***
Для теннисистов тренировочный день уже разворачивался во всю, тогда как в Виньябле едва начали двигаться первые сонные тела. Подростки и ребята постарше, стараясь быть максимально тихими, как крысы, сбегали с корабля, который потонул в разврате и пьянстве уже не один год тому назад. Кэмерон Уоттс продрал глаза, услышав звук уведомления в снэпчат о приближающейся игре в теннисной школе, и, разумеется, его проигнорировал. Он поднялся с постели, смятой и подозрительно сильно пропахшей вином, и ползком побрёл в ванную комнату. Вытянувшись во весь рост перед зеркалом, он не узнал себя — весь целиком в подтеках вина со слипшимися, сваленными волосами, в футболке, закатанной по самые подмышки, и расстёгнутых джинсах с вывернутыми карманами предстал хозяин перед самим собой. Он пораженно пригляделся к лицу в отражении и невольно отпрянул оттого, каким оно было неприглядным. Уоттс стянул одежду, бросив её на пол, отметив, что даже бельё вымокло в вине. Ничерта из произошедшего вчера он не помнил, кажется, транки сделали своё дело. В ванную комнату невозмутимо вошла горничная Уоттсов, невысокая брюнетка со вздернутыми бровями. — Бельё на кровати прибрать или это ваш новый фетиш? — бесстрастно поинтересовалась горничная, собрав по полу его одежду. — Прибрать, — хрипло согласился Кэмерон, не отрывая взгляда от наглой девицы. Она выпрямилась и оглядела раздетого до трусов хозяина, который, судя по виду, родился прошлой ночью. — Это, полагаю, тоже в стирку? — Она кивнула на его бёдра, махнув корзиной с бельём. — Вы бы как-то порасторопнее, мистер Уоттс, у меня ещё дел тут невпроворот после Вашего вчерашнего праздника. — Ну так, может, сама снимешь? — Кэмерон вскинул бровь, усмехнувшись. — Будете приплачивать мне за ставку няни — хоть каждый день буду вас раздевать, сэр, — саркастически покивала горничная. — И с ложки кормить заодно, вчера ночью вы только так пищу принимать изволили. Уоттс расхохотался. Он помнил, как сам уговорил мать взять на работу эту языкастую девицу, имя которой всё время вылетало у него из головы. Он воспользовался паузой, пока горничная собирала по полу какой-то мусор, стащил последнюю одежду и швырнул её в корзину, а после закрылся в душевой кабине. Ворчание горничной постепенно стихло, Кэмерон включил воду и как следует вымылся. Сознание стало возвращаться всё отчетливее, по мере того, как от тела перестал исходить такой навязчивый аромат алкоголя, Уоттс вспомнил, что горничную зовут Нина, а выйдя, даже поскреб подбородок бритвой, решив, что этот душ был чем-то вроде маленького дня рождения. Настоящий день рождения, к слову, ожидал Кэмерона всего через неделю, ему исполнялось двадцать пять, и по этому поводу он обещал закатить феерическую тусовку, так что стоило привести поместье в порядок поскорее. Одевшись в чистое, он обнаружил на постели благоухающее свежее бельё. Мысленно поблагодарив Нину за испарившийся мусор и коробки из-под еды, Уоттс поспешил вниз. Там уже хозяйничала Робин, слуги отмывали полы, особенно тщательно во вчерашней локации хозяина, повсюду оставившего мокрые улики. Робин, кажется, уже проследила их череду до комнаты сына и теперь хмуро глядела на него, сложив руки на груди. — Ну, и как это называется? — вопросила она. — Просто объясни, под каким таким девизом ты залил вином весь этаж? — Я не заливал, залили меня. — Кэмерон почесал затылок, — все уже ушли? — Все, кто в сознании — да, — фыркнула мать. — Твой приятель Марлоу всё ещё спит, как мертвец, прошу, иди, растолкай его. Уоттс послушался, пока мать раздавала распоряжения горничным, он спустился в столовую. Там ещё не успели убрать, несколько девиц сновали по всему залу, Кэмерон обвел его глазами и увидел неподвижно лежащего Дэмьена. Тот валялся на опрокинутом стуле, будто бы кто-то опрокинул его вместе с ним. Подойдя, Уоттс толкнул друга в плечо, но тот не среагировал. — Марлоу, поднимайся, — поморщился Кэмерон, тормоша его за плечо. Вдруг ему показалось, что цвет лица приятеля несколько бледнее, чем должен быть, он приложил палец к его шее, но пульса не нащупал — он и не знал, как надо нащупывать пульс, до этого ему ни разу не приходилось этого делать. — Дэмьен! — Он снова дёрнул того за плечо. — Твою мать, ты же тут не сдох? Он вспомнил вдруг о том, что после его тусовок умерло уже четверо и чуть не откинулся Дюаваль, Кэмерону резко стало не до шуток. — Марлоу, а ну живо просыпайся, долбанный говнюк! — проорал он, пиная Дэмьена в бок носком ботинка. В эту секунду глаза Дэмьена раскрылись, и он закашлялся от удара, а после поднял сонное лицо на хозяина. — Ты что, рехнулся? Кэмерон, какого черта? Я тебя в другой раз так же разбужу, придурок. Уоттс не ответил. Он только выдохнул, поняв вдруг, что жутко испугался, подумав, что Дэмьен мёртв. Не из-за особой приязни к парню или чувства ответственности — просто он уже успокоился насчёт смертей и, посягни убийца-дилер ещё на чью-то жизнь, признаться, неслабо испугался бы за свою.***
— Да не может этого быть! — возмущенно возопила Натали в трубку подруге, Коллин рассмеялась и отвела телефон подальше, чтобы не оглохнуть. — То есть, как это — переезжаешь в Жардан?! Она была в смятении и гневе, именно поэтому Коллин откладывала этот разговор так долго — вплоть до тех пор, пока не перевезла вещи в Вуаль Руж. — Элиоту нужна моя компания ещё какое-то время, — протянула она, — вот я и поживу тут недолго. — Почему ты? — выдохнула Натали на том конце трубки. — Ты ведь этого даже не хотела! — Я и сейчас не то, чтобы в восторге, — хихикнула Коллин. — Этот особняк неудобный, у нас даже нет слуг. — У вас даже нет слуг! — повторила Натали. — Ты слышишь себя? Уже привыкла к слугам?! — Нет, — снова расхохоталась Коллин. — Натали, не злись, приезжай лучше в гости. Элиот еще в больнице, мне тоскливо тут одной. — Ну, уж нет, спасибо, — фыркнула подруга. — Меня это болото больше не привлекает. — Отчего же? — удивилась Коллин. — Не ты ли грезила семейным ложем с Уоттсом? — Не будет у него никакого семейного ложа, я его убью! — пригрозила Натали. Коллин всё никак не могла уложить в ящики комода свои брюки, они никуда не влезали, в итоге она просто сложила стопку на стол, решив разобраться с этим позднее. — Уже решила, что именно сделаешь с ним? — вопросила она. — Пока нет, но я хочу, чтобы он страдал, — мстительно произнесла Натали. — Только не спи с ним больше, умоляю. — Он меня больше и не возьмёт, — отмахнулась Натали. — Говнюк меня запомнил, и теперь я этому совсем не рада. В ту секунду кое-что отвлекло Коллин от разговора, чьи-то руки обхватили её сзади за талию и прижали к себе. На мгновение дыхание её сбилось, в груди разлился холодом страх. — Не ждала меня? — промурлыкал ей на ухо голос Дюаваля. — Ты меня напугал ужасно просто! — проорала она, высвобождаясь из его рук. — С ума сошёл?! Не смей подходить ко мне сзади! — Ну и нравы у вас, ты его дрессируешь? — ахнула Натали. — Я перезвоню, — гневно выдохнула Коллин и бросила трубку. — Что это ты такое делаешь? — Она развернулась к Элиоту, который стоял в некотором смятении. — Ты чего? — обиженно протянул он, надевая очки. Коллин выдохнула. — Помнишь же, что со мной было, — буркнула