***
Примерно к тому же моменту до нужной кондиции дошла Аделия. Она все время боялась, что упустит Сесила из виду, и он уедет домой, но он постоянно вертелся где-то неподалеку, и она успокаивалась. Теперь, закинув в себя еще одну стопку водки, она поправила макияж и засеменила в сторону зала, где в последний раз ошивался Эндрю. Через пару мгновений она увидела его — рядом с ним стоял Дэмьен, он уговаривал Сесила выпить, тот смеялся и отнекивался, но прямо на глазах Аделии Дэмьен всё-таки влил ему в горло порцию алкоголя. — Ничего себе, Сесил, ты пьешь? — ахнула она, воспользовавшись шансом. — Дэмьен просит меня выпить за его удачу, завтра у него игра с Хейли, — улыбнулся Сесил. — Рик Хейли? Тот, который ездит к нам из Долины? — поморщилась, вспоминая, Аделия. — Точно, — кивнул Дэмьен. — Я на сто процентов уверен, что сейчас он тоже принимает на грудь, так что за завтрашний матч я спокоен, а вот Сесил сегодня должен испить всё за меня, чтоб не пропадало! Он хлопнул Эндрю по спине и удалился. Аделия не стала терять времени и наполнила еще две стопки. — Давай, Сесил, а то Дэмьен не ровен час проиграет! — серьезно заявила она, отдавая одну стопку Эндрю. Он усмехнулся, но взял и опрокинул её снова. Аделии отчего-то нравилось наблюдать за тем, как он пьёт. Ввиду своей трезвеннической натуры надирался он в момент, становясь особенно любвеобильным, что сейчас было ей весьма на руку. — И еще раз, давай по-русски, между первой и второй не должна пролететь пуля, верно? — рассмеялась она, наполняя снова. — Какая ты сегодня заботливая, Адель, — отметил Сесил, выпивая третью. — Неужто ты спаиваешь меня потому, что тебе от меня что-то нужно? Он лукаво глянул на неё, отставляя стопку и снова сглатывая вместо закуски. — А ты выпей еще, и посмотрим, — улыбнулась она. Сесил послушался. Сразу после этого Аделия весьма смело повисла на нём, якобы заслышав свою любимую песню, а уже через пару секунд пила с ним на брудершафт. — Хочу на руки, — запричитала она, держа наполненную стопку. — Ты всё выльешь, — рассмеялся Эндрю. — Ну и пускай, хочу на руки, — настаивала она, Сесил поднял её, водка в стопке чудом осталась на месте, Аделия выпила её одна и заставила Сесила кружить её на месте, заливаясь смехом. Спустившись с его рук, отметив для себя, как отчаянно его пальцы скользили по её бедру, будто бы случайно, она решила снова пить на брудершафт. Наполнив две стопки, она заметила, как Сесил то и дело слегка прикрывает глаза, что выдавало его безошибочное опьянение. — Давай, — скомандовала она, стоило им обоим опрокинуть стопки, она привлекла его к себе и поцеловала, положив ладонь ему на скулу. В ту же секунду она поняла, что не ошиблась в своем выборе, Сесил и вправду старался бы для неё. Она даже на минуту замешкалась, он целовал её так невероятно пылко, будто бы уже лет десять не целовал никого на свете. Где-то в глубине души Аделию кольнуло чувство вины — так мог целовать её только мужчина, страстно в неё влюбленный, и она знала, что так и было. Однако остановиться у неё отчего-то не получалось, она почувствовала, как его руки скользнули по её спине, привлекая её к себе, и погладила его плечи, будто подсознательно желая утешить. — Сесил, по шкале от одного до ста, насколько ты меня хочешь? — проговорила она наполовину в шутку. — На сто, — выдохнул Эндрю, всё еще бывший слишком близко к её губам, она снова поддалась на поцелуй, опешив от его ответа, несмотря на то, что ожидала его. Кто-то в стороне громко выразил удивление её поведением, но даже это не заставило Аделию отвлечься. Её шатало от выпитого алкоголя, но Сесил крепко держал её за талию, несмотря на то, что и сам опьянел в пару минут. Каблук её туфли подвернулся, она ощутила, как ладонь Сесила оборачивается вокруг её талии, двигая её к себе, она сжала ладонью его плечо, словно желая почувствовать, что всё это происходит наяву. — Но я не буду с тобой спать, Адель, — вдруг произнёс он, оторвавшись от неё не без труда. — Что? — выдохнула она разочарованно, уже здорово на это настроившись. — Почему? Он наклонился к её уху, касаясь её щеки своей, отчего она невольно вздрогнула. — Потому что я без ума от тебя, Аделия, — проговорил он почти шепотом. — Я тебя люблю. Я не хочу спать с тобой сегодня. Я хочу спать с тобой каждую ночь. С этими словами, пожалуй, слишком стремительно, он оставил её одну. Аделия едва могла отдышаться, она и не ожидала, что такой обычный недалекий парень, как Сесил, сможет довести её сердце до такого бешеного ритма, а мысли — до такого хаоса. — Вот тебе и простой Сесил, — буркнула она, на негнущихся ногах переступая через лежащие на полу бутылки.***
Быстрым шагом Сесил, не глядя по сторонам, шёл по залу, преодолевая желание побежать бегом. Только войдя в столовую, где погасили свет, он сумел затормозить, чтобы восстановить дыхание. Отказывать девушкам не было ему в новинку, но, пожалуй, еще никогда ему не было так сложно сделать это, как теперь. Сесил всё еще ощущал прикосновения Аделии на своих плечах и руках, теперь они словно жгли его, заставляя испытывать и стыд, и обиду одновременно. Перед его глазами всё еще стоял образ её загорелой кожи, сверкающей под скудным светом в зале, её порхающих ресниц, волос у лба, завивающихся в крошечные кудряшки. «Я рехнулся», — только и стучало у Сесила в голове. В столовой было кошмарно дымно, он с трудом дышал, ощущая, что слишком злоупотребил сегодня и алкоголем, и этим дымом, и своей выдержкой. Внутри него всё сжималось от мысли, что он был так близок к тому, чего так страстно желал, и всё же отказался. Спустя несколько стопок водки его принципиальность, которую он так уверенно декларировал Мануэле, куда-то испарилась — теперь он сдержался только ради мысли, что наутро ему было бы паршивее стократ, скажи он «да». Бродя в дыму, Сесил почувствовал, что в самом деле заблудился в этой чертовой столовой — огромной и несуразной, как же он её ненавидел. Разум его помутился, и Эндрю просто остановился, прислонившись к какой-то стене, закрыв лицо