Венера кричит «Браво!»

      Рождество начинается с пушистых снежинок, тающих на ресницах. С гирлянд, развешанных по крышам домов, с плетеных из веток ели венков и стеклянных красных шаров, усыпанных блестками. Для всех, кроме Хельги.       Для младшей Патаки Рождество начиналось с громкого хлопка входной двери и звонкого: «Мамочка, папочка, я дома!» Волна непосредственности сметала все вокруг Ольги, оставляя людей наедине с восторгом от одного нахождения девушки рядом. И только Хельга не могла понять, откуда бралось это чистое счастье. До того момента, пока сама не начала замечать за собой новогоднее настроение, которое привносила в жилище лишь ее старшая сестра.       С приездом Ольги дом будто становился теплее, хотя отапливался он как обычно, Хельга сама убедилась в этом. Однажды в детстве она даже сверила температуру в помещении и была очень удивлена, заметив, что весомой разницы нет. Лишь с того момента у нее закрались сомнения, развеять которые она смогла только в более зрелом возрасте. И проделанный путь она вряд ли сможет забыть.       Старшая Патаки была невероятно женственной, потому, когда пацанке-Хельге было десять, сестра подарила ей три потрясающих платья. Бордовое с нашитыми мелкими пайетками, темно-синее с пышными рукавами и элегантное бежевое из нежной ткани. Веллингтон-Ллойд умерла бы от зависти, увидев хотя бы одно из них, но для Хельги это не было весомым поводом носить подаренные вещи.       Даже поблагодарить сестру язык у нее повернулся с трудом, а уж протянуть ей помятую открытку с выцарапанными на ней поздравлениями и подавно. В ответ на обыденный сестринский восторг и попытку заключить девочку в объятия, Хельга лишь фыркнула. Она отмахнулась от протянутых к ней рук и закрылась в своей комнате, чтобы не выходить из нее до самого вечера.       Ольга с детства любила красивые вещи, потому, когда ее неряшливой сестре было тринадцать, она подарила ей прекрасную статуэтку в форме валькирии, восседающей на крылатом коне. Скрупулезная ручная работа была видна в каждой детали: в идеально выкрашенном шлеме с небольшими крыльями, в развивающейся гриве коня и его словно застывших в беге копытах. Лицо валькирии было искажено гневом, смешанным со смелостью, а ее пальцы крепко сжимали огромный меч. Патаки в действительности показалось, что вот-вот женщина на коне сорвется с ее стола и вылетит в окно, разбив стекло.       Хельга завороженно рассматривала подарок, а когда очнулась, метнулась к тумбочке. Вытащив из ящика маленькую фигурку ангела, купленного девушкой в каком-то торговом центре с большой скидкой, она быстро сунула его в руку сестре. Не дождавшись ее реакции, Хельга проскользнула мимо и, быстро схватив куртку, выбежала из дома. Ее ждали, она не должна была опаздывать. Кто-то же ее ждал?       Гордость семейства Патаки всегда удивляла своей легкостью на подъем, потому, когда нелюдимой Хельге было шестнадцать, Ольга подарила сестренке новый плеер и пару дисков с автографами всех участников групп. Одному Богу известно, как девушке удалось их достать, но Хельге было совсем неудобно спрашивать.       Вертя в руках диски, она не знала, куда себя деть, то и дело оглядываясь к столу, на поверхности которого должен был лежать большой запечатанный конверт, перевязанный тонкой лентой. Внутри него покоился бы портрет старшей сестры — первый опыт Хельги, недавно решившей взять в руки кисть. Однако у ее истерик были свои планы, и в очередном гневном порыве девушка порвала картину. Она покоилась в мусорном ведре рядом со столом, на котором пролежала совсем недолго.       Больше всего в своей жизни Ольга любила семью, потому, когда отчужденной младшей сестренке было девятнадцать, женщина приехала с маленьким сынишкой в одной руке и большой семейной фотографией в другой. Позолоченная рамка с самодельными украшениями в виде елок и гирлянд отлично сочеталась с мрачной комнатой Хельги, с годами утерявшей свои светлые цвета.       Заведя сестру в комнату и усадив ее с младенцем на кровать, Патаки поставила стул прямо напротив и направилась к углу комнаты. Выудив из чехла потрепанную гитару, Хельга устроилась удобнее на подготовленном стуле и начала играть, стараясь уловить какой-то одной ей известный ритм. Пальцы рассеянно цепляли струны, и в этих обрывках вряд ли можно было различить «Last Christmas», если бы Хельга тихо не запела сиплым голосом.       Она то и дело поглядывала на спящего в руках Ольги мальчика, не осмеливаясь взглянуть на сестру, а после вновь опускала глаза к струнам. Со временем гитара начала подчиняться, и к концу песни девушка играла куда увереннее, однако ее голос продолжал оставаться тихим. Разве что через какое-то время к нему добавился тонкий женский голос и не стихал до последних слов.       Подняв тогда голову, Хельга сделала вид, что не заметила слез, стекавших по чужим румяным щекам. Она лишь сдержано улыбнулась и протянула руку, чтобы осторожно поправить одеяло с завернутым в него младенцем. Все плохие подарки сестры Ольга неизменно считала хорошими. А сама всегда дарила самые лучшие.