она. — Не нужно подходить ко мне сзади, хорошо, Элиот? — О, — осекся он, открыв рот. — Прости, я что-то совсем об этом не подумал. Покивав, она снова вернулась к раскладке вещей, Дюаваль потёр руки. — Ну, а теперь, когда ты знаешь, что это я и что я не стану тебя есть, я могу подойти? — спросил он. — Глупостей не говори, — выдохнула она. — Подходи, конечно. Элиот выдохнул, улыбнувшись, и отнял у неё из рук джинсы, которые всё еще некуда было сложить. После он развернул её лицом к себе и взял за подбородок. — Ты не можешь бояться всю жизнь, Коллин. — Нет, могу, — отрезала она. — Страх — это инстинкт, он защищает от опасности, а защита мне не повредит. — Защищаться можно и другим путём, — возразил Элиот. — Например, позволить кому-то себя защитить. — Ты меня защищать собрался? — улыбнулась она. — Дюаваль, ты не можешь даже сварить себе кофе. — Ты сомневаешься во мне, как мужчине? — уточнил Элиот. — Нет, в этой твоей функции, я как раз не сомневаюсь, — усмехнулась Коллин. — А вот в способности меня защитить… Понимаешь, для этого нужно доверие. — Ты не доверяешь мне? — Он снова был удивлён. — Не то чтобы… Ты не даешь мне много поводов, — выкрутилась Коллин. — Ты только что перевезла ко мне свои вещи, — напомнил Элиот. — Потому что должна скрасить твоё одиночество, пока ты совсем не поправился. Лицо Дюаваля вытянулось. — Ты не хочешь здесь быть? Я немедленно закажу такси и перевезу все твои вещи назад, если я тебя неволю. — Не неволишь, — смутилась Коллин. — Просто… Я ведь здесь не как твоя девушка? — Разве? — Он качнул головой. — Даже если было бы так — нам было бы ещё рано съезжаться. Я переехала потому что… — Потому что мы и так проводим всё время вместе, — продолжил Элиот. — Разве не так? — Но мне всё кажется, ты играешь, — сдалась Коллин. Она подняла глаза. — Всё это… «ты моя девушка», «я и сам поверил»… Я ведь солгала о том, что я — твоя девушка, тебе бы уже необязательно подыгрывать. Помолчав мгновение, Дюаваль обвил её талию своими наглыми руками и притянул к себе. — А я и не подыгрываю, рыжуля, — проговорил он тихо. — Ты очаровательна, но не настолько, чтобы я так долго подчинялся. Он поцеловал её снова, проведя носом по её щеке, как всегда это делал, запустив ладонь в её волосы и одновременно прижимая её к столу, на котором ворохом лежали брюки. Коллин успела подумать, что уже не один день ждала, когда же это романтическое настроение посетит Элиота снова. Она обняла его плечи, привлекая к себе, он быстрым движением снял очки, положив их за её спиной. От него приятно пахло чем-то миндальным или сиреневым, Коллин не могла понять, но она растворилась в происходящем, гладя пальцами кудри на его макушке. Он приподнял её над полом и посадил на стол, едва не похоронив свои очки под её хорошеньким задом, Коллин едва успела сдвинуть их. — Ты всё еще боишься? — спросил он шепотом, расстёгивая пуговицы на её кардигане. — Да, — ответила Коллин, но не стала препятствовать его пальцам. Он расстегнул их все, сдвинув ткань кардигана с её плеч, обнажая белую кожу с мелкими светлыми веснушками. Наклонившись, Элиот поцеловал её в плечо, гладя её бедро и одновременно расстегивая на ней брюки. Коллин не противилась, она только прижимала к себе его голову в кудрях, покрывая его виски мелкими поцелуями, и мерно дышала, словно готовясь к прыжку с парашютом. Джинсы на ней были свободными, когда Дюаваль сдвинул ткань вниз, они сами собой сползли до щиколоток. Элиот наклонился, разворачивая подвернутые штанины и стягивая с Коллин последнюю защиту. После он снова выпрямился перед ней во весь рост. — Если ты снова стесняешься мне что-то сказать, лучше скажи сейчас, — улыбнулся он, глядя на её обнаженное тело. — Нет, продолжай, — сглотнула она, привлекая его к себе снова. Дюаваль стянул футболку и, бросив её на пол, снова прижал Коллин к себе. Она постаралась побороть стеснение и делать всё то, что делала бы, не будь перед ней актёр Голливуда, которого хотело полстраны. Впрочем, она никогда не делала ничего даже похожего на то, что делала сейчас, так что и не знала иного. Коллин просто обняла Элиота покрепче, прижимая к себе, чувствуя, какая горячая у него кожа. Его ладонь легла на её бедро, Коллин обвила его ногами, ощущая жар внизу живота от каждого нового прикосновения его губ к своим. Она услышала, как он расстёгивает ремень, Дюаваль принялся целовать её шею, она уткнулась ему в плечо, чтобы хоть что-то делать, а не просто ожидать момента истины, но тут что-то пошло не так. Элиот провёл рукой по её талии и сжал её бедро, привлекая ближе к себе. Коллин вдруг поняла, что не может двигаться, что он заблокировал её в таком положении, и от этой мысли всё желание словно ветром мгновенно выдуло из её головы. — Отпусти, — выдохнула она, схватив его за руку. — Элиот, отпусти меня! Он поднял голову, убрав руку с её талии. — Что такое? — спросил он. — Коллин, что? — Отпусти меня, отойди, — взмолилась она, чувствуя, как на глаза наворачиваются слёзы. — Всё хорошо, я тебя не заставлю, — шепотом проговорил Элиот, делая шаг назад. — Я тебя не заставлю, Коллин, успокойся. Выдохни. Он протянул руку и погладил её по голове, а после помог слезть со стола и мягко привлёк к себе за плечи. Коллин пыталась отдышаться, прижавшись лбом к его плечу. — Прости, — кашлянула она сквозь слёзы. — Я не могу. — Ну, всё, не реви, идём, оденемся, — ответил он, поднимая с пола её брюки. — Вот, держи. Всё хорошо, Коллин, не плачь. Она поспешно натянула их, затем схватила и кардиган, словно прячась от кого-то, а после замерла, глядя на то, как вальяжно одевается Элиот. — Идём. — Он поманил её за собой из комнаты и улыбнулся, — раз я сегодня без сладкого, с тебя хотя бы обед из первого блюда. Она коротко усмехнулась, хоть ей было и не до смеха. Дюаваль дождался, пока она подойдет, обнял её за плечо и уверенным шагом повёл прочь из спальни.***
Вслушиваясь в бит в своих наушниках, Джонатан разминался прямо на корте, глядя на медленно заполняющиеся трибуны. Он цеплялся взглядом за женские темноволосые фигурки ещё отчаяннее, чем в прошлый раз — сегодня Мануэла обязана была прийти. Она почти всегда посещала матчи Сесила и болела за него, он вечно салютовал ей свои проклятые победы, как будто у них и впрямь был какой-то ведьмин уговор. На почти заполненную трибуну поднялась лёгкой походкой Аделия, держа в руке соломенную шляпку. Она нацепила солнцезащитные очки, в руке держала неестественно большой стакан с газировкой. Вслед за ней на сидения взобралась Изабель — она тоже часто ходила на игры Эндрю. Больше никто не поднялся. «Она ведь не могла», — размышлял Джонатан, молотя мяч о настил и стараясь сосредоточить взгляд на нём, чтобы не поднимать его на трибуны. «Не могла бросить Сесила, к нему-то уж точно должна была прийти». Если бы Мануэла пропустила даже матч своего лучшего друга, это означало бы, что она злится до безумия сильно. Прозвучал свисток, Мэтьюз вздрогнул — как это тренировка окончена? Он поднял голову и увидел Сесила, выходящего на корт. Голоса немного притихли, глаза наблюдателей обратились на корт, Джонатан нехотя занял позицию, бросая последний взгляд на трибуны, где не было Мануэлы. Следом ещё один последний