***
Утро встретило Аделию ярким солнечным светом и осторожными шагами прислуги, распахнувшей шторы. — Нет, — простонала она, — что бы ни случилось, мой ответ — нет. Горничная мягко улыбнулась. — Ваш отец сказал поднять вас, мисс Аделия, уже два часа дня. — Скажи моему отцу, что у меня гости и им нужен сон, — капризно выдала Адель. — Мисс Мануэла уже спустилась к завтраку, — удрученно сообщила прислуга. Простонав еще что-то в подушку, Аделия подняла растрепанную голову и воззрилась на мир. Место рядом с ней и вправду пустовало. — Какая пунктуальная, — выругалась она вполголоса, — дружба с Сесилом плохо на нее влияет! Спустив ноги, Адель направила свои стопы в ванную, где скинула шелковый халат и ночную рубашку, включила воду и посмотрелась в огромное зеркало в человеческий рост. Ванная комната в ее апартаментах была огромной, светло-бирюзовой, оформленной в стиле римской сауны. Из большого панорамного окна, из соображений этики на высоту человеческого роста выложенного матовым стеклом, падали солнечные лучи, игравшие на каменной поверхности большой круглой бирюзовой джакузи, которая сейчас наполнялась теплой бурлящей водой, вокруг висели полотенца с фамильными вензелями — буквой «Р». Адель оглядела свою стройную загорелую фигуру, потерла пальцами синяки под глазами и нырнула в джакузи с головой. Уже через четверть часа она привела в порядок волосы, натянула бежевое кружевное белье, домашнюю одежду приятного кроя и спустилась в столовую. Мануэла развалилась на диванчике, придвинутом к одному из краев стола — не во время праздничных обедов и приемов этот диванчик всегда стоял в столовой и был любимым местом трапезы подруг. Наконец и Аделия упала около нее, стягивая влажные волосы в пучок, а рядом опустилась на кресло ее мать. — Снова полуночничали в Виньябле, девочки? — невинно вопросила она. — Адель, тебе необходима доза кофеина… И от отеков очень полезно. Аделия вытянулась и недовольно пощупала себя за лицо, пока Мануэла прятала улыбку. Делорис Ройе была одной из тех девушек, выходящих замуж по расчету, кому везло, и они становились с супругами хорошими друзьями. Она стала такой подругой Бензли — его опорой и поддержкой, он, конечно, говорил, что любит ее, но на самом деле просто привык любить. Это была невысокая стройная женщина, как и почти все жены состоятельных людей, лет на пятнадцать моложе мужа. Чем-то похожая мимикой на Адель, Делорис носила бронзового цвета кудри, которые вечно спадали ей на глаза, а веснушчатая кожа всегда казалась немного загорелой. Пушистые ресницы тоже достались дочерям от нее, Делорис любила красить их отдельно, из-за чего глаза ярким пятном чернели на лице со светлыми бровями и бесцветными губами. Мануэле Миссис Ройе лишь улыбчиво кивнула, пока прислуга разливала зеленый чай. Делорис ничего не пила, кроме этого чая, она была помешана на здоровом питании и силе духа, поэтому в те моменты, когда Бензли становился совершенно невыносимым, сбегала от него в какой-нибудь люксовый тур по китайским холмам, где познавала Дзен. Пару раз ей удалось уговорить поехать Аделию и Фелис, так вот, Адель признавалась, что эти ее тренинги — истинная мука. Бензли сосредоточено глядел в газету, попивая кофе, он уже был в костюме, который, как и любой костюм, который он позволил бы себе надеть, сидел, словно влитой. — Что это ты так разоделся, папа? — спросила Аделия. — Сегодня ведь воскресенье. — У папы сегодня встреча, — ответила Делорис, отпивая чай. — Джордж Вудкастер сказал, что заедет. — Вудкастер? — встрепенулась Адель. — А что ему нужно, не сказал? — Ну уж точно не свататься приехал, не волнуйся, — преспокойным голосом произнес Бензли. Аделия смущенно опустилась на диванчик. В столовую вошла экономка, она принесла тоненькую трубку от стационарного телефона и передала Мануэле, что ее спрашивает отец. Та взяла трубку. Бензли смотрел на нее с неким подобием отеческих чувств. Когда он начинал работать над созданием Сада с друзьями Мэтьюза, Арне, в отличие от Сесила, сразу ему понравился. Это был хваткий человек, на которого можно было положиться, он был честным и очень правильным в вопросах денег, никогда не брал в долг и не одалживал. Несмотря на то, что Арне был владельцем самой маленькой доли в Жардан и, соответственно, меньшего дохода, он сумел подняться на уровень Мэтьюза и Ройе, всего добившись своим трудом. За это Бензли уважал его и питал к его дочери чувства сродни тем, что питал к своим дочерям. Мануэла частенько бывала в Вуа Верт и совершенно его не напрягала, в отличие от почти всех других знакомых Аделии. Покончив с завтраком, Аделия и Мануэла умчались в зал, болтая что-то про несделанные задания, Делорис смаковала овсянку с клубникой, подставляя лицо солнцу. Волосы снова упали ей на глаза, она испачкала уголок губ в каше, Бензли, невольно усмехнувшись, потянулся и стер овсянку. — Спасибо, — сказала она, улыбаясь. Бензли был счастлив с женой. Делорис была умной, расчетливой, как и он сам, она умела перечить ему, когда это было уместно, и молчать, когда это было необходимо. За двадцать с лишним лет совместной жизни они научились понимать друг друга, как никто, и удивлялись тому, как некоторые люди не могут ужиться вместе, пусть даже и без любви. Среди тех его знакомых, кто был страстно влюблен в жену, можно отметить, пожалуй, только Арне — он обожал Луз, вывез ее из бедного латиноамериканского квартала, засыпав бриллиантами и обещаниями вечной любви — и все исполнил. Арне вообще был исполнительным. Ну, и разумеется, Сесил — кто же, как не он? У кого всегда все правильно и по чести, так это у Сесила. Еще будучи молодым, бедным подающим надежды теннисистом, он влюбился в подругу детства Элен Этельберт, без которой до сих пор не видел смысла жить. По большому секрету Марк рассказывал Бензли, что во время свадьбы Элен была уже беременна, да и по срокам драгоценный сын Сесила родился несколько раньше, как он говорил, положенного срока. Думая об этом, Бензли усмехался — он не завидовал. Для него идеальным браком был его собственный: жена должна быть ему сначала другом, а уж потом любовницей. И это было вдвойне иронично, потому что Бензли прекрасно помнил, как он привез в свой дом эту девочку двадцати двух лет, он, уже успешный тридцатишестилетний адвокат, был в настоящем восторге от ее неожиданной зрелости и ума. Она никогда не строила из себя жертву, была рассудительна и хладнокровна, хотя и отчаянно пыталась привлечь его внимание к себе как к женщине. Ей это удалось — уже через месяц после свадьбы она забеременела, подарив Бензли самое ценное свое приданое — его любимую Аделию. Выплыв из ностальгических мыслей, Бензли понял, что время уже поджимает, и поднялся, Делорис встала вслед за ним. — Оденусь и послушаю, чего хочет Джордж, — отметила она. Бензли не стал перечить, за годы эта женщина выработала у него железный кредит доверия в делах. Не боясь, он посвящал ее во все.***
