушок преданно вертелся вокруг него, Лялька сидела у миски, склонив голову набок, и ждала. Георгий решил устроить пир и им и начал с десерта. Лялька одобрила, Пушок был в восторге. Георгий принялся за готовку.
Настроение было странным. С одной стороны, он был счастлив. Его мальчик был с ним, он тихо спал, вытянувшись на боку и уткнувшись в подушку – Георгий только что проверил, не проснулся ли он, и не сдержался, подойдя, погладив по щеке и подтянув одеяло, чтобы укрыть плечи, и он был с ним в полном смысле, отдаваясь, доверяясь и доверяя. Ощущение полноты жизни, дивной яркости красок и легкости во всем теле переполняло его, Георгий даже заметил, что с огромным удовольствием подмурлыкивает в тон телевизору. Мало того, ему приходилось постоянно себя одергивать, подготавливая ли продукты, выкладывая ли мясо и овощи в сотейник, потому что он увлекался и уносился мечтами в дали небесные и забывал, что только что делал и что делать собирался; либо Георгий ловил себя на мысли, что не помнит, солил ли, добавлял ли приправы. Но худо-бедно сотейник он в духовку поставил, для приличия поругал собак, которые, чуя благодушие хозяина, нагло клянчили еще десерт, охотно их погладил; Пушок сбежал к корзине, достал оттуда игрушку и подбежал к Георгию, который, подхватив Ляльку на руки, стоял у окна и гладил ее. Георгий посмотрел вниз и сказал:
- Ты, молодой человек, разве не набегался?
Пушок сел, внимательно посмотрел на него, рыкнул и убежал. Георгий не сдержался и выглянул в коридор. Пушок царапал дверь спальни, благоразумно Георгием закрытую, и скулил. Георгий переглянулся с Лялькой и вернулся на кухню.
Пушок вернулся несолоно хлебавши, потрепал пару игрушек и забрался в корзинку. Георгий опустил Ляльку на пол и пошел к раковине. Мыслей у него было много, и они были совершенно разными. То он думал о своем счастье и везении, то начинал жалеть, что по своей дури и высокомерию потерял почти полтора года, то этому же радовался, потому что его счастье теперь было полным, бесконечным и невероятным, то снова возвращался к легкой звенящей грусти, которую сам не мог объяснить.
Ужин был почти готов, и Георгий решил разбудить Сержика. Он прикрикнул на Пушка, который решил, что имеет полное право присутствовать при побудке хозяина, обиженно тявкнул, но остался на кухне. Георгий вошел в спальню и прикрыл дверь.
Сержик все так же лежал, вытянувшись на боку. Кровать прогнулась под Георгием, он потянулся к Сержику, губами коснулся его щеки и сказал:
- Просыпайся, соня, всю жизнь проспишь.
Сержик послушно открыл глаза, которые упорно не хотели яснеть и просыпаться, и снова закрыл их. Уткнувшись носом в подушку, он выгнулся, потянулся к вящему удовольствию Георгия, с алчным интересом за ним следившего. Устроившись на спине, Сержик посмотрел на Георгия из-под опущенных век и чуть подвинул к нему руку. Георгий взял ее, прижал к своему животу и оперся локтем по другую сторону Сержикова тела. Сержик положил на нее руку и заглянул Георгию в глаза. Георгий провел рукой по непривычным русым волосам Сержика и задержался на них. Не сдержавшись, он нагнулся и легко прикоснулся губами к губам Сержика. Тот согласно прикрыл глаза и с готовностью ответил на поцелуй.
Георгий забыл про мясо и овощи, тушившиеся в духовке, про собак, которые скучали на кухне, про весь мир, с жадностью впиваясь в губы Сержика, чувствуя, как сначала одна его рука обвила его, потом другая, как они прижали его к телу Сержика, на периферии сознания отметил силу, с которой Сержик это сделал, восхитился и поразился ей и завожделел еще больше и через мгновение забыл думать, утонув в шквале огненных эмоций, накрывших его враз и полностью. Но то ли возраст был виной, то ли ответственность, которую так просто на покой не отпустить, но Георгий улучил мгновение передышки, оторвался от Сержика, прижался к нему щекой и прошептал:
- Давай-ка сначала поужинаем.