взгляд, затем самый последний. Её не было. Вот-вот должна была начаться разминка. Сесил прогуливался вдоль корта, совещаясь о чём-то с Олдосом, бросил один взгляд на Джонатана, проследив за рукой отца, и желваки на его щеке дрогнули. Мэтьюз едва заметил, сразу после этого Эндрю отвернулся, набивая мяч о землю. Джонатан постарался отвлечься, глядя на мяч. Он не может снова проиграть Сесилу, этот матч очень важен, нужно собраться. Глядя на меряющего шагами корт Эндрю, он невольно поежился, такое между соперниками чувствовалось напряжение. Линейный арбитр объявил разминку, Сесил повернулся и двинулся к краю корта, сжимая ракетку. Джонатан подошёл на свою позицию. Он хотел поймать взгляд Сесила, чтобы понять, злится он или просто слишком сосредоточен на игре, но в эту секунду произошло то, чего он никак не ожидал. Вскинув голову на Мэтьюза, Эндрю сделал глубокий вдох, затем выдох, смерил соперника презрительным взглядом, сжал зубы, а после вдруг размахнулся и швырнул свою ракетку под ноги Джонатану. На корте воцарилась мертвенная тишина. Олдос медленно поднялся со своего места внизу трибуны, его лицо вытянулось от удивления и возмущения. Эндрю развернулся и быстрым шагом пошёл в сторону раздевалок. Джонатан же не мог сдвинуться с места. Такое с ним было впервые — ещё никогда соперник не отказывался играть и не бросал ракетку. Трибуны медленно разогревались, послышались голоса, перешептывания, Сесил-старший соскочил со своего места и спешно пошел вслед за сыном. Джонатан в самом деле не знал, что ему теперь делать. Он не шевелился, даже не поднимал головы, в ту секунду он ощутил себя опозоренным и жалким, как никогда — впрочем, именно этого Сесил и добивался. Решившись, он всё же поднял голову и посмотрел на трибуну, где с выражением непонимания и даже испуга сидела Изабель, в кругу схожих с ней лиц. Аделии на месте не было. Она уже сновала между нижними рядами и спустя секунду юркнула в раздевалки. Интерес перевешивал жалость и желание приободрить Сесила, ещё больше перевешивал страх. Олдос был суров к сыну и без того, теперь же за такой спектакль его, должно быть, ждало наказание по всей строгости. Адель притаилась около входа, поняв, что Сесил-старший уже внутри. Эндрю сидел на лавке, подперев подбородок рукой и уставившись в стену. Олдос прошёл размашистым шагом. — Это ещё как понимать? — прошипел он, едва его взгляд упал на сына. — Ты с ума сошёл? — Я не буду играть с ним, — спокойно произнёс Эндрю. — Я бы спросил, почему, если бы это не было, чёрт подери, настолько неважно! — рявкнул Олдос. — Ты на корте, сколько раз я говорил… — Не тащить эмоции на корт, — перебил его сын, — верно, я так и сделал. Олдос на мгновение замер. — Что ты сделал? — переспросил он, поморщившись. — Я покинул корт вместо того, чтобы выбить из соперника всё дерьмо своей собственной ракеткой, — рассудил Сесил. — Покинул корт! — зарычал Олдос. — Ты знаешь, что с тобой за это сделали бы на любом уважаемом турнире?! — Штраф от двух тысяч, — лениво проронил Эндрю, — я могу заплатить, мне плевать. — Можешь заплатить? — выкрикнул Олдос. — Тебе напомнить, что всё, что ты можешь заплатить, ты платишь из моего кармана? Не забывайся, Эндрю! Он резко вскинул палец вверх, едва ли не проведя им сыну по лицу, Сесил посмотрел на палец с тоской. — Послушай. — Он поднялся и вздохнул. — Я не стану играть. Ори, попрекай меня деньгами, угрожай и читай нотации — я не стану играть. Играть нужно честно. А я не уважаю соперника, с ним я не буду честен, я его подрежу, подставлю и обведу всеми подлейшими способами, что знаю. Или разнервничаюсь и проиграю. Опять. Я этого не хочу. — Ты должен, — прорычал в ответ Олдос. — На любом турнире Шлема за это тебя дисквалифицировать могли бы, прекрати вести себя, как капризный ребенок! — На турнир Шлема этот козёл ни за что бы не попал, — устало бросил Эндрю. Он вытащил сумку из шкафчика и направился к выходу. — Если не вернёшься на корт, лишишься моего уважения окончательно, Эндрю, — процедил Олдос. Сесил остановился на мгновение, затем печально усмехнулся. — Пугать меня этим уже давно не имеет смысла, пап, — протянул он, не поворачиваясь, а после вышел из раздевалки. Аделия едва успела отскочить от входа, Сесил заметил её в последний момент, едва не столкнувшись с ней лбом. — Ты чего здесь делаешь? — удивился он, подняв голову. — Слежу, чтобы тебя не пороли слишком больно, — глупо хихикнула Адель. — Ты в порядке? — Что мне будет, — пожал плечами Эндрю. — Отец негодует, ну да и чёрт с ним, я всё равно не стану играть. — Я тоже не хочу возвращаться, идём отсюда, — предложила она. Он покивал и махнул в знак согласия сумкой. Трогательно взяв его за руку, Аделия поспешно пошла прочь, стараясь обойти школу там, где было поменьше народу. — Ты — молодец, — объявила она, когда оба подошли к парковке. — Видел бы ты его лицо! — Что такого было с его лицом? — почти равнодушно поинтересовался Сесил. — Как после пощёчины, — закивала Адель. — Здорово, так ему и надо! Сесил только пожал плечами. — Ему надо намного больше, — фыркнул он. Аделия затормозила, вызывая водителя, а после вскинула голову на собеседника. — Как думаешь, ему жаль? — спросила она. — Я похож на человека, который знает его? — вскинул бровь Эндрю. — Почему ты спросила? — Пытаюсь понять, как мне говорить с Мануэлой, — призналась Аделия. — Советовать ей выбросить его из головы или приободрить, что всё наладится? Мэтьюз не рвётся, кажется, молить о прощении, Мануэла от этого очень страдает. — Правда? — нахмурился Эндрю. — А я и не заметил. Он невольно сжал зубы снова. — Да, и я не знаю, что ей говорить. Я думала, ей плевать — ну, оскорбил её, она его больше не замечает — а вчера мы разговорились. Знаешь, я ей сказала, что, может быть, он сожалеет о пари, может, ещё не всё потеряно — она давай в слёзы… Говорит, не простит, даже если так — не сможет. Я запуталась, что с ней делать, мне так хочется, чтобы ей стало легче. А, Эндрю? Что скажешь? С мгновение Эндрю молчал, стараясь побороть хмурую тоску, что поселилась в душе после её слов, после хмыкнул: — Я не умею с ней о таком говорить, Адель, мы мужиков никогда не обсуждали. Мэтьюз поступил, как скот, из него по-хорошему надо выбить дурь, только я в ту ночь побрезговал — он сопли распускать стал. Теперь не хочу я в это лезть, хоть и не получается. — Ты за то, чтобы она его простила? — Аделия заметила подъезжающий Бентли и поставила руку козырьком. — Пускай делает с ним, что захочет, это её отношения, — пожал плечами Эндрю. — Почему я должен за неё решать? — Тебе же не плевать? — вдруг выдала Адель, повернувшись к нему. — Мануэла — твоя подруга, ты любишь её? Эндрю застыл. Любит её? Ну да, любит, только… Это ведь совсем другая любовь. — Это не причина решать за неё, — удивленно проговорил он. — Захочет простить его — пускай прощает, только вот он, кажется, прощения не ищет. — Точно, — вздохнула Аделия. — Поехали отсюда. Бентли тормознул, она запрыгнула внутрь, Эндрю поспешил вслед за ней, оглядываясь. Ему теперь ещё больше хотелось поскорее убраться из школы, пока из входа не вышел отец или не дай Бог, сам Мэтьюз.***