Аделия и Мануэла старались быть незаметными, Бензли ходил по залу, ожидая гостя, и подруги очень не хотели, чтобы их прогнали. Раздался звук звонка, прислуга потопала к входу, спустя несколько томительных мгновений в холл размашистыми шагами вошел Джордж Вудкастер — крупный коренастый человек со светлыми волосами, лицо его было нахмурено. — Джордж, рад встрече. — Бензли пожал ему руку. — Пройдем в мой кабинет? — Не стоит, я всего на минуту, — отмахнулся тот. — Мне нужна твоя помощь, Бензли, как адвоката. — Что случилось? — очень натурально имитируя взволнованность, спросил тот. — Иди сюда, — рявкнул Джордж, повернувшись к входу. В холл нехотя вошел Грэг. Девочки приподнялись с дивана, чтобы разглядеть его. Адели показалось, что ее сердце сейчас ускачет через пятки в Мексику, но в следующую секунду она не смогла сдержать улыбки. Грэг Вудкастер, одетый, как обычно, в свои самые лучшие шмотки, сунув руки в карманы, стоял посреди ее большой гостиной; его лицо выражало крайнюю степень мрачности, а под левым глазом сиял, словно наливная слива, огромный синяк. Не выдержав, Аделия, а с ней в унисон и Мануэла расхохотались на весь зал. Грэг бросил недовольный, по-змеиному прищуренный взгляд, поджал недовольно губы и с усилием отвел глаза, делая вид, что до их насмешек ему нет никакого дела. — Зачетный видок, Грэг… — задыхаясь от смеха, проронила Аделия. — Опять кому-то в руку лицом наподдал?.. О боже, ну и придурок… — Аделия! — возмущенно одернула дочь Делорис. Мануэла старательно зажала рот ладонью, чтобы не рассмеяться опять. Нынешний вид Вудкастера точно был не чета тому, с каким он наверняка полез накануне в драку. Она даже пожалела, что не застала разборок лично! — Не нужно, дорогая, Адель все правильно сказала, — хмуро ответил Делорис Джордж. — Иди сюда, чего встал? Недоумок… Бензли галантно пожал руку Грэгу, изо всех сил стараясь не улыбаться. — Помнишь Дерека Доусона? — спросил Джордж. — Опять объявился. — Помню, как же, — ответил Бензли. — Вижу, и своих старых друзей не забыл. Он и сам явно иронизировал над Грэгом, но тот как будто не замечал. — По-видимому, он сюда приехал устраивать разборки за свой неудавшийся срок, — заметил, однако, серьезно Джордж. — Ага, как же… — задорно выдала Аделия сквозь смех. — Разборки-то у него были с Марлоу, а, Грэг? Ты зачем туда опять огребать полез? — Адель, ты уймешься сегодня? — рассерженно воскликнула Делорис, но Джордж жестом показал ей, что все в порядке. — Что же произошло, Аделия? — мягко спросил он. Та поднялась на диване, села грациозно на колени и перекинула локоны на грудь, кокетливо теребя прядки пальцами. Мануэла притихла, снова бросив взгляд на Грэга, он сверкал глазами так, будто пытался что-то донести Аделии мысленно, но она посмотрела без тени страха и насмешливо заговорила: — Я не застала драку сначала, — начала она, прочистив горло. — Но, когда пришла, этот Доусон ваш уже мутузил Дэмса по первое число! Естественно, этот рыцарь не мог остаться безучатным. Да, Грэг, что молчишь? — снова расплылась в улыбке она. — Тебе хоть перепало за благородство? Она снова согнулась пополам от смеха. — Говнюк ударил Мэдли! — прошипел Грэг. — Не-а, он только случайно толкнул ее, потому что она полезла в мужскую драку, — возразила невозмутимо Аделия. Джордж глядел с выражением максимального разочарования из возможных, когда Мануэла осторожно раскрыла рот. — Ну, вообще-то, Адель правильно сказала, — тихо произнесла она, — Доусон действительно кинулся на Дэмса. Кажется, Дэмс ему что-то сказал, пытался задеть… да, точно, угрожал, что тот не уйдет от правосудия! Или что-то в этом роде. Джордж переглянулся с Бензли, словно Мануэла подтвердила что-то, о чем он говорил до того, а Ройе едва заметно нахмурился. Больше он не иронизировал. — Ага, поэтому правосудие Дэмс вершил втроем с Грэгом и Мэдли, — вставила Аделия, поглядев в лицо своему обожаемому Грэгу, и снова расплылась в улыбке. — А этот ваш Доусон хорош, всем троим навалял! — Сказал бы, что удивлен, но увы, — мягко произнес Джордж, — Спасибо Аделия, многое встало на места. — Вот уж действительно, спасибо, Аделия, — процедил Грэг. Мануэла в толк не могла взять, на что он рассчитывал — нажаловался отцу, а теперь еще и Бензли, и надеялся при этом сохранить лицо? — Ты бы поменьше изображал жертву, Грэг, — поморщилась она. — Если взять в расчет тебя и Марлоу, силы явно не были равны. Смотри, чтобы Доусон сам не снял побои, ему-то явно досталось больше. — И что же он мне сделает? — скривился Вудкастер. — Пусть снимает, что хочет, я его засажу! — Помолчи, дурья башка, — фыркнул Джордж, отвесив сыну сочный подзатыльник. Он вновь повернулся к Ройе, делая успокоительный вдох. — Бензли, я все же на тебя рассчитываю… Боец из Грэга так себе, я это и раньше знал, но этого Дерека нужно проучить, дать посидеть в реальной камере хотя бы пару недель, может быть, тогда у него пропадет охота кидаться на людей. — Я посодействую, Джордж, — кивнул тот. Вудкастер-старший покивал и вышел, снова толкнув незадачливого сына в затылок. — Просили тебя рот открывать? — фыркнул Грэг, глянув на Аделию. — Да брось ты, — пожала плечами Мануэла, — сдался тебе этот Дерек? Если у Дэмьена с ним такие счеты, пусть сам его и сажает. — Мое лицо видела? — проорал Вудкастер. — Сукин сын сядет! — Ай, остынь, — отмахнулась Адель, поднявшись во весь рост и спрыгнув с дивана. — Если б каждого сажали, кто тебе всек, ты б в Жардан один жил. Грэг, не найдя что сказать, презрительно фыркнул, оскорбленно посмотрел на Аделию, а затем взгляд его упал на Мануэлу. Тогда он, словно что-то вспомнив, усмехнулся, а после без слов вышел из зала.***
В понедельник с утра пораньше Аделия стояла на ступеньках КГН и попивала кофе из металлической банки, что только что купила в автомате около входа. По неизвестным причинам этот кофе нравился ей, несмотря на то, что был до неприличия дешевым — как-то по-особенному бодрил. Ожидая, пока подойдет Мануэла, она копалась в сотовом, мимо ходили ученики, она могла, не поднимая глаз, определить, кто из них был жителем Жардан, а кто горожанами: если рядом с ней шаг замедлялся и начинались перешептывания, значит кто-то из городских. Если же проходящий не останавливался и молча следовал мимо, тут можно было не сомневаться — аристократия. Впрочем, было и исключение: процокав каблучками по лестнице, хорошенькие ножки остановились, а голова с накрученными длиннющими локонами склонилась над телефоном Аделии, бесцеремонно туда заглядывая. Аделия расцеловала Мануэлу в обе щеки и сунула телефон в сумочку. — Как думаешь, Грэг явится в коллеж с фингалом? — В одном могу не сомневаться — он тебя ненавидит, — рассмеялась Мануэла. — Ой, да пошел он, — отмахнулась Аделия, — вчера был таким жалким, что мне его даже не хотелось! Тогда, ловко вынырнув из затора столпившихся у парковки авто, к входу причалил знакомый Мануэле блестящий Порше Мэтьюза. Схватив воздуха, она постаралась отвернуться, чтобы стать незаметной, но не вышло. — Мануэла? — окликнул ее