руками. «Найти бы только выход», — с тоской подумалось ему. Снова на Сесила нахлынула душащая жалость к себе. Он поразмыслил, что за последнюю неделю что-то многовато стал жалеть себя, но деваться было некуда — Аделия, хоть и ненамеренно, но загоняла его в тупик, где бы он ни находился. Все его мысли словно от страха жались друг к другу в голове и отступали в самую глубь рассудка. А теперь он оказался в тупике и в реальности. Чьи-то мягкие ручки коснулись его головы, Сесил отнял ладони от лица, даже не зная, что делать, окажись перед ним Адель. Умолять её оставить его в покое? Умолять её вывести его из этого дома? Умолять её простить и вести в постель? При любом раскладе умолять. Но перед ним была Изабель. Она с беспокойством глядела ему в лицо, отводя его ладони от головы. — Сесил? Тебе плохо? — полушепотом спросила она. Он хотел ответить, но смог только кашлянуть. — Ой, тебе тут наверняка совсем плохо, — констатировала Изабель, разгоняя руками дым. — Идём, идём отсюда, ну же. Взяв его за руку, словно Ариадна, она повела его совершенно будто бы знакомым путём, и Сесилу словно стало легче дышать. Впрочем, по-настоящему легче дышать ему стало, когда он покинул проклятую столовую, Изабель вывела его в зал, а оттуда — по лестнице на второй этаж, где почти стихли голоса. Остановившись, Сесил присел на корточки, опершись на стену снова, и стал мерно дышать. Изабель села перед ним прямо на колени, сложив на них свои белые мягкие ладони. Она терпеливо ждала, пока Эндрю отдышится, а затем погладила его по голове, словно котёнка. — Тебе не нужно здесь бывать, ты же спортсмен, — произнесла она. — Посмотри только, когда ты успел еще и напиться? Сесил, куда делась вся твоя ответственность? Он не ответил. Голова его прояснялась, и то, что было внутри него, всё яснее вставало перед ним теперь в его сознании. Аделия разбудила в нём то, чему он никогда не позволял взять верх над собой — тупое, бессмысленное, всепоглощающее желание. Он её хотел, просто ужасно, особенно теперь, когда уже точно не мог получить. Не то, чтобы он не испытывал этого раньше — разумеется, каждый раз, когда Адель его касалась или была в непосредственной близости — но теперь Сесил не мог с этим справиться. Он поднял голову, глядя на Изабель, она смотрела на него хитро, словно чего-то выжидая. Аделия меж тем, оправилась от шока. Прошла всего пара десятков минут, пока она кружила по особняку, сама не зная, чего ищет, когда, поднявшись на второй этаж, она невольно остановилась, боясь сделать еще шаг. Её взгляд снова наткнулся на Эндрю. Он стоял около одной из комнат, дверь которой была открыта, и глядел внутрь, не двигаясь, Аделия хотела подойти ближе, но вдруг из раскрытой двери выглянула Изабель. Она протянула руку и, взяв Сесила за плечо, привлекла его к себе, целуя совершенно бесстыже, а он поймал её, якобы падающую, и поддался! Аделия остолбенела, все мысли словно потоком воздуха тут же выдуло из её головы. От Изабель ожидать было несложно, но Сесил… Он отвечал ей с такой неподдельной страстью, как самой Аделии какие-то полчаса назад! Рука Изабель потянула его за собой, втащила в спальню и захлопнула дверь. Адель в совершенном шоке стояла, будто приросла к земле, и даже не знала, что в данный момент ей лучше подумать. Но представив, что через какие-то минут десять она услышит из этой спальни, Аделия вдруг бегом ломанулась по лестнице вниз, борясь с желанием зажать уши руками.***
Только под утро Мануэла покинула Виньябле, оставив глядеть десятый сон Джонатана, как следует укрыв его и оставив голосовое сообщение на его сотовом. Она поехала домой, где приняла душ и провалилась в сон еще на несколько часов, а проснувшись около девяти, снова поднялась, чтобы поехать в Шато де Перль. Сесилы сегодня снова ждали её на завтрак, она была уверена, что и Эндрю ждёт, но ошиблась. Когда она, облачившаяся в розовое платье с пионами от Валентино, с волосами, завитыми в кудри и уложенными в фигурную косу, стуча каблучками, вошла в столовую особняка Сесилов, младшего еще не было на месте. — Эндрю еще спит? — удивилась Мануэла, подходя к столу. — О, нет, он на тренировке, — отчего-то усмехнулся Олдос, — идём-ка, поторопим его. Он в сопровождении Мануэлы спустился на корт, где она и застала Эндрю, стоявшего напротив сетки с ракеткой в руках, согнувшись пополам. Он тёр лоб. — Как самочувствие, сынок? — осведомился Олдос. — Отлично, — хрипло проговорил Сесил, Мануэла начала расплываться в улыбке. — Может, разомнемся? — подсказал отец. — Нет, прости, не сегодня. — Эндрю, не отрывая руки от глаз, бросил ракетку в корзину и присел на землю, уткнувшись лбом в колени. Олдос подавил усмешку и удалился, многозначительно кивнув Мануэле. Она подошла и, подобрав платье, села рядом с ним. — Что это с тобой? — Я вчера надрался, как скот, — процедил Сесил. — а всё из-за Аделии. Едва добрался до дома, едва поднялся с кровати. Ненавижу алкоголь. Я не функционирую. — Значит, ты не переспал с ней? Или переспал? — спросила Мануэла. — Нет, — ехидно заметил Сесил. — Но лучше бы переспал, потому что, надравшись и гордо ей отказав, я решил посетить заведение Кикенфилд! — Что? — Мануэла расхохоталась. — Да, зачекинился, если можно так сказать, — покивал Сесил. — Оценил обслуживание. Мануэла залилась оглушительным смехом. — Сколько звезд? — прорыдала она сквозь смех. — Не помню, — развёл руками Сесил. — Теперь уже и не узнаю, наверное. Достав сигарету, Мануэла закурила. Без слов предложив Сесилу, она выслушала молчаливый отрицательный кивок и продолжила смолить в одиночестве. В её жизни каждые три-четыре месяца случались своеобразные срывы, после которых она на месяц-другой уходила в никотиновые запои. Вот и теперь, она сладко выпускала дым, не смущаясь даже того, что её могут заметить родители Эндрю. — Да брось, это лучше, чем позволять Аделии тобой вертеть, — хмыкнула она. — Да я просто позволил вертеть собой другой девице! — возразил Сесил. — Не стал бы я спать с ней, если бы не все эти водки… Ой, всё, завязываю я с