Как во сне преодолел Джонатан метры до раздевалки, не поднимая больше головы на трибуны. Он был теперь очень рад тому, что Мануэла не пришла. Какой позор он испытал бы перед ней, стань она свидетельницей этой унизительной сцены. Душ не понадобился — Джонатан ни на секунду не устал — потому он просто переоделся в своё и сел на лавку, не зная, что делать. В раздевалку зашёл Олдос. — Джонатан, будь добр, не бери в голову. — Он сел рядом и похлопал ученика по плечу. — Эндрю импульсивный малый, жаль только, что всегда не в тему. — Он прав, — отозвался Мэтьюз. — Здорово он меня окатил, выбрал самый лучший способ. — Не переживай, переиграем ваш матч на следующей неделе, — закивал Олдос. — Заодно будет время немного потренироваться. Подача у тебя уже лучше, помнишь я говорил про замах? — Помню, — ответил Джонатан. — Уже почти хорошо, — заметил Сесил-старший. — Ты стал заниматься чаще? — Да, скоро ведь турнир, — с отсутствующим видом поведал Мэтьюз. Олдос похвалил его ещё и вышел. Джонатан не двигался с места, не зная, что делать дальше. Затея помириться с Сесилом на матче с треском провалилась, Адель заблокировала его номер, а Мануэла и вовсе делала вид, что его не существует. «Так больше продолжаться не может», — решил он, поднимаясь с лавки. Нужно было попытаться вновь поговорить с Мануэлой, объяснить ей всё, сказать, что ему жаль, но он не знал, как заставить свой язык говорить что-то кроме предлогов. Почему он так робел перед ней? Потому что и впрямь был виноват? Да и что было у него кроме простого «прости меня»? Джонатан выпрямился. «Чёрт подери, так ведь я ни разу этого не сказал», — внезапно осознал он. Какое-то время ему казалось, что его желание покаяться очевидно, но, в самом деле, он не пытался попросить прощения у Мануэлы ни разу, уже решив за неё, что она не простит. Это было похоже на план, и Джонатан резко поднялся с лавки, хватая свою сумку. Наконец, ему было, что сказать.***
— С чего это ты захотела проводить время со мной? — усмехнулся Сесил, держа Аделию за руку. — А разве ты не счастлив? — спросила она, ступая ножками в лоферах из тонкой кожи по каменному бордюру. — Я всё ещё нравлюсь тебе? — Она склонила голову, обернувшись на него. — Думаешь, сейчас подходящая обстановка для признаний? — удивился Сесил. — Конечно, нравишься. Аделия невольно расплылась в улыбке. Угадав, что Эндрю не желает возвращаться домой, Адель уговорила его прогуляться по набережной в городе. Разумеется, он согласился, хоть и до сих пор сомневался, кажется, в её намерениях. — Зачем ты просишь меня повторять? — Эндрю улыбнулся в ответ. Улыбка вышла лисьей, но уверенной, будто бы Сесил улыбался оттого, что был доволен собой. — Мне нравится, как ты говоришь это — совсем без смущения. Ты совсем не смущаешься, Эндрю, почему? — Наверное, потому что я глупый, — пожал плечами он. — Не знаю, отчего я должен смущаться. Я ведь не лгу. Аделия протянула обе руки к его плечам, молчаливо прося снять её с бордюра. Сесил помог ей спуститься. Теперь она снова вспомнила слова Мануэлы «зато он искренний», да, кажется, в этом всё-таки что-то было. После скандала с Вудкастером Адель, признаться, побаивалась сложных людей, её тянуло к простакам, вроде Сесила, незамысловатым, от которых не нужно было ждать подвоха. Аделия знала, что это пройдёт — себя не переломишь — но сейчас компания Эндрю пришлась ей очень даже по вкусу. — Ну, а что насчёт тебя, Адель? — Сесил вдруг повернулся к ней. — Я тебе всё так же не по душе? — Ты говорил, не время для признаний, — ахнула она. Эндрю рассмеялся. Он взял её под руку и продолжил путь вдоль набережной. — А тебе есть в чём признаваться? — Сесил вскинул бровь. — Ты хотела переспать со мной, вроде бы это означает, что я тебе не противен. — Я никогда и не говорила, что противен, — возмутилась Аделия. — Ты милый. — Неужели? — снова улыбнулся он. — Просто не в моём вкусе, — поспешила добавить Адель. Она остановилась напротив него и смахнула невидимую пылинку с его плеча. — Красивый, высокий, сильный, — заговорила она. — Здоровый. Ты — самый здоровый двадцатилетний юноша в Жардан. — Должно быть, — усмехнулся он. — Ты… хороший парень, — заключила Аделия. — А тебе нужен плохой? — догадался Сесил, и Адель вдруг почувствовала в его голосе нотки грусти. — Эндрю, — вздохнула она, подняв глаза. — Я не знаю, кто мне нужен. Виновато улыбнувшись, она мысленно взмолилась, чтобы Эндрю прекратил разговор, и он послушался её неслышного голоса.***
Пуарье показался из-за деревьев ещё на расстоянии нескольких десятков метров, Мэтьюз гнал машину даже быстрее, чем обычно, наверное, чтобы не растерять решимости. Так же быстро он поднялся по знакомым ступеням и позвонил. Он уже придумывал, что бы такого сказать экономке на её извечное «вас приказано выставить к чертям, мистер Мэтьюз», но двери открыл сам Арне. — Джонатан, — улыбнулся он, раскрывая двери шире. — Хорошо, что я тебя застал, очень рад видеть. Тебя давно не было у нас, почему не заходишь? — Такое дело, мистер тер Пэриш, — виновато хмыкнул Джонатан. — Мануэла и я немного… поругались, и она не велела меня пускать. — Вот как! — Брови Арне взлетели вверх, он усмехнулся, качнув головой, будто удивляясь прыти дочери. — Да, нрав у нашей малышки крутой. — Он снова глянул на Мэтьюза. — Но ты проходи, не обращай внимание за запреты Мануэлы, мы всегда тебе рады. — Спасибо, — обрадовался Джонатан. — Мне бы поговорить с ней, если можно. Арне уже надел уличные туфли и шарф, но добродушно покивал и легким шагом проследовал в столовую. После он вышел и продолжил сборы. — Мне пора, я сказал Мануэле, что к ней гости, — отрапортовал он, а после, накинув легкое пальто, на мгновение остановился. — Удачи, приятель. Он похлопал Джонатана по плечу и посмотрел таким взглядом, что Джонатан понял — сцены дочка закатывает не хуже матери. Стоило Арне покинуть поместье, как послышался стук каблучков Мануэлы, и она вышла из столовой, вся нахохлившаяся, как замёрзшая синица. Увидев Джонатана, она остановилась, её лицо приобрело очень испуганное выражение. — Ты, — пролепетала она и тут же развернулась, чтобы уйти, но Мэтьюз не позволил. — А ну стой, не так быстро, — ласково приказал он, хватая её за руку. — Мануэла, нам надо поговорить. — Я всё тебе уже сказала. — Она отвернулась, словно не желая глядеть на него, Джонатан насильно повернул её к себе. — Не трожь меня! Она вырвала руку, Джонатан поднял ладони верх, показывая, что сдается. — Просто выслушай, — попросил он. Гневно выдохнув, Мануэла насупилась и уставилась в пол. — Прости меня, Мануэла, — произнёс он. — Я заключил чёртово пари, но прошу, прости меня за это. — Нет, — мотнула головой она. — Это всё? Я могу закрыть за тобой дверь? — Неужели не хочешь узнать, как всё было на самом деле? — удивился Мэтьюз. — Ах, узнать! — поразилась она. — Ну, давай, расскажи, как именно ты предал меня и унизил перед всеми, кого я знаю. На мгновение Джонатан застыл. Его обвинили — и это было хорошо, на обвинения он вроде как и хотел отвечать, только вот кроме «прости меня» он, кажется, ничего не запас. Сама Мануэла в ту секунду едва держалась, чтобы не разреветься. Она так ждала этих слов, ждала, что Джонатан просто скажет «прости меня», но он сказал, и она вдруг