знакомый голос. — Твою мать… — шикнула она, обходя торопливо Аделию. Та рассмеялась. — Да перестань ты, поговори с ним! — Не хочу я с ним говорить, он не в своем уме! — прошипела Мануэла. — Я только хотел отдать тебе жакет, который ты забыла у меня в машине, — провозгласил Джонатан, поднимаясь на несколько ступеней. Лицо Мануэлы залила краска, в сердцах она шепотом чертыхнулась. — Да оставь ты себе этот чертов жакет! — взмолилась она себе под нос и, преодолев еще пару ступеней, попыталась поскорее скрыться в дверях, но Джонатан опередил и преградил путь. — Что это с тобой? — спросил он, заглядывая ей в лицо. — Держи. Он протянул ей жакет, Мануэла нехотя взяла, натягивая улыбку. — Так и будешь бегать от меня? — Мэтьюз ослепительно улыбнулся в ответ. — Мануэла, куда же делась вся твоя дерзость? — Твои выходки меня пугают, ясно? — бросила Мануэла, подбоченившись. Позади появилась Аделия, флегматично взяла жакет из рук подруги и без слов прошла мимо. — Пугают? С чего бы это? — вскинул брови Джонатан. — Я тебя поцеловал, а не ударил, — напомнил он. — А вот ты меня ударила! — И правильно сделала, — фыркнула Мануэла. — Оставь меня в покое! И, оттеснив Мэтьюза бедром, она спешно проследовала в колледж, оставив последнее слово за собой.***
Вопреки всем своим неписанным правилам Грэг Вудкастер присутствовал на занятиях с самого утра и теперь задумчиво пялился в доску, испещренную немецкими буквами. Буквы выглядели малопонятными, но мысли его сейчас занимали не они. Отец так бушевал из-за подбитого глаза и подмоченной репутации, что, кажется, придется изображать примерного студента всю неделю. Мэдли на лекциях не было — воспользовавшись ситуацией, она жаловалась на сильные боли в пояснице и отдыхала в поместье. С любовью сестры драматизировать вряд ли могла потягаться еще хоть какая-то любовь к чему угодно, так что в ее весьма натурально взмокший лобик и слезящиеся глаза Грэг ни на секунду не поверил, но расчет был удачным. Без Мэдс в колледже почти всегда было невыносимо скучно — Дэмьен, как назло, учился на курсе старше, а Уоттс и вовсе решил обучение после школы не продолжать. Конечно, поговаривали, якобы Кэмерон дистанционно учился в Беркли, но этот слух пустил он сам, и Грэг даже слегка завидовал. В девятнадцать с хвостиком и с материальным достатком, какой был у него, Вудкастер смысла в образовании не видел вообще, тем более в своем — лингвистика! Ну кому в здравом уме придет в голову связать свою жизнь с этими фемами и морфемами… Приятелям хотя бы хватило ума пойти на финансы и маркетинг, а Грэг ткнул в немецкий по простой случайности, будучи уверенным, что диплом точно ничего решать не будет — он ведь наследник династии, мать ее ети! Наследнику династии и в голову не приходило, что чтобы что-то наследовать, необходимо для начала хоть что-то уметь. Грэг не брался за ум, потому что был убежден, что отец и так его возвысит, а отец не возвышал год за годом, потому что Грэг категорически не желал браться за ум. Этот порочный круг породил отношения, которые повсеместно властвовали в Жардан между детьми и родителями, каббалу, в которую каждый житель так или иначе вынужден был вписаться. Как любой молодой человек с характером той степени испорченности, что была у Грэга, он до глубины души ненавидел подчиняться. Еще сильнее ненавидел только не получать того, что хочет, так что пришлось влезть в очень узкие тиски, как следует задержать дыхание, сцепить зубы и терпеть. Он знал — пока тратит деньги отца, должен слушаться. Ходить на дурацкие пары, повторять дурацкие задания, сдавать дурацкие зачеты, ездить на дурацкие рауты и отчитываться, когда отцу в очередной раз взбредет выместить весь накопившийся на сына гнев. Грэг ждал, терпеливо, как худой и слабый хищник ждет наступления сумерек — тогда вожак стаи ослабеет и позволит снова откусить от своего бока щедрый кусок. А в характере Джорджа Вудкастера было что угодно, но только не жесткость. Вытерпишь тумаки — и снова любимый сын, которому снова позволят слишком много. Лектор что-то бормотал про плюс-куам-перфект, Грэгу это надоело. Он со вздохом поднялся, схватил свою маленькую сумку и спешно пошел прочь из аудитории. Лектор на мгновение замер, поправил очки, вытерев лоб, и удивленно воззрился на уходящего. — Вудкастер, — подсказал кто-то из сидящих на рядах. На лице лектора отразилось понимание, он окинул Грэга нестройным взглядом, кивнул в никуда и продолжил занятие. Выйдя из класса, Вудкастер сбежал вниз по лестнице, прошел по просторному холлу, оформленному щедрым Мэтьюзом в стиле древнегреческой гимназии, мимо круглых массивных колонн и выложенных мозаикой стен. На входе было безлюдно, Грэг вышел, сощурившись от ударившего в лицо палящего солнца, по привычке похлопал по карманам в поисках сигарет, но ничего не нашел и громко выругался. — Плохой день? — раздался голос сбоку, Грэг развернулся — прислонившись к колонне, стоял с телефоном в руке Джонатан. — Вроде того, — пробормотал Вудкастер и повернулся к Мэтьюзу, но слишком поздно осознал свою ошибку. Тот в секунду согнулся от хохота, увидев его лицо. — Да что всем так смешно-то?! — взвился Грэг. Джонатан выставил руку вперед, прося извинения. — Прости, Грэг, но с твоей напыщенной физиономией уж никак не вяжется этот фингал, честное слово, — проговорил он, отсмеявшись. — Это тебе неприятель Дэмса подставил? — Он самый, — мрачно кивнул Грэг. — А ты какого черта не познаешь науки? — Жду свою подопытную куколку, — ответил Джонатан. — А, — расплылся в улыбке Грэг, — еще надеешься? Ой, приятель, зуб даю, ты все просрешь, если будешь так время тянуть. — Тебе-то какое дело? — усмехнулся тот. — Я поставил семь сотен против Мэдс, — фыркнул Вудкастер. — Знаешь, что будет, если моя заноза в жопе выиграет? Нет уж, Мэтьюз, не смей облажаться! Джонатан вытащил из сумки новую пачку сигарет и задумчиво зашуршал, сминая в пальцах упаковку. Грэг бросил надменно-умоляющий взгляд, но Мэтьюз не торопился делиться, распотрошил картон и вытянул сигарету зубами. Только тогда он щелкнул зажигалкой и отдал пачку. — Не так это просто, как я думал, — протянул он. — Она только с виду тупенькая… не работают пока мои подкаты — испугалась и бегает от меня. Грэг презрительно поморщился, закусив сигарету, и мимолетно выругался сквозь зубы от боли. — Ты меня не пугай, Мэтьюз, — качнул головой он. — Какой идиот так в лоб-то попрет? Подсуетись, там смс-ку брось, сям какую-нибудь пошлятину на ушко… А потом подналей ей как следует и вперед! — Думаешь, она мне даст по пьяни? — с сомнением спросил Джонатан. — Да нет же, дубина, — закатил глаза Грэг. — Напои ее и в уши налей что-нибудь про любовь, девки по пьяни вообще в сортах вранья не разбираются… Тебе ли не знать, у тебя ж вроде баб было по самое не балуй? — Спасибо за науку, гуру ты наш пикапа, — с усмешкой отозвался Джонатан. — Впрочем… по поводу пьяного вранья у меня появилась кое-какая мысль… Только вот что! Он хищно расплылся в улыбке и повернулся к Грэгу. — Придется тебе подсобить. — С чего это? — нахмурился тот. — Ты же хочешь выиграть у Мэдс? — уточнил Мэтьюз. — Ну ясен хрен, — передернул плечами, держа сигарету зубами, Грэг. Он непонимающе глядел, но у Джонатана уже созрел в голове довольно недурной план. Вернув пачку в сумку, он кивнул приятелю на парковку. — Значит, ты в деле.***