Сержик все так же льнул к нему, переводя дыхание и борясь с возбуждением, но согласно кивнул.
- Давай, одевайся и приходи на кухню. Хорошо? – продолжил Георгий, отстраняясь и усаживаясь на кровати. Сержик приподнялся на локте и внимательно посмотрел на Георгия. Соблазн послать к чертям кухню, ужин и все остальное полулежал перед ним, мерцая ослепительно-белой кожей плеч, резко отграниченной от загорелого лица и шеи и знакомым кокетливым жестом склонил голову к плечу. Приподняв брови, Сержик ждал чего-то от Георгия. Георгий понимал это, но спросил то, что беспокоило его куда больше. – Ты ведь останешься?
Сержик согласно кивнул головой и опустил ее ему на бедро. Георгий провел рукой по спине, по-юношески узкой, но не такой аристократично- анемичной и «цивилизованной», какой он ее помнил, а тренированной и почти мужской, припал губами к затылку, прижался щекой к незнакомым коротким русым волосам и собрался с духом.
- Все, я жду тебя на кухне, - сказал он. Сержик поднял голову и искоса посмотрел на него. – Давай, лентяй, вставай. – Георгий хлопнул его по спине, помедлил секунду и пошел к двери. Сержик перевернулся на спину, раскинул руки и блаженно закрыл глаза. Как здесь было здорово, подумал он и недовольно попытался укротить желудок, настоятельно требовавший своей доли. Сержик выдохнул и сел. Одежда лежала неподалеку, но сначала душ.
Сержик зашел на кухню и осторожно приблизился к Георгию, расставлявшему тарелки. С одной стороны, он чувствовал себя повзрослевшим и почти равным, но его мучило это «почти». Георгия отделяли от него не только более двадцати лет жизни, а значит, опыта и мудрости, но и успешность, которой Сержик никогда не мог похвастаться, если бы хотел. Да и не хотел особо. Раньше все было просто. Он был красивым и очень декоративным мальчиком, к которому Георгий был привязан и относился очень хорошо по сравнению с другими; Сержик чувствовал себя нужным, защищенным, значительным и купался в этих новых и незнакомых чувствах, а взамен старался быть удобным и беспроблемным. Потом Георгий решил избавить Сержика от пут в своем лице – или чего он там себе надумал, и Сержик вынужденно учился жить вне зоны комфорта, в которой неожиданно себя обнаружил рядом с ним. Это оказалось отличной школой, и Сержик, сцепив зубы, учился, просто чтобы доказать, что все это не зря и что он достоин. Потом это прощание, которое вселило в него надежду и неожиданно вдохнуло силы, только непонятно для чего. Ему было страшно решиться и встретиться с Георгием, потому что он мог оказаться неинтересным - неюным, несвежим, ненаивным. Да еще и загрубевшим. Сержику не так уж давно, но все более сильно хотелось быть значимым не потому, что он был прелестным мальчиком, а потому что он был собой. Это и было причиной тому, что он оттягивал встречу с Георгием, страдая сам и от жажды увидеть, от жажды определенности и от банальной неудовлетворенности. И если с точки зрения физиологической все оказалось более чем замечательно, то все остальное его беспокоило. И он снова оттягивал дальнейшие разговоры. Пушково скуление Сержик слышал, но решил еще немного поваляться, чтобы оказаться разбуженным Георгием. И кажется, он действительно был счастлив Сержика видеть. Или Сержик слишком оптимистичен? Он решил провести испытание, подошел и прижался к Георгию, положив голову ему на плечо. Георгий чуть откинулся назад, положил свою руку поверх рук Сержика, повернул голову к нему и тихо поинтересовался:
- Как дела?
Сержик пожал плечами и продолжил стоять так, не шевелясь и упиваясь вновь обретенным чувством защищенности. Он даже глаза прикрыл от удовольствия и тихо и счастливо вздохнул.
