***
Аделия не слишком отошла от вчерашнего инцидента, к тому же не выспалась и потому весь день была угрюма. Мануэла раздражающе поддельно качала головой, изображая сочувствие, а сама не отлипала от снэпчата, куда ей слал сообщения Джонатан. — Мэдли звонила, — выдохнула Адель. — Приедет. — Мэдли? — удивилась Мануэла. — Да, заодно я спрошу её, что там в голове у её брата. — Ничего там нет, — поморщилась Мануэла. — Грэг же двинутый. — Да почему он двинутый?! — взвилась Аделия. Никто не самом деле не знал, почему Грэг двинутый. Просто абсолютно все в Жардан считали, что он странный, начиная с того, что он был фантастическим чистоплюем, и заканчивая тем, что, напиваясь, он начинал творить совсем уж ни в какие ворота не лезущие вещи. В какой-то момент, примерно в половину третьего ночи, алкоголь в его крови преодолевал некую отметку, после которой Вудкастер оборачивался больным ублюдком, не знающим ни жалости, ни чести. Он напивался до таких чертей всего несколько раз в жизни, но Аделия и сама припоминала, как он хохотал в голос, сверкая краснющими глазами, бросая деньгами в какого-то бедного парня, которого развёл за несколько тысяч долларов поцеловать носки его ботинок. Поговаривали, что Грэг разводил бедняков на вещи и похуже, но слушки были подозрительно похожи на то, что вылетало, как правило, из уст Кэмерона Уоттса, потому им особо никто не верил. Однако с Грэга сталось бы, порой он делался совершенно неуправляемым — он был как раз одним из тех людей, которым деньги окончательно срубают башню. Он бил посуду, девичьи сердца и машины, орал на людей так, словно в него вселился дьявол, дрался насмерть, еще чаще костыляли ему самому, а наутро он снова облачался в свои идеально отглаженные шмотки и холодным взглядом провожал окружающий мир. В Жардан ходила молва, что у Вудкастера не было души, а иначе откуда было взяться такому нраву. Аделия хмурилась. Она знала, как сильно Грэг не терпел бедных, она и сама относилась к ним с, пожалуй, излишне холодным равнодушием, но ведь нельзя же из-за этого причислять человека к безумцам. Мэдли приехала довольно быстро — она разъезжала по Лос-Анджелесу в длинном белом лимузине, который кошмарно неудобно вставал абсолютно везде. Отпустив водителя, она нашла приятельниц на террасе и с зазывным мурлыканьем подсела к ним за столик. Аделия поздоровалась с ней, а пока Мэдли расцеловывала Мануэлу, оглядела пришедшую. «И всё-таки, она такая милая, — с тоской подумала Адель. — Хоть и дурочка». Она считала Мэдли недалекой, но была в ней какая-то непосредственность, которая недоступна была Аделии, и из-за этого она — совсем чуть-чуть — ей завидовала. Мэдли не злоупотребляла макияжем и от этого выглядела так естественно мило, что порой даже не верилось, что она и Грэг — родственники. Разумеется, всё это казалось Аделии оттого, что она не была знакома с Мэдли близко — а иначе бы она знала, насколько эти двое стоят друг друга. Но на вид сестра Вудкастера всегда казалась ей девочкой: милой, утонченной, по-детски чистой, хотя бы и только внешне. Аделия рассматривала ямки на её щеках, её широкую улыбку, а она растягивала свой большой изящный рот в улыбке каждую минуту. Её волосы были небрежно разбросаны по плечам, губная помада обрамляла пухлые губы неровным облаком, и во всей этой небрежности виднелась некая стать. Словно Мэдли совершенно необязательно было выглядеть идеально, словно она и без того была слишком хороша. Адель вздохнула, решив, что именно этим она и не была люба Вудкастеру — сколько ни усердствуй, в ней не было подобного стержня, её внешний вид всегда выдавал старание. Быть может, стоило попробовать последовать примеру Мэдли? Но тут её взгляд упал на Мануэлу, которая от своей педантичной ухоженности только выигрывала — она была настолько холеной, что это притягивало взгляд. И притянуло-таки к ней её обожаемого Мэтьюза — самого гребаного Мэтьюза! «Ни туда, ни сюда», — гневно подумала Аделия и заказала ещё кофе.***
Вечер опустился на Лос-Анджелес неожиданно быстро, Мануэла очень устала, ходя за покупками. Она только успела забросить пакеты домой и принять душ, когда у её входа уже просигналил гудок — Джонатан прибыл к ней на рандеву. Приведя себя в божеский вид и заставив Мэтьюза выдержать этикетные сорок минут, она спустилась, будучи на высоте — в самом прямом смысле слова, поднявшись над землей на двенадцать сантиметров каблуков. Её волосы, как обычно, вились позади блестящим облаком, ресницы, как и всегда, порхали, словно угольно-чёрные бабочки, а тоненькая бежевая маечка от Шанель и обтягивающие брюки подчеркивали её почти аномально лихие кукольные изгибы. Сегодня Джонатан должен был отвести её в какую-то новомодную кальянную, Мануэла немного нервничала, она никогда не была там и не знала, как правильно себя вести. Здание было небольшим, в центре Лос-Анджелеса, почти все чиллы были заняты, но им повезло — Мэтьюз оставил свою монаршую бронь. Их привели в закрытый маленький зал с низеньким деревянным столом, покрытым рисунками на стекле, вокруг него располагались мягкие полудиваны-полуподушки, Мануэла со смехом упала в один из них. Во всем здании сладко пахло табачным дымом с самыми невероятными вкусами, Джонатан сделал заказ, вернулся в комнатку и сел напротив неё за стол, сложив ноги по-турецки. — Тебе нравится? — спросил он, кивнув в сторону от себя. — Здесь мило, — неопределенно ответила Мануэла. — И мне нравится, что мы здесь одни. Это очень кстати. — Кстати для чего? — улыбнулся Джонатан. Мануэла выпрямилась перед ним и положила руки на стол. — Я хотела сказать, — с заговорщическим видом произнесла