***
Не в силах уснуть, Коллин просидела на кухне Вуаль Руж до шести часов утра. Она встретила рассвет, бросивший алые всполохи на пол кухни, после подставляла лицо солнечным лучам. Элиот не являлся до десяти. Когда Коллин услышала под окнами шуршание колес его Ягуара, она поймала себя на мысли, что почти уснула. Впрочем, и такие варианты она рассматривала, пока по дороге в особняк раздумывала, как себя вести. Элиот вошел тихо, стараясь никого не разбудить, Коллин приосанилась и взяла в руки вилку, подцепляя ею давно остывшие спагетти. — Ты не спишь? — застал её удивленный голос. Коллин развернулась и воззрилась на вошедшего: Дюаваль выглядел очень уставшим, держал в руках свою куртку, кудри растрепались, торча из-под черной фетровой шляпы. Коллин перевела взгляд чуть ниже и словно ощутила удар в живот: на шее Элиота красовались два сочных засоса. — Красавец, — усмехнулась она вопреки желанию расплакаться. — Хорошо, Беатрис тебя не видит. Дюаваль явно был в замешательстве. Возможно, он уже не ожидал, что она вернется, а может и не стоило возвращаться, подумала в ту секунду Коллин. Может быть, он и не хотел больше видеть её здесь? — Ты злишься? — спросил он тихо. — Я? С чего бы это? — Коллин развернулась всем телом, сложив ноги на подножке барного стула. Секунду помявшись, Элиот потёр нос и кивнул куда-то в сторону, будто за пределы дома. — Уоттс сказал, ты меня искала…, а уехала одна, значит… видела. — Видела, — спокойно ответила Коллин. — Но с чего мне злиться? — Разве ты не ревнуешь? — поднял голову он, делая несколько шагов вперед. — Ревную? — Коллин вскинула брови и неожиданно для самой себя рассмеялась. Нет, она ощущала обиду, боль, предательство, разочарование и отвращение, но ревность? Пожалуй, только этого одного она и не чувствовала, ведь среди всех тех чувств, что она испытывала к Элиоту, не было собственничества. — Дюаваль, иди поешь, умоляю, ты как будто сейчас растаешь прямо здесь, — отсмеявшись, проговорила она и, качая головой, поднялась со стула, чтобы разогреть еду. Элиот стоял, не двигаясь, пораженно глядя на неё, будто бы даже обиженно. Коллин остановилась около духовки, переключая температуру, когда почувствовала, как его руки обняли её сзади и прижали. Дыхание на мгновение перехватило, но Коллин быстро справилась со страхом, который уступил место удивлению. Дюаваль положил голову ей на плечо и посмотрел на духовку, которая начинала распаляться, подогревая его ранний завтрак. — Приступ нежности? — усмехнулась Коллин. — Да, — согласился Дюаваль. — Хорошо, что ты здесь, рыжуля. Как же хорошо, что ты здесь. Он поцеловал её в щёку, разворачивая к себе. Коллин поборола желание поморщиться и отвесить ему пощечину, но стоило ей встретиться с ним глазами, как вся злость куда-то улетучилась. Элиот смотрел на неё так же, как в тот день, когда очнулся — беззащитно, с надеждой, невыразимой печалью и нежностью. Коллин поняла, что именно этот взгляд затягивает её снова в омут, существование которого она так не хотела признавать. Первое теплое чувство, возникшее у нее к Дюавалю было жалостью, и теперь её уколола она же. Коллин поняла, что он просит прощения. Не зная толком, за что, да и Коллин не смогла бы это сейчас объяснить, но Элиоту было стыдно, хоть он наверняка и не осознавал причины. Они оба не верили в эти отношения — Коллин боялась верить, а Элиот даже не осознавал, что не верит в них — и всё же они сковали их обоих. Вновь, как и каждый раз, Элиот наклонился, проведя носом по её щеке — теперь Коллин казалось, он просит разрешения — и поцеловал её, а она вновь не стала противиться. Именно в этот момент оказалось сложнее всего не дать воли слезам, когда она поняла, что говорила Натали правду. Этот мужчина рядом с ней, со своим скверным нравом, растрепанными кудрями и манящим запахом был её возлюбленным, и Коллин, наконец, призналась в этом самой себе. А это означало нечто совсем особенное, ведь теперь пути назад не было, и она не была намерена его отпускать. Не была намерена отдавать его одной из тех девиц, что он снимал, позволить ему посвятить себя всецело работе. Нет, теперь часть этого парня принадлежала ей, по крайней мере Коллин так считала, ведь это было справедливо: часть её принадлежала ему теперь абсолютно точно — самая хрупкая её часть, которую она так боялась отдать, но Дюаваль забрал, не спросив разрешения.***