этими вечеринками у Уоттса. — Зато в Изабель ты не влюблен, — заметила Мануэла. — Ох ты ж, твою мать, — простонал Сесил, закрывая глаза. — Я же сказал, что люблю её… — Кикенфилд? — ахнула Мануэла. — Да если бы Кикенфилд, — буркнул Эндрю, прижимая ладонь к глазам. — Какой позор… — То есть, ты сказал Аделии, что любишь её, но отказался с ней спать? Сесил, даже под водками ты ужасно благороден. — Скажи это Изабель, с ней я не был таким уж благородным, — фыркнул он, откидываясь назад и опираясь на локти. — По крайней мере, точно не во второй раз… — Было даже два захода? — поразилась Мануэла. — Да ты под водками не только благороден, но и крайне вынослив! — Может быть… или нет, — рассмеялся Сесил, хрипло и прикрывая лицо руками. — Ой, Господи. Кошмар. Не сдержавшись, Мануэла тоже рассмеялась, выдыхая дым. — Идем завтракать! — Она толкнула его в плечо. — Тренировка у тебя сегодня явно не задалась. Сесил поднялся вслед за ней, и последовал в дом под единичные раскаты девичьего смеха.***
— Да что ты, — протянула, улыбаясь, Мэдли, расчёсывая свои платиновые волосы, сидя в кровати. — Прямо-таки затащил тебя в койку? — Ну, не прямо-таки затащил, — замялась Изабель на том конце провода. — Но он был весьма не прочь, это я тебе точно говорю! — А я думала, он замутил с Аделией, — протянула Мэдли. — Вчера человека три донесло мне, что он целовался с ней. — Не знаю, с кем он целовался, а проснулся он со мной, — гордо сообщила Изабель. — Вот так-то, плюс одна цель в мою коллекцию. — Ну, и как это было? — ехидно вопросила Мэдли. — Он был пьян, как скотина, но всё равно огонь, — поведала Изабель. — Сказал, что хочет меня на сто по стобалльной шкале или что-то в этом роде… Мэдли отвлеклась от разговора, увидев заглянувшего в её комнату Грэга. Она невозмутимо положила телефон на покрывало, включив громкую связь. Услышав звуки, идущие из трубки, Грэг поморщился. Куинни, едва завидев хозяина, немедленно обтёрся об его идеально чёрный костюм, вызвав целое облако витиеватых ругательств. Мэдли обиженно взяла кота на руки. — Что это там у тебя? — удивилась по громкой связи Изабель. — Это Грэг, которому вчера, кажется, никто не дал, — недовольно пропела Мэдли. — Уходи отсюда! — Еще как дали, — заметил Грэг. — И кто же? — из трубки поинтересовалась Изабель. — Не многовато ли интимных подробностей для одного короткого утра? — фыркнул тот. — Забудь, Изабель, он врёт, — с готовностью отозвалась Мэдли. — Продолжай лучше про Сесила. — Да, продолжай лучше про Сесила, мне так интересно узнать, куда он тебе ещё присунул. — Грэг состроил смешной писклявый голос, а после, отыскав на полу у сестры какой-то провод, покинул её комнату. — Фу, — протянула Изабель. — Ну, так вот… Мэдли задумалась, она уже не слушала Изабель, потеряв интерес к её рассказу еще в тот момент, когда она заявила, что Эндрю затащил её в койку. Кто-кто, а Сесил в постель никого не затаскивал, это его половина девиц Жардан мечтала туда затащить, но он был слишком для этого свят, потому перепадало только избранным. Она вспомнила, как пару лет назад Сесил встречался с какой-то девушкой, из богатых, очень миловидной брюнеточкой, он водил её к Уоттсу и устал бить по рукам мужиков, ухлестывающих за ней, несмотря на близость её кавалера. Тогда он запирался с ней в спальне по несколько раз за ночь, развеивая о себе различные непристойные мифы — ведь тот, кто отказывался от секса на одну ночь, априори считался в кругах Жардан странным. Сесил, несмотря на то, что не был снобом и не испытывал ненависти к беднякам, никогда с ними не спал. Ни разу ни на одном вечере его не застали с какой-нибудь бедной первокурсницей ради забавы — именно этого он и был выше. Раздражение и странное презрение у ровесников вызывало именно то, что так привлекало девушек в Эндрю — он не был одержим сексом. Все, кто окружал его, даже добрая половина девиц, думали о сексе двадцать четыре на семь, а он как будто был выше и того. Из-за этого девушки считали его рыцарем, и сами бросались на шею, как умалишенные, а парни завистливо фыркали, приписывая ему всё новые и новые несуществующие недостатки. Они с упоением ждали, когда же Сесил оприходует кого-то из Жардан, чтобы, наконец, узнать какую-нибудь его грязную, порочащую честь тайну. Изабель развеяла этот миф, впрочем, Мэдли и не сомневалась, что с Эндрю всё было в порядке, теперь она размышляла о том, кого это затащил в постель минувшей ночью её собственный брат. «Как же это я упустила такое? — думала она. — Непорядок, теперь он знает обо мне больше, чем я о нём». Это было негласное соревнование между близнецами — каждый из них одинаково ценил власть над людьми, и оба очень скоро поняли, что власть — это информация. Мэдли без конца вынюхивала всё про всех, чтобы если что, иметь на каждого свой козырь, а Грэг и так имел их достаточно. Но самые важные тузы в рукавах они припасали друг на друга — будучи друг к другу ближе всех, они должны были присматриваться друг к другу пристальнее всего. Оба поровну были хитрыми, и оба хорошо знали это о другом. Теперь у Мэдли было на один козырь меньше, и это означало одно — либо ей нужно было, во что бы то ни стало, узнать, с кем спал Грэг, либо — самой втайне от него с кем-нибудь переспать.***