она. — Сегодня вечером можешь трогать меня. — Трогать? — едва не рассмеялся он. — Да. — Она покивала и протянула руки к его рукам. — Трогай, сколько хочешь. И где хочешь, — лукаво усмехнулась она. — Ты же говорил, что любишь это делать. — Люблю. — Джонатан кивнул. — Но я тебя и так частенько трогаю. — Сегодня я хочу позволить это по максимуму, — заявила она. — Мисс тер Пэриш, неужели вы позволяете трогать себя на третьем свидании? — со строгим видом спросил Джонатан, стараясь не улыбаться. Она расхохоталась. — Брось, давай! — Она тронула его запястье. — Я же видела, как тебе нравится. Джонатан только улыбнулся в ответ на это, он протянул руки и дотронулся до запястий Мануэлы, чувствуя её мягкую пудровую кожу. Она была права — ему очень-очень это нравилось, он даже не знал, почему. С детства он привык трогать всё на свете, пробуя любую новую вещь на ощупь, но с людьми это было нечто совсем иное. Многие не понимали его привычек, парни нередко скидывали с себя его руки, когда, задумавшись, он начинал дотрагиваться и до них. Девушки воспринимали это, как заигрывания, не зная, что таким образом Джонатан просто проверял обстановку. Были люди, приятные на вид и говорившие приятные вещи, но, касаясь их, Джонатан решительно становился к ним враждебен. Что-то отталкивало его в одних и привлекало в других. Мануэла на ощупь была прекрасной. Джонатан испытывал желание дотронуться до нее задолго до того, как толком её узнал, задолго до спора и первых нелепых фраз, которыми перекидывался с ней. Он привык к тому, что от неё всегда очень сладко пахло, её кожа сверкала, словно покрытая блестками, а вокруг этого витало облако её длинных мягких волос и сияли бриллианты, которыми она была осыпана с ног до головы. Его руки то и дело тянулись к ней с самого знакомства, и теперь, когда он мог трогать её сколько угодно, это вызывало в нем почти фанатичный восторг. Джонатан провёл пальцами по её рукам, чувствуя, как кожа под ними покрывается мурашками, и его собственные руки покрылись ими тоже. — Тебя это заводит? — с улыбкой спросила Мануэла, стараясь не нарушать тишину. — Меня заводишь ты, — коротко ответил Джонатан, гладя её руки своими. Он сжал её запястье в ладони, с трудом сдерживая волнительный вздох, и поймал её внимательный взгляд — она смотрела на его манипуляции, словно на какой-то ритуал — с интересом и совсем без смущения. Его руки двинулись дальше — он снова провёл кончиками пальцев по её рукам, достигнув плеч, наклонился над столом, чтобы дотянуться, Мануэла приподнялась, и его руки обхватили её плечи. Пальцы скользнули под ворот майки, Джонатан поднялся с места, уже не боясь выглядеть странным, Мануэла сделала шаг и поставила колено на стол, забираясь повыше. Его руки перекочевали на неё шею, он запустил одну ладонь в волосы, а другой провёл по шее вниз, касаясь ключиц. Мануэла забралась на стол с ногами, Джонатан не стал больше медлить и, притянув её к себе, поцеловал. Его пальцы еще мгновение скользили вдоль её ключицы, поддевая лямку топа, а после и вторая рука переместилась на её затылок. Мануэла на мгновение оторвалась от него, её дыхание участилось, впрочем, Джонатан и сам едва сдерживался, чтобы не отдышаться. Внутри него разгорался какой-то жар, казалось, это и было венцом его любви к прикосновениям — касаться самой желанной девушки и получать от этого удовольствие, несравнимое ни с чем более физическим. Мануэла смотрела на него во все свои огромные глаза, она неуверенно раскрыла рот и прошептала: — Это почти как секс, только круче. Джонатан и сам ощутил подобное — никогда ещё прикосновения к кому-то не доводили его до такого пыла. Возможно, дело было в том, что Мануэла и впрямь его очень возбуждала, но он ведь даже не лапал её, только дотронулся до её рук и плеч. Но, боже, как же он хотел большего. В ту секунду от того, чтобы не начать срывать с неё одежду, Джонатана остановило только воспоминание об этом дурацком споре. Нет, он уже принял решение — он дождется его окончания, отдаст Уоттсу деньги и больше ни в чем не будет повинен. — Продолжишь? — еле слышно спросила Мануэла, беря его руку в свои. Она положила его ладонь себе на талию, под майкой, Джонатан тут же ощутил жар её кожи, быстро проведя пальцами по её животу, чтобы не вгонять себя в еще больший соблазн, он остановил ладонь на её бедре, где его пальцы наткнулись на ткань джинсов. — Пожалуй, на сегодня хватит, — сглотнул он, не отрывая взгляда от Мануэлы. Она не ответила, а только потянулась, чтобы поцеловать его снова, и вновь Джонатан ощутил одновременный прилив сильнейшего стыда и огромной нежности к ней. Послышался стук, Мануэла успела опуститься на своё место, и в чилл вошёл человек, который принёс кальян. Клубы дыма быстро наполнили комнату, скрывая от глаз собеседников мелкие искры, засевшие в глазах обоих. «Еще никогда воздержание не было таким мучительным», — пролетело в голове у Джонатана. Он глядел без конца на тоненькую шею Мануэлы, блестящую мелкими искрами от какой-то сверкающей пудры, на её красивую грудь, изящные запястья, и на то, как она сексуально обхватывала губами мундштук кальяна, и не мог представить, как продержится еще три недели и не сойдет с ума. «Что это со мной такое, — одергивал он себя. — Неужто я и вправду влюбился? Или просто слишком сильно её хочу?» Никто не мог бы теперь дать ему точный ответ, потому что на деле он ощущал и то, и другое.***
