POV Author:
— Я здесь, Ваше Преосвященство. Тихий, вкрадчивый голос. Личность в чёрном плаще, закрывающем лицо, склонилась в низком поклоне на пороге. — Подойдите, дитя моё. — Я не могу преуспеть в вашем поручении. Боюсь, что скоро нам, добрым христианам, будет негде приклонить колено, так как изуверы не сдаются. — Изыди нечистый! Я могу вам ещё кое-чем помочь в нашем общем деле во имя Христа. — Дело не в деньгах, Ваше преосвященство… — Но в чём тогда? – возмущённо произнёс священник. — Томас Дадли не собирается отдавать, ни своих позиций, ни своего - да помилует меня Пресвятая Дева - любовника. — Значит, принц должен решать, что ему дороже – его дружба или покровительство церкви. – отчеканил епископ. Тут же послышался звук падающего металла – кубок с вином опрокинулся, — Ему никогда, никогда, слышите? Никогда Томасу Дадли не быть Герцогом Суффолком! – вскричал он. — Он уже решил… — Так что же вы молчите? — Половина герцогства – его условие. — Не много ли он желает? — Я лишь передаю его слова. — Пусть берёт. — Каким образом это… как это будет сделано? — Обыск. Да только не больно много они там найдут. Вот, возьмите это, — епископ протянул небольшой узелок, — Пусть это будет у него в доме к тому моменту, когда придёт стража. Вы ведь можете сделать вновь это во имя Святой Церкви? — Непременно. Разрешите идти, Ваше Преосвященство? — Нет, ещё одно. Мальчишку, как только возьмут Дадли – сразу ко мне. Он нам нужен. — И вы не…? – тихий голос дрогнул, — А Дадли вы разве не будете допрашивать? Зачем вам мальчишка? Вам нужен Томас Дадли! — Церкви нужен изменник, а Томаса Дадли вообще не должно быть. Ступайте. Дверь тихо закрылась, а священник смотрел в окно, дожидаясь рассвета. Мысли его были далеко. В свете мерцающей свечи его лицо казалось ещё более напряжённым, взгляд покрасневших глаз был усталым, а ноздри рассерженно вздувались при каждом вдохе. Постепенно восток начинал алеть, предвещая о наступлении нового дня. «Ещё немного и с ними всеми будет покончено» — подумал епископ, туша свечу пальцами.***
За время, пока Дадли отсутствовал, Ноттингем встретил лето, которое принесло с собой не только раннюю вишню и землянику, но и множество несчастий. В столице зверствовал отряд «Небесный крест», который выискивал ведьм и алхимиков, сразу отправляя их в Тауэр, но чаще, казня без допросов и суда. Французские войска стояли в Бретани, ожидая подкрепления, так как Джаред, благодаря разведке Дадли, смог разбить несколько полков, оставив противника ни с чем. До безумия измотанные и больные французы просили защиты у местного населения, которое уже два века назад перестало быть коренным английским, а потому каждый второй владел французским языком наравне с родным. Но этих несчастных потихоньку вырезали люди епископа, которым слабеющие солдаты не могли дать отпора, но местные жители сочувствовали им, помогая им перепрятываться. Каждый день на улицах небольших городков и деревень проливалась кровь, и почти каждый человек задавал себе вопрос: «Где же милосердие Христово?», но никто не смел произнести вопроса вслух. Это было похоже на ад. Вместе с тем, пользуясь случаем, «святые» воины вырезали всех протестантов, о которых доносили их же соседи. Воздух был пропитан наговорами, предательством, и запахом крови, проливавшейся во имя благой цели. А Ноттингем был взбудоражен зверским убийством Джонатана Сэмьюэля, одного из советников принца, который, как потом выяснилось, был скрытым протестантом. Вильгельм почти каждый день писал Тому длинные письма, потому что сейчас его всё сильнее преследовало чувство безысходности и неминуемого конца. Он списывал всё на свою впечатлительность, однако, хотя и расчёты он делал очень точные, ему казалось, что вот оно – подошедшее время. Джаред больше не препятствовал их переписке. Зачем было нужно это, когда молодой маг уже три недели жил у него в замке? Однако Эндрю Форестер устроил всё так, чтобы личные покои Вильгельма располагались в самом тупике дворцового коридора, и чтобы пройти в них, нужно было пройти мимо его собственной двери. Комнаты эти не имели тайных ходов, так как строились наспех, и никогда не занимались важными персонами. Таким образом, проникновение Джареда в покои мага тайно были также исключены. Во