После завтрака Эндрю был угрюм. Мануэла уехала на встречу к Мэтьюзу, а тренировочный день Сесила не задался, и он поднялся наверх и лёг обратно в кровать. Угрюмым он был оттого, что не был честен с Мануэлой, а такое происходило с ним очень редко. Он солгал ей, что ничего не помнит о ночи, проведённой с Изабель, чтобы только не говорить того, что непременно опозорило бы его перед ними обеими. Изабель не зря хвалила его — он и впрямь показал себя ночью неплохо, несмотря на водки, но виной этому и была его оплошность. Сесил впервые в жизни представлял в постели одну девушку вместо другой. Будучи пьяным, он не просто не смог сдержать эти мысли — они завладели его головой, и он полностью в них утонул, зажмурив глаза и будто бы с радостью поддавшись наваждению. Изабель была гибкой и мягкотелой, какой наверняка была и Аделия, её голос был таким же тонким, стоны Аделии наверняка были бы такими же протяжными и мелодичными. Руки Изабель, гладящие его плечи, были очень похожи на сжимающие какие-то четверть часа назад его плечи, ладони Аделии. Сесил запускал руки в её волосы, в темноте было не разобрать их цвета, а на ощупь они были точь-в-точь такими же, как русые со светлыми прядками локоны Адель. Объятия Аделии наверняка были бы такими же ласковыми, слова — такими же страстными, а поцелуи — такими же пылкими, разумеется, если бы она хотела его, как хотела Изабель. В ту секунду всё это казалось Сесилу веселым, ему даже не хватило одного раза, настолько он хотел повторить эту забавную игру вновь, но теперь наутро, его жгло изнутри отчаянное чувство тоски. Ему даже не было стыдно, он снова позорно жалел себя, осознавая, как низко опустился. И еще горше ему было оттого, что он понимал, как же далек он становится от неё с каждым подобным поступком. Словно делая это вчера с Изабель, он на шаг отдалился от настоящей Аделии, пусть даже только в своих мыслях. Ему было больно. Истинно больно, он словно бился головой о стену, которую ему было не пробить, а он так страстно желал это сделать, что чувствовал боль. «Ну как же так», — отзывалось в его мыслях, пока он, нахмурившись, закрыв глаза, неподвижно лежал в своей кровати, по шею укрытый одеялом. Вспоминая, как он признался Аделии, что любит её, он даже не ощущал такого стыда, как за эту чертову ночь. Да, он раскрыл перед ней свою душу, выдал то, что хотел бы скрыть, но это было правдой. А то наслаждение, которое он получил потом — ложью. Слава богу, хватило ума не называть её по имени, ведь тогда бы он точно раскрыл себя и опозорился ещё сильнее. Никто в Жардан пока не догадался, насколько сильно он был привязан к Аделии — ревность можно было оправдать чувством собственничества, но тупое бессильное желание обладать ею всеми способами, пусть даже и совершенно незаконными — нет. Узнай кто о его вчерашней выходке, вот тут бы им было над чем поглумиться. Не желая больше думать об этом, Сесил достал из кармана спортивных шорт маленький плеер и воткнул наушники в уши, заглушая мысли музыкой. В то же время тем же самым занималась и Аделия. Её утро было почти что прекрасным — на этой вечеринке никто не умер и даже не попытался, страх совсем отпустил её. Но кое-что всё-таки слегка держало — она вспоминала это нелепое скомканное окончание ночи. Теперь ей казалось, что всё случилось в секунды: вот Сесил целует её, через секунду она уже видит его с Изабель, а еще через одну уже сидит здесь, у бассейна во дворе своего особняка. Аделия не понимала, было ли ей обидно или она злилась, или испытывала облегчение. Когда солнце поднялось над горизонтом, ушла и её странная озабоченность мужчиной, который будет для неё стараться, и Аделия сама себе удивлялась — она ведь никогда не искала секса на одну ночь. Но теперь, будучи спокойной и трезвой, она через раз вспоминала тот злосчастный поцелуй, от которого совсем не ожидала того, что чувствовала. Он въелся ей в память, стирая за собой все другие воспоминания о вечеринке, но пока еще она не понимала, понравилось ей или же он просто стал для неё шоком. Она ждала, что Сесил будет рад её вниманию, что захочет её, но не настолько же? Адель только теперь поняла, что ошиблась в выборе — как же глупо было пытаться соблазнить человека, который уже давным-давно на неё соблазнился. Она ждала, что он охотнее всех ответит согласием на её предложение переспать, но он сказал, что любит её. От этого воспоминания она невольно вздрогнула. Говорил ли Сесил правду? Он был пьян, но отказаться спать с ней? Нет, он определенно не солгал. Лежа перед бассейном в слитном сверкающем купальнике цвета мокрого асфальта, обтягивающем её стройную фигуру, Аделия специально не размыкала глаз. В голову её лезли отрывочные воспоминания, частично стертые выпитой водкой, но одно было ярче всех, словно оно забилось ей в голову молотком и засело там. Этот проклятый поцелуй, судорожный, восторженный, горячий и безудержный, самый чувственный из всех, что у неё когда-либо был. В каждом прикосновении Сесила, в каждом его вдохе и выдохе сквозило признание, вот почему она поверила ему. Он целовал её с таким обожанием и жаром, как пьёт путник, тысячу дней шедший до источника. И от этого внутри Аделии что-то ёкнуло. Если внутри Сесила могло крыться что-то столь сильно её поразившее, быть может, не был он так уж прост и скучен, как она считала?***
Тем временем Мануэла прихорашивалась дома, находясь где-то на границе между мандражом и сонливостью — сегодня ей предстояло отобедать у Мэтьюзов, и она пока не знала, радоваться или испугаться. Это не было торжественное знакомство с родителями Джонатана — с которыми она к тому же была уже прекрасно знакома — просто обед, и всё же отчего-то Мануэла волновалась. Она трижды переодела сережки, в итоге решив надеть самые крупные, а после и вовсе их снять. Она вертелась перед зеркалом, не зная, как лучше предстать перед Мэтьюзами. Решив, что именно для этого и нужны друзья-мужчины, она набрала Сесилу и задала ему вопрос. — Так они ведь тебя уже не раз видели, — удивился Сесил, повторив её мысли, Мануэла закатила глаза. — Видели, но этот обед — только для меня, они поймут, что я одевалась специально, чтобы произвести впечатление, — пояснила она. — Что я должна была бы надеть, если бы шла к тебе? — То, что ты обычно и надеваешь? — справедливо осведомился Сесил. — Это не считается, ты не мой парень, — отмахнулась Мануэла. — Подожди минуточку, я спрошу, моя мама как раз тут, на кухне, — предложил Эндрю. Мануэла осталась ждать у громкой связи, натягивая чулки. — Она сказала, что приди ты в наш дом, как моя девушка, тебе стоило бы одеться попроще, — сообщил голос Сесила. — Все вокруг осведомлены о доходе друг друга, незачем сверкать бриллиантами, выкажи скромность. — Спасибо, Сесил, ты чудо, — обрадовалась Мануэла. — Поцелуй маму от меня. Сесил