Словно в диснеевской сказке встретило утро принцессу Мануэлу, спящую среди пушистых одеял в залитой солнцем гостевой спальне. Она заворочалась и потянулась, а после села в кровати и вдруг поняла, где находится. — Вот чёрт… — протянула она. Воспоминания ночи обрывками стучались в голову, Мануэла потерла переносицу, зажмурившись, словно это могло их остановить. — Проклятье, — простонала она, откидываясь назад на подушки. — Бог мой, какой стыд… Тут же она подскочила снова. Родители Эндрю ведь не видели её вчера?! Какого черта ей не поехалось домой сразу после ссоры с Мэтьюзом? Что взбрело в голову, когда она придумала пить с Уоттсом? Мануэла даже не знала, лучше ли было бы в таком скотском состоянии попасть домой и опозориться только перед родителями, вместо того, чтобы сохранить от них в тайне свои ночные приключения, но навсегда упасть в глазах семьи Сесил? «Лучше бы мне засунуть подальше свою гордость и переспать-таки с Марлоу, проснулась бы, осрамившись только перед ним одним», — рассудила Мануэла. Через полчаса она всё же осмелилась подняться с кровати, чтобы поспеть к завтраку. Перед кроватью заботливо была оставлена стопка одежды, бывшей ей слегка не по размеру — вещи явно принадлежали миниатюрной Элен. Однако Мануэле повезло, одежда оказалась свободного кроя, и после основательного душа она набросила домашние бриджи, футболку и тряпичный халат. Завязав волосы в хвост-петлю, Мануэла почти бесшумно стала спускаться, вслушиваясь в звуки, доносящиеся из столовой. Наконец её взору предстали хозяева. Элен читала книгу, сидя в кресле во главе стола, подобрав ноги. Одной рукой она мешала кофе серебряной ложечкой, не глядя на стол. Её приборы уже убирали, в то время как Олдос только садился, видимо, только что окончив тренировку. — Доброе утро, — прошелестела Мануэла, делая шажок в столовую и борясь с искушением зажмуриться. — Милая Мануэла! — ахнула Элен, откладывая книгу. — Как твоё самочувствие? Ты и Эндрю вчера были такими… уставшими. — Всё в порядке, большое вам спасибо, — кашлянула Мануэла. — Миссис Сесил, простите, я… Только в эту минуту она поняла, что не успела придумать ничего в свое оправдание. — Не нужно, моя дорогая, — отмахнулась Элен. — Ты такая хорошая девочка, что я просто не могу думать о тебе плохо! — Это верно, — кивнул Олдос. — А что случилось? — Ничего такого, о чём стоило бы говорить дольше минуты, — расплылась в улыбке Элен. — Присаживайся, Мануэла, позавтракай с нами. — Спасибо, у меня, кажется… нет аппетита… — смущенно отозвалась та. — Я бы проведала Эндрю. — Он в бассейне, — кивнул Олдос. Мануэла притормозила всего на минуту — потянувшись, она взяла со стола круассан, а после, чуть поразмыслив — ещё один. — О, дорогая, прошу тебя, давай накроют завтрак! — всплеснула руками Элен. — Нет, нет, я хочу только кусочек, — засмущалась Мануэла, запихивая круассан в рот целиком. — Честное слово, — проговорила она, едва двигая челюстями. В столовую вошёл Эндрю, неотрывно глядя в экран смартфона. Он не вытер голову, с волос капала вода, но он даже не обращал внимания, его шаги были тяжелыми, настолько, что Мануэла обратила внимание и вгляделась в его лицо, пытаясь угадать, что его так встревожило. — Пап, — позвал он, потерев лоб. — Кое-что случилось. Олдос повернулся на сына, на мгновение перестав жевать. — Скотт Рэншоу мёртв, — произнёс Эндрю, всё ещё не поднимая глаз от смартфона. Словно в замедленной съёмке Олдос поднялся из-за стола. Элен прикрыла рот рукой, а внутри Мануэлы что-то ухнуло. Мёртв? Она видела его только вчера, совершенно живым и даже вполне здоровым. — Как мёртв? — Она и сама не поняла, как это вырвалось из её уст. — Эндрю, что случилось? Олдос взял из рук сына смартфон, а тот невидящим взглядом провел по столовой и опустился рядом с Мануэлой. — Отравился у Уоттса, — проговорил он. На автомате она протянула ему круассан, Сесил взял и откусил кусочек, кажется, тоже на автомате. — Какой кошмар, — выдохнула Элен. — Олдос, что теперь будет? — Будет много шума, — глухо ответил ей муж, всё ещё глядя в экран. — Чёрт возьми, я не ожидал такого. Вдруг он вскинул голову на сына и смерил его и Мануэлу подозрительным взглядом. — Вы были там вчера? — серьезно спросил он, а его взгляд с Эндрю медленно переместился на Мануэлу и застыл на ней. — Мануэла, кажется, тебе вчера было нехорошо? — Ничего серьезного, — пролепетала она. — Я немного не рассчитала вина… Быстро выбилась из сил. — Папа, к нам это не имеет отношения, — твердо произнес Эндрю. — Я и Мануэла не употребляем, ты это прекрасно знаешь. — Про Рэншоу я ещё вчера готов был бы с уверенностью сказать то же. — Олдос положил телефон на стол. — Чёрт возьми, что же происходит… Он сел и потёр переносицу, сосредоточенно размышляя, а затем снова поднял глаза на Эндрю и Мануэлу. — Вы ничего не знаете об этом? — Из-за того, что Мануэла быстро утомилась, мы уехали рано, — поведал Сесил. — Видимо, это случилось со Скоттом после нашего отъезда. — Слава богу, что вас там не было, — покивала Элен. — Какой кошмар, кошмар… Что творится у этого Уоттса, в голове не укладывается, Скотт такой молодой… Мануэла взяла ещё круассан, официанты без слов поставили перед ней чашку кофе, она не стала противиться. Олдос набрал номер и стал с кем-то общаться, судя по его нахмуренным бровям и неохотной манере — на проводе был Бензли. Отцы Эндрю и Аделии друг друга не жаловали, это чувствовали даже те, кто ничего о них не знал. Мануэле вдруг стало неуютно, она вжалась в спинку кресла и потерлась плечом о плечо Сесила. Тот уже отвлекся на свой вернувшийся смартфон, переписываясь с кем-то в Снэпчат, но почуяв немую просьбу Мануэлы, погладил её по плечу и привлёк к себе под бок.***