избежание возможных непониманий с Дадли, Эндрю сообщил ему о напряжённой ситуации, и о том, что в целях безопасности Биллу следует жить во надёжно охраняемом дворце, а не в его доме. Случай с Сэмюэлем только подтверждал накал страстей, а учитывая род занятий Вильгельма, можно было ожидать чего угодно. Сказать, что замысел Стюарта начал осуществляться, было бы клеветой на мага. Билл старался не пересекаться с принцем без особой необходимости, предпочитая самому являться исключительно к нему в кабинет, где всегда присутствовал кто-то ещё, и никак не во внутренних покоях. К нему Джаред не рисковал заходить, потому что в присутствии Эндрю это было невозможно – тот упорно не закрывал дверь в свою переднюю, хотя во дворце гуляли нешуточные сквозняки. Рамона была очень напряжена поначалу, постоянно пыталась заговорить с Вильгельмом, но тот лишь молчаливо улыбался, чем выводил её ещё больше. «Святоша» — шипела она по нескольку раз на день, вызывая снисходительные смешки принца и пажей. Джаред обхаживал Вильгельма как мог. Поскольку тот был гостем во дворце, то ему можно было дарить подарки, звать на трапезы в знатные дома, приглашать на совместные прогулки в дворцовом саду и в лесу. Иногда Билл мог отказаться, но головная боль каждый божий день была бы странным явлением, а потому, приходилось иногда совершать с принцем конные прогулки по городу и окрестностям. Естественно, в сопровождении Эндрю, и каждый свой шаг Билл описывал Тому в письмах. От Тома же письма приходили реже, так как не все гонцы возвращались в целости и сохранности. Да и сам Вильгельм не знал, все ли его послания доставлялись Тому, но по кое-какой закономерности можно было определить, что большую часть он получает. Приходилось быть очень осторожными. Так, чтобы по письмам не было понятно, что это – переписка двоих мужчин: Том обращался к любимому, как к Вильгельмине. Это было сложно, но с другой стороны даже интересно. Билл улыбался только тогда, когда читал их, а в остальное время его лицо не выражало ровно ничего. Каждое письмо от своего возлюбленного он бережно заворачивал в шёлк и клал под подушку, чтобы не расставаться с этими строками, в каждой из которой он читал одно лишь слово: «люблю». Как именно любил его Том, Билл знал очень хорошо. Но его удерживала неизвестная сила, непреодолимая, благодаря которой он ни за что не променял бы свою жизнь с Томом на самую спокойную и роскошную, но без него. Что именно держало его рядом, Билл не знал до одного прекрасного дня, пока в гости к принцу не пожаловал Дадли-старший, Герцог Суффолк. В этот день Билл, как обычно, собирался заняться делами, которые были у него в связи с приездом графа Винсли из Саузгемптоншира. У него был большой заказ на некие порошки из плодов хлебного дерева для больной подагрой супруги графа. Поэтому с самого утра он расположился во внутреннем садике дворца, состоявшем из пяти яблонь, двух дубков, нескольких кустов смородины, фонтанчика и скамьи. Там он сушил лесные травы, которые в нынешний сезон надлежало собирать, а Сэдрик каждый день ходил за ними в соседний лес. Ещё рано утром прибыл Суффолк со своей свитой, но Билл проснулся позже, а потому не был представлен герцогу. Он немного волновался, хотя и знал, что этот человек – не родной отец Тома, но всё же, был дорог и близок возлюбленному, и это немного пугало, хотя Вильгельм не мог объяснить себе причин волнения, которое закралось в сердце, стоило услышать, что герцог прибыл во дворец. Июньское солнце приятно согревало бледную кожу Билла, который занимался измельчением кореньев в сени раскидистой яблони. В садике было несколько соловьёв и два попугая, а также много цветов и, круживших над ними, жужжащих пчёл. — Как звать вас, дитя моё? – обратился к Биллу старый герцог, внимательно рассматривая его с ног до головы. Скорее, его взгляд был даже не любопытным, а каким-то встревожено-восхищённым. Королевская осанка мага, изящное телосложение, и взгляд, словно у испуганного оленя. — Граф Вильгельм Каулитц-Крекер фон Вальдхайм к вашим услугам, сэр герцог, — Билл отдал изящный поклон, скромно опуская глаза. — Граф фон… Вильгельм?! О, любезный, так это о вас мой сын столько рассказывал?! – радостно воскликнул Дадли-старший, но когда он подошёл