Мой дедушка — не серийный убийца

      Если обращать внимание на мелочи, то Кайло не был стопроцентно уверен и в фамилии: сдвинутая на своих настенных росписях Рей, кажется, так и не оценила всей важности данной информации. Она сперва невыразимо долго вспоминала, с кем могла так оживленно консультироваться по поводу «этих проклятых несущих, которые превращают гостиную в филиал Абу-Грейб*». Потом ещё дольше старалась выяснить, зачем «мудаку-который-пишет-ебанутые-портреты» (не то чтобы Рен не обрадовался такой ёмкой характеристике) нужен архитектор, да ещё и самый странный в их «невъебически безумном гадюшнике» (и с этим отзывом об alma mater изнывающий от нетерпения собеседник также был вынужден согласиться).       В конце концов, она неуверенно призналась, что, вроде, этого, «с палкой в жопе», все называют Хакс. И что его нет ни в одной известной человечеству социальной сети, а ещё — он «дрочит на небоскребы Миса ван дер кого-то там и круто ей всё разъяснил про балки». На этом полезные сведения у информатора закончились, а Кайло поспешил отделаться от что-то почуявшей (несмотря на росписи, покрывающие, по самым скромным подсчетам, до восьмидесяти процентов коры больших полушарий её головного мозга) сокурсницы.       Рен и сам не смог бы объяснить, почему провалился в этого человека с первого взгляда. Прямая спина, пуговица на воротничке белой рубашки врезается в шею, руки, спрятанные за спину — и волосы. Вечером Кайло будет оправдывать себя, перерывая интернет в поисках таинственного «предположительно Хакса», тем, что как художник просто не мог пройти мимо такого цвета. Это был не банальный «лисий мех», не глупо-рекламный «апельсин», не совсем уж нелепая «медь, сверкающая на солнце». Волосы незнакомца, педантично зачёсанные назад, словно старались быть как можно менее заметными. Их истинно рыжая, режущая глаз окраска через несколько секунд блекла и уходила, заставляя обладателя буквально «выскальзывать» из поля зрения.       Вокруг мельтешили студенты, Рей хрипло ругалась на свои балки, а закусивший губу «художник» не мог разобрать ни слова — только общий удивительно ровный тон, которым говорил Хакс.       И это было лишь началом: не найдя ничего фактически полезного на просторах мировой паутины, за следующие две недели Кайло (путём нехитрого наружного наблюдения) установил, что объект его «чисто профессионального» интереса посещает исключительно лекции профессора Сноука, пьёт чай (Господи, чай!) в кафе «Звёздный разрушитель» недалеко от главного корпуса и пользуется метро.       Последнее явилось непреодолимым препятствием к ответу на вопрос: «Где живёт мой ненаглядный?», поскольку юный сталкер под землёй чувствовал себя крайне некомфортно. Настолько некомфортно, что проехавшийся с ним разок Энакин мягко посоветовал внуку избегать этого вида транспорта («Поверь, паническая атака со стороны может выглядеть мм…как предвестник эпилептического приступа. Не большого, так малого точно. И ты определённо не почувствуешь себя лучше, когда попутчики из самых благородных убеждений начнут засовывать ручки тебе в рот или пытаться приколоть твой язык булавкой к воротнику»). Следовательно, вариант притвориться соседом, разносчиком пиццы (у Кайло почему-то сразу же возникло подозрение, что пиццу Хакс не ест), грабителем отпадал.       Оставалась ещё возможность «случайного» знакомства на ниве учебной деятельности. Рен честно попытался сходить на лекцию к Сноуку, но быстро обнаружил в себе неспособность сопротивляться силе архитектурного тёмного гения — уже на втором повторении загадочного сочетания звуков «Ле Корбюзье» он уронил голову на руки и поднял её только при заключительном: «Следующая наша беседа будет посвящена…».       В отчаянной попытке привлечь внимание Хакса художник использовал даже рабочий инструмент: тщательно-нечаянно врезался в того этюдником. Это тоже не сработало — раздосадованный Кайло готов был поклясться, что «жертва» не бросила в его сторону ни единого взгляда. Хакс просто посторонился и продолжил путь, смотря прямо перед собой. Это фиаско стало решающим — Рену пришлось признать неэффективность самостоятельно принимаемых мер. И обратиться за квалифицированной помощью. — Перси… Да, надеюсь… Но чтобы узнать наверняка, мне нужен твой стратегический талант, острый ум, дьявольская проницательность и… — Репетируешь речь у гроба? — С усмешкой прерывает внука Энакин и задумчиво тянет, — А давно ли ты рыдал в бабушкину подушку и кричал, что все мальчишки — идиоты, и ты будешь играть только с девочками? И куда это подевался твой традиционный настрой? Неужели с этой командой получаешь больше удовольствия от