В одном Уоттс всё же оказался прав — в Жардан Рояль обожали похороны. Еще больше, чем перспектива как следует оттянуться, голодный до зрелищ молодняк привлекала только перспектива как следует подраматизировать. Похороны Скотта были назначены на вторник, за выходные новость облетела весь Жардан. Помимо сочувственных записей в социальных сетях, цветочных траурных корзин на имя мистера и миссис Рэншоу, учебная неделя ознаменовалась трауром в КГН, и даже Олдос Сесил почтил память парня, отложив предтурнирные состязания на неделю. В холле теннисной школы повесили портрет Скотта с черной летной по краю: жизнерадостного и улыбающегося, только что взявшего третье место в турнире двухгодовалой давности — для Рэншоу это было большим достижением. Все знали, что Олдоса новость о смерти мальчишки ударила чуть сильнее, чем других, ведь Скотт был так похож на его сына, а во всем, что касалось Эндрю, его отец был особенно впечатлителен, хоть сын никогда этого и не узнал бы. Однако не только печаль и скорбь овладела жителями поселка — с самого утра понедельника притихший КГН встречал своих особенных учеников будто с некой настороженностью. Мануэла ощущала печаль от известий, но только потому, что так было заведено — на деле она не знала Скотта. Она откровенно скучала, слушая сплетни, лившиеся сегодня из каждого угла колледжа, пытаясь восстановить картину произошедшего в Виньябле после её отъезда. Аделия от неё ни на шаг не отставала, ей удалось узнать немного больше. — Говорят, его нашёл Мэтьюз, — докладывала она шёпотом, сидя рядом с подругой на ланче. — Отец говорил по телефону, а я немного слышала — он их всех допрашивал утром, его, Марлоу и Вудкастера — они все там были… Вудкастер приезжал к нам домой в субботу, отец так его измучил… Он вышел, как будто рыдал там целый час. — Как думаешь, что он хотел от него? — задумчиво протянула Мануэла. — Не знаю, но папа не был злым, не ругал Грэга, это он отчего-то раскис, соплежуй чёртов… Узнать бы, что там такого произошло, да никто кроме них троих не скажет. Мануэла кивала, она не стала бы расспрашивать Мэтьюза о произошедшем под страхом смертной казни, несмотря на большое любопытство, не хотелось ей говорить и с Дэмьеном, потому она решила дождаться Изабель. Признаться, смерть Скотта совсем немного сыграла Мануэле на руку — после такой бомбы никто и не вспомнил про её пьяную попытку стриптиза. Аделия взяла салат с древесными грибами и, наконец, умолкла, а Мануэла оглядела столовую, куда только что вошёл Джонатан. Он шёл, не поднимая головы, подбрел к стойке и быстро заказал себе маленькую тарелку супа. Мануэла вгляделась в его фигуру и отметила, что Мэтьюз выглядит скверно. За столик Мануэлы опустилась Изабель, она взяла себе большой молочный коктейль и принялась пить, только кивнув приятельницам в знак приветствия. — Что это с ним? — нахмурилась Мануэла, глянув на Джонатана снова. Он сел один, потирая лоб, и стал водить ложкой в тарелке. Изабель подняла голову и прищурилась, разглядывая Мэтьюза. — Психует, — ответила она. — Две истерички: он и Марлоу. Говорят, Дэмьен до сих пор пищу не принимает, он ещё при мне всю душу выблевал. — Почему так? — Увидели мёртвого Скотта и поехали, — пожала плечами Изабель. — Кому как не мне знать: я сама два дня рыдала, знаете, как это было ужасно? Он был такой синий, как в фильмах… — Не хочу знать, — быстро ответила Аделия. — Мэтьюз и впрямь выглядит дерьмово. — Когда мы уезжали, Джонатан сказал, что никогда в жизни не забудет лицо Скотта, — поведала Изабель. — Говорил: «каждый раз, как моргаю, он стоит перед глазами». Наверняка не спит. — Думаешь, он так чувствителен? — фыркнула Мануэла. Изабель отмахнулась. — Не в этом дело, — пояснила она. — Я была на похоронах трёх своих тётушек, к мертвякам привыкшая, но это… другое. — Она пожевала, задумавшись. — Когда умирает тот, кто не должен был, это всегда бьёт сильнее… это противоестественно, что он умер. В эту минуту Мануэла отвлеклась. Джонатан зачерпнул немного супа и отправил в рот, но в ту же секунду вдруг бросил ложку и зажал рот рукой. Кашлянув, он резко сорвался с места, спешным шагом подошёл к урне и, наклонившись, сплюнул туда всё, что не смог проглотить. После, кашлянув ещё пару раз, он достал из контейнера на стойке пару салфеток, прижал их ко рту и, не глядя ни на кого, быстро покинул столовую. Мануэла только проводила его изумленным взглядом, борясь с желанием подняться и пойти за ним. Она еще не видела Джонатана таким подавленным, синяки под глазами не были ему свойственны, как и плохой аппетит. Вздохнув, Мануэла