ближе, его глаза вдруг приобрели оттенок грусти. — Он рассказывал? Обо мне? – с едва заметной надеждой произнёс Билл, взглянув в заблестевшие глаза седовласого мужчины. — Да, когда был у меня недавно. Месяца три-четыре тому назад. — Он был у вас… ах да, конечно, я и забыл! – Вильгельм вспомнил, как Дадли пытался обмануть его, рассказывая о некоем дядюшке в Суссексе, и внутри снова встрепенулось чувство тревоги. Его глаза наполнились грустью, ещё больше приковывая к себе внимание герцога. — Вы сказали Каулитц? Вы не из Лейпцига будете? — Я во многих местах жил, много путешествовал, — уклончиво начал отвечать Билл, — Меня воспитывала тётя, а родителей своих я и не помню. Маг сам не знал, зачем это говорил, ведь для всех он был кузеном Крекеров Лейпцигских. Однако человек, который заменял Тому отца, почему-то внушал ему доверие. — Тётя… я не хотел причинить вам боль своими расспросами, милый граф, — замялся Герцог, растерянно опуская глаза, что Биллу показалось очень знакомым, — Я не знал, что у вас такая нелёгкая судьба, граф, Вильгельм… — он снова замолчал, будто бы пытался попробовать на вкус имя. – Не составите ли нам с принцем компанию за трапезой? — Это будет для меня огромной честью. И прошу вас, не называйте меня графом, все эти условности… – Билл смущённо улыбнулся, а на щеках выступил лёгкий румянец. — И вправду, вы так близки с моим сыном, что я с радостью обращался бы к вам, как к нему.***
— Что же вы ничего в рот не взяли? – во время обеда Билл ел только хлеб, овощное рагу и фрукты с ягодами, чем удивлял Герцога, а Джаред только загадочно улыбался, будучи привыкшим к тому, что юный маг не притрагивается к мясной пище. — Для меня этого достаточно, — радостно улыбаясь, ответил Билл, бросая в тарелку косточку от вишни. Юноша и не задумывался о том, что сидящий напротив Джаред не мог спокойно наблюдать, как он одну за другой отправляет в рот спелые ягоды, аккуратно слизывая острым языком ярко-красный сок с губ. Для принца это было настоящей пыткой. Хотелось, забыв обо всём и всех, схватить это хрупкое создание в охапку и впиться глубоким поцелуем в нежные уста, сминая их, слизывая с них тёрпкий вкус вишнёвого сока. Только присутствие старого герцога не давало его тайным мыслям взять верх над разумом, и с трудом овладев собой, Стюарт встал из-за стола, оставляя старика в обществе Билла и внимательного Эндрю, от зорких глаз которого не укрылись вздохи и чуть покрасневшие щёки принца. «Да… если Дадли не вернётся в скором времени…» — пронеслось в голове у Форестера. После обеда все, удовлетворённые, разошлись по своим покоям, чтобы немного отдохнуть. Джаред возлежал на своём королевском ложе, мучаясь тем, что Вильгельм ему никогда не достанется, ведь Дадли должен был вернуться со дня на день, а значит, все шансы утрачены. За без малого месяц проживания во дворце маг умудрялся встречаться с ним не более, чем по мере необходимости. Беседы все были сдержанными, хотя Джаред ожидал хоть каплю кокетства со стороны юноши. Сейчас же состояние ухудшалось с каждой минутой: он влюблялся, а Билл так и оставался недосягаемым сокровищем. Воспользовавшись послеобеденным затишьем и тем, что Форестер не успел уйти из покоев Герцога, с которым затеял нешуточный спор по поводу правильности перевода молитв с латыни на английский, Джаред, всё ещё слыша доносящиеся из-за стенки повышенные тона дискутирующих, тихонько прокрался по коридору и чуть слышно постучал в заветную дверь. Через несколько мгновений за ней послышались шаги, она распахнулась, и Билл, еле слышно ахнув, пропустил принца внутрь, быстро запирая громоздкий засов. — Чем могу быть полезен? – тихо произнёс Билл, опуская голову, так, что из-за спавших на лицо шелковистых волос стало не видно глаз. Джаред ничего не ответил, оставаясь стоять на месте, молча рассматривая мага. «Почему ты не девушка? Я бы женился на тебе, подарив Англии самую красивую королеву всех времён» — мысленно сетовал принц, глядя на хрупкие плечи, и ниспадающие на них шёлковые пряди иссиня-чёрной красоты. Вильгельм тяжко вздохнул, и набравшись сил, вскинул на принца взгляд бездонных глаз. Немой вопрос, застывший в них, был удовлетворён сразу же. — Я хочу помочь тебе. — Как это понимать? – испуганно шагнув назад, маг не