- Так и будешь стоять или все-таки поедим? – весело спросил Георгий, глядя на него. Сержик покосился, увидел искринки смеха в глазах, скрывавшие что-то большее, желанное и неудержимое, и отстранился. Георгий не удержался и обнял его напоследок, чтобы тяжело вздохнув, отпустить. – Выпьешь чего-нибудь покрепче? Вина, например?
Сержик задумался. В принципе, после того горючего, что они потребляли в армии, вино ему что слону дробина. Вкуса его он все равно не понял бы после всех кулинарных удовольствий, которыми их со служебным рвением и в соответствии со всякими инструкциями пичкали в столовой. Может, стоит начать и мелкими шажками возвращаться в цивилизацию? Он склонил голову и посмотрел на Георгия, словно спрашивая его мнения.
- За встречу, мой мальчик. Все-таки больше года не виделись, - пояснил тот, не убирая руку с талии Сержика.
Сержик пожал плечами и ответил очень коротким кивком. Георгий улыбнулся и, помедлив, убрал руку.
- Усаживайся тогда, что ли, - бросил он, направлясь к винному шкафу.
Сержик почесал за ушами Пушка, погладил Ляльку и уселся за стол, исподтишка рассматривая Георгия и чувствуя почти необъяснимое удовлетворение, когда пришел к заключению, что они все-таки связаны. Он даже отметил в себе странное самодовольство.
Георгий налил им обоим вина, попутно еще раз проведя рукой по спине Сержика и коснувшись губами его щеки: держать руки вдали от Сержика было все сложнее, что у того никакого протеста не вызывало.
- Ну что, давай сначала выпьем за твое возвращение, - бодро предложил он.
Сержик чинно поднял бокал.
Георгий позволил им как следует отполовинить порцию, и только потом, заметив, что Сержик все менее усердно налегает на вилку с ножом, все меньшие куски заглатывает и вообще ведет себя почти цивилизованно, а не как изголодавшийся троглодит, поинтересовался:
- Как ты там?
Сержик посмотрел на него, прожевал, пожал плечами и подумал:
- Нормально.
«Милый, милый Сержик. Тактичный и вежливый мальчик, - подумал Георгий. – Даже армия тебя не изменила. Ты ведь никогда не сможешь ни о ком ничего плохого сказать. Или я неправ?».
- Сложно было? –все-таки спросил он.
Сержик задумался. Похмурившись и повертев в пальцах вилку, он осторожно отозвался:
- Сложно – нет. Трудно. Сначала. Мне повезло. Часть хорошая. Офицеры нормальные. Солдаты тоже. – Сержик пожал плечами и подумал. Затем, усмехнувшись, добавил: - Кормили хорошо.
- Хорошо? – усмехнулся Георгий.
- Лучше, чем могли, - прищурился Сержик и посмотрел на него, криво улыбаясь. Георгий кивнул.
- Ты не хочешь об этом говорить, - задумчиво сказал он.
Сержик виновато опустил глаза.
- Не сейчас. Может, позже, - недовольным и непривычно глубоким голосом отозвался он. Там ничего такого не было. Просто только часть и была. Когда и закрываешь глаза – одни и те же, и открываешь глаза – тоже. И делаешь постоянно одно и то же. Как робот. И никакой передышки. – Он покачал головой и поморщился. – Одно и то же постоянно. И люди другие, жесткие, категоричные. Трудно. А так ничего сложного. Понимаешь? – Сержик поднял серьезные глаза на Георгия, в углах его губ залегла упрямая складка, брови сурово хмурились.
- Понимаю, - подумав, отозвался Георгий. – Ты не жалеешь?
- Нет. – Сержик отозвался, не задумываясь, быстро и твердо. – Ни капли.
- Это хорошо, - кивнул головой Георий. – Это хорошо. Какие у тебя сейчас планы?
Сержик неопределенно пожал плечами и отвел глаза.
- Выспаться и отъесться, - хмыкнул он. – Посмотрю. – Сержик снова помедлил и, решившись, признался. - Мама сказала, что может поговорить с Касьяновой. Не хотела заранее говорить, чтобы не без меня. Я еще подумаю. Может, можно. Или еще что-нибудь. Все равно до лета. Потом все равно надо ЕГЭ пересдавать, чтобы поступать. Как раз время все вспомнить и нормально подготовиться.