пообещал, хоть она и знала, что он этого не сделает, она же продолжила собираться. Натянув светло-лиловое обтягивающее платье с широкой проймой и рукавами до локтя, она убрала волосы не без помощи прислуги, заплетя их в мелкие косы и обернув вокруг головы. Выбрав самые высокие туфли, она запрыгнула на них, предварительно сняв все украшения, кроме мелких круглых сережек с полумесяцами. «Вроде бы простенько», — оценила она, садясь в машину к водителю, даже не осознавая — такая, как она, по определению не могла выглядеть простенько, особенно если речь шла о туфлях от Гуччи и платье от Шанель. Прибыв в Пале де Фонтэн, который Мануэла втайне считала своим любимым особняком в Жардан, она поняла, что приехала раньше времени. Набрав сообщение Джонатану в снэпчат, она решила немного прогуляться по окрестностям, оглядывая поместье Мэтьюзов. Странно, что Марк Мэтьюз, отец и создатель Королевского Сада, выбрал почти самый маленький особняк в поселке — Пале был небольшим, аккуратным, высоким замком, убранным в классическом стиле, со светло-персиковой облицовкой, словно парящим над Жардан. Он находился почти на окраине, стоял на неровной земле, прилипая к склону холма, из-за чего путь к нему напоминал путешествие к вершине горы. Витиеватая дорога, которую преодолел водитель Мануэлы, змейкой вилась на склон, где примыкала к парковке Мэтьюза и лишь отсюда открывались взору все его владения. В распоряжении Пале была обширная земля: огромный сад, где Мэтьюз-старший частенько организовывал разные приёмы, небольшое поле для гольфа и широкая каменная беседка. Оправдывая название, вокруг главного здания располагались небольшие полукруглые фонтаны с мелкими статуями, а самый большой из них — широкий приземистый овальный со скульптурами нимф — стоял прямо перед входом, его включали по праздникам. Не желая признаваться даже себе, Мануэла нет-нет, да и представляла себя хозяйкой этого поместья — ведь шансы вообще-то были неплохие. Джонатан обмолвился, что и сам любил свой дом, особенно за просторный пищевой флигель с идеально круглой столовой с панорамными окнами. Именно туда теперь Мануэла и должна была направиться, как только подойдет время. Оно подошло необычайно быстро — едва прочтя её сообщение, Джонатан вышел из дома и сопроводил её внутрь, помахав водителю, что тот может ехать. — Как ты добралась? Долго ждала меня? — спрашивал он, помогая ей забираться по ступенькам на второй этаж. Всё это время он держал её сразу за обе руки, неестественно маленькими шагами стараясь идти с ней вровень. — Порядок, — отмахнулась Мануэла, с каким-то особым удовольствием позволяя ему к себе прикасаться. Джонатан, как будто и сам пытался произвести на кого-то впечатление, он был одет в белую рубашку-поло от ЮС и песочные брюки с кожаными мокасинами, зачесал волосы так, чтобы с обоих сторон быть хорошим парнем и все время изображал какую-то неловкую полуулыбку. — Ты такая красавица, — проговорил он шепотом, доведя её до последней ступеньки, — моя гордость. Мануэла почувствовала, как заливается румянцем, и в этот момент столкнулась глазами с Мэтьюзами, которые уже сидели за столом, окруженные официантами. Марк Мэтьюз поднялся, улыбаясь, Джонатан проводил Мануэлу к столу, держа за плечи. — Добрый день, дорогая Мануэла. — Марк тепло пожал её руку в своих. — Мы очень рады принимать тебя у нас в Пале, надеюсь, мы отлично проведем время. — Я уверена, — улыбнулась Мануэла, кивая и присаживаясь. — Мы заказали для тебя форель, — сообщила миссис Мэтьюз, погладив Мануэлу по руке. — Джонатан говорил, ты любишь её? — Верно, — кивнула она. — Джонатан всё подмечает, — снова улыбнувшись, она смущенно опустила ресницы. — Он голову потерял, только о тебе и твердит целыми днями, — хохотнула мама. — Рипли, — одернул её Джонатан. — Сколько раз говорить… — начала она, но он прервал её. — Мама, — звучно повторил он. — Не загружай голову гостьи ерундой. Мануэла почувствовала себя немного неловко, но в эту минуту к обеду спустилась Миа — шестнадцатилетняя сестра Джонатана — и от её присутствия Мануэле стало немного уютнее. — О, неужели! — восхищенно воскликнула она, тут же вернув гостью в нужную степень неловкости. — Мануэла тер Пэриш у нас! Я думала, Джонатан придумал, что встречается с тобой! — Миа… — недовольно пропел Джонатан, повернувшись на Мануэлу, он проговорил тихо, прикрывая глаза рукой: — заранее прошу, прости меня за этот обед. Она неожиданно рассмеялась, ощутив, что есть в этом доме человек, чувствующий себя еще более неловко, чем она сама. Миа опустилась прямо напротив гостьи, дав ей возможность рассмотреть себя как следует. Мануэла редко встречалась с Мией, не могла упомнить и двух раз, когда говорила с ней. Оба отпрыска Мэтьюзов были похожи на мать — высокую женщину с крупными чертами лица, и если Джонатана это делало красивым статным парнем, то Миа была похожа на молодую лошадку. У неё были прямые каштановые волосы, остриженные выше плеч, высокие скулы, вздернутые ноздри и большие глаза с забавно разными бровями; она широко улыбалась, оставляя крупные ямки на щеках. Все время Миа неотрывно глядела на Мануэлу, даже говоря с кем-то другим, так же делал и Джонатан, но, разумеется, мотивы у них были разные. Миа была по-своему красивой, наверное, оттого, что ей было всего шестнадцать. Она ела листья салата руками, говорила больше всех за столом и постоянно подначивала брата, отчего к концу вечера Мануэла уже практически хохотала в голос. Мие не позволяли вина, а вот Мануэла пила его в избытке, наблюдая за тем, как ежеминутно краснеет Джонатан, выслушивая шутки своей матери и сестры. Рипли сразу понравилась Мануэле — раньше она ошибочно считала её грымзой из-за того, что та любила повышать голос по поводу и без, но за обедом поняла: мать Джонатана была смешливой женщиной, смелой и порой несдержанной в выражениях, но определенно добродушной. Марк Мэтьюз очень сочувствовал сыну. Он не шутил над ним и только бросал на девичью половину столовой укоризненные взгляды. Мануэла вначале держалась от