рассчитал расстояния, и запнувшись о ножку кресла, стал падать, но Джаред мигом подхватил его, удерживая за тонкую талию. Однако встретившись с настороженным взглядом Билла, он тут же убрал руки, чтобы не смущать его больше. – Благодарю вас, Джаред. Собственное имя, звучавшее из уст этого неземного существа, резало принца больнее ножа. О, как бы он хотел, чтобы Вильгельм произносил его имя ласково, также, как наверняка произносит имя своего любимого Дадли! От воспоминаний о бывшем любовнике у Джареда по спине пробежала неприятная дрожь. Он уже ненавидел Тома за одно то, что его любил этот волшебный мальчик. А ужасающие подробности его жестокого обращения с магом вселяли в принца решимость немедленно отобрать у безумца это бесценное сокровище. Взяв себя в руки, Джаред решил продвигаться далее к намеченной цели. — Ты знаешь, зачем приехал приёмный отец Тома? — Нет, — Билл поднял взволнованный взгляд, пытаясь уловить настроение принца. — Он приехал, потому что я его попросил об этом. У Тома могут быть большие неприятности. — Из-за меня? – тихо прошептал маг. — Нет, не совсем так. Он участвует в заговоре. — Каком заговоре? О чём вы, Ваше Высочество?! – чуть ли не закричал Билл, но Джаред прижав палец к губам, напомнил, что не следует издавать лишнего шума, и тут же продолжил. — Я понимаю степень твоей веры в него, и понимаю твоё отношение, но… — Нет! Такого не может быть. Я знаю, что Томас этого бы никогда не стал делать. – твёрдо произнёс маг, сдерживая желание закричать. — Да что вообще ты о нём знаешь?! – раздражённым, громким шёпотом заговорил Джаред, — Он - хладнокровный убийца, распутник и плут, каких свет ещё не видывал. Что ты знаешь о Томасе Дадли, которому и фамилия досталась только благодаря великодушию старого герцога? Неизвестно чьё дитя, зачатое во грехе, выброшенное на улицу собственной матерью, найденное почти что в сточной канаве! Это твой благородный Дадли? Или, быть может, насильник и убийца, после которого не только на поле боя текут реки крови, но и в собственном доме, и который смеет поднимать руку на того, кому клянётся в вечной любви? А знаешь ли ты, что скоро твой Томас женится, исполняя волю отца, и ты останешься в прошлом? Да он ни во что тебя не ставит! Ты для него — диковинный, заморский соловей, и не больше! Ты знаешь, что он признался Рамоне, которая так ненавидит тебя, что не доверяет тебе и считает тебя засланным шпионом из Фландрии? Ты знаешь, что он хотел без твоего ведома прочитать письмо, пришедшее тебе месяц назад? И всё потому, что считает тебя лжецом и лазутчиком, и только потому, что я не позволил ему этого сделать, он не открыл его! Знаешь? Маг стоял недвижимо, а потом просто закрыл лицо ладонями и опустился в кресло, тяжело дыша и не поднимая головы. Он хорошо помнил тот ужасный день, и как был раздражён его любимый из-за письма, которое ему пришло. Джаред воспользовался этим моментом. Чтобы опуститься перед Вильгельмом на колени и заглянуть в полные боли глаза, отнимая дрожащие, похолодевшие руки от побледневшего лица. Чтобы в следующее мгновение, чуть приподняв его голову за подбородок, нежно коснуться сухих губ, увлажняя их поцелуем, и вдохнуть его горячий выдох. Джаред целовал его долго, нежно, будто бы боялся, что он сейчас испарится, но в то же время так настойчиво, будто бы хотел выпить его всего, не оставив Тому ни капли. Хотелось продолжить, но нельзя было себе этого позволить, иначе в следующий раз Вильгельм мог не подпустить его к себе.POV Tom:
«Выстроить всё заново, отойти от прошлого, вернуть утраченное, возродить умершее, соединить разделённое. Если бы ты только знала, как хочу я снова быть твоим. Таким твоим, которые не сможет причинить боли и довести до слёз. Эти бриллиантовые слезинки твои… каждый твой вздох… я ведь живу и дышу этим всем. Я дышу тобой. Любовь моя, прости меня. Я — твой раб на веки вечные. Я обещаю, что никогда не оставлю тебя. Зачем спрашивала ты в последнем письме о будущем? Ты ведь знаешь о будущем всё, ты ведь знаешь это лучше меня. Моё будущее — это ты. Вспоминая нежность твоих рук, я теряю остатки самообладания, желая тотчас ощутить твои прикосновения. Безумное желание слиться воедино, но не со страстью, а с любовью. Ведь между нами только любовь, только