Георгий положил руку поверх Сержиковой, лежавшей справа от тарелки.
- Если тебе нужна помощь, говори. Хорошо? – сказал он. Сержик подозрительно на него посмотрел; Георгий усмехнулся и ответил на его настороженный взгляд. – Сергей, я буду рад тебе помочь.
Сержик склонил голову набок и благодарно на него посмотрел. Георгий убрал руку и взял бокал.
- За тебя, мой хороший, - тихо сказал он, глядя, как Сержик, вторя ему, берет свой.
Сержик посмотрел на него широко раскрытыми глазами, очевидно смутился, даже попытался покраснеть, что у него не получилось, и отпил вина, растерянно пряча глаза. Георгий поостерегся говорить что бы то ни было еще, потому что ему показалось, что слова все испортят, а Сергей все равно понял куда больше, чем он сам собирался сказать.
Георгий встал, намереваясь сделать кофе. Сержик поднялся следом. Георгий удивленно посмотрел на него.
- Могу посуду убрать, - пожав плечами, пояснил Сержик. – И чай сделать.
Георгий не сдержался и обнял его.
-Конечно, мой мальчик, конечно, - прошептал он, тихо восторгаясь. Сержик радостно вздохнул и прижался к нему.
- Можно в спальне, - кокетливо прошептал он.
- Э нет, - воспротивился Георгий, глядя на него смеющимися глазами. – Кофе и чай мы пойдем пить в гостиную, потому что Лялька с Пушком наверняка захотят составить нам компанию. – Глядя в насмешливо прищуренные глаза Сержика, Георгий, посмеиваясь, добавил: - Но как-нибудь – обязательно.
Георгий нашел какую-то ненавязчивую дребедень, которую показывали по телевизору, приглушил звук и уселся. Сержик пристроился рядом и положил голову ему на плечо. Георгий подтянул его поближе и шутливо спросил:
- Хорошо ли тебе, сокровище мое?
Сержик довольно угукнул в ответ.
- Я думал, что ты никогда не придешь. Ты уже почти две недели в Москве, - тихо сказал Георгий. – Я звонил тебе, но твой телефон был отключен.
- Я сначала забыл про него, потом пока деньги положил, все такое. Надо было в военкомат, еще куда. Много куда. Мама дома много была. Папа тоже. Я хотел приехать. Только времени мало. Мама говорила к Касьяновой подойти. Только не хотел. Можно потом, хочу в автомастерской попробовать. Мне специальность техника дали. Я в гараже много помогал. Может, и здесь смогу, пока поступлю, - неспешным полушепотом со знакомыми паузами между предложениями говорил Сержик, полуповернув голову к Георгию. – Если не получится, то можно к Касьяновой пойти. Мое последнее портфолио ничего вышло. Может, опять нормально будет.
- Думаешь? – лениво поинтересовался Георгий, вспоминая альбом, который он чуть ли не до дыр засмотрел. Сержик наверняка окажется востребованным со своим неуловимо-загадочным взглядом и сдержанной грацией. Но хотел ли этого сам Георгий, он не знал. Прежний Сержик ведь был незаметным, незапоминающимся, и Георгия это устраивало. Зазвездившиеся и требовательные создания его раздражали, и он их избегал из-за требовательности и капризности. Георгий слишком часто вообще не понимал истерики вокруг звезд модельного бизнеса – ведь практически ничего не делают, только и могут, что позировать. Были исключения, превращавшие всю эту круговерть в искусство, редкие, но были. В основном же это была ярмарка тщеславия, превращавшая любое действие в самовосхваление. И Георгий очень не хотел, чтобы Сержик снова возвращался в нее. – Ты уверен, что этого хочешь?
Сержик задумался. Через некоторое время он поднял голову и посмотрел на него.
- Не очень. А ты? – внимательными и изучающими глазами глядя на него, спросил он.