поняла, что это ничего не меняет. Она не могла простить. — Я заключил пари, думая, что мы развлечемся и разойдемся, — шепотом произнёс Мэтьюз, словно выдавливая из себя слова. — А потом всё зашло слишком далеко… Я не мог сказать. Всё изменилось, я просто надеялся, что проклятый спор уйдет, что все о нём забудут… Прости меня, я так хотел бы всё исправить. — Ты знаешь, почему я решила, что больше не хочу тебя знать? — Она подняла голову. — Не потому что ты заключил спор. Ублюдки вроде тебя постоянно делают подобное. — Мануэла, — проронил Джонатан, но она его перебила. — Я поверила тебе, — проговорила она. — Ты был так убедителен в своей лжи, что я поверила, и теперь я не могу простить себя за это, я ведь всегда чувствовала, что что-то не так. Просто была слишком занята мыслями о том, как сильно влюблена в тебя. Высказать ему всю свою злость, откровенно говоря, хотелось уже давно. Она уже неделю старательно делала вид, что Мэтьюз невидим, хотя и ловила его полный отчаяния взгляд, но в КГН он не решался с ней говорить, и Мануэла, признаться, благодарила небеса за то, что ему еще не пришло это в голову. Теперь же она отчего-то решилась сказать ему, насколько низко он повёл себя, будто бы он этого не знал, и использовала для этого самые запрещенные рычаги. — Мануэла, прости меня, — взмолился он, лицо его и впрямь было мученическим, Джонатан схватил её за руки. — Я клянусь тебе, я говорил правду, тогда… Помнишь ту ночь? Она замерла. — Ночь, когда у нас было… впервые? Помнишь? — Да, — бесшумно кивнула она, вспоминая. — Я тогда не хотел… я сказал тебе, что люблю тебя, помнишь? Что я раньше не знал, что говорил, а теперь я знаю. — И что с того, — буркнула она. — Я не лгал. — Мэтьюз взял её ладони в свои и снова заглянул в глаза. — Ты ведь и сама знаешь, я не лгал, я не смог бы. Да и зачем? Если бы я хотел только выиграть пари, это была бы наша последняя ночь. Стараясь сверлить глазами пол, Мануэла выслушивала всё то, что и так, кажется, в глубине души знала. Конечно, всё вышло за рамки спора, конечно, он спал с ней не однажды, и вряд ли делал это насильно — теперь он был влюблён, и это было очень заметно по одному тому, как Мэтьюз смотрел на неё, словно загнанный олень. Но от осознания, что легче не становится, Мануэле захотелось кричать на весь мир. Чего ещё было нужно? Он признался во всём, просил прощения, доказывал, что его чувства к ней не были ложью — она поняла это и раньше, ведь он так изменился с их первой встречи. Тогда он проводил с ней время через силу — и догадаться об этом тоже было несложно, актёр из Джонатана паршивый. Но что с того? — Уходи, — произнесла Мануэла, чувствуя, что вот-вот не выдержит и расплачется. Рыдать перед Джонатаном категорически не хотелось, но он говорил такие вещи, что она не могла стерпеть. Ей хотелось простить, теперь, когда он так искренне просил прощения — но она всё равно не могла. — Мануэла, прошу, — снова взмолился он, но она уже решила. — Немедленно уходи, или я позову охрану. — Она закрыла лицо руками, помотал головой. — Уходи! Вон! Его руки схватили её ладони, Мануэла встрепенулась, словно её обожгло. Набрав воздуха, чтобы закричать, она отняла руки от лица и вперилась Мэтьюзу в лицо своими подернутыми пеленой глазами. — Тише, Мануэла, хорошо, я уйду! — сдался Джонатан, останавливая её крик. — Только скажу одну вещь. Она отдышалась, спрятав глаза. — Я хочу вернуться к тебе, — услышала она. — Просто помни об этом. Я хочу вернуться к тебе, и я не сдамся. Он умолк, а Мануэла продолжала ждать продолжения, хоть и знала, что это всё, что он мог сказать. Вся её душа встрепенулась навстречу его словам. «Хочу вернуться». «И я хочу, чтобы ты вернулся!» — хотелось крикнуть в ответ, но обида, сдавившая горло, не позволила. Она всё ещё не могла простить. — Теперь вон, — прошептала она, выдергивая свои руки из его ладоней, и быстрым шагом бросилась прочь.***
В Пале дю Фонтэн царила просто мертвенная тишина. Ни слова не проронил Марк Мэтьюз, наблюдая за тем, что произошло на корте, ни слова не сказала Рипли, пока они ехали домой. Молчала даже Миа. Джонатана не было в особняке, Мэтьюзы расселись в столовой, отказавшись от обеда. — Я даже не знаю, что сказать ему, когда он придёт, — первой подала голос Миа. — Лично я планирую задать пару вопросов, — вскинул брови Марк. — Очень интересно узнать, что Джонатан натворил такого в школе Сесила, если его сын отказывается играть с ним. — Я думаю, дело в Мануэле. — Рипли произнесла это так тихо, будто Джонатан был уже здесь. Наклонившись к столу, она продолжила: — она больше не приезжает, Джонатан ходит весь пришибленный, а молодой Сесил, кажется, с ней водит дружбу. Семья вновь замолкла. Марк не знал, что думать: юный Сесил был вспыльчив на корте, бросать ракетку было ему не впервой. Он вечно орал на арбитров, требуя посмотреть записи камер, швырялся снаряжением, скандалил и устраивал бойкоты, садясь посреди матча с надутым лицом — на эту его черту Олдос сердился сильнее всего, хоть на отца Сесил и не рисковал раскрывать рта. Сегодня же, однако, всё было иначе — Эндрю никто не злил, он просто вышел на корт и, едва увидев соперника, сразу разозлился до предела. Марк заметил его взгляд — пристальный, наполненный презрением и яростью, этот его жест определенно был способом унизить Джонатана, и у него получилось. Чем же таким сын это заслужил? — А я думала, Мануэла бросила его, — выдала Миа. — Он так грустил… Да и для Джонатана она слишком хороша, это же очевидно! — Нет, не она меня бросила, — проронил Джонатан, остановившийся у входа в столовую. Родители подскочили от неожиданности, Миа густо зарделась, сглотнув. — Джонатан, иди сюда, — спокойным тоном сказал Марк. — Сядь и объясни семье, что происходит в твоей жизни. — С чего это? — удивился Джонатан. — Потому что судя по тому, что случилось на корте, один ты не вывозишь, — осторожно заметила Миа. Джонатан дёрнулся, словно получил пощечину — кажется, Миа попала в цель. — Садись, садись, — настояла Рипли. — Чего ради ты строишь из себя недотрогу? Помолчав с несколько секунд, Джонатан вздохнул и, подойдя, отодвинул стул и сел. Молчание продолжилось. — Джон. — Рипли взяла его руки в свои. — Сынок, что случилось? Джоном Джонатана не называли, а если и называли, то только в самых крайних случаях. Он вздохнул, это обращение как будто придало ему решимости. — Я встречался с Мануэлой на спор, — проронил он. — Она узнала. Все узнали… — Не выдержав, он стыдливо потер лоб. Марк нахмурился. — И какова была цена вопроса? — спросил он. — Пять тысяч долларов, — ответил Джонатан. Отец не удержался от расстроенного вздоха. В эту минуту Марку стало очень горько, хоть он и не подал виду: сын его разочаровал. Он не думал, что Джонатан способен на подобные поступки, он всегда считал своего сына хорошим парнем — не таким святошей, как младший Сесил, разумеется, но и не кем-то вроде Уоттса. Впрочем, поступок, что совершил Джонатан, был как раз в духе последнего, и, наверняка, с его подачи. — А с чего ты здесь страдальца изображал тогда? — поразилась Миа. — А сама не догадываешься еще? — язвительно фыркнул Джонатан. Миа на мгновение замерла. — Ты влюбился что ли? — ахнула