Уже несколько часов Коллин практически не ощущала себя. Она бодрствовала уже почти двое суток, отключившись только на полчаса или час несколько раз за эту бесконечную ночь. Беатрис была права — как только солнце встало, больницу наводнили эти тысяченогие и тысячеглазые каракатицы с камерами. Коллин заперла палату изнутри, предварительно договорившись с врачами, и сидела, сложив ноги под себя, на неудобном пластиковом кресле около кровати. Элиот не приходил в сознание. Временами ей казалось, что он двигает пальцем или моргает, но врачи предупреждали её о подобном — в какой-то мере Дюавалю повезло, он впал в ту стадию комы, из которой реально было выйти, поэтому иногда его мышцы рефлекторно могли сокращаться. Однако Коллин по большей части списывала это на свой недосып. Беатрис приезжала, привезя какие-то необходимые вещи, Коллин почти пинками вытолкала её из палаты, потому что несчастная женщина всё время принималась плакать. Сама же Коллин пропустила уже с десяток звонков от мамы, не зная, как объяснить ей, почему уже почти два дня её дочери не было дома. Выловив момент, когда около палаты никого не ошивалось, она вышла за кофе, и сразу вернулась назад, беря в руки сотовый. Она набрала номер матери, которая ответила почти сразу. — Коллин, боже мой, где тебя носит? — гневно выкрикнула она. — Я звоню тебе весь день! Что это за шутки? — Мам, у меня форс-мажор, — призналась Коллин. — Я в больнице. — Что? Что с тобой?! В какой? — опешила мама, Коллин поспешила её успокоить. — Нет, я в порядке, мой… друг попал в больницу. Он чем-то отравился вчера, и я никак не могла его бросить. Прости, что не позвонила, я совсем замоталась, тут всё в самом деле очень серьезно. — Бог мой, Коллин, ты меня с ума сводишь! — выдохнула мама. — Когда ты приедешь домой? — Сегодня вечером буду, — пообещала та. — Не волнуйся. — Не волнуйся! — передразнила она. — Как не волноваться, когда тебя черт пойми где носит вторые сутки? — Ну, всё, мам, мне пора, — поспешила попрощаться Коллин. — Я расскажу тебе всё дома. Она повесила трубку, не дожидаясь новых охов, и бросила взгляд на Элиота, возле которого монотонно пищала какая-то аппаратура. Врачи делали разные прогнозы, большинство из них голосовало за то, что Дюаваль вскоре очнется, но состояние его было ни к черту. Медики диагностировали сильнейшее отравление и всё еще не знали, как оно скажется на его дальнейшем здоровье, если он придет в себя. Лечащий врач Элиота — высокий крупный мужчина, который сам нередко вышвыривал журналистов из палаты — говорил, что ему крупно повезло. Доза, которую он принял, была рассчитана на то, чтобы убить человека, но Дюаваля вовремя доставили в больницу, потому он выжил. Коллин приятно грело осознание того, что он выжил, по большей части, благодаря ей, но то, что он всё еще был в коме, вызывало непонятный ей пока осадок. По сути, ей должно было быть всё равно, но отчего-то она всё еще сидела у его постели, положив подбородок на край больничной койки и вглядываясь в его плотно сомкнутые глаза. За эти сутки бедняга Дюаваль пережил, пожалуй, самые жестокие пытки в жизни и по иронии судьбы даже не знал об этом. Его увозили на какие-то процедуры с периодичностью в пару часов, возвращали такого же безучастного, и только в отчетах Коллин глядела на написанные мелким почерком названия препаратов, которые не были ей ясны. В обеих руках Элиота были вставлены катетеры, приклеенные пластырями, в них несколько раз в день вставляли какие-то трубочки с лекарствами, цвет его лица по-прежнему был серым и болезненным. Медсестры бегали вокруг врачей, всё время совещаясь о «результатах» — Коллин сразу поняла, что они говорят о тестах, с помощью которых пытались выяснить состав вещества, которым отравили Элиота. Ситуацию осложняло то, что в крови Дюаваля помимо отравы нашли лошадиную дозу алкоголя и какой-то процент экгонилбензоата — проще говоря, кокаина. Отец Элиота с непроницаемым лицом выслушивал все вердикты, у него и Коллин было безмолвное соглашение не посвящать в эти подробности Беатрис, которая и без того была нестабильна. Он только один раз заговорил с Коллин: присев около неё, пока Беатрис роняла слёзы над сыном, он качнул подбородком и проговорил: — Я знал, что всё так и будет, когда он переехал в Голливуд. Коллин на это только сочувственно покачала головой и больше ничего не ответила. Теперь она сидела, дожидаясь Беатрис и мистера Дюаваля, которые обещали отпустить её поспать. Дверь в покой хлопнула, Коллин встрепенулась, собираясь уже сделать приветливо-оптимистичное лицо для Беатрис, но в палату вошёл Бензли Ройе. — Добрый вечер, — поздоровалась Коллин. — Здравствуйте, — форменно кивнул он, оглядываясь по сторонам. Коллин видела его раньше, это был отец Аделии, высокий красивый мужчина с вечно строгим выражением лица. Он был адвокатом, постоянно светился в Лос-Анджелес Таймс, если дело касалось Жардан. Он и сейчас оглядывал палату тем же суровым взглядом, который натренировал в суде, а в руках вертел сигарету. — Доктор здесь? — спросил он, глянув на Коллин снова. — Вышел, — ответила она. — Поищите на посту этажа, он был здесь совсем недавно. — Спасибо, — кивнул Бензли. — Как он? Он показал на Дюаваля кивком головы. — Еще не очнулся, анализы крови вроде ничего, но я в этом плохо понимаю, сэр, — пожала плечами Коллин. Бензли снова покивал и, сняв со стойки около кровати бланк с диагнозом, вгляделся в него внимательно, словно что-то в нём понял. Следом за тем он быстро покинул палату. Коллин вздохнула и откинулась на спинку. — Ну, что, Дюаваль. — Она наклонилась к нему, погладив пальцем по носу. — Очнешься ты уже или как? Я здесь позволяю себе такие дерзости с тобой, а ты всё терпишь. Вот увидишь, завтра загляну под одеяло и расскажу всем, откуда у тебя такой чудесный вокал. Элиот промолчал. — Кстати, я не смотрела твой сериал, — зевнула она. — Просто чтобы ты знал, я его не смотрела. Видишь, не все на свете — твои фанаты. Дюаваль снова стерпел смертельную обиду, нанесенную его достоинству, и не повел бровью. — Знаешь, ты ужасный собеседник, — отметила Коллин. — Если бы это было наше первое свидание — это было бы наше последнее свидание. Тут она глянула на него, уже несколько сомневаясь в собственных словах — ведь даже если бы Дюаваль никогда не открывал рта, он всё равно был бы прекрасен.***