- Очень не. – Вздохнув, признался Георгий и коснулся губами его лба. Сержик опустил голову и, как подозревал Георгий, беззвучно проговаривал фразу, которую не с первого раза понял. Затем он выпрямился и негромко, но настоятельно спросил:
- Почему?
Георгий отвел глаза. И как объяснить? Он молчал и смотрел в телевизор. Сержик снова положил голову ему на плечо и перевел глаза на экран. Картинки были цветными, движущимися, и на этом их привлекательность заканчивалась. Георгий вздохнул, провел рукой по плечу и сказал:
- Я не хочу делиться тобой. Я даже объяснить толком не могу. Ты изменился, Сергей, изменился. Раньше ты был незаметным, одним из всех. Только и примечательного было, что покровительство Касьяновой. А теперь ты будешь привлекать внимание. И я этого очень не хочу.
Сержик подождал еще немного, понял, что Георгий больше ничего не скажет, благодарно сжал его предплечье.
- Я тоже не хочу. Только сидеть на шее плохо. Лучше самостоятельным быть.
- Сережа, деньги не проблема. Я готов тебя поддерживать, пока ты не станешь зарабатывать достаточно, и это меня совершенно не обременит, - сказал Георгий, с каким-то веселым напряжением ожидая ответа. Сергей его не разочаровал. Отвернув голову, чуть отстранившись, он угрюмо сказал:
- Мама тоже готова. Даже папа. Только я и сам могу. Руки-ноги есть, голова тоже. Я и раньше нормально зарабатывал, и сейчас смогу.
- А к поступлению готовиться? – слегка ехидно поинтересовался Георгий. Сержик приподнялся, сердито посмотрел на него, но увидел усмешку и задумался. Его брови, только что насупленные, разгладились, он опустил голову, затем поднял ее, искоса посмотрел на Георгия и сказал, не совсем оправдываясь, но и не беспечно:
- Ну смог же я раньше школу закончить.
Георгий не сдержался и рассмеялся. Обнимая Сергея и прижимая к себе, он, все так же посмеиваясь, прошептал:
- Мой мальчик, мой драгоценный мальчик, как же мне тебя не хватало!
Сержик уткнулся в его плечо и тихо что-то спросил. Георгий прислушался.
- Что? – переспросил он. Сержик почти беззвучно прошептал: «Правда?». – Очень, - выдохнул Георгий, закрыв глаза и тихо упиваясь своим долгожданным счастьем. Сержик подался вверх, устраиваясь поудобнее, и приблизил свое лицо к нему, упиваясь своей смелостью. Георгий терпеливо ждал. Сержик прикрыл глаза, подождал немного и решился. Он осторожно прикоснулся к губам Георгия, затем настойчивей, сел ровней, устроился верхом на его коленях и начал старательно изучать его рот. Георгий неспешно поглаживал его талию, осторожно проводил пальцами по коже под майкой, с жадностью прислушиваясь к биению своего сердца и новым и все более соблазнительным ощущениям, которым он пока не мог подобрать имени, прислушивался к тому, как подрагивает Сержик под его ласками, как он выгибается и прижимается, как постанывает, как дышит все глубже, затем оставил все попытки анализировать и просто упивался, дыша, постанывая, подаваясь вперед либо в унисон, либо чуть отставая от Сержика. А Сергей поначалу старался, прислушиваясь к тому, что и как делает или чувствует Георгий, а потом увлекся, исследуя, пробуя, дерзая. Он оторвался на секунду, горящими глазами и всей своей позой спросив разрешения, и неторопливо потянул джемпер Георгия вверх, чувственно выгибаясь при этом. Георгий позволил ему снять джемпер, взялся за майку и потянул ее вверх, неотрывно глядя в глаза Сергею, который, чуть прищурившись, изучал его. И снова странное ощущение знакомого незнакомца, незнакомое знакомое тело, плотнее, крепче, шире, мужественнее, вожделеннее; Георгий притянул Сергея к себе и языком прошелся по груди. Краем уха он услышал, как возмутился и удрал Пушок, краем глаза заметил, как куда более тактично сбежала Лялька, и растворился в удовольствии.