колкостей Рипли и Мии в стороне, не желая расстраивать Джонатана, но уже через час оглушительно смеялась, угрожая подавиться вином или сыром. Сесил был прав в том, что посоветовал ей насчёт наряда — все за столом в Пале были одеты очень сдержанно, будто бы это был обычный обед с семьёй, и Мануэла вписалась прекрасно. После застолья Джонатан вызвался отвезти её домой сам — он не притронулся к вину — пока он собирался, Рипли провожала Мануэлу у дверей, помогая ей повязывать шарф. — Тебе понравилось у нас, малышка Мануэла? — спросила она, трогательно причёсывая пятернёй волосы на её макушке. — Да, — скромно ответила та, отводя шарф ото рта, — Джонатан всегда меня так зовёт. — Он так зовёт тебя и дома, — покивала Рипли. — Удивительно, что ты сотворила с моим сыном, я и не думала, что он сможет так с кем-то носиться. Мануэла снова подавила глупую улыбку. — Ты — хорошая девочка, Мануэла. — Рипли сложила руки на груди. — Я не тороплю события, но ты мне нравишься, так и знай. — Я не знаю, что нужно отвечать на такое, — рассмеялась она. — Вы мне тоже нравитесь, миссис Мэтьюз. — Приезжай почаще, — покивала она. Остановившись в ожидании Джонатана, Мануэла заметила, что даже на шпильках она была чуть ниже Рипли, стоявшей в простых домашних туфлях без каблука, да к тому же облокотившись на стену. Она собрала светлые легкие волосы в маленький пучок на затылке, Мануэла старалась не пялиться, но всё же мельком оглядывала её. Рипли держала в руках какой-то большеформатный блокнот, её длинные светлые пальцы постукивали по его картонной обложке, пока она рассматривала гостью, скользя по ней своими голубыми круглыми глазами. Хоть Мануэла и знала, что Рипли не отличалась особой красотой, к которой она привыкла, и знала, что её собственные черты утонченнее и изящнее — всё же что-то внутри неё трепетало перед этой женщиной. Вернулся Джонатан, он переоделся, набросил джинсы и кожаную куртку, поспешно вывел Мануэлу, только и успевшую, что наскоро попрощаться. Проведя её до машины, он усадил её на сидение и отъехал, будто бы с облегчением. — Как тебе у нас? — спросил он, не отводя взгляда с дороги. — Очень весело, — отметила она. — Почему они так издеваются над тобой? Не выдержав, она снова рассмеялась. — Им нравится, что я прокололся и показал свои истинные эмоции, — спокойно поведал Мэтьюз. — Раньше я никогда этого не делал, семейству не к чему было придраться. Представь только, что они устроят, если узнают, что я страдаю из-за проигрышей на корте. — Они поддержат тебя, — убежденно ответила Мануэла. — Сейчас они смеются потому, что это и впрямь весело — у тебя девушка, перед которой можно выставить тебя болваном. — Она вновь улыбнулась. — Но проигрыши — это другое. Если тебе нужна будет поддержка, твоя семья тебя поддержит. Джонатан пожал плечами, он подъехал к Пуарье и затормозил, повернувшись к Мануэле для прощания. — Спасибо, — чинно проговорила она, а затем перебралась к нему на колени, прильнув к его плечу. — Ты ведешь себя очень мило всё время, я даже почти устала ждать подвоха. Джонатан неожиданно громко и нервно рассмеялся, Мануэла успела удивленно вскинуть голову, но спустя мгновение её сомнения рассеялись — Мэтьюз наклонился и поцеловал её, сжав в объятиях. Она снова почувствовала себя малышкой в его руках, поддаваясь на поцелуи, ощущая его приятный запах. Джонатан целовал её не с целью затащить в постель или соблазниться самому — он выказывал чистую безотчетную нежность, просто покрывая поцелуями её щеки, губы и подбородок. В какой-то момент Мануэле совершенно не захотелось выходить из машины, захотелось просто остаться здесь, рядом с ним, на всю ночь. Джонатан же вдруг оторвался от неё, гладя её по голове, и проговорил: — Нет подвоха, малышка. — Он снова коротко поцеловал её в нос. — Я просто люблю тебя, вот и всё.***
Поднявшись в особняк, Мануэла довольно растянулась на диване, ожидая, когда подадут ужин. Она еще не хотела есть, но заняться было нечем. В зал вбежал Гаспар, он держал в руках ракетку и растирал разбитые колени, в его глазах стояли слёзы, но он стоически сдерживал их. — Что это с тобой, — ахнула сестра, — иди сюда. Гаспар послушно подошёл, положив ракетку на пол, Мануэла прислонила братишку к себе, сев на диване и вглядевшись в его колени. — Упал? — спросила она. — Ага, — кивнул он. — В самом начале тренировки, папа будет ругаться. — Что же ты так поздно вышел? — удивилась Мануэла. — Вот поэтому и будет ругаться, — покивал Гаспар. — Давай-ка обработаем, — распорядилась Мануэла и повела брата в ванную комнату на этаже. Найдя нужные медикаменты, она велела Гаспару поставить ногу на краешек ванной и быть мужественным. Когда она прикоснулась к его ссадинам ватным диском с антисептиком, он тихонько зашипел и издал нечто похожее на гневное мурлыканье котёнка, но смолчал. Он был невысоким крепким мальчиком, таким же миловидным ребенком, каким была и сама Мануэла в его возрасте, с большими тёмными глазами, аккуратным подбородком, тонкими чертами лица, но в силу того, что он был мальчиком, он старался выглядеть мужественнее и часто намеренно хмурился. От отца ему досталась вечная усмешка, из-за чего этот парень всегда выглядел воинственным, при этом в столь юном возрасте он уже был очень красив, впрочем, с его корнями и смешением колумбийской и голландской кровей не могло быть иначе. Мануэла замотала колени братца бинтами и наказала не показывать ссадины отцу. — Скажи, что ушибся с утра. Теперь переоденься и спускайся к ужину вовремя, — наказала она. — Я тебя не выдам. — Спасибо, — ответил он, обняв её за шею, примяв пушистые волосы. Поцеловав сестру в макушку, Гаспар поспешил наверх, а Мануэла вспомнила, что на сотовом у неё уже не один час висит какое-то напоминание. Достав смартфон, она обнаружила сообщение от Дэмьена. В нём содержался только один маленький грустный смайлик. «Вот чёрт», — спохватилась Мануэла. Она поняла, что, так же, как и все её друзья, с успехом проспала игру Дэмьена сегодняшним утром. Кажется, он сделал рассылку всем тем, кто не пришёл на корт. Мануэла торопливо набрала сообщение в ответ, спросив его о счёте, на что ей пришёл убедительный ответ, что Дэмьен, разумеется, победил, но она этого уже не увидит.***