она. — Вот идиот! — Миа, — одернула её Рипли. — Я и не ждал ничего другого, — закатил глаза Джонатан, поднимаясь. — Идиот, ты поставил деньги на девчонку, в которую влюблён! Продолжение заставило Джонатана остановиться. — Я не был влюблен, когда ставил, — буркнул он, опускаясь назад за стол. — Джонатан, это отвратительный поступок, — заявил Марк. — Но… что ты собираешься делать дальше? — В каком смысле? — Тот поднял глаза на отца. — Ты ведь любишь Мануэлу, — пояснила Рипли. — Скажи ей об этом. — Дурацкая затея, она ни за что больше в это не поверит, — вздохнул Джонатан. — Поверить в правду иногда намного сложнее, чем в ложь, — вдруг выдала Миа. — Особенно если так фантастически облажаться, как ты. Джонатан потрепал себя по волосам и снова воззрился на семью. — Ну, и что мне делать? — наконец, неохотно спросил он. — Во-первых, расскажи ей всё как есть, — рассудила Рипли. — Пусть она знает, что ты сделал и почему. Уверена, если ты будешь искренен, она поверит в твою любовь. — Дело не в этом, — невесело отозвался сын. — Я унизил её, поставил в один ряд с девицами, которых снимал на одну ночь… Она этого не простит, она не из тех, на кого ставят деньги. — Значит, покажи ей, кто она для тебя, — отозвалась Миа. — Что ты ошибся, поступив так с ней. Все имеют право ошибаться. Качнув головой, Джонатан задумался. Марк, всё это время сидевший хмурым, потёр глаза. — Джонатан, я думаю, что этот случай должен научить тебя кое-чему, — подал голос он. — И свою вину ты уже, полагаю, осознал. Сын выжидающе поглядел на него. — Если так, то… — Марк протянул руку и хлопнул сына по плечу. — Не впадай в уныние, это уже ни к чему. Иди и верни себе девушку. — А что насчет матча? — осторожно вопросил Джонатан. — Ты… не злишься? — На что? — спросил Марк. — Сесил, как всегда, выкаблучивается на корте, ничего необычного. При чём тут ты? — Да, Джонатан, забудь о нём, — кивнула Рипли. — Олдос вправит парню мозги, и вы сыграете, а пока будь так любезен, приложи все усилия, чтобы помириться с Мануэлой, она — хорошая девочка и очень мне нравилась. Словно бы расслабившись, Джонатан приосанился и улыбнулся. — Я, признаться, думал… вы посмеетесь, как обычно. — С чего это? — удивилась Рипли. — Моему хомячку грустно, он сам не свой которую неделю. — Она ласково почесала сына по затылку. — Теперь-то ясно, отчего — сглупил с милой Мануэлой по неопытности — но разве это повод для шуток? — Ты обязан помириться с ней, — строго объявила Миа, она повернулась к брату и положила руки ему на колени. — У меня уже есть пара идей, я тебе помогу! — Ох, боюсь, это только все усугубит, — облегченно рассмеялся Джонатан. — Спасибо. Он посмотрел на маму и на Марка, а после повторил: — Спасибо. Мануэла и здесь была права. Вновь скомкано улыбнувшись, он поднялся и пошёл наверх.***
На Жардан уже опускался вечер, когда Элиот уехал на съемочную площадку — он не появлялся там больше месяца, пора было хотя бы сделать вид, что он работает. Коллин осталась одна в Вуаль Руж. Взяв мороженое из морозильника, она уселась перед телевизором — огромной плазменной панелью, с которой даже не сняли защитную пленку — и стала переключать каналы. Шла сплошная ересь, Коллин взгрустнулось. Она вновь вспомнила утро и то, как опозорилась перед Дюавалем. Он говорил, что всё понимает, и всё же ей было стыдно. Он мог получить любую девчонку, но возился с ней — впрочем — быть может, это она возилась с ним. Ведь, как и говорил Элиот, никто, кроме вызванного насильно Уоттса, не приехал навестить его в больницу. Поклонниц у него было много, собутыльников — того больше, но вот с друзьями, кажется, обстояло сложнее. Но Коллин и не считала себя его другом, и уж точно не собиралась быть им впредь. Их отношения и без того для дружеских зашли слишком далеко. Она решила хоть как-то порадовать Элиота и приготовила ему полноценный ужин из нескольких блюд, но этого всё равно, казалось, было мало. Приняв душ, Коллин уложила волосы поаккуратнее, подвела глаза и накрасила брови — эта процедура всегда делала её несколько краше. На заботливую жёнушку она не походила, но должна была порадовать хотя бы глаз хозяина, если уж не какие-то другие части его тела. Дюаваля не было допоздна, вернулись родители Элиота — они быстро привыкли к присутствию Коллин в доме — Беатрис отужинала и вышивала, сидя на высоком барном стуле на кухне. Мистер Дюаваль ушёл работать в кабинет, он был иллюстратором детских книг. Коллин очень нравилась эта профессия, но она всё ещё не решалась наладить контакт с отцом Элиота, таким он был суровым на вид. Дюаваль вернулся почти к полуночи, угрюмый и расстроенный. Коллин уловила лёгкий запах алкоголя. — Ты пил? — ахнула она. — Элиот, нельзя! — Меня увольняют из сериала, — с порога рубанул он. Беатрис подняла голову, её лицо вытянулось, в глазах, казалось, мгновенно появились слёзы. — Как это увольняют? — прошелестела она. — Вот так очень просто, — буркнул Дюаваль. — Если не появляться на съемках месяц, могут уволить, оказывается. — Возьмут в другой сериал, это не повод пить, — нахмурилась Коллин. Элиот поднял голову на неё и воззрился, словно она сказала самую большую глупость в мире. — Возьмут в другой? Ты хоть понимаешь, что такое устроиться в топовый сериал, Коллин? — раздраженно спросил он. — Элиот, ни один сериал не заслуживает того, чтобы у тебя началась эпилепсия или ещё что похуже, — фыркнула она. — Тебе воспрещен алкоголь, ты же знаешь! Это не просто рекомендации, тебе категорически нельзя пить! — Я выпил всего глоток, — бросил он. — Не капай на мозги, ещё тебя не хватало. Дюаваль скинул ботинки, надел другие — почище — и быстрым шагом прошёл прочь, в сторону спален. — Не бери в голову, дорогая, — отмахнулась Беатрис. — Он остынет, сейчас главное — его здоровье, а работа приложится. — А дом? — тихо спросила Коллин. — Мы оплатили аренду до нового года, думаю, за это время Элиот успеет найти новый проект. Беатрис грела еду для сына, пока Коллин всё ещё в замешательстве ходила по кухне. Элиот, которого она всё ещё видела одним из небожителей Жардан, казалось, был генетически богат, но его злость говорила сама за себя — деньги нужно было откуда-то брать. Решив немного подбодрить его, Коллин взяла у миссис Дюаваль еду и поднялась наверх в спальню. — Элиот. — Она раскрыла дверь носком ноги. — Ты бы поел. Он сидел в кровати с ноутбуком, в очках и что-то сосредоточенно разглядывал. Вскинув голову на Коллин, он похлопал рукой по покрывалу рядом с собой. — Что ты тут смотришь? — обрадовано спросила она, устраиваясь рядом. — Перечитываю свой контракт, — ответил Дюаваль, отпивая сок. — Ищу строчку, где написано, что меня нельзя вот так просто выкинуть из сериала, когда им захочется. — Должно быть что-то вроде неустойки, — протянула Коллин. — Знаешь, что они сказали? Заплатят за один съемочный день, где убьют меня, — фыркнул он. — А вот хрен им, пускай выкручиваются сами. Я ещё и в суд подам. — Элиот, — вздохнула Коллин. — Адвокату ты заплатишь больше, чем отсудишь у них. Забудь, ищи лучше новую работу. Дюаваль откинулся на подушку, взяв с тарелки маленькую круглую котлетку. — Самое обидное, что меня уволили не за то, что я был болен, — хмыкнул он. — А потому, что за этот месяц они поняли, что я слишком дорого им обхожусь. — Когда сериал выйдет без тебя, тогда-то они и взвоют, — закивала Коллин, кормя его с ложки спагетти. — Уверена, рейтингов им без твоей мордашки не видать. — Черти, — выругался Элиот. — Проклятье, я любил этот сериал. Мне больше негде петь. — Будешь петь для меня. — Коллин склонила голову и улыбнулась. — Или знаешь, что? Мы найдём тебе роль в мюзикле. Будешь петь за Вальжана, а? Или за Тони-Ракету. Элиот рассмеялся, покивав. Он захлопнул ноутбук и мягко скинул его на пол, взяв тарелку. Коллин опустила голову ему на грудь, почувствовав, как его пальцы взъерошили её волосы на затылке. — На выходных пойдем к Уоттсу, — распорядился он и тут же добавил, предупредив её возглас, — пить не буду. Просто повидаемся с ним и немного развеемся. — Ладно, — сдалась Коллин. — Раз уж у тебя горе, так и быть, пойдём, немного поднимем тебе настроение.***