С трудом выплыв из наслаждения, Георгий оторвался от Сержика, отстранил его от себя и сказал:
- Сережа, в спальне нам будет лучше.
Сергей недовольно посмотрел на его, ехидно прищурил брови и приподнял брови и сказал:
- Зрелость требует комфорта?
- Несомненно, - ухмыльнулся Георгий. – Стар я, чтобы на диванах кувыркаться.
Сергей так и сидел у него на коленях, опустив руки ему на плечи, тяжело дышал и усмехался в ответ, склонив голову.
- Давай, мой хороший, дуй в спальню, а старенький дряхленький я выключу телевизор и присоединюсь.
Сергей встал, сделал пару шагов назад и поизучал Георгия, упивавшегося видом. Джинсы на Сергее висели на бедрах, очень красноречиво очерчивали возбуждение, и он стоял перед Георгием, дерзко глядя на него и ухмыляясь. Георгий практически насиловал его глазами, полусидя на диване, и ждал. Сергей сделал полшага вперед и вбок, плавно нагнулся, подхватил поднос с чаем и кофе и понес его на кухню. Георгий проводил его взглядом и в каком-то благоговейном изумлении выдохнул: «Вот стервец!».
Дерзость и какое-то детское любопытство передались и Георгию, когда Сергей присоединился к нему в спальне, убрав посуду. Георгий никогда не замечал за собой такой отчаянной склонности к экспериментам, а видишь ты, находил невероятное удовольствие в изучении тела Сергея, отмечая все чувствительные места, снова и снова возвращаясь к ним и сам выгибаясь под жадными губами и руками Сергея. У него в голове задержалась забавная мысль: вон как ребенок отрывается! Дорвался до секса, горемычный, видно здорово оголодал. Она показалась ему невероятно приятной, и Георгий с особым удовольствием Сергея поблагодарил.
Утром, выгуливая собак, приводя себя в порядок, завтракая и собираясь на работу, Георгий снова и снова переживал эту ночь. Странным образом он привык к снисходительности как в постели, так и вне ее, полусознательно отбирая себе незрелых партнеров. А ведь в том, чтобы быть равным и владеть равным, есть особое удовольствие. Самодовольно улыбнувшись и еще раз оценив степень помятости физиономии, он оценил ее на «четверочку с минусом, но пойдет». Завязывая галстук, он заглянул в спальню. Сергей спал, вытянувшись на животе. Одеяло оставляло открытой спину, которая возбудила в Георгии совершенно непристойные мысли. Но и про работу не мешает подумать. Андрей должен подъехать через восемь минут, как-никак. Поэтому, проведя рукой по спине, коснувшись ее губами в нескольких местах, полюбовавшись, как Сергей рефлекторно дернулся, он потревожил его за плечо и сказал:
- Сережа, я ухожу на работу. Собаки выгуляны, сильно их не развращай. Ключи я положил на полочку.
Сержик приоткрыл глаза и спросонья посмотрел на него; он что-то промычал сквозь сон. Георгий успокаивающе поцеловал его в щеку и, еще раз погладив по плечу, спине и снова плечу, он скорее для себя, чем для него, сказал: «До свидания, мой мальчик, до вечера».
В прихожей Георгий еще раз усмехнулся сам себе; ехидная, счастливая и время от времени растерянная улыбка блуждала по его лицу. Он чувствовал себя восхитительно, легко, молодо; при всем этом ему было немного жутко. Кажется, новый Сергей может оказаться тем еще фруктом. Георгий усмехнулся и вышел в холл здания. Тем больше награда. Не пора ли ему самому применить те свои тезисы, которые он в свое время развивал перед Анной Дмитриевной? Георгий подумал и решил, что не просто пора, а у него и выбора нет. Он поздоровался с Андреем, сел в машину и по здравом размышлении решил, что если уж почти двух лет знакомства и практически одного года разлуки оказалось мало, чтобы убедить его в бесполезности отношений, то они еще лет двадцать выдержат. Георгий ухмыльнулся. А идея привлекательная. Исключительно привлекательная.