сердце, одно на двоих, только дыхание одно… Но вот он, парадокс – один вдыхает, пока другой выдыхает, и наоборот. Несовершенство мира. Вильгельмина моя, мой маленький лебедь. Как же невыносимо больно не чувствовать тебя рядом, просыпаясь каждый день в холодной постели, где нет тебя, нет твоих глаз, свет которых стал для меня ярче солнца и луны. Когда-нибудь я буду тем, кто тебя достоин, обещаю. Но сейчас остаётся лишь надеяться, что ты не отвергнешь меня за все мои грехи и то насилие, что я каждый раз совершаю над твоей душой. И всё же, неконтролируемое моё сознание рисует образы, далёкие от тех, что принято считать святыми. Ибо желаннее тебя нет, и сердце замедляет ход, когда в памяти моей всплывает белизна мрамора твоей кожи, в свете лунных лучей, на тёмно-фиолетовых простынях. Когда пряди твоих чёрных волос, от блеска которых я схожу с ума, обрамляют твоё безупречное лицо. Когда я вспоминаю, как ты, обвив меня лианами своих прекрасных рук, тихо шепчешь мне на ухо слова любви своей невинной, а я, как беспросветный грешник, не слышу этого, заставляя тихие слова перерождаться в стоны. О боже, лучше не писать об этом, иначе, потеряв рассудок, примчусь обратно в Ноттингем, чтобы упасть к твоим ногам, моя Богиня. Твой, Т.Д.» Как можно жить без него? А с ним – ещё сложнее, ведь общественное мнение не спит, Джаред не сможет упустить своего часа, а он придёт, я в этом уверен. И долгое отсутствие моё вряд ли скажется хорошо на состоянии моего мальчика. Теперь он уже не такой невинный, каким был, он теперь знает, что это такое. Да, виноват я, но в то же время… Это однажды случилось бы, как и всё, что было между нами. Скорее бы увезти его из проклятого Ноттингема, к отцу, в наши владения. И сделать это нужно будет незаметно, но как, если сейчас он живёт во дворце? Что сказать Джареду на это? Солгать будет непростительным, а говорить правду – этот лис придумает причину и с отцом моим иметь поближе дружбу, чтобы почаще посещать нас там. Но почему же нас? Я буду приезжать в Ноттингем, оставаться там на неделю или две, а потом вновь назад - к моему солнцу. Когда придёт неминуемый день женитьбы, я сделаю это с закрытыми глазами и поселю её в Ноттингеме в своём доме. Пусть живёт да ходит на балы. А впрочем, как её зовут? Боже милосердный, я забыл, как зовут будущую герцогиню Суффолкскую. Непростительно! Аж смех разбирает. Но и груз лежит на сердце… Это всё должно принадлежать ему. Ему одному. Моему Вильгельму, а не какой-то расфуфыренной, напудренной курице! Не хочу, не смогу. Но должен. Эти мысли сводят меня с ума. Я лишён покоя, и даже голода не чувствую. Он нужен мне, и этого себя простить не могу до сих пор. Я, Томас Дадли, который никогда не был слабым… А что, если пока я тут терзаюсь сомнениями и мыслями о том, как спасти и оградить, его, тем временем, ласкают умелые руки Джареда, и мой Билл извивается под ним, и стонет, и шепчет в бреду его имя? Что если всё, о чём говорит Рамона – чистая правда, а я - влюблённый глупец - раскаиваюсь в каких-то злодеяниях, пытаясь защитить распутную тварь? — Джакоб! Джакоб, раздери тебя чёрт, где ты ходишь, каналья?! – не повезло мне с оруженосцем — то он спит до полудня, то шатается по кабакам. — Вы звали меня, сэр? – появляется в дверях этот плут, взирая на меня чистыми небесно-голубыми глазами, будто бы он сама невинность и исполнительность. — Ну как же, конечно, я звал тебя, милый, — произношу это наигранно добродушно, подзывая его к себе. Он подходит, а я хватаю плётку и наношу первый удар, — Чтобы знал свою работу! — Простиииите! – падает на колени, пытаясь закрыться. — Чтобы не смел возиться, когда я зову тебя! – со всего размаху второй. Он еле сдерживает крик. А я продолжаю, — Чтобы сидел, как пёс у ног хозяина! – ещё раз сильно ударяя, вижу, как по щекам мальчишки скатываются крупные слёзы, но остановиться не могу. — Простите, простите, простите… — шепчет, как ополоумевший, ползая у меня в ногах. Кнут порвал сорочку, расчертив спину кровавыми полосами. У него белая кожа… такая же, как у Билла. И волосы тёмные, только глаза голубые. Но такой хрупкий… — А ну, иди-ка сюда! – резко поднимаю его за ворот, бросая на стол, лицом вниз. — Что вы… Господин, что вы делаете?! — Не смей открывать