Только поздним вечером Натали Деннистон вернулась домой, в свой маленький коттедж в Пасадене, где она жила с родителями и сестрой. Весь день она буквально летала, вспоминая прошедшую ночь, и даже после того, как ей пришлось уйти из дома Кэмерона, не решалась покинуть Жардан, слоняясь по коротким улочкам, оглядывая особняки. Оказавшись дома лишь под вечер, она приняла душ, признаться, с некоторой неохотой, и растянулась на кровати, набирая на домашнем телефоне номер Коллин. На том конце ей ответили, что Коллин нет дома, и что она снова заночует у «своего друга», Натали сразу поняла, что подруга вновь подрабатывает сиделкой безнадёжно больному Дюавалю. Она набрала ей на сотовый. — Как самочувствие твоего нового парня? — протянула она. — Вы всё еще в ссоре, и он с тобой не разговаривает? — Какая ты шутница, — отозвалась очень усталым голосом Коллин. — Нет, он еще не очнулся. Врачи делают неутешительные прогнозы, он уже должен был прийти в себя. — Это очень печально, — без доли грусти пропела Натали, — а всё же он ошибся, твой Элиот. — Он не мой, — фыркнула Коллин. — В чём он ошибся? — Я вчера была с Кэмероном, — сообщила Натали. — Снова. — Неужели, — проговорила подруга. — Что это случилось? — Он просто подошёл ко мне и позвал к себе, в свою спальню, — поведала она. — И я там заночевала. Вместе с ним. Представляешь, мы спали в его постели, как будто семейная пара! — Что это нашло на него, Кэмерон ведь не снимает одну девушку дважды, — не подумав, ляпнула Коллин. — Он меня вовсе не снял, — возмутилась Натали. — Кэмерон на меня запал, я тебе точно говорю! Коллин слушала её вполуха, но Натали этого было достаточно. Она наслаждалась собственными мыслями, в которых был один только Уоттс. Натали без конца вспоминала моменты прошедшей ночи: его приятный запах, немного походивший на аромат новых металлических деталей, его надрывный голос, ладони в мелких порезах и спутанные волосы, спадавшие ему на глаза. Он был так близко к ней — снова — и Натали ощущала от этого некую личную победу. Ей удалось рассмотреть его лицо в деталях, пока он спал, а пока он спал, он вовсе не был похож на пьяницу и дебошира — нет, он был таким умиротворенным и милым, что Натали даже не решилась его будить. Она только гладила его по волосам, рассматривала каждую черточку его лица. Сомкнутые глаза с длинными ресницами, залегшие под ними синяки, длинный нос, щетину, которой явно было больше двух дней, складки, залегшие вокруг рта от того, что Кэмерон часто улыбался, даже когда этому не было повода, и маленькую родинку над губой в углу, которая делала его лицо еще очаровательнее. Однако, разумеется, очарователен он был ровно до тех пор, пока он не раскрыл глаз, а затем и рта. Он не был доволен видеть Натали и громко матерился, глядя на беспорядок, который устроили в его особняке, танцовщицы, кажется, что-то у него украли. Поцеловав его в затылок, Натали поспешила убраться, решив дождаться, пока он сам найдет её. Коллин на том конце провода не разделяла её оптимизма, предположив, что Кэмерон просто решил не усложнять себе жизнь, но Натали отбросила дурные мысли. Разумеется, он запал на неё, он переспал с ней уже дважды — а это почти означало отношения! Пока подруга пребывала в розовых мечтах, Коллин решила хотя бы немного взбодриться и выйти за кофе. За прошедшую неделю она ничего не упустила и решила, что не упустит и теперь, оставив Дюаваля одного на пару десятков минут. На улице было промозгло, в обед шёл дождь, теперь воздух стал холодным и жестким и порывами ветра бил Коллин по мочкам ушей, она поёжилась, оглядывая лужи, по которым разбегались закатные лучи. Она подумала о том, что давненько не отдыхала в долине или где-нибудь на побережье, когда прямо в её стакан с кофе упала целая россыпь капель с крыши. За эти несколько дней Коллин так вымоталась, была такой усталой, что даже не стала брать теперь новый кофе. Непринуждённо отпивая, она двинулась по улице, решив хотя бы немного размять ноги, затёкшие от часов сидения у кровати Элиота. Вдыхая и выдыхая свежий воздух, Коллин всё равно не ощущала себя бодрее, она понимала, что ей требуется отдых, длительный отдых — и сон. Здоровый восьмичасовой сон хотя бы один раз в неделю. Уже окончательно решив для себя, что первые дни рабочей недели она проведёт дома и на учебе, Коллин придумывала, как бы сказать об этом Беатрис. Женщина уже, кажется, успела привязаться к ней, и Коллин, признаться, было приятно, что она невольно стала иметь отношение к этой непростой семье. Ноги занесли её далековато от больницы, допив кофе, она бросила стаканчик в урну и присела на ограду около какого-то магазина. Выудив сигарету, она закурила, продолжая думать о том, как странно всё сложилось. Одно решение так круто повернуло её жизнь, всего одно: пойти на эту вечеринку. Коллин была убеждена, что это и было спусковым механизмом судьбы, стоило ей увидеть, как Дюавалю поплохело, поток подхватил её, и больше она уже ничего по-настоящему не решала сама — всё решало её внутреннее чутьё. Прошёл почти час, Коллин вернулась в больницу. Проходя по коридорам, она растирала руками озябшие щёки, на ум ей уже пришло одно хорошее оправдание для Беатрис, и теперь она обдумывала, как бы его поаккуратнее преподнести. Поднявшись на этаж, она брела до палаты Элиота, как вдруг что-то заставило её невольно вздрогнуть и на мгновение затормозить. Аппарат, к мерному писку которого она уже так привыкла за последнюю неделю, молчал. На негнущихся ногах Коллин вошла в палату и увидела то, чего боялась увидеть все эти дни — кровать Дюаваля была пуста. В одну секунду пронеслось перед её глазами и чувство вины, что она не провела с Элиотом последних минут, и страх, и отчаянная тоска от того, что это всё-таки случилось. Мгновенно развернулась и жуткая картина телефонного разговора с