Учебная неделя проходила тоскливо, и весь Жардан Рояль с нетерпением ждал события, которое обещало устроить настоящий фурор — в четверг должен был состояться суд над Дереком Доусоном. Каждый готовился к нему, как мог. В Вуа Верт бесконечно с кем-то созванивался, повторяя свою речь, Бензли, он наказал Адели не самовольничать на суде, обещая, что наказание Дерека будет мягким. Аделия писала Грэгу сообщения с едкими смайлами, угрожая заложить его прямо в суде, но его номер всё время был занят. В Диаман Флувьяль Мэдли старательно вырисовывала фиолетовыми тенями синяк под глазом у брата, на котором всё давно уже зажило. Грэг просил добавить жёлтого, вертясь перед зеркалом и говоря по телефону, а сестра поворачивала его голову за подбородок обратно и постоянно прикрикивала, чтобы он замер. В Обмражи Дэмьен Марлоу, с которым по сотовому разговаривал Грэг, сверял показания и через каждую минуту хохотал в голос, слыша причитания Мэдли на заднем плане. Он отрепетировал скорбный вид и припас несколько фотографий, где на фронтальную камеру телефона заснял свои побои. Он был уверен, что Доусон до такого не догадался, и потому дело будет за ними. Бензли с важным видом записал мистера Марлоу в свидетели обвинения, и эта формулировка заставляла Дэмьена чувствовать себя значимее, чем обычно. В маленькой квартирке Доусонов Хантер миролюбиво успокаивала тётю и дядю, умоляя их не приезжать на суд, где им, без сомнения, совершенно не на что было смотреть. На самом деле она просто не хотела, чтобы тётя и дядя краснели, слушая про своего «агрессивного» и «неуравновешенного» племянника. Хантер знала, что жардановцы учинят в суде представление, это было им весьма свойственно — год назад Дэмьен Марлоу устроил настоящий цирк, он даже расплакался прямо в зале суда. Хантер посчитала осуждение Дерека достойной наградой за его фантастический актёрский талант, но всё же снова так радовать зазнаек она не была намерена. Дерек был неправ, что нарвался, однако эти двое — Вудкастер и Марлоу — не могли не вызывать у Хантер раздражения. Они могли самоутвердиться столькими способами, но выбрали именно этот — и среди всего разнообразия их развлечений, именно это могло стоить Хантер карьеры и будущего. А она собиралась побороться за него, и потому приготовила проникновенную речь в защиту придурка-брата. В день перед судом Дерека отпустили домой, он привёл себя в порядок, постригся в парикмахерской и хорошенько отоспался, а утром принял душ, причесался и оделся в приличную одежду. — Пожалуйста, не стелись перед ними, — фыркал он, пока Хантер помогала ему завязать галстук. — Если будешь стелиться, мне снова придётся им навалять. — Успокойся, — буркнула она. — Сейчас самое важное — чтобы тебя не посадили. Не забудь сказать, что ты раскаиваешься. — Но я вовсе не раскаиваюсь, — возразил Дерек. — Значит, придется проявить актёрский талант, — процедила Хантер. — Помни, что от этого зависит наше общее будущее. Общее, Дерек, не только твоё. — Я понял, — сдался он. — Постараюсь. Она завязала галстук, прицепив к нему зажим, зачесала тёмно-русые волосы брата назад, постаравшись по возможности придать ему вид хорошего парня. Дерек походил на него мало — при всём его внешнем лоске, взгляд его был так враждебен, что он отталкивал в первую же минуту знакомства. Хантер давно приметила странную несхожесть их между собой — её глаза были узкими, цепкими и тёмными, однако взгляд их был открытым и почти беззащитным, в то время как глаза Дерека были большими, глубокими и светлыми, но смотрели так едко, что от этого невольно становилось не по себе. Хантер была высокой, почти догнав брата по росту, крепкой стройной девицей с длинными руками и ногами, вытянутым лицом, а Дерек — наоборот, коренастым, хоть и худым. Его фигура была приземистой, а движения — рваными, словно он с рождения от кого-то защищался. Все, кто впервые встречали Хантер и Дерека вместе, думали, что они в отношениях — настолько брат и сестра разнились. Характер Дерека не только доставил Хантер кучу проблем, но и постоянно конфликтовал с её собственным, спокойным и почти вальяжным, она стойко сносила неудачи и сохраняла хладнокровие во всех передрягах, куда так часто попадала. Поэтому и сейчас она не ощущала мандража, который по виду явно ощущал Дерек, скорее она хотела, чтобы суд побыстрее кончился, и её будущее было ей ясно. Когда они оба прибыли в областной суд Пасадены, там уже было битком. В зал пустили зрителей, чему Хантер даже не удивилась — слова «суд» и «представление» сегодня были для всех синонимами. Все лавки позади были забиты представителями прессы, журналистами с камерами и просто зеваками. Около них сидел, позируя на телефон, Кэмерон Уоттс. Дерек прошёл на свое место — прямо напротив трибуны судьи, по левую руку от него. За столом по правую руку уже сидел Грэг Вудкастер, глядя в карманное женское зеркальце, на ряду позади него, облокотившись на его плечо, расположилась Мэдли, что-то ему нашептывая. Рядом с Грэгом сидел, глядя в бумаги, Бензли Ройе — он сегодня был его адвокатом. Адвокат Дерека был бесплатным, потому глядел вокруг