рот, ничтожество, — прошипел я, больно схватив мальчишку за волосы на затылке одной рукой, а другой быстро сорвал с него штаны, и освободившись сам, без промедления вошёл в него. Его дикий вопль, казалось, оглушит меня, но я не стал обращать внимания, начиная грубо и резко входить в его напряжённое тело. Мне было больно, но я не останавливался, наслаждаясь его криками и видом крови, растекающейся по худой спине после побоев. Воображение сначала рисовало то, как Джаред ласкает обнажённое тело моего Вильгельма, как тот страстно целует его, позволяя ласкать себя в сокровенных местах, а потом прихожу я и убиваю его. Сначала избиваю до потери сознания, заставляя истекать кровью, мучиться и кричать от боли. А потом убиваю. Убиваю моего Билла. В глазах снова стояла красная пелена, а гулкие удары сходящего с ума сердца, отдавались в ушах, перекрывая все посторонние шумы. Я и воплей Джакоба уже не слышал. Хватило нескольких сильных толчков, чтобы мигом освободиться от всей ярости и ревности, излив её в обмякшее тело. Я представлял, что это Билл, которого я ненавижу и люблю одновременно. Представлял, как было бы великолепно сделать это с ним, и тогда бы я сам слизывал всю кровь с его кожи, наслаждаясь её вкусом, его криками и мольбами. Вся злоба утихла. Наваждение прошло. Словно какое-то помутнение, провал в памяти, сон, отступили все эти страшные картины, оставляя меня с холодеющим от ужаса сердцем – это сделал я? Парень так и лежал на столе, недвижим, и казалось, не дышал. О боже, стол! На нём лежало моё письмо Вильгельму! Ведь для того я и звал этого олуха, чтобы он отправился с ним в Ноттингем. Теперь искать нового гонца. Но сначала надо посмотреть, что сделалось с самим посланием. Небрежно столкнув почти бездыханного мальчишку на пол, я увидел, что конверт по-прежнему лежит на столе, только я заметил, что в него впиталось несколько капель крови и, по видимому, слёзы этого щенка. Мразь. И чем он мог напомнить мне Билла? Ощущая себя последним негодяем, но даже не посмотрев на распластавшегося на полу Джакоба, я быстро привёл в порядок свои туалеты, и со спокойным видом покинул кабинет, чтобы позвать кого-то из слуг и отправить, наконец, это злосчастное послание. Да простит меня Бог. Гореть мне в аду.POV Author:
Возвратившись к себе, Джаред слышал, как забѐгали по коридору слуги и по звукам, доносящимся из-за двери, было понятно, что они наполняют ванну для Вильгельма. Несколько раз кто-то даже падал, поскользнувшись на лужах, и громко чертыхался. Стюарт сидел на полу, уставившись в одну точку, понимая, что сейчас Вильгельм спешит смыть его прикосновения, смыть его с себя. Если бы только ему самому кто-нибудь подсказал, какая святая вода помогла бы смыть воспоминания о самом Билле, Джаред заплатил бы за неё любую цену. Он не мог забыть мага, как бы ни пытался, каких бы красивых фаворитов себе не выписывал из разных частей Англии, Франции и той же Фландрии. И сейчас он убедился ещё раз в том, что ему нужен только Вильгельм. Необходим, как воздух. Он понимал, что сейчас ему никто не воспрепятствует, а из дворца он его более не отпустит. Хотя именно с приездом Дадли это должно было неминуемо произойти. Воспрепятствовать бы любыми путями, а дальше епископ примется за дело. Его преосвященство пообещал заточить Тома в Тауэр до конца дней. Однако принц знал этого церковного лиса очень хорошо, и предполагал, что он, как ценитель юношеской красоты, вполне может не выполнить уговора, и каким-то образом забрать Билла себе. Все эти мысли оставляли сознание опустошённым, а сердце – в клочья изодранным. Джаред сам не заметил, как провалился в сон, опустившись на мягкий ковёр возле своего ложа.***