Учебная неделя в КГН ознаменовалась тестами. Второй день студенты ходили хмурые, интеллектуальная деятельность большинству из них давалась с трудом. Лёжа на парте, бездумно вырисовывал круги на бланке теста по менеджменту Дэмьен Марлоу. В одной аудитории с ним сидел, напряженно пялясь в бумагу, Джонатан, единственный житель Жардан, который учился с ним на одной специальности — управлении финансами. Мэтьюза туда отправил отец, надеющийся сделать из старшего сына своего наследника в делах, на обучении Дэмьена настояла мать — она сама изучала финансы в университете, потому и вышла за богатого, но слишком уступчивого в делах Вернона. Наверное, по большей части только поэтому Марлоу и Мэтьюз вообще находили точки соприкосновения. Преподаватель, бродящий по аудитории, послеживал за тем, чтобы студенты не списывали, он остановился около Дэмьена и вздохнул. — Мистер Марлоу, может быть, сдадите работу? — флегматично поинтересовался он, кивнув на пустой лист Дэмьена, где ручкой был выведен и много раз обведен детородный орган. — А я могу переписать? — лениво проронил Дэмьен. — Нет, мистер Марлоу, это промежуточная аттестация, — ответил преподаватель. — Мэтьюз, ты кончил уже? — спросил Дэмьен через весь класс. — Ну… в общем, да, — недовольно пропел Джонатан, оглядывая свои ответы. — Возьмите, сэр. — И мою тоже. — Дэмьен сунул листок преподавателю. — Там задача на другой стороне, одна мне всё-таки поддалась. Идём, скорострел. Оба вышли из аудитории. Этажом ниже страдали Вудкастеры, их аттестация была устной. Грэг читал текст на немецком, пытаясь преобразовать его в связную речь на родном языке, но отчаянно сыпался. На него смотрела преподавательница лет сорока, моложавая женщина, по её лицу было ясно, что мучить симпатичного молодого Грэга ей было в радость, особенно когда он говорил что-то на немецком, можно было не сомневаться — его экзамен не окончится раньше срока. Мэдли в соседнем классе читала стихи Бодлера, сидя прямо на парте, на неё глядел шестидесятилетний профессор, его лицо было страдающим — молоденькие избалованные девицы его не возбуждали, а её произношение, далекое от идеала, заставляло испытывать истинную боль. — Довольно, — покивал он, — садитесь, мисс Вудкастер, это зачёт. Мэдли вернулась на место и принялась набирать брату сообщения. Его телефон завибрировал, Вудкастер отвлекся от чтения и поглядел в экран. — Почему затихли звуки? — помотала указательным пальцем преподавательница. — Вудкастер, я не говорила, чтобы вы прекращали читать. — Entschuldigung Sie, bitte, — вздохнул Грэг. — Может, уже всё? — А вы меня почти удовлетворили, мистер Вудкастер, — проронила она. — Ладно, идите, на аттестацию наработали. Тот с готовностью сорвался и пошёл прочь из класса, набирая сестре. Не пощадили тесты и Аделию — после прогулки с Сесилом она весь день витала в облаках, пока молодой приятный, но очень скромно одетый доцент сидел перед ней, внимательно глядя в глаза. — Ну же, мисс Ройе, — просил он. — Состав преступления, вы помните, я уверен. — Состав преступления, — протянула Адель. — Это признак… — Совокупность, — поправил доцент. — Да, совокупность, — покивала Аделия. — Совокупность норм… — Признаков, — продолжил он. — Совокупность признаков, указывающих… — Характеризующих… — Доцент заглянул ей в глаза. — Характеризующих, — согласилась та. — Характеризующих что? — вытягивал несчастный. — Характеризующих… что? — Адель невинно захлопала глазками, глядя на доцента. — Общественно-опасное деяние? — предложил доцент. — Вам виднее, — очаровательно улыбнулась Аделия. Доцент невольно расплылся в ответной улыбке и покачал головой. — Идите, мисс Ройе, но на следующей неделе я спрошу определение. — Я буду ждать, — промурлыкала Адель, изящно освобождая своё место. Уже заканчивала тестирование и Изабель, она наизусть отвечала концепцию иррационализма Шопенгауэра. Пожалуй, она одна выбрала свою специальность сама и потому делала в ней некоторые успехи, хотя, её отец и ворчал вечно о том, что философия её не накормит. Справившись с заданием, Изабель выжидающе посмотрела на строгого профессора, не спускавшего с неё глаз всё выступление. — Порядок? — осведомилась она, постучав ногтями по парте. — Да, мисс Кикенфилд, свободны, — наконец, скупо выдохнул профессор. Мануэла сдавала письменный тест, отмечая ответы в клеточках. За ней следила престарелая профессорша зарубежной литературы, глядящая на студентов поверх очков. Это была едва ли не единственная преподавательница в КГН, не делившая учеников на богатых и бедных — ко всем придиралась одинаково сильно. — Не списывать, мисс Коулман! — прикрикнула она, просверлив взглядом какую-то девушку за последней партой. — Милочка, вы что-то долго думаете. Последнее она сказала по отношению к Мануэле, всех хорошо одетых ухоженных девиц она называла милочками. — Я не помню ответ, — нехотя отозвалась Мануэла. — Где о Рабле. — Что же о Рабле вам неизвестно? — удивилась профессорша. — Если так, сдавайте работу и получайте свой балл. Она шумно вздохнула, но стоило старухе отвернуться, сзади и с ряда слева к Мануэле одновременно потянулись две руки с зажатыми бумажками. Она взяла сразу обе — два симпатичных, разумеется, не ровно дышащих к Куколке однокурсника написали один и тот же ответ в подсказках. Улыбнувшись сама себе, Мануэла вписала его и поднялась, привлекая внимание всей аудитории взмахом своих волос. Сдав тест, она собрала свои мелкие сверкающие вещички в круглую сумку и пошла прочь из аудитории, на прощание одарив своих помощников скромной улыбкой из-под ресниц — единственной благодарностью, что была ей доступна. Выйдя из КГН, она первым делом проверила, нет ли машины Мэтьюза — её не было — а после, выдохнув, стала набирать Аделии сообщение. Перерыв входил в свои права, студенты стали все интенсивнее покидать холл колледжа, послышался треск зажигалок, переговоры, тон у всех был несчастный — аттестация не пощадила никого. Аделия выскочила из толпы, махая рукой, Мануэла огляделась снова: в толпе с лингвистического она заметила Грэга, держащего зубами сигарету и важно что-то рассказывающего, все его однокурсники смотрели ему в рот, в то время как Мэдли щелкала зажигалкой перед его лицом. Раскрыв сразу обе двери, с шумным