откинулась на спинку стула. — Ну, а ты как? — спросила она Изабель. — Ты ведь тоже там была? — Была там! — усмехнулась Изабель. — Я-то первой его и нашла! Ничего, уже лучше. Шок прошёл, я все выходные лечилась коньяком и слезами, вроде бы отпустило. В столовую подтянулись близнецы Вудкастеры, никто не стал их звать, Мэдли купила себе булочки и пошла прочь, а Грэг грустно остановился у стены и стал дуть на горячий капучино, что держал в руках. Он выглядел не выспавшимся и уставшим, но в целом вполне довольным жизнью, а через мгновение прямо на глазах подруг со смаком откусил кусочек сэндвича с индейкой. — Дэмьен сегодня даже не пришёл, — осторожно заметила Аделия. — Интересно, как он. Мануэла, он тебе больше не звонил? — А с чего бы это? — протянула она. — Вряд ли я взяла бы трубку, и он знает. — Ты и с Марлоу повздорить успела? — поразилась Изабель. — Ох, Мануэла, какая ты у нас строптивая, всех завидных женихов раскидала. — Мне этих женихов даром не надо! — возмутилась она. — Гнильё проклятое. Нет у нас завидных женихов. — Ну, а как же Сесил? — лукаво заметила Изабель, при этом переведя взгляд на Адель. — Он разве не завидный жених? — Завидный, — сдалась Мануэла. — Так ведь, Аделия? Она покосилась на подругу, Адель глупо усмехнулась и набила рот древесными грибами.***
Джонатан выскочил из столовой, борясь с настойчивой тошнотой. Снова подавившись кашлем, он спешно вышел на улицу, где судорожно вдохнул немного прохладного воздуха. Пошарив по карманам, он с тоской вспомнил, что уже несколько недель не носит сигарет, и теперь пожалел об этом. Курить хотелось сильнее, чем самоутверждаться, потому Мэтьюз сбежал со ступеней КГН и преодолел несколько метров до ближайшего киоска. Взяв пачку Парламента, он раскрыл и с наслаждением прикурил, присев на придорожные перила. Какой толк от чистых легких, если он уже третий день не может толком поесть, отчего и тренировки сошли на нет? Снова и снова он возвращался в проклятую ночь в Виньябле — правда только во снах, но снах очень реалистичных. Бессонница и недоедание делали своё дело — третий день подряд у Мэтьюза было наипаршивейшее настроение. Он решил: нужно только прийти в себя после этого жуткого утра, а дальше всё пойдет на поправку. На будущей неделе Сесил-старший наверняка заставит сына взять ракетку в руки, Мэтьюз приложит все силы, чтобы отправить Эндрю в нокаут и на дно турнирной таблицы, а после займется своими отношениями. Однако план дал сбой на самом первом пункте: прийти в себя оказалось сложнее, чем он предполагал. Не то, чтобы Скотт был так ему дорог (бедняга не был дорог, кажется, вообще никому), Мэтьюза сломило само осознание, что здоровый человек — парень, как он, молодой, как он, теннисист, как он — вдруг умер. Впервые стало страшно за собственную жизнь, к которой Джонатан всегда относился легко, оправдывая это собственным благоразумием. Мёртвое лицо парня, которому он каждый день пожимал руку, и впрямь вставало перед глазами чаще, чем следовало бы, и это изматывало Мэтьюза, не давая сосредоточиться ни на чем действительно важном. От еды воротило, будто само подсознание Джонатана боялось яда и отторгало всё, что можно было принять через рот. Ему было настолько хреново, что даже бойкот Мануэлы отошел на второй план, однако в моменты, когда его особенно сильно накрывало отчаянное чувство тоски, смешанное с горечью, он ощущал нехватку поддержки, такой, какую могла дать ему только она. Он, черт возьми, действительно хотел, чтобы Мануэла на день забыла о своих обидах и просто была рядом. Мануэла меж тем думала о том же. Несмотря на обиду и почти презрение к вчерашнему возлюбленному, внутри неё что-то сжималось от жалости, когда она видела его таким подавленным. Она ощущала, что нужна ему, и почти жалела, что именно сейчас гордость не позволяла ей быть рядом с Джонатаном. Она твёрдо решила для себя, что смерть Рэншоу — это именно тот повод, по которому она может позволить себе на день отступить от своих ультиматумов и хотя бы сказать ему, что ей жаль. Однако она никак не могла придумать подходящего момента, чтобы заговорить с Мэтьюзом, дабы он часом не навыдумывал себе, что она его простила. Когда же Мануэла почти решилась на разговор, она обнаружила, что Джонатана из КГН простыл и след.***