Учеба по понедельникам длилась недолго: профессора знали, что напрягать студентов после выходных занятие бесполезное, а потому уже в полдень Мануэла и Аделия вышли из главного входа КГН. На улице палило, подруги думали съездить в город, чтобы прогуляться по магазинам, но Адель настояла на том, чтобы купить себе еще один стаканчик кофе — она ужасно не выспалась. Пока она запихивала купюры в автомат, Мануэла лениво оглядывала парковку, когда вдруг заметила, что к входу спешно движется Вудкастер. Он почти бегом забрался на ступеньки и подскочил к подругам несвойственной нервной походкой. — Ты должна пойти со мной, живо, — напряженно буркнул он, аккуратно взяв Мануэлу под руку. — Зачем это? — насторожилась она. — Сейчас сама поймешь, — поторопил Грэг. — Это правда срочно, Мануэла. На звук обернулась Аделия и заинтересованно подняла носик. — Что там у вас? — Грэгу чего-то понадобилось, — недовольно протянула Мануэла. — Давай-ка, не тормози. Адель взяла кофе из автомата и последовала за подругой, Грэг спешно сбежал по лестнице и указал вниз, на парковку. Мануэла бросила взгляд, кровь тут же прилила к лицу, заставив затылок похолодеть, а мурашки — побежать по лопаткам вниз. На капоте своей машины лежал Джонатан, и от его утреннего задора не осталось и следа. — Что за н… — осеклась Мануэла, осознав, что обращается к Вудкастеру. — Что это с ним такое? — Спасай, Мануэлита, пациент скорее мертв, — вынес вердикт тот. — Решили мы с Мэтьюзом после занятий маленько прибухнуть, а он… вон, весь на сопли изошел. Поговори с ним, душечка, будь добра, а то мне за этого идиота страшно. Покосившись на Грэга недоверчиво, Мануэла мысленно поделила все его слова на два и сделала шаг к Джонатану, чтобы понять, что же с ним произошло. Зрение сфокусировалось на недопитой бутылке, что он держал в руке, другой рукой Мэтьюз шарил по карманам, наконец извлек зажигалку, неуклюже сел и стал подкуривать. Пряди волос спали ему на лоб, грустный взор заставил Мануэлу сделать еще пару шагов, к несчастью, войдя в его поле зрения. Заметив краем глаза ее приближение, Мэтьюз оживился и попытался грациозно соскочить с капота. Ничего даже примерно похожего не вышло, и он с грохотом обрушился на землю, расколотив бутылку. — Так, я пошла, — мгновенно передумала Мануэла, сделав шаг назад. Стоило ей увидеть эти залитые зрачки и качающуюся походку, интуиция настойчиво засигналила проваливать куда подальше от этого цирка на выезде. — Мануэла! — проорал Джонатан, с трудом поднимаясь с земли и держась за нее ладонями. — Моя дорогая… — Что за черт? — хохотнула Адель, отпивая свой кофе. — Что тут непонятного, Мэтьюз надрался как скот и решил устроить спектакль, — вздохнула Мануэла. — Идем отсюда, он сейчас будет искать приключений на свой зад и кулаки. — Нет! — простонал Джонатан, услышав сказанное. Он споткнулся о бордюр и фантастически натурально навернулся. В стороне кто-то испуганно воскликнул, а вот Вудкастер только заслонил рот кулаком, чтобы не рассмеяться. — Нет-нет, прошу… не уходи… — пролепетал Мэтьюз. Добравшись-таки до Мануэлы на четвереньках, он обнял ее колени, заставив выругаться от неожиданности. По сторонам начали оборачиваться люди, кто хохотал, кто опасливо глядел, не решаясь приблизиться, а кто просто перешептывался, впитывая свежую сплетню. Мануэла медленно заливалась краской, еще не определившись то ли от стыда, то ли от злости. Джонатан всмотрелся в ее хорошенькие колени и пальцами повел по ним вверх, едва не переборщив, но она вовремя треснула его по рукам. — Ману… Мануэлита… — Он поднял лицо, на котором отчетливо проступили признаки столкновения с чем-то статичным, вроде асфальта. — Прости, я слишком пьян, чтобы говорить с-с тобой… — А может, я тогда пойду? — с раздражением спросила она. — Нет-нет-нет, прошу! — воскликнул Мэтьюз с таким отчаянием, что Мануэла невольно замерла. — Прошу, моя дорогая, моя… Я забыл это слово, ты как бриллиант, ты и… — Ослепительна, — подсказала Аделия, сунув в рот зефир, словно это был попкорн. — Точно! — крикнул Джонатан слишком громко. — Ослепительна! Ты ослепительна, Мануэла тер Пэриш, клянусь всем на свете, ты ослепительнее всех, кого я знаю… — Ты не мог бы сделать краткую выжимку из всего, что у тебя сейчас в голове? — поторопила его Мануэла. Студенты, выходящие из КГН, уже толпились невдалеке, наблюдая эту сцену. Джонатан не ответил, он попытался подняться, Мануэла придержала за локоть, но едва встав на ноги, он буквально повис на ней своим нешуточным спортивным весом. — Господи, да за что же мне такое наказание! — простонала Мануэла, и в этот момент Джонатан повернул к ней лицо, обдав сочным коньячным амбре. — Я люблю тебя, Мануэла! — выпалил он. — Я люблю тебя, я тебя люблю! Он проорал это так громко, что услышали, без сомнения, все, кто стоял в радиусе километра. Мануэла в ужасе заметила, как из окон второго этажа выглядывают любопытные лица, сзади нее заливалась смехом Аделия, стоял, сотрясаясь от смеха, зажав лицо ладонями, Грэг и еще дюжины две людей, пораженно глядящих на происходящее. — Ты что творишь, черт подери? — зашипела Мануэла. — Люди смотрят! — Пусть все знают! — прокричал он прямо ей в ухо. — Пусть все знают, что я люблю тебя, Мануэла! Это правда, я так сильно тебя люблю… И тогда Мэтьюз вырвался из ее рук, схватившись за воротник своей рубашки. — Мне не хватает слов, чтобы сказать это! — Он вперился взглядом прямо ей в лицо, и она на минуту остановилась. — Я не… я не знаю, что нужно говорить такой красивой девушке, как ты… что может мой простой рот изобрести такого, чтобы мои слова стали тебя достойны? Смех позади поутих, Вудкастер отнял руку от лица, удивленно глядя на Джонатана, Адель опустила кофе. В эту минуту Джонатан, как будто, и не был совершенно пьян. Он смотрел на Мануэлу неотрывно, теребя верхнюю пуговицу рубашки, на щеках застыл нездоровый румянец. А после вдруг схватил ее руку и прижал к своей груди. — Ты это чувствуешь? — спросил он, пытливо глядя ей в лицо. Его сердце колотилось как бешеное — скорее всего, конечно, из-за того, как энергично он только что орал и прыгал, но Мануэла невольно замерла. — Чувствуешь? — повторил он. — Мое сердце — твое. Позади кто-то зааплодировал, Аделия пораженно застыла, глядя на эту умилительную сцену. Джонатан сделал шаг вперед и взял вторую руку, не отводя взгляда. Он будто пытался удержать ее так, не позволив опустить глаза, словно что-то в этот момент между ними наконец сконтачилось, и он боялся потерять эту связь. — Прости меня, — произнес он. — Я знаю, я… не умею признаваться в любви. Но это — то, что я чувствую. — Л-ладно, — только