Беатрис. Однако решив всё-таки удостовериться, Коллин почти бегом, не дыша, прошлась до рецепции этажа. Сидящая там девушка, не отрываясь, писала что-то сразу в двух листах бумаги. — Простите меня, — выдохнула Коллин, стараясь держать голос ровным, — пациент из вип-палаты номер семнадцать? Что с ним? — Одну минуту, — протянула девушка. — Мистер Дюаваль? Про него не поступало. — Он умер? — просипела Коллин, ощущая, как её глаза наполняются слезами. — Я не знаю, мисс, — развела руками девушка. — Спросите лечащего врача или… вон те двое у выхода, санитары из морга, если вашего пациента увозили, то, скорее всего, они. Коллин сорвалась с места и побежала, но на полпути её остановили. Она почти врезалась в лечащего врача Дюаваля — того самого, высокого человечища. — Мисс Шепард? — поприветствовал он. — Добрый вечер, куда спешите? — Где Элиот? — рубанула она. — Его нет в палате. — О, прошу. — Он провёл её по коридору, — мистер Дюаваль очнулся с час назад. Как только смог встать и заговорить, сразу направился на физиотерапию — как раз сейчас должен был вернуться в палату. Очнулся. Коллин почувствовала, как рассыпается тяжелый камень, легший ей на сердце пару минут назад. — Вы не пойдете? — удивленно спросил врач, кивая на палату. Коллин осознала, что застыла перед входом, не зная, как преодолеть порог. Что ему сказать? — Конечно, пойду, — кивнула она и смело сделала шаг. Внутри было пусто, Коллин огляделась, вспомнив, что сказал врач — Элиот находился на каких-то реабилитационных мероприятиях. Прислушавшись, она услышала звук приближающейся каталки и замерла, не зная, стоит ли остаться и устроить Элиоту не очень смешной сюрприз или лучше выйти и подождать, пока он приведёт себя в порядок? Но сомнения её тут же рассеялись — дверь в палату открылась, и пара санитаров завезли туда каталку Элиота. Стоило его койке встать в нужное положение, санитары вышли, а пациент молча воззрился на Коллин. — С пробуждением, — глупо улыбнулась она, тихо радуясь тому, что эта чертовски неловкая сцена не произошла в присутствии его семьи. — Ты кто? — спросил Дюаваль, окончательно избавив Коллин от сомнений — он не слышал ничего из того, что она говорила ему всю неделю, и не помнит её. — Ты лучше приляг, — посоветовала она. — Мне есть, что тебе рассказать. Дюаваль опустился на локтях и первое, что он сделал — раскрыл футляр, вытащил оттуда очки и надел их. Взглянув на Коллин еще раз, будто бы с долей сомнения, он, кажется, признал, что точно не знает такой. Коллин же смотрела на него с нескрываемым сочувствием — он изменился за прошедшую неделю. Конечно, выглядел он не так плохо, как в тот день, когда впал в кому, но всё же на него невозможно было глядеть без слёз. Волосы спутались, спадая на лоб, под глазами пролегли синяки размером с два Тихих океана, примерно того же цвета. Дюаваль заметно схуднул, кожа его всё еще была сероватого оттенка, а двигался он словно муха, которую закрыли на ночь в холодильнике — сонно, дергано, взгляд его фокусировался плохо, он то и дело зависал в точку, машинально трогая свои исколотые запястья, из которых торчали катетеры. — Как ты себя чувствуешь? — участливо поинтересовалась Коллин, заглядывая в его пустые глаза. — Плохо, — ответил он, ложась на бок на свою кровать. — Верно, ложись, — покивала она. — Послушай, ты помнишь что-то о том, как… ты заболел? Дюаваль отрицательно мотнул головой. — В общем, если кратко, то… на вечеринке тебе вызвали скорую… и никто из твоих друзей не мог поехать с тобой, поэтому поехала я. Пришлось сказать твоей родне, что я твоя девушка. Ты уже меня прикрой, если что. — Коллин выдала всё это, как признание в преступлении. — Я спал с тобой? — вдруг спросил Элиот, подняв на неё свой вымученный взгляд. — Ну… вроде того, — ответил рот Коллин раньше, чем она успела обдумать ответ. — Ничерта не помню о той вечеринке, — проговорил Дюаваль, словно борясь с анестезией. Он лёг на подушку снова, молча глядя в стену. — И ты… не помнишь, кто продал тебе наркотики? — осторожно спросила Коллин. Элиот снова покачал головой, показывая, что не помнит. — Тебя об этом очень много раз спросят, — протянула Коллин. — Как тебя зовут? — спросил он, подняв на неё глаза. Только глаза, кажется, Дюаваль вообще избегал двигать какими-либо частями тела напрасно. — Коллин, — ответила она. — Ты и меня не помнишь? — Ты можешь сказать им всем, что я ничего не помню? Они ведь тебе поверят? — с надеждой спросил Элиот. — Я не хочу разговаривать. Он закрыл глаза, даже не сняв очков, подложив руку под голову. В палату вошёл лечащий врач, он поменял бумаги на стойке перед кроватью Элиота. — Как самочувствие, мистер Дюаваль? — весело спросил он. — Не рады видеть вашу очаровательную подругу? Она всю неделю от вас не отходила. Элиот раскрыл один глаз и воззрился на неё снова. Врач пробормотал что-то о новых растворах в капельницы и удалился, Элиот всё еще следил за Коллин своим единственным глазом. — Я позвоню твоей маме, скажу, что ты пришёл в себя, — тихо предложила Коллин. Она поднялась, собираясь выйти из палаты, чтобы не мешать Элиоту поспать, но её остановил его голос. — Они тебе сказали, что со мной будет? Коллин развернулась. Элиот глядел перед собой, лицо его было очень грустным. — Ты поправишься, — уверенно кивнула Коллин. — Они так говорят. Ты очнулся, а значит, теперь пойдешь на поправку. — Хорошо, — отозвался Элиот. — Коллин, — позвал он снова, протянув ладонь в её сторону. — Можно ты не будешь уходить? Коллин остолбенела, такой вежливости и покорности от Элиота Дюаваля, пожалуй, не слышал ещё никто. — Конечно, — почти с радостью согласилась она. — Я посижу с тобой, если хочешь. Он покивал и снова уткнулся лбом в подушку, закрыв глаза. Коллин протянула руку и осторожно сняла очки с его головы. Она заметила, что Элиот был горячим, как печь, но дрожал, словно от холода. «У него озноб», — взметнулась внутри Коллин непривычная тревога, будто бы перед ней был годовалый малыш. Она погладила Элиота по волосам и нажала на кнопку вызова медсестры.