матча, а, Кайло? Молодой человек удивлённо смотрит на насупленные брови и строгую складку губ собеседника и растеряно начинает: — Ты же не… Терпения у Скайуокера хватает только на эти три слова — он разражается хохотом и сгибается в своём кресле чуть ли не пополам. Рен замирает, а потом внезапно подхватывает: — Ах ты, провокатор старый, да как ты… — Моя очередь развлекаться, — вытирая слёзы, довольно провозглашает «лорд Вейдер» и уже спокойнее продолжает, — Родной, первым, чью биографию я написал, был… — Джеффри Дамер… Погоди, ты только что сравнил меня с Милуокским монстром?! Намекаешь на беспорядок у меня на кухне? Но головы в холодильнике у меня, вроде, никогда не было… — Наигранно-возмущённо подскакивает Рен на диване. — Я не сравниваю тебя с Дамером, и не видел человеческих останков на твоём обеденном столе. Пока. Просто намекаю, что твоя гомосексуальность — это последнее, что могло бы меня обеспокоить. Хакс так Хакс… Он же человек, да ещё и совершеннолетний, надеюсь? Кайло оскорблённо кивает, и Энакин радостно продолжает: — Вот и славно — мы можем действовать в рамках закона… А теперь поведай мне максимум информации, пожалуйста, и ничего не упускай — будем анализировать, планировать и покорять! Скайуокер усаживается поудобнее и, пока замявшийся внук собирается с мыслями, прикрывает глаза и вспоминает тот действительно восхитительный монолог о второсортности мужского пола, которым наградил его тринадцатилетний Бен, прерываясь на громкие всхлипы и утираясь любимой подушкой Падме. — К чёрту школу! Не пойду туда больше, до конца времён не пойду! Придурки хреновы… И их баскетбол. Не хочу тупой баскетбол — носят мячик туда-сюда и радуются. «Ты должен заниматься спортом, Соло!» Может я ещё должен морпехом стать? Или на Луну десантироваться?! И эти туда же: Бенни — слабак, Бенни — трус паршивый, его мамочка-сенатор до сих пор задницу ему подтирает… А сами — «настоящие мужчины» — только и могут, что таскать у отцов сигареты и порнуху! Сегодня — наконец-то — я подошёл к этому «мастеру». Давайте, отлично: фехтование — это спорт. И мне действительно нравятся эти шпаги, и форма, и шлем… Никто не будет смотреть на мои уродские уши… Но нет, с чего бы подобью отдушины вдруг забрезжить под сводом*? Бородатый ушлёпок посмотрел на меня, как на психа, и вежливо-недоумённо проблеял: «Но наша секция только для молодых леди, Бен. Фехтование отлично развивает и укрепляет таз» (на этом моменте Энакин не выдерживает и громко хмыкает). Да, да — не смейся — таз! Как будто мой таз в этом не нуждается! Быть мальчиком в нашей школе — просто отвратительно! К чёрту одноклассников с их баскетболами и всем дерьмом, если я не могу заниматься тем, чем нравится! Плевать, больше я с мужским полом в дурацкой школе не пересекаюсь. Или, вообще, не пойду туда никогда… Дедушка, а расскажешь что-нибудь интересное? Надоело это всё… Расскажи про какой-нибудь суд, ну пожалуйста… Отказать внуку после такого животрепещущего повествования невозможно, и мужчина садится рядом с неудавшимся шпажистом, кладёт руку на его зло взъерошенный затылок и говорит: — Я был вчера в качестве эксперта на одном судебном процессе. Врача застали знакомые на какой-то вечеринке бесцельно тыкающим фруктовым ножом в человеческий фарш. У него там же — на месте и спросили — зачем… Он спокойно объяснил, что у Стивена (пока ещё не превратившегося в трудноидентифицируемые останки) была буллёзная эмфизема. Это когда лёгочная паренхима замещается тонкостенными пузырями. Чревато развитием клапанного пневмоторакса… Что и произошло — пузырь лопнул, и на вдохе воздух начал проникать в грудную полость, а на выдохе стенка пузыря прикрывает отверстие — воздух выйти не может. Это жизнеугрожающее состояние — три-четыре таких вдоха — и развивается коллапс. Лёгкое поджимается, дыхательная недостаточность, смерть. Врач сориентировался быстро — первым ударом перевёл клапанный пневмоторакс в открытый — а потом… Цитирую: «я увлёкся и забыл, зачем это делаю»…Меня защитник его вопросами всё на невменяемость выводит, да где там… Это не аффект, это яркая декомпенсация психопатии. Не сам поступок делает человека психопатом, но его отношение к произошедшему, а здесь реакция вполне однозначная… У него друг в свидетелях выступал, так он смотрел на наш процесс, будто бы всегда ждал чего-то подобного. А характеристики у врача — одна лучше другой. И коллеги в шоке. И благодарные пациенты… Вот так бывает, мальчик мой, а ты — фехтование… Наконец решительное: «Он архитектор и любит небоскребы!» врывается в воспоминания и ставит Энакина перед новой задачей: устроить внукову личную жизнь — что может быть увлекательнее!