и смогла произнести Мануэла, глядя во все глаза, словно загнанный зверек. — Пусть так… мне уже пора, на самом деле… В его лице что-то просветлело в этот момент, Мэтьюз сжал ее ладони крепче. — Ты поужинаешь со мной завтра? — спросил он. И в его глазах сверкнула такая искренняя надежда, что Мануэла, уже открывшая рот, чтобы выдать любую отговорку, почему-то не смогла отказать. — Ладно… только… пообещай, что будешь трезвее, — торопливо проговорила она. — Мне правда пора, Джонатан, прости. Она осторожно обошла, прицепив его руки к фонарному столбу, и прибавила шагу, вслед устремилась и Аделия, набирающая номер водителя. — Ну даешь, — проговорил Грэг, подходя к Джонатану, едва подруги скрылись за поворотом. — Вот это ты отколол. Актерище. — Сам не ожидал, — качнул головой Мэтьюз, приглаживая волосы. Небольшая толпа перед КГН начала рассасываться, Джонатан потер руки и протянул Грэгу ладонь. — Спасибо за помощь, — кивнул он, пожимая руку Вудкастеру. — И не кипишуй, твои вложения в безопасности. — Я бы не был так уверен, — усмехнулся Грэг. — Смотри, не облажайся завтра. — Ты видел ее лицо? — фыркнул Джонатан. — Она купилась! И завтра я закреплю эффект. Интересно, Кэмерон докинет денег, если я разведу ее в первую неделю?.. Вудкастер снисходительно рассмеялся. — Если ты это сделаешь, я сам докину. Тебе бы душ принять, а то шмонит бухлом, как от бомжа… Ты что, им умылся? — Всего пару глотков выпил, — насупился Мэтьюз. — Отвратное пойло, этот ваш ХО! Грэг только усмехнулся и направился к своей машине, а Джонатан рваным шагом пошел к своей. Он был задумчив: представление далось проще, чем он ожидал, а глаза Мануэлы говорили, что она и вправду поверила, но что-то внутри отзывалось стыдом. Вудкастер толкнул его на неправильный путь. Джонатан не хотел говорить о любви, не хотел привязывать эту девчонку к себе. Он только хотел развести ее на секс, получить свой почет и забыть, теперь же все стало намного сложнее. Придется объяснить Мануэле, что он не любит ее, или, чего доброго, разрывать отношения, которые не ровен час начнутся такими неутешительными темпами, а этого Мэтьюз уж точно никак не планировал. На душе стало паршиво, будто бы он понял, что совершил только что нечто неправильное и постыдное — жаль, не понял, что далеко не в первый раз.***
Утром вторника Мануэла пожелала остаться в постели, о чем ее родне шепотом донесла прислуга. В доме тер Пэришей подавали завтрак, и, услышав о том, что дочь осталась дома, Луз только наказала работницам поставить еще один прибор. Она уже сидела в кресле во главе стола, поджав ноги под себя, и читала книгу, в то время как муж и дети только спускались в столовую. Режим, в отличие от Мануэлы, ее мать соблюдала неукоснительно — держать себя в ежовых рукавицах у нее вошло в привычку. Ровно год, как Луз оставила затеи о бесконечных диетах и вернулась в свой нормальный вес — женщиной она была весьма фигуристой, хоть и толстой язык не повернулся бы назвать, но на тростинку, как жены друзей ее мужа, не походила. Стоило надеть на официальный прием облегающее платье, и взгляды окружающих тут же как магнитом тянуло к ее округлым бедрам, и первые годы, что жила в Жардан, Луз жутко этого стеснялась. Однако время шло, и место, которое меняло каждого жителя без исключений, нанесло на эту женщину свою неповторимую броню. Спустя пару лет для Луз стало совершенно очевидно, что любой взгляд, что на нее бросают — либо похотливый, либо завистливый. Крошечный процент тех, кто искренне считал ее нехорошенькой, Луз отмела очень быстро — сказалось отношение мужа и жизнь в роскоши. Ненавистников она больше не знала, а завистливых подруг использовала вместо энергококтейлей. На ее фигуру с неподдельным желанием глядел не только Арне, но и их собственные мужья, а вскоре и она сама стала глядеть так же в собственное отражение. Столь присущие латиноамериканкам почти черные волосы она уходом довела до зеркального блеска: сверкающие на утреннем солнце, они струились по покатым плечам, обрамляя скуластое лицо. Луз знала, что все ее самые ценные внешние прелести передались дочери — блеск волос, яркое лицо и фигура, от которой уже сейчас приятели Мануэлы отводили взгляд с большим трудом. Растущая в Жардан с малых лет, дочь, в отличие от нее, и не сомневалась в своей красоте. И она, и Гаспар выросли маленькими белокожими аристократами, вытянувшими из отца его голландские корни, кожа Луз же осталась смуглой от природы, а черты лица были яркими и резкими: узкий длинный нос, черные пронзительные, словно у ястреба, глаза и подвижный рот, частенько открывавшийся не вовремя. Даже спустя годы Луз толком так и не смогла бы сказать, отчего такому человеку, как Арне, приглянулась она — обычная продавщица из маленького городка, говорящая на ломаном английском девчонка с колумбийскими корнями. Но он был без ума и двадцать лет назад, и теперь, и все это время Луз изо всех сил старалась быть ему под стать. Она стала ухоженной, манерной, вежливой и намного более смышленой и тактичной, вот только горячий южный нрав никуда не делся, и от него время от времени страдал не только муж, но и вся семья, включая прислугу. Ссорясь с Арне, Луз демонстративно разговаривала с Мануэлой и Гаспаром только по-испански — они родной язык матери понимали с пеленок — а Арне не разбирал ни слова и от этого еще больше злился, потешая и жену, и детей. Арне посещал свои бутики раз в несколько дней и в конце каждой недели наведывался на завод. Нынче в законный выходной он ленивым шагом мерил столовую, ожидая, пока официанты расставят приборы. Медленные движения были ему не свойственны, Арне был слишком нетерпеливым человеком, что, впрочем, шло ему только на пользу в делах. Несмотря на то, что характер его походил на крутой нрав жены — такой же импульсивный, заставлявший быстро переключаться с одного на другое — внешность совсем не выдавала в Арне резкого человека. Большие светлые глаза и рот с уголками, вздернутыми вверх, отчего казалось, будто бы хозяин немного улыбчив всегда, располагали к доверию и придавали ему имидж человека уверенного. Ему тоже никто не давал пятидесяти трех: волосы даже не покрылись сединой, а оттого, каким Арне был юрким, окружающие сбрасывали еще десяток. Луз следила за его движениями, не отрываясь от завтрака, а через несколько минут метаний не выдержала и шумно вздохнула, опустив книгу обложкой кверху. — Что ты все никак не усядешься? — Да что-то мандраж, — отмахнулся Арне. — Что случилось? — спросила Луз. Муж словно ждал этого, сел около и вгляделся ей в лицо. — Помнишь, я говорил об этих ребятах из России? Якутах? — Помню, — кивнула Луз, извлекая из памяти полуторамесячной давности разговор о недавно открывших в Лос-Анжелесе свое дело ювелирах из Якутии. — Что-то дела у них идут хорошо, — невесело отозвался Арне. Луз взволнованно взяла его за запястья, вглядевшись в лицо пристально, как умела. — И чем это грозит тебе? — Пока не знаю, — качнул головой