выдохом выплыла Изабель, за ней стайкой выпорхнула группа её здешних подружек, обеспеченных девочек с факультета философии — а позволить себе изучать философию могли только обеспеченные девочки. Изабель принялась ловить сигнал сотового, махая им в воздухе, а Мануэла отвлеклась на какой-то звук. Он был похож на шипение рации, Аделия как раз подошла к подруге и тоже обернулась на шум, вопросительно подняв бровки. Мануэла оглядела парковку, и вдруг сердце её в секунду ускакало в пятки. Около входа стояла машина водителя Марлоу, на капоте сидел Джонатан, которого Мануэла без Порше и не приметила. В руках у него был обычный с виду полицейский мегафон. И тут, будто специально дождавшись, когда у входа в колледж соберется побольше народу, Мэтьюз зажал кнопку и поднёс рупор к губам. — Мануэла, — обратился он, а мегафон разнёс его голос по всей парковке. — Вот же чёрт, — простонала Мануэла, Аделия глупо захихикала. Заткнулись лингвисты, обратив свои взоры на Мэтьюза, Изабель замерла, опустив телефон, её подружки, прижав пальцы к губам, с интересом метали взгляд с Джонатана к Мануэле и обратно. — Мануэла, привет, — повторил он, глядя на неё из-под солнечных очков. — Я знаю, что ты не хочешь видеть и слышать меня, но я должен кое-что напомнить тебе. Однажды я сказал, что ты ослепительнее всех, кого я знаю, помнишь? — продолжал издевательство Джонатан. — О Боже, он говорит о том самом дне, когда… — залепетала Аделия. — Я поняла, — прорычала та. Почувствовав, что самообладание покидает её, Мануэла потерла лоб. Конечно, она помнила, прекрасно помнила, что он говорил ей в тот день, когда надрался и устроил сцену прямо на глазах у всех. Она множество раз прокручивала её в голове после, сравнивая и анализируя, лгал ли он? И, сопоставив все даты, поняла, что лгал. — Помнишь, что я люблю тебя, Мануэла, — прогрохотал его голос у неё в ушах. — И что мне не хватает слов, чтобы сказать это — по-прежнему не хватает! Да, теперь его слова были даже более правдоподобны — не было таких слов, которые могли бы заставить её теперь поверить. — Я не знаю, что нужно говорить такой красивой девушке, как ты, — продолжил Мэтьюз. — Что такого может изобрести мой простой рот, чтобы мои слова стали тебя достойны? Пожалуй, именно от осознания того, что слова были ложью, глаза Мануэлы наполнились слезами. Идея повторить их была чертовски глупой, неужели он не понимал? — Ты всё ещё это чувствуешь? — спросил он, сняв очки, чтобы Мануэла смогла посмотреть ему в глаза. — Чувствуешь? Моё сердце — твоё. Словно ощутив дежа вю, Мануэла услышала, как позади кто-то зааплодировал. Аделия рядом покачала головой, глядя вперед, а после махнула стаканчиком кофе, который уже успела где-то раздобыть. — Ну, это неплохо, — признала она. — Меня бы не впечатлило, но это ведь лучше, чем ничего, верно? — Она глянула на подругу. — Это ужасно, — прошелестела Мануэла. — Прошу, идём отсюда. Она спустилась с крыльца, собираясь проследовать сразу к Кадиллаку, подъехавшему за ней, но невольно затормозила, почувствовав на себе пронзительный взгляд Джонатана. — Прости меня, — произнес он в мегафон. — Прости меня за то, какой я высокомерный мудак, но это — то, что я чувствую. Остановившись напротив него, Мануэла заставила себя поднять глаза и посмотреть на него. Она достаточно отошла от КГН, чтобы не скрывать, что по щекам катятся слёзы, Мэтьюз сглотнул, но не смог отвести взгляда. — Спасибо, что напомнил, что и это было ложью, — проговорила она и быстрым шагом пошла прочь, слыша за собой только стук каблучков Аделии.***
Едва успев застать окончание этой фееричной сцены, из КГН вышла Хантер. Она сразу же поспешила к машине водителя, не дожидаясь сестры. Уже несколько дней Хантер старательно игнорировала существование Порш и Дейдры, занимаясь исключительно своими делами. Сегодня она отлично сдала аттестацию и собиралась съездить по магазинам. По правде говоря, Хантер не знала, как принято одеваться в Жардан, она только видела это со стороны, но какой-то особый секрет явно был ей не под силу. Перед тем как сесть в машину, она остановилась, увидев идущего через парковку Грэга Вудкастера. Он подошёл к машине, спортивному Феррари цвета металлической фуксии, шикарной приземистой тачки, явно новой. Хантер решила, что это достойная причина поговорить, и подошла ближе. — Купил новую машину? — осведомилась она вместо приветствия. — Да, — заулыбался Грэг, — старая мне… надоела. — Я слышала, ты попал в аварию, — с понимающим видом поджала губы Хантер. — Надеюсь, ты не сильно ушибся? — Я в порядке, — процедил Вудкастер. — Просто пришло время что-то менять. Мимо прошла пара однокурсниц Хантер, перешептывающихся между собой — ясное дело, сначала Крайслер с личным водителем, теперь компания королевских близнецов — Хантер явно поднялась в цене среди равных. — Поедешь к Уоттсу в пятницу? — осведомился Грэг. — Разве вечеринка не в выходные? — вспомнила Хантер. — Что ты, ты не знаешь? — с улыбкой удивился Вудкастер. — В эту пятницу у Кэмерона день рождения, он устраивает нечто грандиозное — по крайней мере, он так сказал. — Здорово, конечно, буду, — поспешила оповестить Хантер. — Тогда там и увидимся. — Грэг поддел прядь её волос и накрутил на палец. — Ты больше не придешь в колледж? Сегодня ведь только вторник. — Больше нет, аттестация сдана, с меня довольно, — отмахнулся Вудкастер. — Я буду ждать, в пятницу! С этими словами, кивнув на Хантер указательным пальцем, он сел за руль и завёл мотор. Хантер помахала ему рукой, Грэг дождался, пока его сестра впорхнет на пассажирское сидение, и Феррари с рыком отъехал от парковки.***
Настроение Джонатана было паршивым. Он выложил свой последний козырь, и только после слов Мануэлы понял, насколько выходка была идиотской. Он ведь орал о своей любви на следующий день после заключения пари, естественно, она всё сопоставила и догадалась, что он лгал. Дэмьен подбадривал его несколько странным способом. — Забудь ты к чертям, — советовал он, сидя рядом с приятелем в машине. — На свете ещё столько девиц, ну же, Мэтьюз. — Не хочу других девиц, — уперся тот. — Хочу эту, мне нравилась она. — Мне хотя бы объясни, что тебе далась Мануэла? — Дэмьен развернулся к нему всем телом. — А что непонятного? Она мне нужна и всё, — отмахнулся Джонатан. — Скорей бы пятница, пойду к Уоттсу и надерусь там до чертей. — Он в эту пятницу подарков ждёт, помнишь? — усмехнулся Дэмьен. — Помню, — покивал Мэтьюз. — Я бы ему в подарок лицо разбил, если можно, чёртов урод, как он мне подпортил жизнь. — Перестань, ты подпортил её себе сам, — замахал руками Дэмьен. — Знаю, — удрученно вздохнул Джонатан. — Подарю засранцу анальную пробку, забью ему в рот, чтобы больше не болтал, гребаный Дэдпул. Дэмьен расхохотался, спешно нажимая кнопку на панели, чтобы отгородиться от водителя, который тоже едва сдерживал смех, хоть и пытался это скрыть. Джонатан думал о том, что ему и впрямь хотелось пойти в Виньябле, но вот видеть хозяина не хотелось отчаянно. Нужно было выдумать какой-то обходной путь, чтобы иметь возможность надраться, но при этом не потерять гордость. Впрочем, после сегодняшней сцены у КГН гордости у Мэтьюза едва ли осталось хоть на грош.