А в день похорон КГН затих. Нет, разумеется, не все решили прогулять занятия по столь печальному поводу — не было только десятка человек, что съезжались в колледж из златоглавого поселка — но без них он словно замер. Некого было обсуждать, не на кого бросать завистливые, ненавистные или восхищенные взгляды, не на кого любоваться или скалить зубы. Никто не сверкал бриллиантами, проходя по залитой солнцем галерее из корпуса в корпус, ни капли не боясь при этом выглядеть пошло. Никто брезгливо не щурился на входе, когда пепел с сигареты падал на лацкан пиджака. Никто не отпускал пошлые шутки и не смеялся над ними до неприличия громко и не одергивал преподавателей напоминанием о том, чей папаша тут хозяин. Дорогущие смартфоны не трезвонили прямо на занятиях, а вальяжные надменные голоски не произносили «алло», не обращая внимания на весь остальной мир. Столовая пустовала, крыльцо колледжа тоже — простые смертные не решались закуривать прямо на нём. Пустовал и сам поселок — словно из солидарности на мемориальное кладбище Альтадены съехались даже те, кто не знал умершего. Только в одном доме царило оживление — и вовсе не такое, как обычно. — Убирайтесь нахрен, это частная территория! Частная, черт вас дери! — орал Уоттс, захлопывая двери перед федеральными агентами. Из-за двери приглушенный голос сообщил, что имеет ордер от господина Ройе. — Можешь пойти к господину Ройе и засунуть ему этот ордер в его вездесущую адвокатскую задницу! — ответил Уоттс, запирая двери на ключ. — А после совокупиться с ним и теми двумя, что сидят у меня под балконом. Да, их я тоже видел! Вытащив сигарету, он нервно закурил, прислонившись к двери, когда трель звонка снова прорезала холл. — Суки, — невнятно процедил Кэмерон, закусывая сигарету. В холл спустилась Робин, лицо её выражало недовольство. — Долго это будет продолжаться? — рассерженно спросила она. — Кэмерон, я привыкла просыпаться под более мелодичные звуки и уж точно не в девять утра! — Что прикажешь делать мне? — грустно выдал Уоттс. — Мне и так придется смириться с тем, что ближайшие две недели точно никакого кутежа… Так они еще и вздумали явиться к завтраку… Проклятые черти. Робин вздохнула и молча поплелась на кухню, Кэмерон последовал за ней. — Ты не собираешься на похороны? — удивилась она. — Весь Жардан сегодня в Альтадене. — Выгуливают новенькие чёрные туники от Версаче? — усмехнулся Уоттс. — Нет, не собираюсь. Что я там забыл? — Кэмерон, человек умер в твоем доме! — ахнула Робин, нахмурившись. — Мог бы хоть сделать вид, что тебе жаль! — Зачем? — поморщился он. — Весь Жардан там сейчас делает вид, что ему жаль. Конечно, это очень печально… такой молодой, — покрутил пальцем Кэмерон. — Теперь он поиграет в теннис с Господом. Я едва его знал, о чем мне скорбеть? Откупорив бутылку белого, Робин присела за стол. — Я как-то неправильно тебя воспитала, — заявила она. — А что ж ты не на похоронах? — язвительно заметил Кэмерон. — Без тебя я терпеть не могу ходить в свет, ты же знаешь, — пожала плечами мать. — Разве? — удивился сын. — Кажется, к Анабель Вудкастер ты бежишь раньше всех, даже если тебя не зовут. — У Анабель домашняя винодельня, это святое, — отмахнулась Робин. Тем временем Мануэла и Аделия как раз выходили с кладбища, решив, что полчаса — это самое оно, и дольше там делать нечего. Пастор как раз зачитывал какие-то речи относительно рано увядшего цветка, когда две тонкие фигурки в черном отчалили от процессии и остановились на одной из проложенных дорожек закурить. — Что скажешь? — шепотом поинтересовалась Аделия, разглаживая складки на своем свободном полупрозрачном черном шанелевском платье с плотным верхом и пухлыми рукавами. — Сесил совсем загрустил, — отметила Мануэла, отпивая из бутылки с водой. Она, как всегда, была во всем обтягивающем — классической узкой черной юбке до колена, облегающем жакете от Валентино и чёрной батистовой блузке. Каблуки увязали в траве, и Мануэла наклонилась, чтобы очистить их от грязи. — Разве? Мне кажется, он как обычно, — протянула Адель, поправляя вуаль, закрепленную на аккуратной шляпке порк-пай*. — Эндрю — да, — кивнула Мануэла, счищая траву с каблука краем маленькой черной перчатки. — А его отец мрачнее тучи. — С чего бы это? — простодушно удивилась Аделия. — Ну ты даешь! — Мануэла, наконец, распрямилась. — У него теперь куча проблем в школе из-за Скотта, весь турнир придется перекроить — участников-то теперь на одного меньше! А Вудкастер, кажется, уже не так грустит, как ты говорила, — вспомнила она, закуривая. — Нечего и удивляться, он же сам чуть не убил человека! — насупилась Адель. — Отец его допрашивал, вот он и пересрался, как обычно. Какие они все сопляки, слов нет. — Они все? — удивилась Мануэла. — Сопляк — твой Грэг, вечно нюни распускает от страха, трусливый мудак! — О, неужели! А Мэтьюз? — парировала Адель. — Самый большой сопляк. — У него психологическая травма! — возмутилась Мануэла. — Ой да перестань ты его защищать, — поморщилась Аделия. — Никого я не защищаю! — А вот и защищаешь, потому что всё ещё его любишь. — Аделия ткнула этим Мануэлу, как шилом в бок. Мануэла изумленно распахнула рот. — Ну уж нет! Я его ненавижу! — Да уж вижу я, как ты его ненавидишь, — закатила глаза Адель. — Мануэла, мне-то не ври. Я всё понимаю, он поступил, как скот, но не страдать же вечно? Забудь уже его или верни, тебе пора что-то решить. Подруги замолкли. Мануэла не решалась ничего сказать, Аделия — не хотела. Обе смолили, не обращая внимания даже на стоящих в нескольких десятках метров родителей. — Я не могу его простить, — помолчав, объявила Мануэла. — Тогда пошли его к чертям навсегда и забудь, — легко согласилась Адель. — Ты права. — Мануэла закусила краешек сигареты. — Я должна решить. Всё это время я ждала, что он сделает что-то, от чего мне полегчает, и я смогу простить его. Но я не могу. С Мэтьюзом покончено.***