Арне. — Русские нынче в моде, у них хорошие продажи, я туда кое-кого заслал… Нужно быть с ними поосторожнее. — Так и будь, — пожала плечами Луз. — Или ты волнуешься? Может быть, перестраховаться? — Рано, — отмахнулся он, поднимаясь. — Если продажи сильно упадут, я успею прикрыть вензель на производстве. — Тогда не трепли себе нервы и сядь, поешь, — распорядилась Луз. От нечего делать Арне вновь послушно опустился в кресло, махнув кому-то из прислуги, чтобы обновили кофе. Со второго этажа тем временем степенным шагом спустилась, простирая полы длинного шелкового халата, Мануэла. Весь пышный пучок волос она убрала под прозрачную шапочку, которую всегда надевала для бьюти-процедур. — Наша малышка прихорашивается? — догадалась Луз, отметив на носу дочери клейкую полосочку. — Совсем немного решила привести себя в порядок. Мануэла с невозмутимым видом села за стол, подобрав шелк, ей сразу подали оладья. — Что за повод? — допытывалась Луз. — Вечером иду на свидание, — нехотя мелодично поведала Мануэла. — Неужели? И с кем же? — заинтересованно вскинула брови Луз. Свидание! Ее крошка Мануэла была слишком серьезной, чтобы разбрасываться такими словами — да и о личном распространялась вот так за завтраком нечасто. Луз невольно расплылась в улыбке: кажется, дочери было чем похвастаться. — С Мэтьюзом, — отмахнулась небрежно Мануэла, на раз выдав все свои мысли. — Вот как? — Арне оторвался от размышлений и улыбнулся. — Уж не хочешь ли ты породнить нас с Марком? Луз бросила на него предупреждающий взгляд, чтобы не пер напролом, а сама обернулась к дочери с гордой молчаливой улыбкой. — Это всего лишь одна встреча, — поморщилась Мануэла. — Он слишком громко умолял, не оставил мне выбора, пришлось согласиться… — Какая у нас дочь, ты погляди только, Арне! — восхитилась Луз. — Вертит самим Мэтьюзом, как игрушкой! Так держать, дорогая, жени его на себе, порадуй папу! Она захохотала с хрипотцой, как всегда, когда смеялась искренне, а не напоказ, Арне только покачал улыбчиво головой. — Мне абсолютно все равно, кого ты на себе женишь, дорогая, — сказал он. — Главное, чтобы он был хорошим человеком. — Не буду я никого на себе женить, — нахмурилась Мануэла, взяв чашечку кофе, но все же не сдержала горделивого взгляда поверх стола. — Надо будет… сам женится.***
В то же самое время Джонатан коротал время перед встречей с Мануэлой на корте в школе Сесила. Обширные угодья, принадлежащие ей, лежали неподалеку от поместья «Шато де Перель», а сама школа представляла собой длинное, словно поезд, замкнутое строение, расположенное вокруг смежных кортов. С внешней стороны здание окаймляла дорожка для пробежек, размеченная краской, вокруг разбили газон и поставили пару скамеек для отдыха. Мэтьюз занял один из свободных кортов — отрабатывал подачу, но не сильно упорствовал, а скорее просто разминался для успокоения совести. Хлопнула калитка, на соседнюю площадку вышел Дэмьен Марлоу, держа в обеих руках по ракетке. Не успел он и шагу сделать, как вперед него тут же выбежали четверо маленьких пацанят, мгновенно заняв корт. Дэмьен лишь расстроено раскинул руки, останавливаясь, а, повертев головой, наткнулся взглядом на Джонатана и, не доходя до калитки, резво перебрался через разделяющую их металлическую оградку. — Тебя опередили? — сочувственно усмехнулся Мэтьюз. — Чтоб их, маленькие черти… — хмыкнул Дэмьен. — Давай, что ли, сыграем. Джонатан кивнул и отошел за сетку, разминая руку — он не успел устать, а потому отбивал подачи легко. — Слышал про твой спор, — сообщил Дэмьен. — Как продвигается? — Если Уоттс будет так много о нем трепаться, то и до Мануэлы дойдет, — проворчал гневно Джонатан. — Нет-нет, это Вудкастер сказал мне по секрету! — отмахнулся Дэмьен. — Они держат все в строжайшей тайне для чистоты, так сказать, эксперимента… Так как успехи? Он извернулся и зашвырнул мяч так, что Мэтьюз промазал. Выпрямившись, он прищурился, возвращая концентрацию — не хватало еще начать проигрывать аутсайдерам вроде Марлоу. — Сегодня везу ее покататься, — протянул он, наблюдая за мячом. — Честно, дружище, не знаю я, что с ней делать… у меня совершенная апатия ко всей этой затее. Нужно меньше бухать и больше не ввязываться в подобные авантюры. — А что так? — удивился Дэмьен. — Не дает? — Если бы только это, — присвистнул Джонатан, переходя на подачу. — Она мне не верит, я чувствую… Потому веду себя, как идиот! Ей-богу, отвечаю, Уоттс этот цирк со мной в главной роли именно таким и планировал. — Вудкастер говорил, ты убедителен, — напряженно почти прокричал Марлоу, отбивая свечу. — Вчера я неплохо сымпровизировал, но не уверен, что смогу это снова, — недовольно заметил Мэтьюз. Он опустил ракетку, намеренно пропустив мяч. — Не знаю, Дэмс… когда Сесил сказал, что я нравлюсь ей, я решил, это облегчит задачу, но это все усложнило. Я ведь думал, она из наших давалок вроде Изабель… думал, если я ей нравлюсь, все пройдет легко. — Ну ты, ей-богу, и тугой, Мэтьюз, — рассмеялся Дэмьен, меняясь с ним местами и подавая. — Если девчонке вроде наших кто-то нравится — вообще ни хрена легко не пройдет, помяни мое слово. — Да понял уже, — фыркнул Джонатан. Словно от злости он вдруг начал играть лучше — запуливал подачу за подачей, и, если бы Марлоу считал, уже досчитался бы до своего проигрыша. Но Дэмьен как будто не замечал. — Значит, ставочка под угрозой? — заметил он как бы невзначай. — А, и ты туда же, — усмехнулся Мэтьюз. — Спасибо за доверие, но ничего не обещаю… Не мое это все, Дэмс. — Не хочешь ручки марать? — улыбнулся Марлоу. — Замарал уже… — чертыхнулся Джонатан и стал задумчиво набивать мяч о настил. — Вчера по наводке Вудкастера я вроде как сказал, что люблю ее, — безрадостно сообщил он. — Ты был пьян? — Она так думала. — Тогда все нормально, — отпустил грех Дэмьен, отбивая. В этот момент Джонатан задумался. На деле с ним такое было впервые. Вот хоть бы раз он раньше задумался о чувствах какой-нибудь хорошенькой юбки! Изображать влюбленного вообще никогда не составляло для Мэтьюза труда, за исключением прикосновений — трогать объект нелюбви хотелось лишь в одном смысле. Что же было не так теперь? Мануэла была чем-то большим, чем просто тело? Или он не хотел ей врать? — Я не хочу ей врать, — осторожно заметил он. — Почему? — Она… ну, она этого не заслужила. — Джонатан встал подавать. — Понимаешь, перепихнись я с ней без обязательств, все было бы честно, но теперь все это… любовь, отношения… Теперь придется бросить ее, разбить ей сердце и все в этом роде. — Паршиво, — согласился Марлоу. — Вудкастер дебил. — Я дебил, — поправил Джонатан. — Вудкастер только подбросил идею, а вот мне хватило ума воспользоваться… Надо записать в «важное», что идеи Вудкастера до добра никогда не доводят. И снова внутри поселилось странное неприятное чувство. Вудкастер был как раз-таки горазд на улетные идеи, если дело касалось кутежа. Да и нынешнюю подкинул куда как в тему… Почему же ничего не складывалось? — Послушай, просто намекни ей сегодня, что вчера ты… несколько разошелся, смекаешь? — предложил Дэмьен. — Ну, чтобы она не ждала, что в конце вы поженитесь и так далее. — Все равно выйдет дерьмово, теперь уже при любом раскладе, — вздохнул Джонатан. Дерьмово и сложно. С этой девицей было сложно, потому что даже несмотря на то, что Мануэла вроде как по нему сохла, у нее почему-то не отбивало мозги, как у прочих. Она смотрела и видела его насквозь, и Мэтьюз знал, что придется хорошенько извернуться, чтобы ее обмануть. — Мануэла хорошая девчонка, — заметил Марлоу. — Мне будет обидно, если ты ее расстроишь. — А я расстрою, — закончил Джонатан. — Гнилое ты отродье, Мэтьюз, — усмехнулся Дэмьен. Джонатан только невесело усмехнулся в ответ, запустив по линии. Что ж, раз никакого другого отпущения грехов в наличии не было — сойдет и такое.***
