***
Телефон синьора Хозяина Без Дворца затрезвонил так мерзко, что Кэмерон поморщился. Настроение было дерьмовым уже не один день, без тусовок Уоттс впервые в жизни ощутил себя бесполезным. В прошедшие выходные он тихонько надрался один, но понял, что если рядом не ошиваются полторы-две сотни людей, бухло, оказывается, приносит маловато удовольствия. Проклятый Бензли путал все планы, в Жардан уже почти полторы недели даже не пускали такси, кажется, адвокатишка не на шутку перепугался после смерти Скотта. Единственным развлечением в поселке, как ни печально было это признавать, остался теннис, но и тут Уоттсу не свезло — попавший в больницу Сесил снова сорвал всю сетку предтурнирных матчей, так что в школе играли сплошняком одни юниоры. Кэмерон умирал от скуки. Отыскав в ворохе бумажек, таблеток и упаковок от фаст-фуда на прикроватной тумбочке свой телефон, он вгляделся в испещрённый сотней трещин экран. На дисплее значилось «Коллин», и Уоттс сразу догадался, зачем она звонит. Про приступ Дюаваля он был наслышан, но ехать к актёру не хотел — и своих бед было Уоттсу выше головы, чтобы изображать обеспокоенность чужими. Всё же он решил ответить. — Уоттс, узнал? — сразу напала собеседница. — К Дюавалю не поеду, — сразу парировал тот. — Не надо, — неожиданно отмахнулась Коллин. — Я хотела увидеться. — Со мной? — У неё получилось удивить Кэмерона, он даже поднялся в кровати, сев по-турецки. — Надоел актёришка? Нормального мужика захотелось, рыжуля? — Очень смешно, — отозвалась она. — Элиот же твой друг! — Нет у меня друзей, — весело отозвался Уоттс. — Дюаваль — мой лучший собутыльник. Так мне заезжать за резиной или как? Коллин на том конце провода вздохнула. — Мне нужна твоя помощь, — наконец, призналась она. — Я не знаю, как мне быть с Элиотом, что мне… сделать, чтобы остаться с ним. — Да ну нахрен, ты серьёзно? — поморщился Уоттс, откидываясь на подушки. — Рыжуля, я от тебя не ожидал! Ты же вроде нормальная девчонка, неужели и тебе в нашей клоаке местечко пригреть приспичило? — Ну, а что если я вправду хочу остаться? — спросила она. — Не Жардан меня привлекает. Только Элиот. Я его совсем не понимаю, надеялась, ты поможешь. — Ты так говоришь, будто я хорошо его знаю, — фыркнул Уоттс. — Кто же знает его лучше, чем ты? — изумилась Коллин. — Кто угодно? — усмехнулся Кэмерон, теребя цепочку на шее. Он развалился на всю кровать, шаря рукой по тумбочке в поисках хоть чего-то съестного, а, не найдя, нахмурился и снова сел. — Послушай, я проголодался, приезжай-ка в Эл-Эй, ресторан Кикенфилда знаешь? — Я не так богата, чтобы там обедать, — грустно отозвалась Коллин. — А брать у Элиота мне теперь… ну, сам понимаешь… — В первый и последний раз, — перебил он, — я тебя угощаю. Ну, давай только резче, я буду там уже через полчаса. — До встречи, — с готовностью согласилась Коллин, и Уоттс с облегчением бросил трубку. Почему он согласился на встречу, он вообще не знал. Разруливать проблемы Дюаваля в отношениях было ещё тошнотворнее, чем осведомляться о его здоровьице, но почему-то Уоттса совсем не тяготила Коллин. Она была едва ли не единственной знакомой женщиной Кэмерона, общение с которой его совсем не напрягало. Даже более того… ему вроде бы было приятно? Он поплелся в ванную комнату, где суетилась Нина, чтобы привести себя в божеский вид, но, глянув в зеркало, понял, что попытки будут тщетны. Потерев пальцами небритый подбородок, он оглядел вновь отросшие, спутанные волосы, залегшие под глазами синяки и обгрызенные ногти — проклятье, даже напиваясь в сопли каждый уикенд, он выглядел лучше, чем сейчас! Казалось, алкоголь ассимилировался с его телом и принял функцию топлива, без которого Кэмерона теперь было даже не узнать. — Вам помочь? — спросила Нина, выпрямившись за спиной. — Есть немного кокса? Было бы очень кстати, — ответил Уоттс, включая воду в раковине и помещая туда голову. — Кокса нет, но могу потереть вам спинку, — ехидно заметила Нина. Она вытащила корзину