без особого энтузиазма. Хантер села за братом, на её скамье пока было пусто, но народ всё набивался и набивался в зал. Под шепот представителей прессы и тихие вспышки вошёл Джордж Вудкастер, он присоединился к семье, сразу за ним вошли Марлоу. Дэмьен сел совсем рядом с обвинителем, его отец расположился позади. Хантер пригляделась — под глазом у Грэга снова сиял первоклассный фингал, явно нарисованный для антуража, а сам он старательно репетировал скорбный вид. Мэдли позади него нацепила вуаль, под которой казалась печальнее, но на деле лишь натягивала её до подбородка, смеясь над какими-то шутками, которые отпускал Дэмьен. Свидетелей защиты, вроде бы, не было, а вот свидетелей обвинения было полно — почти все жардановцы, бывшие на той злополучной вечеринке, сегодня пришли потопить Дерека. В их числе в зал чинно проследовала и Мануэла тер Пэриш в строгом брючном костюме в клетку, с высоким хвостом, связанным в косу. Она села по правую руку от Мэдли, а около неё опустился её отец — моложавый симпатичный мужчина, который как будто всегда улыбался уголками рта. Хантер уже не раз видела его — это был тот самый ювелир, Арне тер Пэриш, украшения в его бутиках стоили целое состояние. Его взгляд смешно расходился с вечной усмешкой — он смотрел вперед себя строго и сосредоточенно. Последней к скамьям в гордом одиночестве статным шагом прошла Аделия, в ярко-алом платье, она простучала каблуками о пол зала суда и села на край лавки, на которой сидела Хантер. Вошли присяжные, судья шибанул молоточком о трибуну, суд начался. Сначала выступал Бензли. Поднявшись, он принялся говорить отточенную речь, глядя в глаза каждому присяжному и зрителю. Адвокатом Бензли прослыл прекрасным, он заработал себе репутацию, еще будучи молодым, ходили слухи, будто бы он проиграл всего несколько дел в жизни. Его мастерство было заметно — его манера речи, мимика, всё это просто не позволяло отвести от него взгляд, его хотелось слушать и соглашаться. Хантер словно сбросила наваждение, когда в её голове начали отдаваться слова об избиении и нападении, в которых вообще-то была лишь половина правды. Бензли закончил, его звучный голос еще секунду эхом отдавался в зале суда, затем он форменно кивнул и сел на своё место. Судья дал слово Дереку. — Мистер Доусон, вы согласны с обвинением? — спросили его. — Частично, ваша честь, — уклончиво ответил Дерек. — Не всё из сказанного было правдой. — Вы не нападали на мистера Вудкастера? — уточнил судья. — Нет, мистер Вудкастер напал на меня, — ответствовал Дерек. — Разрешите вопрос, ваша честь? — встрял Бензли. — Конечно, мистер Ройе, — охотно разрешил тот. — Мистер Доусон, подтверждаете ли вы, что совершили нападение на Дэмьена Марлоу? — спросил он. — Да, — устало выдохнул Дерек. — За что вы ударили его, мистер Доусон? — продолжал тот. Дерек потер лоб. — Мне показалось, что он угрожал моей сестре, — аккуратно поведал он. — Мисс Доусон, это правда? — Бензли поднял глаза на Хантер. — У мисс Доусон будет время выступить, — недовольно пропел судья. — Я прошу вас, мистер Ройе, по существу. — Конечно, — покивал он. — Последний вопрос, мистер Доусон, вы подтверждаете, что в ходе драки нанесли побои мисс Мэделин Вудкастер? — Нет, — категорично мотнул головой Дерек. — Это не правда. — У меня всё, ваша честь, — протянул Бензли. — Я дождусь свидетелей обвинения. Судья покивал, пропуская его слова мимо ушей, и вызвал адвоката Дерека. Его речь, в противовес речи Бензли, была тягучей и неуверенной, он приводил доводы обвинения в качестве защиты, налил воды и закончил тираду словами о том, что мистер Марлоу одержим местью, чем весьма некстати напомнил о предыдущем процессе Дерека. После вновь настал час триумфа Бензли — к трибуне проследовал сам Грэг Вудкастер. Актёрского таланта ему явно недоставало — слишком самодовольным было выражение его лица — но его с лихвой восполнила Мэдли, которая, выйдя под присягу, громко разрыдалась, повествуя о своей психологической травме. Лица присяжных стали очень сочувствующими, а внутри Хантер стала подниматься волна неясного страха — она знала, что если Мэдли сыграет достоверно, Дерека станут обвинять уже в нанесении побоев женщине, а это не меньше полугода тюрьмы. Она помотала головой, отбрасывая дурные мысли и вслушалась. По очереди выходили свидетели обвинения, которых забрасывал точными вопросами Бензли, вначале высказался Дэмьен. Он напомнил, как Дерек напал на него год назад, секретарь тут же получил выписки из больницы, которые так полюбовно оформлял себе в том году Марлоу, судья приобщил их к делу, а после Дэмьен отправил вдогонку фото своего разукрашенного лица после последней драки. Он укоризненно качал головой в сторону Дерека, расписывая, как у того горели глаза, когда он неожиданно накинулся на него. Он попросил подтвердить свои показания Мануэлу, она вышла следующей. — Мисс тер Пэриш, расскажите, как всё было, — мягко попросил Бензли, глядя на нее, как на дочурку. — Дерек и Дэмьен случайно встретились на вечеринке, — промурлыкала она своим мелодичным голосом. — Я слышала, что Дерек избил его год назад, и когда Дэмьен встретил его в Виньябле, он не был рад, впрочем, это очевидно. Бензли покивал. — Он спросил у меня, всё ли в порядке, потому что знал, что Дерек не всегда… хм, объективно говоря, он не всегда сдержан с другими людьми. Дерек стал оскорблять его, он назвал его… простите, ваша честь. — Продолжайте, мисс тер Пэриш, — попросил судья. — Он назвал его «куском говна», — вспомнила она, склонив свою прелестную головку. Дерек прикрыл глаза то ли от стыда, то ли от смущения. — Но Дэмьен это