Не утрудив себя поездкой до школы, Эндрю Сесил традиционную утреннюю тренировку проводил в собственном поместье — благо, позволял оборудованный лично для него теннисный корт на заднем дворе. Сесилы уже позавтракали и теперь разбрелись по делам: Олдос отправился муштровать Эндрю, а Элен на любимом диванчике в большой гостиной наблюдала за кортом через панорамное окно — глядеть на тренировки сына точно было в топ-3 списка ее любимого досуга. Она подогнула под себя малюсенькую ножку тридцать пятого размера в теннисной туфле, которые покупала только из чувства самоудовлетворения, что имеет такое непосредственное отношение к этому спорту. Миниатюрная, худенькая, с платиновыми локонами, которые обожала стягивать в хвост, Элен внимательно следила за каждой подачей, отмечая мысленно, успешная или нет, а после спохватывалась и закрывала глаза, заставляя разгладиться морщинку между бровей. Эта морщинка не давала покоя. При ее-то очаровательной улыбке, аккуратном носе с горбинкой — сразу видно, что свой! — и чуть близко посаженных, но гармоничных глазах с аккуратными бровями, только эта чертова складочка сигналила окружающим о возрасте. Лицо Элен не тронули морщины, для своих лет она была довольно юркой и стройной, а потому не была похожа на мать Эндрю, разве только своим к нему отношением. Она и Олдос действительно поженились после известия о том, что у нее будет ребенок, однако в этом не было, как любили говаривать злые языки, ничего зазорного. Сесил женился по любви, сын был для него желанным, Элен не наседала со свадьбой, скорее наоборот — это он уговорил ее пойти под венец в положении. Судьба распорядилась не лучшим образом: несмотря на доходы мужа, после рождения сына она несколько лет боролась с болезнью, приведшей к бесплодию, но не смогла ее победить, потому Эндрю был для четы Сесилов единственным сыном. В том числе оттого Олдос был к нему так строг — всеми силами пытался скрыть от отпрыска, насколько сильно любит его, чтобы тот не рос избалованным и эгоистичным. Отец всегда держал Сесила в ежовых рукавицах, из-за чего Эндрю частенько бывал очень зол — ему казалось, что Олдос видит в нем лишь перспективного теннисиста. Однако Элен смотрела на отношения Эндрю с отцом с улыбкой. Когда-нибудь, думала она, правда станет для ее мальчика очевидной. Олдос вернулся с корта раньше, он часто оставлял Эндрю напоследок отрабатывать удары и подачи самому. Элен проводила взглядом — время наложило на мужа отпечаток: из добродушного мечтательного парня Олдос превратился в мужчину, лицо которого почти все время было хмурым. Казалось, маска приросла к нему — слишком часто приходилось нацеплять ее на играх сына и тренировках в теннисной школе, но Элен знала, этот взгляд появился у Олдоса после той самой травмы, когда его карьера окончилась навсегда. Элен была рядом все это время, видела, как тяжело было мужу примириться с крахом своей мечты. Требовались месяцы, чтобы просто принять это, трудное время наступило для ее семьи, но у них всегда была надежда. Единственным, что спасло Олдоса от отчаяния, стал Эндрю. Когда крошечный, еще неровно ходящий мальчик подходил к отцу и обнимал за ногу, лицо его всегда светлело. Оно светлело и теперь, каждый раз, когда Эндрю выигрывал матчи — всего на секунду, так, чтобы он не замечал — и временами, когда Олдос глядел на старания сына в окно, выходящее на корт, пристально, молчаливо, задумчиво. Он никогда не признался бы в этом ни Эндрю, ни кому-либо еще, но сын был смыслом его жизни. Не только той нитью, что связывала с мечтой, со всем уже утраченным, но и тем светом, что не дал уйти в себя после падения и зачерстветь окончательно. Элен даже привыкла к тому, что муж давно не проявляет нежности и к ней самой — он, разумеется, любил, но по привычке был строг и с ней. Она не обижалась: после всего, что они преодолели вместе, Элен научилась понимать мужа без слов, быть другом, почти через двадцать лет после того, как навсегда стала любовью его жизни. И обе роли давались ей превосходно. Меж тем, покончив с нагрузкой, Эндрю сложил ракетки к остальному спортинвентарю в просторном помещении, отделяющем площадку от особняка, вытащил из кармана неиспользованные мячи, побросал их в корзину и пошел наверх. Стандартная утренняя рутина — короткий душ, спортивный каллорийный завтрак и легкий отдых перед новым днем. После тренировок, говоря начистоту, было совершенно нечем заниматься, разве что встретиться с Мануэлой или покататься в гордом одиночестве — с друзьями как-то не свезло. Эндрю списывал их отсутствие на зависть и высочайшую конкуренцию в спорте, но в глубине души знал причину, о которой думать не хотел. Развалившись на диване в маленькой гостиной на втором этаже, он повертел в руках телефон и наконец сдался, набрав номер Мануэлы. План был одновременно и первой, и последней надеждой. — Ты занята? — с порога начал Эндрю, как только на том конце послышалось приветствие. — Ни за что не поверишь, — отозвалась Мануэла. На заднем плане шумел фен. — Я иду на свидание с Мэтьюзом. — Неужели? — заулыбался Сесил. — Ты ведь говорила, что он тебе больше не интересен… Что же он сделал такого, что ты передумала? — Сказал, что любит меня, — сообщила Мануэла. Сесил нахмурился. — Ты это серьезно? — Да, — раздалось из трубки. — А что? — Нет, ничего, — кашлянул Эндрю. — Значит, прямо так и сказал? — Ну, точнее выдал, будучи пьяным вдрызг, — выдала Мануэла. Он рассмеялся, она облегченно подхватила вслед. — Ох уж этот Мэтьюз, — цокнул Сесил. — Всегда найдет, чем удивить… — Эндрю, ты считаешь, он соврал? — спросила вдруг она, понизив голос. «Естественно, соврал, неделю назад он о тебе и не думал», — подумал Сесил, но сказал совсем иное: — Я не знаю, что у него в голове, малышка. — «Но обязательно узнаю». Вечер подоспел до печального быстро, и Джонатан едва не опоздал, в который раз отвлекшись от сборов. Ему хотелось выпить (точнее, он чуял, что без этого точно не обойдется), потому взял водителя и заехал к Пуарье на семейном авто. Мануэла как истинная леди опоздала почти на двадцать минут, когда же она вышла из главного входа особняка, Джонатан