Красота вечернего заката беспощадно меркла, пока Билл пытался найти в себе силы подняться из быстро остывавшей воды, ароматизированной сандалом и бергамотом. Страх, пробивавший тело такими неприятными проявлениями, как дрожь и пропускающее удары сердце, заковывал сознание и всё ещё живые лёгкие, в свои кандалы. Каждый вдох давался с огромным трудом, а каждая мысль вызывала боль. Зачем, зачем он снова позволил Джареду касаться себя? Неужели и вправду поверил его словам? Ведь он знает истину, и знает, что принц лжёт лишь для того, чтобы заполучить его! Но не это было самым страшным. Вильгельм ощущал беспомощность от того, что не знал, как спасти своего любимого от очевидного заговора клеветников, которыми являлись: и принц, и Рамона, и пажи, и, как предположил Билл, епископ. Дадли не раз рассказывал ему о том, какой дурной нрав у этого лицемера и негодяя в рясе, а Таро показывали очень отчётливо некое духовное лицо, отошедшее от своей изначальной миссии. «Ключевые слова и фразы: Плохой совет. Ошибочность общепринятых убеждений. Расторжение договорённости. Незаконный брачный союз. Инквизиция. Фанатизм. Необычный договор. Ограниченность мышления. Догматизм. Упрямство. Скандал, затрагивающий духовных лиц. Секретность. Материализм. Суровая ортодоксальность или же чрезмерный конформизм. Отрицание традиций. Информация, которая вводит в заблуждение. Религиозный экстримизм. Не всё то золото, что блестит. Если бы Бог хотел, чтобы мы летали, он бы создал нас с крыльями. Совет: Возможно, чтобы выйти из неприятной ситуации, вам следует нарушить привычный уклад жизни. Чтобы достичь цели, вам нужно начать мыслить по-новому. Снимите маску, и позвольте себе и окружающим увидеть ваше истинное отношение к происходящему. Иерофант в перевёрнутом положении может означать, также, что религиозный фанатик или какое-то влиятельное церковное лицо пытается причинить вам неприятности. Инквизитор или другой поборник святого дела могут причинить вам много беспокойств, будьте бдительны и не вступайте в дискуссии. Нужно избавиться от стереотипов в мышлении и взглянуть на происходящее с иной стороны. Люди: Гневливые люди, склонные к предрассудкам и склокам. Инквизиторы. Поборники церкви. Религиозные фанатики. Неверные жёны и сбежавшие из-под венца невесты. Нерадивые отцы.» Сидя в воде, и пытаясь привести все свои мысли в порядок, молодой маг складывал воедино детали всей их истории, словно рассыпавшиеся осколки зеркала. Почему-то сейчас он видел отчётливее всё то, что представлял из себя принц. Вот он — сам гнусный клеветник, и вся его свита ему под стать. И вот Том – его любимый, и единственный честный человек, но который постоянно относит себя к обществу этих нечестивцев, которым когда-то было выгодно поддерживать с ним связь, и которым сейчас выгоднее убрать его. Поскольку Томас был единственным наследником старого герцога, Вильгельм, взвесив все свои предположения, пришёл к выводу, что именно владения Дадли представляют сейчас выгоду для принца. Спину сильно пекло, как будто она была расцарапана, но обернувшись и посмотрев в зеркало, Билл не обнаружил ничего, кроме следов от бортиков ванны. С волос скатывались прохладные капли благоухающей воды, пробегая по плечам и узкой спине, но маг отчётливо чувствовал, как жжёт кожу огнём, будто его хорошенько отхлестали кнутом. Подсушив волосы полотенцем, Вильгельм стал неспешно одеваться к ужину, который должен был начаться через несколько минут, то и дело поглядывая в зарешёченную бойницу, выходившую на главную дорогу, и мечтая, чтобы вернулся Том и хоть что-нибудь придумал. Оставаться в этом ужасном месте он был не намерен более. Мысли о чувствах Джареда ушли вместе с ним самим, но маг поспешил смыть его прикосновения, которые, несомненно, считал оскверняющими, и теперь он беспокоился лишь о том, как правильно себя вести. Присутствие же герцога хорошо облегчало ситуацию. Повесив на шею массивную золотую цепь, подаренную любимым, Вильгельм уверенным шагом направился вниз, чтобы присоединиться за трапезой к собравшимся знатным особам. — Вильгельм, мы так счастливы лицезреть вас! — мягко обратился к юноше старик, восхищённо рассматривая его, который тоже был почему-то необъяснимо рад вновь увидеть улыбку этого человека. Билл тряхнул головой, пытаясь сбить наваждение – почему-то сразу вспомнилась лучезарная улыбка Тома, ослепительнее которой он не знал. — А я – вас, — отзеркаливая улыбку Герцога, произнёс юноша. — Что прикажете подавать, Ваше Высочество? Мясо, рыбу, дичь? – тихо поинтересовался повар у Джареда, который сидел мрачнее грозовой тучи, и до сих пор не проронил ни слова. — Мясо с кровью для меня, — процедил Джаред, и дичь для сэра герцога. А графу Каулитцу – как обычно. Через пять минут стол ломился от кушаний, которых повара наготовили в невероятном