стерпел, — продолжала Мануэла. — Он только ответил ему что-то подобное, а после в него вцепилась сестра Дерека… — Покажите её, мисс тер Пэриш, — попросил Бензли. — Она сидит на втором ряду. — Мануэла кивнула в сторону Доусонов. Воспитание не позволяло ей показать пальцем, она неопределенно махнула рукой, на Хантер обратилось несколько десятков взглядов. — Я думаю, она хотела успокоить его или что-то в этом роде, но Дэмьен отмахнулся от неё. Он был на взводе, и Дерек мог… подумать, что он угрожал ей. И тогда он ударил Дэмьена по лицу. — Мисс тер Пэриш, — вставил адвокат Дерека, — вы слышали, что именно сказал мистер Марлоу мисс Доусон? — Нет, — честно призналась она. — То есть, возможно, он угрожал ей, — продолжил он. — Возможно, — кивнула Мануэла. — Но Дэмьен — хороший парень, он не стал бы угрожать девушке, да и зачем ему кому-то угрожать? Сама не зная, что делает, Хантер встрепенулась. — Вообще-то, это правда, — брякнула она. — Он мне угрожал! — Мисс Доусон, у вас будет возможность высказаться, — остановил её судья, — мисс тер Пэриш, продолжайте, что было дальше? — Я видела только, что Дэмьен ответил ему на удар, он взял его… за шкирку и потащил наверх… — Она не сдержала смешка. — Спасибо, мисс тер Пэриш, — кивнул Бензли. — Я хотел бы послушать мистера Уоттса, Ваша честь, вы позволите? Судья покивал, Кэмерон заменил Мануэлу за трибуной. — Мистер Уоттс, — обратился к нему Бензли. — Разрешите наш спор, что же произошло дальше? — Дальше эти два придурка решили разнести мой дом, — фыркнул Кэмерон. — Дэмьен ему приложил пару раз, а потом Вудкастер подключился. Доусон сцепился и с ним, и началось месиво. — Поясните, пожалуйста, нам, наконец, имел ли место инцидент с мисс Вудкастер, — попросил Бензли. — С Мэдли? — прищурился Уоттс. — Да черт его знает, они там все сцепились, Грэгу прилетело, Мэдли, как обычно, заверещала, я и оглянуться не успел, как она уже на жопе валялась на полу. — Мистер Уоттс, — поморщился судья. — Простите, — дернулся Кэмерон. — В общем, там и Доусон, и его сестра, и Вудкастеры, и Дэмьен, все вместе устроили потасовку, а потом Мэдли упала на пол, не знаю, кто из них ей приложил. — Спасибо, мистер Уоттс, — подытожил Бензли. — Послушаем свидетелей защиты, — распорядился судья. — Мисс Ройе, попрошу. Хантер едва не потеряла дар речи — Аделия была свидетелем защиты? Впрочем, пожалуй, стоило догадаться об этом, когда Адель села рядом с ней. Она, между тем, деловито вышла к трибуне и остановилась за ней. — Клянетесь ли вы говорить только правду и ничего кроме правды? — лениво вопросил судья. — Естественно, — кивнула она. — Клянусь. — Мистер Ройе, можете задать вопросы, — буркнул судья, ощущая всю неловкость ситуации. — Что вы хотели сказать, мисс Ройе? — резонно заметил Бензли. — Вы заметили, как мы все очень грамотно обошли самое важное? — спросила она. — Кэмерон назвал драку «месивом», как будто там все были за себя, а на деле же, вся эта толпа страдальцев полезла на Доусона, который был один. В зале послышались перешептывания. — Продолжайте, мисс Ройе, — мирно попросил Бензли. Не только Хантер, но и все остальные, похоже, стали замечать — Бензли был абсолютно спокоен. Кажется, выступление Аделии тоже было запланировано. — Я была на этаже, как раз когда Дэмьен втащил его. — Она показала на Дерека. — В общем, ваша честь, если совсем грубо говоря, Дэмьен не удержал язык за зубами, Дерек — легковозбудимый элемент, это мы еще в прошлом году уяснили — сразу давай его в морду бить. Вудкастер, с макияжем который сегодня, — дерзко кивнула она на Грэга, лицо которого в ту минуту гневно вытянулось, — вступился за Дэмьена — ну прямо, как за свою даму, — хихикнула она в сторону, — и поплатился за свою нерасторопность. — А мисс Вудкастер? — уточнил судья. — Мисс Вудкастер сама виновата, что полезла в самое месиво, — пожала плечами Аделия. — Да, Дерек её толкнул, но это было случайно, я видела. — Спасибо, мисс Ройе, этого достаточно, — спокойно кивнул Бензли. — Ваша честь, зафиксируем нападение и побои мистера Вудкастера и мистера Марлоу, а вот с мисс Вудкастер, полагаю, имеет место обычная случайность. Судья покивал и вызвал Хантер. Она почти повторила слова Аделии, сделав лишь упор на том, что Дерек ударил Дэмьена за дело, и села на место. Суд окончился, пожалуй, слишком быстро, присяжные вынесли вердикт в частичной виновности Дерека, Бензли попросил восемь недель домашнего ареста, но судья дал только четыре. В общем и целом, это можно было бы считать успехом, если бы только отбывать арест Дереку не пришлось в Долине. А это означало только одно — Хантер всё же останется одна, и с уютной квартирой в Пасадене придется проститься.***
Выйдя из здания суда, Грэг Вудкастер гневно закурил и стал оттирать косметику с лица, глядя в розовое зеркальце Мэдли. Из входа медленно тянулись зрители и журналисты, Мануэла попрощалась с отцом, он уехал с водителем, а она осталась у входа, ожидая кого-то. Вышел Дэмьен, он расцеловал её в щеки, что-то радостно говоря, и бегом побежал вниз по лестнице. Прямо рядом с Грэгом остановилась Аделия. — Дай сигарету, — попросила она, оглядываясь в поисках отца, но, кажется, Бензли задерживался в суде. — Не дам, ты обо мне плохо говорила, — фыркнул он. — Брось, — протянула она, не глядя на него, — я сказала то, что мне папа велел. — Серьезно? — удивленно поднял взгляд Грэг, рыская одной рукой в кармане в поисках сигарет. — Да, твой отец ведь сказал, что не хочет сажать Доусона, только припугнуть, вот и припугнул. — Аделия взяла из рук Грэга сигарету, наклонившись, чтобы он поджёг её край. Грэг заметил, как она забавно гримасничает в его присутствии — он ей всё еще нравился. Подпалив краешек сигареты, он убрал зажигалку и повернулся к Адели. — Краска не осталась? — спросил он, указав на своё лицо. — Немного. — Она протянула руку и потерла большим пальцем его скулу. Грэг едва удержался от усмешки — он знал, что оттер синяк полностью, но увеселения ради позволил Аделии его потрогать. — А что, Адель, пообедаешь со мной? — спросил вдруг он, поддавшись неведомому желанию совершить нечто среднее между шалостью и жестом доброй воли. Лицо Аделии за секунду сменило несколько цветов — от мертвенно бледного до пунцового, она скомкано покивала. — Ладно, — промямлила она, Вудкастер улыбнулся. — Я же прелесть, да? — напомнил он. — Точно, — совсем смутившись, промурчала Адель, он взял её под ручку и спустился с лестницы в её сопровождении.***