почувствовал почти тоску, тянущую и тяжелую, словно сжавшую внутренности в тиски. — Какого черта, — бесшумно простонал он, глядя на приближающуюся фигурку Мануэлы. Она выглядела мило, но без излишеств — он заметил — надела милое вишневое платье с широкой юбкой, милую джинсовую курточку поверх, милые туфельки на каблучках, на лице ее было до милого мало косметики, а волосы были мило собраны в милый хвост. Она ему все еще не доверяла, все еще не хотела показывать, будто бы рада свиданию, и Джонатан понял, что его ждет вечер, полный феерического количества вранья. Когда Мануэла села в машину, он едва успел натянуть улыбку. — Куда мы едем? — нерешительно спросила она, повернувшись и пробежав по его лицу глянцевым взглядом. — В Эл-Эй, в шикарное место, а как же иначе, — быстро проговорил он. — Расскажи мне, как твои дела? — Дела? — удивилась она. — Странно рассказывать о том, как мои дела, человеку, который ничего обо мне не знает. — Но я хочу узнать, — возразил он, уже на автомате проводя пальцами по ее предплечью. Мануэла никак не отреагировала на это. — Как можно любить того, кого ты видишь только внешне? — вдруг спросила она, Джонатан осекся. — Это же просто картинка. Это была первая умная мысль из всех, что он от нее слышал, впрочем, стоило сделать скидку на то, что разговаривали они и вправду нечасто. — Я не уверен, что истинно и по всем канонам умею кого-то любить, — неловко начал он. — Я знаю только, что меня… тянет к тебе? — Это вопрос? Ты спрашиваешь меня? Она повернулась к нему и снова уставилась в лицо, чем заставила еще больше смутиться. — Я не знаю, — отрезал он. — Прошу, не надо говорить об этом, — почти вырвалось из его уст, — мне… правда неловко. Давай просто побудем вдвоем. — Как скажешь, — пожала плечами она и обратила взгляд в зеркальце с рубинами. Джонатан почти разозлился — всего парой фраз она умудрялась вывести его на чистую воду. После всех этих надменных вопросов он готов был клясться, что Мануэла уже догадалась обо всем или правду ей потехи ради слил лично Уоттс — так отстраненно она держалась. Однако все еще держалась, и ее присутствие вселяло надежду, что шанс на победу еще есть. Весь путь они молчали, и Мэтьюз кожей чувствовал повисшее напряжение. Благо, приехали быстро, Джонатан только и ждал момента, когда уже сможет набить рот едой и оправданно молчать, но Мануэла снова начала задавать вопросы. — Ты бывал здесь раньше? — спросила она, когда они вошли в шикарный итальянский ресторан на побережье. — Я такого места не помню… — Я тут тоже впервые, — ответил он и вновь замолк. Джонатан понимал, что молчание только все усугубляет, но по какой-то причине просто не мог выдавить из себя ни слова, а когда хостесс проводила за столик, осознал, что совершенно не голоден. Он ожидал, что Мануэла закажет что-то, что заставит ее хоть ненадолго заткнуться, но она взяла только бокал Мерло. — Что ж, Джонатан, — отметила она. — Тебе стоит взять побольше коньяка, если ты хочешь наладить между нами контакт. — Может, ты и права, — протянул он, хоть и понял, что она не шутила. В его голове в этот миг все отчетливо рушилось. Все пошло совершенно не по плану, цель и средство выстроились наконец у него в мозгу в прямую линию, и Джонатан осознал, что зашел в какой-то совершенно непроходимый игровой тупик, вроде тех, откуда выйти можно было только посредством суицида. Пьяные выходки, флирт… ужины в ресторанах на абсолютно трезвую голову в план не входили и входить не могли! Подошел официант, принес Мэтьюзу бокал какого-то белого вина, тот начал пить большими глотками. — Слушай, говори уже, зачем ты меня сюда притащил, — промолвила устало Мануэла, — у тебя такое лицо, что тебе сейчас кто-нибудь милостыню подаст. — Теперь и лицо мое не нравится? — разозлился он. — Твое лицо, к слову, тоже восторга не выражает. Он даже не знал, зачем выпалил сейчас всю эту чушь, Мануэла смерила его удивленным взглядом. — Из нас двоих ты признавался в любви и умолял согласиться на ужин, — деликатно заметила она. — Я думала, тебе есть, что сказать. А после отставила от себя бокал. — Мне решительно не нравится твой настрой, — спокойным голосом произнесла она. — Мне не нравится эта встреча, и я с уверенностью могу сказать, что зря потратила время. — Может, я просто не умею выражать эмоции? Джонатан зацепился за последнюю соломинку, пытаясь удержать ее. — Может и так, — вдруг согласилась Мануэла. — Но я не намерена выражать их за тебя. Я просто на это не согласна. Она поднялась, очень галантно кивнула официанту и, подхватив сумку, спокойным ровным шагом покинула ресторан. Джонатан почувствовал себя настолько ужасно, что и сам от себя не ожидал — он снова проиграл ей. Не просто стабильно двигался к тому, чтобы проиграть это дурацкое пари — а проигрывал Мануэле в каждом раунде. В десяти из десяти случаев она вела себя достойнее его, а он изворачивался и был настоящим идиотом, даже не вел себя, как идиот — он им был. Стоило с самого начала признать: с Мануэлой не выйдет, как выходило с городскими простушками, и дело было даже не в деньгах и том, что они кидались к нему в кровать без разбора, зная только имя. У Мануэлы не было причин желать его денег, у нее было полно своих, и ему… попросту нечего было ей предложить. Он не имел ни одного туза в рукаве, был совершенно бессилен да и абсолютно ей неинтересен. И Джонатан даже не понял, в какой именно момент его сознание перестроилось из «она скучная» в «скучный я». Он отпил из бокала, оставленного Мануэлой. Внутри клокотал невыраженный гнев даже не оттого, что Джонатан вот-вот должен был потерять пять тысяч баксов, а оттого, что вдруг понял, каким в самом деле был тоскливым мужиком. Заполучить беднячку было проще простого — это получалось даже у таких выродков, как Кэмерон Уоттс — но Мэтьюз всегда считал себя лучше него. И вот, сидя в этом роскошном ресторане в полном одиночестве, он все яснее осознавал, насколько же жалок. Да, стоило сделать скидку на то, что Мануэла ему не нравилась. Но, по сути, это должно было еще сильнее облегчить задачу — разум не был затуманен эмоциями, и он мог хладнокровно провернуть весь план. Однако на поверку все теории рухнули. Он не смог даже убедить ее остаться до конца вечера. Джонатан закрыл глаза. И это притом, что он ей нравился. Не просто не смог поймать — а разочаровал, уже однажды подцепив. — Чемпион по кретинизму, — пробормотал он беззвучно. В тот момент в голову Джонатану пришел только один план — просто пустить все на самотек. Плевать на пари, плевать на деньги, он просто оставит ее в покое и, когда придет срок, скажет Уоттсу, что не справился. В конце концов, он сам высказал предположение, что уложить за месяц одну из дочерей Жардан — непосильная задача, так что по итогу даже немного выиграет. Дело было за малым — сочинить минимально убедительный бред о том, что Мануэла отказалась от секса до свадьбы и не выдавать, что на самом деле он даже не сумел задержать ее на один жалкий ужин.