Бензли был почти что рад. Разумеется, смерть Скотта была очень печальным известием, но в его арсенале и арсенале Люка была теперь бесценная информация. Специалисты уже возились с марками, которые принес О’Берли, вычисляя состав яда, Вудкастер, трясясь, как осиновый лист, выдал описание Каса, и Бензли уже раздавал своим поверенным ориентировки. Кроме того, теперь кое-что становилось на места, и хоть картина не была четкой, все-таки неувязок в деле Каса становилось меньше. Если Падма умерла случайно, получается, дилер продал не ей, а Грэгу, стало быть, в список жертв формально стоит записать его. Бензли покусывал ручку, вглядываясь в переправленные записи. Наблюдения можно было считать успехом: в списке жертв были только мужчины не старше двадцати пяти. Все они были жителями Жардан или близлежащих поселений, однако, Кас работал только на территории поселка, чем вызывал смутные догадки Бензли, которые он пока не мог обличить в слова. Жертвы так или иначе получали марки в пределах Жардан Рояль, это давало повод думать, что целью Каса был кто-то из своих, но кто? И почему продавец выбрал такой странный способ? Люк был на связи все выходные, теперь он ходил по кабинету Бензли задумчиво и задавался самым печальным вопросом, печальным оттого, что ответ на него не приходил даже в догадках. — Продавец явно не один, — тянул Люк, смоля у окна кабинета Ройе. — Это было бы слишком опрометчиво. Если и найдем его — это не гарантия того, что убийства прекратятся. — Люк, я прекрасно понимаю, что у любого продавца есть дилер, только подобраться к нему без Каса у нас точно шансов нет, — недовольно ответил Бензли. — Я не о дилере, — вздохнул Фергюсон. — Дилеру поступает заказ, я хочу знать имя заказчика. Это он — убийца, потому что только у него одного есть цель. — В ФБР уже строят свои теории заговора, — вздохнул Бензли. — Они считают, цель заказчика — кто-то из нас. — Не кто-то из нас, а я, — поморщился Люк. — У федералов на всё один ответ… Нет, здесь всё сложнее. Цель — кто-то из молодых, кто-то из наших детей. — Судя по всему, это парень, — протянул Бензли, откидываясь в кресле и складывая руки за головой. — От этого совсем чуточку легче, правда? — Точно не мне, — отрезал Люк. — В этом городе на мою сеть повесили добрую половину всех совершенных преступлений, видит бог, и это всучат. Когда у федералов очередной висяк — время грустно развести руками и заявить, что виновата «мафия». Бензли рассмеялся коротко и сочувственно. — А мне полегче оттого, что моя дочь вне опасности. — С чего ты это взял? — удивился Люк. — Дилер явно не достиг цели, а судя по всему, он бьет наугад, так что никто не вне опасности. — Я тоже не могу этого понять, — покивал Бензли, выпрямляясь. — Если он преследует кого-то конкретного, почему не всучить марку сразу ему? Зачем столько смертей? — А если его цель — не один человек? — Люк развернулся и проницательно глянул на приятеля. — Не человек, а скажем… организация? — Какая ещё организация? — усмехнулся Бензли, но улыбка тут же сошла с его лица. Он подскочил и снова взял списки. — Ты думаешь… — пробормотал он. — Среди нас есть только одна объединенная группа, включающая в себя мужчин моложе двадцати пяти, — покивал Фергюсон. — Теннисисты, — пораженно произнес Бензли. — Он убивает теннисистов… Те двое, парень из Бель-Эйра и серфингист… — Макс Джекоби и Уоррен Фолкс, — вспомнил имена Люк. — Они учились в школе Сесила? Чёрт подери, именно это я так и не догадался проверить! — Вудкастер, — загнул палец Люк, — Скотт… — Всё сходится, — покивал Бензли. — Но постой, а Дюаваль? — Дюаваль не помнит, как купил марку, — напомнил Люк. — Быть может, она и к нему попала случайно? Теперь у нас есть версия, будем отрабатывать. — Плюс описание Каса, — добавил Бензли, снова усаживаясь и закуривая. — Полагаю, теперь дело пойдет быстрее. Люк положил список на стол и что-то стал набирать на телефоне. — Тебе стоит раздать ориентировки в школе Сесила, — произнес он. — Если заказчик охотится за теннисистами, всю школу нужно прочесать, возможно, угроза идет именно оттуда. — Думаешь, заказчик — жардановец? — прищурился Бензли. — Это уж слишком… Какой мотив? — Сесил ведь проводит турнир, так? Что там за призовые? — вспомнил Фергюсон. — Ерунда, символическая сумма… кажется, тысяч десять, — пожал плечами Бензли. — Для тех, кто живет в Жардан и ему подобных — ерунда, а для простых людей? — недоверчиво предположил Люк. Бензли покачал головой и стряхнул пепел. — Нет, сумма символическая, потому что обучение в школе Сесила в год стоит вдвое дороже — беднякам из города не выгодно поступать в его школу ради получения призовых, в этом просто нет смысла. Сесил платит призовые только для галочки, теннисисты у него сражаются за идею. — Бензли не удержался от усмешки. — Ну, а если и заказчик убивает за идею? — Люк проницательно глянул на Бензли. — Кто хочет быть чемпионом настолько, что готов на убийство? Кто любит теннис больше жизни? Бензли помолчал всего секунду, а после расплылся в почти довольной усмешке. — Мы оба знаем, кто.***