Мануэла одиноко озиралась по сторонам в поисках кого-нибудь, кто мог бы подвезти её в Жардан — отец уехал по делам в Лос-Анджелес, а ждать водителя из особняка ей ужасно не хотелось. Отец Аделии и старший Вудкастер еще не вышли из здания суда, остальные стремительно разбредались и разъезжались. Её взгляд наткнулся на Дэмьена, он радостно совещался о чем-то с отцом, Мануэла поспешила к ним. — Я поеду с тобой, — решительно проговорила она, останавливаясь около машины. Дэмьен, не говоря ни слова, раскрыл дверцу машины, пропуская её внутрь, сам он остался снаружи, о чем-то договариваясь с Верноном. Пока Мануэла ожидала отъезда, её сотовый завибрировал, она достала его из кармана — звонил Сесил. — Да, Сесил, — протянула она, отвечая. — Как прошёл суд? — вопросил Эндрю. — Всё отлично, все получили, что хотели, — пожала плечами Мануэла. — Доусона наказали, но не сильно. Постой-ка… какого черта… Мануэла пригляделась, подняв шторку на окне — и точно, Аделия прямо на неё глазах села в машину к Вудкастеру. — Что такое? — поинтересовался Сесил на том конце трубки. — Аделия уехала с Вудкастером, — протянула Мануэла. — Глазам не верю… он увез её на своей машине. — Какого это черта? — раздраженно протянул Сесил, повторяя за подругой. — Не знаю, хочешь, приеду? — спросила она. — Хочу, — кивнул он. — Как раз обедать собирались. — Здорово, припаси форель, — пробормотала Мануэла. Сесил повесил трубку, а она проводила подругу удивленным взглядом, не подозревая, что это нашло на неё, а уж тем более — что это нашло на Вудкастера? Аделия, между тем, и сама не знала, что на него нашло. Грэг привёз её в один из ресторанов Кикенфилда, где заказал себе сразу два бокала портвейна и поочередно стал из них пить. Аделия взяла рыбу. — Ты доволен результатом суда? — спросила она. — Нет, — проговорил Грэг сквозь листья салата, которые жевал. — Я надеялся, ублюдок сядет. — Ты знал, что он не сядет, — отчеканила Адель. — Кто же садится за драку, которую даже не начинал. — А кому садиться, мне? — пожал плечами Грэг. — Да к чертям этого Доусона, надоел он мне. Расскажи, как у тебя дела? — Всё хорошо, — чинно ответила Аделия. — Я сижу в ресторане с тобой, как же еще могут быть мои дела? Что это, кстати, подвигло тебя на такой шаг? — Ну, я же прелесть, — ухмыльнулся Вудкастер, отпивая из бокала. — Почему бы и нет. Я кое-что сделать хочу, поможешь? Он достал телефон и, развернувшись, сделал снимок себя на фоне ресторана и Аделии. — Это зачем? — удивилась она. — Пришлю Изабель, она порадуется, что мы вложили копеечку в её новые наряды, — отчитался Грэг. — Ты кушай, кушай. Аделия почувствовала себя неловко, она стала ковырять вилкой в тарелке, почему-то ей хотелось помолчать. На её сотовый пришло гневное сообщение от Мануэлы, состоящее лишь из двух вопросительных и одного восклицательного знака. Она заблокировала телефон, не отвечая. Через пару минут пришло еще одно сообщение, Аделия сердито вздохнула и открыла его. «Ты что, рехнулась?! Что ты творишь», — гласил текст на экране. Адель быстро набрала ответ, спросив, почему это, собственно, она рехнулась. «Бьёшь ниже пояса!» — пришёл ответ. «Да что я сделала-то такого?!» — рассердилась Аделия. Её раздражало, что Мануэла отвлекала её от ужина, и еще больше раздражало, что та бросалась какими-то нелепыми обвинениями. «У Грэга и Сесила завтра игра!» Аделия на мгновение задумалась, она совершенно забыла о завтрашнем теннисном матче между Эндрю и Вудкастером. — Ты Сесилу фотку отправил? — вопросила она, подняв голову, кажется, начиная понимать, что происходит. — Нет, я ведь сказал, Изабель, — пожал плечами Грэг. — Козлина, — выдохнула Адель. — Ты меня специально позвал, чтобы Сесила позлить? — Не позлить, только слегка раззадорить, — улыбнулся Вудкастер, кажется, поняв, что отпираться бесполезно. — Ну, ты и сволочь! — Аделия вскочила, бросая на стол салфетку. — Да перестань ты, — рассмеялся Грэг. — Завтра Сесил будет злой, сыграет с удвоенной силой и, как обычно сделает меня. Что плохого? — Плохо, что я поверила, будто бы тебе интересно проводить время со мной, — фыркнула Адель. — Мне интересно, — утвердил Грэг. — Ну, что ты раскричалась, Адель, сядь обратно. Аделия мгновение помедлила, но вдруг ей в голову отчетливо пришло осознание — да Вудкастеру просто нравилось, что она по нему сохла. Это ведь всё еще был он — самый большой на свете эгоист Грэг, который просто обожал внимание, особенно женское, и Адель сейчас лишь тешила его самолюбие. — Если я останусь тут еще хоть на секунду — окончательно потеряю всякое самоуважение, — бросила она, хватая сумку. Затем она повернулась и отчетливо произнесла: — ты — никакая не прелесть, Вудкастер. Я ошибалась! Сказав это, она почти вылетела из ресторана и остановилась около входа. Внутри неё расползалось ужасное ощущение — её впервые использовали. Однако кроме обиды, изнутри её словно пронзало жгучее чувство вины перед Сесилом. Ведь, так или иначе — план Вудкастера наверняка сработал, и от этого Аделии почему-то становилось грустно. Она набрала номер Мануэлы. — Привет, — бодрым тоном произнесла она. — Я тут смоталась с одного очень тоскливого обеда с одним очень эгоистичным мудаком, как насчёт увидеться? Мануэла похвалила её за хороший выбор, и уже через пару десятков минут Аделия мчалась в своем изящном Бентли в направлении Шато де Перль.***