количестве. Джаред никогда не ругал их, считая, что все во дворце должны хорошо и вкусно есть. Даже слуги. Георг и Августин были больны уже третий день, а потому не спускались вниз, получая всё в свои покои. Тишину ужина, лишь изредка прерываемую позвякиванием столовых приборов, нарушил дворецкий, внезапно появившийся на пороге: «Ваше королевское Высочество, позвольте доложить, что Герцогиня де Колиньи прибыла к вам по делу, которое – как она изволила сообщить – не терпит отлагательств!» — Проводите её в библиотеку, — сказал Джаред, а потом тихо прибавил, — Вот же старый олух, через столько лет он называет её девичьей фамилией. Дворецкий коротко кивнул и скрылся в дверном проёме. Учтиво обратившись к герцогу, Джаред сообщил, что должен покинуть их, и удалился в библиотеку, где его ждала Рамона, только что возвратившаяся из своего тайного путешествия. Дадли-старший и Билл остались вдвоём, занятые своим десертом из сливок и земляники. Эндрю не спускался на ужин, поскольку они с герцогом так и не пришли к общему мнению в своём споре, и были немного сердиты друг на друга. А стеснять своим присутствием Форестер не хотел, также зная, что пока старик рядом, бояться за Билла не стоит. Занятый философскими дебатами с Суффолком, он и не знал, что Джаред проскользнул к Биллу сегодня днём. — Скажите, дитя моё, а как звали вашу мать? – спросил Герцог у Вильгельма, после получасовой прогулки во внутреннем садике дворца. Они ещё за столом разговорились, и теперь, после непринуждённой беседы, маг был разговорчивее и спокойнее. — Мою мать? – Билл резко обернулся на герцога, отвлекаясь от струек воды в фонтане, которые поблёскивали при свете убывающей луны. Вопрос насторожил его. – Стефания, — быстро ответил он, внутренне прося прощения за вынужденную ложь. — Я не хотел показаться навязчивым, однако вы напомнили мне одну женщину, которой я имел удовольствие быть представленным на приёме у Карла-Фридриха II ровно тридцать лет назад, — Дадли-старший сделал небольшую паузу, а Вильгельма обдало волной непонятной тревоги, поскольку он увидел в глазах герцога оттенок боли и отчаяния. – Её звали Симуна. — Вы ошиблись, любезный Герцог, это не моя мать, — резко проговорил Билл, раздражённым движением откидывая волосы назад – жест который ещё больше убеждал старика в его правоте. – И этот жест… волосы, рассыпавшиеся по плечам, руки, глаза… Ах, простите, что я говорю?! Простите… простите… — растерянно зашептал герцог, и быстро покинул сад, оставляя ошарашенного мага наедине с луной. «Волосы? Так значит, волосы? И жесты, и что ещё? Нет, нет, и ещё раз нет! Я никому не признаюсь, сейчас кто угодно может оказаться предателем. Я не верю, не знаю, нет!» — мысленно Билл проклинал всё на свете. Откуда ему было знать, что отец Тома путешествовал и мог действительно знать его мать? Перебирая все возможные варианты того, зачем герцог вообще начал эту беседу, Билл погрузился в поверхностный и беспокойный сон, в котором он видел мать, которая тянула к нему руки, звала, но он всё не мог до неё дотянуться. Потом снился Том, его руки были в крови, он весь был перепачкан кровью, но Вильгельма это не пугало, он приблизился к нему, и они влились в долгий и страстный поцелуй с металлическим привкусом, слизывая друг с друга алые капли. Снился Джаред, от которого он, Билл, отчаянно убегал, но тот всё равно настигал его, и герцог, который просил за что-то прощения. Словом, сны вымотали его ещё больше, чем дневные приключения, и проснувшись утром, Билл решил, что стоил терпеливо дожидаться прибытия Тома, а пока быть более осторожным, стараясь избегать Дадли-старшего, во избежание лишних расспросов. Ведь если Томас решится рассказать своему отцу правду, тогда он сможет попросить прощения у старика, и они вместе объяснят ему суть дела. Но со своей наружностью нужно было что-то делать – его несчастную мать, лишь глянув на него самого, мог вспомнить не только отец Тома, но и кто-нибудь из недругов. Поэтому, лишь только во дворце забегала прислуга, готовя к утреннему умыванию своих господ, молодой маг велел позвать цирюльника. Печально оглядев себя в зеркало, юноша устроился на ковре и взял в руки перо и бумагу. Открывать шторы совсем не хотелось, не хотелось солнца, и Вильгельм зажёг свечу.