Хантер продрала глаза в два часа дня. Была среда, но она уже третий день даже не пыталась подняться в колледж, будучи совершенно разбитой и опустошенной. Такой мимолетный и почти неосязаемый триумф душил обидой — она почти поверила в то, что вписалась. Но теперь она снова была зависима — черт подери, зависима всю свою жизнь. Развалившись на кровати, она от безделья лазала в телефоне и изредка глотала накатившие слезы. Было и паршиво, и стыдно, и больно от предательства Грэга, Хантер с позором ощущала, что скучает по нему, хотя ненавидела его, разумеется, сильнее. В комнату раздался требовательный стук — почти сразу дверь распахнулась. — Что-то ты зачастила с прогулами в колледже, ради которого так много вынесла, — с порога объявила Порш, словно присыпав солью все самые свежие раны Хантер. — Что? — спросила она, стараясь не поворачивать своего лица. — Отец тебя просит, — вздохнула Портия. — Тебя не было на завтраке, а ему чего-то нужно. Сходи. — Ладно, — понуро отозвалась Хантер. — Ты ревешь? — добавила Порш. — Впрочем, мне это не интересно. — Мне показалось, мы договорились у Уоттса, — протянула Хантер, садясь в кровати. Порш остановилась и усмехнулась. — Именно, мы договорились. Ты нашла слабое место у меня и Дей и выторговала себе свободу, но это не значит, что мы друзья. С этими словами она покинула комнату, а Хантер упала в мягкую перинку, снова заливаясь слезами. Никто в целом мире не был ей теперь другом, такого одиночества, как теперь, она не ощущала уже давно. Фёлль дель Олив стал таким огромным и пустым для неё, что Хантер, пожалуй, даже скучала по временам, когда Порш и Дейдра гоняли её по своим прихотям — они хотя бы создавали иллюзию чьего-то присутствия в её жизни. Приведя себя в порядок, умывшись и причесав спутанные волосы, Хантер набросила домашнее, спустилась на этаж ниже и постучала к отцу. Разрешили войти, и она уверенно нажала на дверь кабинета. — А, Хантер, дорогая, — поприветствовал её Люк. — Ты как раз вовремя. Это мистер Райдер, познакомься. Ей вежливо кивнул какой-то человек в светло-зеленом халате, возившийся около стола отца. — Что-то случилось? — спросила она, стараясь не выдать своего волнения. — Вовсе нет, — мотнул головой отец. — Мистер Райдер только возьмет у тебя пробы для теста ДНК. Хантер невольно подскочила со стула, куда едва успела присесть. — Зачем тест? — сглотнула она. — Ты сомневаешься?.. Люк обернулся на неё удивленно и спустя мгновение рассмеялся. — Нет, разумеется, нет, Хантер, это формальность… Видишь ли, я переписываю своё завещание, и этот документ — тест — не помешает. Чтобы в случае чего не возникло лишних вопросов. — Ты вписываешь меня в завещание? — Внутри Хантер всё похолодело еще пуще. — Не переживай, об этом никто пока не будет знать, — успокоил её Люк. — Разумеется, я впишу тебя, не могу же я оставить тебя на произвол судьбы! Тебе отойдет такая же часть моего состояния, что и Порш и Дейдре. — Мне конец, — закончила Хантер. — Люк, если они узнают об этом, мне точно конец! — Перестань. — Он подошел и ободряюще потрепал дочь по плечу. — Мы сохраним это в тайне. Зато теперь я буду спокоен за тебя — даже если со мной что-то случится, ты не пропадешь. Человек, что возился с какими-то склянками около его стола, подошёл к Хантер и коротко улыбнулся. — Раскройте, пожалуйста, рот, — попросил он. Хантер повиновалась. После нужных манипуляций, мистер Райдер стянул перчатки и форменно кивнул Люку. — Как у тебя дела, Хантер? — спросил Люк, садясь за стол. — Ты пропускаешь занятия, как я заметил. Плохо себя чувствуешь? — Нет… — отмахнулась та. — Нет, все в порядке, просто… немного устала. — Если у тебя какие-то проблемы, только скажи, — проницательно глянул на неё отец. На мгновение Хантер замерла, а затем улыбнулась и помотала головой. Конечно, расскажи она отцу о порно-ролике со своим участием, Вудкастера, скорее всего, в самом деле подвесили бы на крюках, но платить таким позором она не была готова даже за самое сладкое возмездие.***