Утром пятницы Сесил был напряжен. Вчерашняя выходка Грэга, хоть и немного, но выбила его из колеи. Он был мастером позлить Эндрю, тем более что у него для этого было самое мощное оружие — влюбленная по уши Аделия, которую в свою очередь вожделел Сесил. Оставив мысли об этом глупом любовном треугольнике, где каждый кого-то безответно любил, и только Вудкастер взаимно был влюблен в самого себя, Эндрю сосредоточился на мяче. Он поднялся ни свет ни заря, чтобы выпустить пар и выйти на корт без эмоций, но пока что старания не приносили плодов. Аделия вчера приехала в Шато очень грустной, и Сесил знал, почему — Вудкастер обидел её. Грэг лелеял надежду воззвать к его ревности, но он затронул гораздо более больную тему — намного сильнее собственничества в Эндрю была страсть защитить Аделию, и теперь он вдвойне был взбешен оттого, что Грэг причинил ей боль. Теперь он швырял мяч о настил, представляя, что пуляет его прямо в самодовольное вудкастерское лицо, поочередно выбивая ему все его белоснежные острые зубы. Замах у Сесила был что надо, и мяч трещал по швам, с грохотом влетая в преграду. — Я его отымею, — процедил он сквозь зубы, бросая ракетку и взбегая по лестнице в особняк. Игра начиналась уже через час, и Мануэла, и Адель обещали быть, Сесил переоделся в чистую форму и запрыгнул в машину шофера, подгоняя его одним только своим напряженным взглядом. На корте было многолюдно, игра утром пятницы собирала намного больше зрителей, нежели в утро воскресенья. Эндрю присел в раздевалке, разминая запястья, когда туда ввалился Грэг. Он вертел в руках свою фирменную ярко-красную ракетку, которую считал символом удачи. Выигрывал он довольно часто, но только не у Сесила. У Сесила вообще никто не выигрывал, не считая отца. — Как делишки, Эндрю? — бросил он, садясь рядом и переодевая кроссовки. — Прекрасно, — буркнул Сесил, не глядя на него. Грэг стащил обувь и вытянул ноги, потирая колени, которые он, похоже, ушиб на тренировке. — Готов к противостоянию? — усмехнулся он. — Я тебя вчера достаточно раззадорил? «Да уж лучше бы ты не напоминал», — едва не выдал Сесил. — Да брось, какое там. — Он выдавил из себя улыбку. — У, — протянул Грэг, вглядевшись ему в лицо, — да ты в ярости, друг мой. Ай-яй-яй, тащить эмоции на корт — плохая идея, Сесил, может, сдашься? Он так лучезарно улыбнулся, что Эндрю подавил желание приложить ракеткой ему по голове прямо в этот момент. — Хватит болтать, Грэг, надевай уже кроссовки, — фыркнул он. — До игры пятнадцать минут. Не говоря больше ни слова, он взял свою ракетку и вышел, чтобы немного пройтись перед игрой и хотя бы попытаться выпустить пар. На пути из раздевалки ему встретилась Мануэла, она обняла его. — Как настроение? — спросила она. — Боевое? — Даже слишком, — отмахнулся Сесил. — А если по технике? — уточнила Мануэла. — Тоже так себе, — неопределенно ответил он. — Ненавижу играть против левшей. — Ваша статистика вроде бы в твою пользу, — напомнила Мануэла. — Еще бы, он выиграл у меня только один раз, — усмехнулся Сесил. — Иди на трибуну, я еще немного проветрюсь. — Удачи! — Она поцеловала его в щеку и ретировалась. Сесил забыл спросить её, пришла ли Аделия, но теперь это было ему не так уж и важно — его нервы были настолько расшатаны, что он уже сомневался, покажет ли себя так хорошо, как хотел бы. Он вышел из здания теннисной школы и наворачивал круги вокруг, следя за своими ступнями и пытаясь сосредоточиться на них, чтобы успокоиться. Неожиданно к нему подлетела какая-то девица с запыхавшимся видом, одетая в сомнительного качества шелковое голубое платье. Вся она была длинной, как спица, русые волосы были собраны в хвост на затылке, а ноги обуты в белые спортивные туфли без каблука, но и в них она была всего на несколько сантиметров ниже Сесила. — Сесил, — улыбнулась она, словно увидев закадычного знакомого, и сверкнула своими узкими черными глазами. — Меня зовут Эндрю, — раздраженно произнес он. Сесил не терпел, когда по фамилии его называл кто-то незнакомый, и хотя по фамилии его звали абсолютно все, в моменты редкой эмоциональной нестабильности он становился к этому особенно внимателен. — Эндрю, — улыбнулась девица. — Не подскажешь, как попасть на игру? Билеты у вас, кажется, не продают… — Их выдают тренеры, — задумчиво произнёс Сесил. — Обычно игроки раздают их тем, кого хотели бы видеть на игре. Тебя кто-то хочет там видеть? — Сомневаюсь, — вдруг виновато улыбнулась девица. — Мне бы увидеть Вудкастера, но это по делу. Она невольно состроила такую мину при слове «Вудкастер», что сразу почему-то стала ему нравиться. — Меня зовут Хантер, кстати. — Она протянула руку вперед. — Хантер Доусон. — О, ты сестра того осужденного парня? — напомнил Сесил, пожав её длинную белую ладонь. — И зачем же тебе Грэг? — Хочу попросить его кое о чем, он мне теперь как бы немного обязан… — Хантер пожала плечами. — Доставишь ему проблем? — прищурился Сесил. — Боюсь, что да, — кивнула она. — Ну, тогда идём, покажу тебе, где тут запасной вход, — объявил Сесил и последовал обратно в школу.