Вся неделя после похорон словно шла наперекосяк. Виньябле вдоль и поперек вылизали федералы, Кэмерон напивался еще до завтрака, чтобы они так сильно его не бесили. В школе Сесила, вопреки ожиданиям, тренировки шли ещё оживленнее, чем обычно, несмотря даже на перенос состязаний на неделю. В грядущий понедельник ожидалось событие века — повтор матча Мэтьюза и Сесила, и, переполненный слухами относительно стычки этих двоих, Жардан шептался в предвкушении, а все трибуны были выкуплены еще до выходных. Такой ажиотаж в теннисной школе случался нечасто, однако любой аншлаг на корте определенно означал присутствие Эндрю — народу просто нравилось глядеть на сцены, что он устраивал, если арбитры пытались его засудить. Сесил и сам по себе был довольно популярной фигурой среди местных любителей тенниса, а также особо впечатлительных девиц, а уж его личное противостояние не с кем-нибудь, а сыном Мэтьюза подогревало интерес до нужного градуса — Олдос даже продал билеты на вип-секции. Пока Джонатан курил одну за одной, восстанавливаясь от своей психологической травмы, Эндрю днями напролет тренировался, хмурясь на вопросы отца. Олдос отчего-то считал, что недавние трагичные события помешают сыну взять матч, Эндрю же был настроен весьма воинственно, фыркая, что использовать смерть Скотта для оправдания своих неудач — удел мудаков вроде Мэтьюза. Пока они оба накапливали злость на грядущую игру, Жардан потихоньку шушукался вокруг пустеющего особняка Омбражи, откуда без лишней скрытности съезжал хозяин в лице Вернона Марлоу. Бракоразводный процесс уже был в разгаре, отец и сын не разговаривали почти две недели по той простой причине, что Вернон всего дважды за это время появился дома — в основном его вещи выгружала прислуга. В третий раз он почтил присутствием дом в субботу, видимо, надеясь, что не застанет гуляку-Дэмьена дома. Но он ошибся. Сын невозмутимо холодным взглядом встретил его в собственной столовой, распивая розовое вино и заедая осетриной. Так Дэмьен завтракал. — Неужели, — пропел он, увидев отца. — Я уж думал, и не объяснишься с сыном. Вернон вздохнул и поставил портфель на пол. — Объясниться? — повторил он. — Дэмьен, мне нечего тебе объяснять, ты всё знаешь и ненавидишь об этом говорить. — О том, что ты решил бросить меня и маму, я думаю, мне стоило узнать от тебя лично, — покивал жующий Дэмьен, задумчиво поджимая губы. — Чтобы ты закатил скандал? — устало спросил Вернон, садясь за стол напротив сына. — Разве я часто их закатываю? — вспомнил Дэмьен. — Ах да, точно, никогда. — Послушай, — прервал его отец, сложив ладони и прижав их к губам. — Дэмьен, я не жду, что простишь меня. Просто прошу понять. Ты не представляешь, что такое — столько лет жить… — Жить без любви или как там? Нет-нет, любить в неволе! Нет, постой, я что-то путаю? — Дэмьен воззрился на отца неподдельно заинтересованно. — Ты не поймешь, — закончил отец. — Конечно, куда мне понять! — фыркнул Дэмьен, невольно усмехнувшись. — Я же никого никогда не любил. — Не любил, — кивнул отец. — Не влюблялся, Дэмьен, ты ведь и сам это знаешь. — Если у меня не было какой-то особенной бабы, — пригнулся к столу Дэмьен, презрительно прошипев это. — Или… не дай бог, особенного мужика — это не значит, что я никого не любил. Я люблю свою мать. И тебя, чёрт тебя дери. Но тебе плевать! Вернон удивленно поднял голову. — Сынок, чего ты хочешь? — спросил он. — Я ведь не могу носиться с тобой вечно, ты взрослый парень! Да брось, это в тебе не от ревности. Будь у меня любовница — девушка — готов поспорить тебе было бы легче… — Да, признаться, отчасти, — согласился Дэмьен, отпивая вино большими глотками. — Ты, конечно, предал бы меня и мать, но хотя бы не опозорил. — Вот как… — склонил голову Вернон. — Я тебя опозорил, значит? Прости… Прости, Дэмьен. Он поднялся, потирая лоб. Дэмьен отставил бокал и внимательно посмотрел на отца снизу вверх. — Ну, будет тебе, — буркнул он, дернув отца за рукав. — Я погорячился, не дуйся. Вернон снова вскинул голову и положил руку на плечо сыну. — Я, быть может, скверно обошелся с мамой, что ухожу, но ты… Дэмьен, ты ведь мой сын, разве мог я бросить тебя? Ты — мое сокровище! Мне больно оттого, что ты против моего счастья… Но я тебя не бросаю, ты должен это понимать! Будь ты ко мне поласковее, я был бы рядом постоянно… Дэмьен смотрел враждебно и настороженно, а после выдохнул и покивал, показывая, что сдается. Он похлопал отца по спине, а тот порывисто бесшумно рассмеялся и прижал голову сына к груди. — Ладно, довольно, — бросил Дэмьен, высвобождаясь. — Я всё ещё злюсь. — Злись, злись, — покивал Вернон, улыбаясь, и сел обратно за стол. — Принесите еще один бокал! — Он потер руки в предвкушении. — Настанет день, когда ты повзрослеешь, мой мальчик, и всё поймешь. Тогда тебе у нас понравится… Ты ведь бывал в Атертоне, помнишь, как там здорово? — Здорово, — неохотно протянул Дэмьен, жуя. — Ну, а что… дом у вас там… уже есть? — О да! — обрадовано ответил Вернон. — Там огромный бассейн, настоящее море! Ты будешь в восторге. Коротко улыбнувшись, Дэмьен будто не позволял себе слишком расслабляться в присутствии отца. Он вновь набил рот осетриной и помотал пальцем, велев Вернону продолжать.