с бельём и бросила снисходительный взгляд на хозяина. — На это времени нет, — цокнул Кэмерон, булькая сквозь воду. — Но ты можешь потереть мне что-нибудь ещё в машине, как тебе идея? — Вот за что люблю вас, сэр, так это за чувство юмора, — сухо отозвалась Нина, но Уоттс заметил, что уголки её губ вздернулись кверху. — Кстати, почему я тебя ещё не трахнул, Нина? — спросил он. — Потому что это было моим условием при приеме на работу, — ответила она. — Ваша маменька распорядилась, чтобы прислуга не лезла к вам в постель, а не то пришлось бы менять её каждую неделю. Уоттс был удивлен. Он и не знал, что Робин так ответственно относилась к набору персонала, кажется, она и по именам-то их не знала. — А сама бы ты залезла? — спросил он, сдёргивая полотенце с вешалки и накидывая себе на голову. — Неужто, вы спрашиваете девушек о таком, мистер Уоттс? — фыркнула Нина. Она стащила с вешалки ещё одно полотенце и вытерла хозяину спину, по которой с волос покатились струйки воды. — А ты как думала? — расхохотался Кэмерон. — Я похож на насильника? — Четно говоря, да, — кивнула Нина. — Вы себя в зеркало видели? Вам бы только табличку с именем — и можно снимать в «Отделе нравов». Уоттс снова рассмеялся, а после снял полотенце и укоризненно посмотрел на горничную. — Нет, Нина, против воли мы тут никого не берем — да и зачем? Я могу поиметь кого угодно, а если вдруг она окажется против — я кого угодно могу купить. — А разве мистер Вудкастер не заминал дело с изнасилованием год назад? — вспомнила Нина, складывая полотенца. — Клевета, — отмахнулся Уоттс. — Вудкастер слишком самолюбив, чтобы трахать кого-то силой. Шантажом или подкупом — да. Но не силой. Да и узнай о таком его папаша, он бы сам его трахнул. Пришла очередь Нины смеяться. — Знаете, а это даже забавно, — проговорила она. — Такие как Вудкастер-старший — прямо-таки образцы благодетели… И как они только воспитывают таких мудаков, как… простите, мистер Грэг. — А откуда ты знаешь, что мистер Грэг мудак? — прищурился Уоттс. — Да ходят слухи… — растеряно выдала Нина. — Слухи и обо мне ходят, — не отрывая взгляда от неё, продолжил Кэмерон. — Признавайся, что ты обо мне думаешь? — Поговаривают, вы латентный гей, — хохотнула она. — Но я не верю. — И всё? — расстроился Уоттс. — Ни одного убийства? Даже изнасилований нет? — Нет, только секс с мужиками, — вздохнула Нина. — А всё-таки, славно, что я пошла работать к вам в дом. Вот разве спустили бы мне такие разговоры у Вудкастеров? Собрав все нужное, она вытянулась, готовясь окончить диалог и выйти. Уоттс расчёсывался, а в этот момент повернулся на Нину и покачал головой. — Горничным Вудкастеров несладко приходится, ох и скандалят они там… — проговорил он вникуда. — Мэдс гоняет их как коз, одной повыдирала волосы, другую с позором выставила за кражу… Повезло тебе, что ты не работаешь у них, это верно, каждый месяц они набирают новеньких жертв. Но ты же моя, а, Нина? Он зорко глянул на горничную и улыбнулся особо очаровательно, как делал всегда, когда хотел что-то получить. Теперь хотел получить самоутверждение. — Покуда вы меня не трахнули-с, вся ваша, — раскланялась та, со смешком качая головой, и вышла из ванной.***
Коллин уже ждала за столиком в излишне роскошном для неё ресторане Кикенфилда, кожей ощущая, в какой же чужой тарелке она теперь засела. Снова и снова ей мерещилось это глупое чувство, будто все вокруг знали, что ей здесь не место и с первого взгляда её раскусывали. Хостесс глядели на неё со странным прищуром, официанты ходили мимо, не принимая заказ, будто специально, даже посетители косились как-то недружелюбно. Наконец, двери распахнулись и, минуя девушек на входе, в ресторан размашистым шагом вошёл Уоттс. Словно режиссёр громко щелкнул хлопушкой, провозгласив «Камера! Мотор!», и вокруг разом ожило всё: заискрили улыбками хостесс, засуетились официанты, с интересом стали глядеть в их сторону гости ресторана. Выдохнула и Коллин. — Вискаря, — приказал Уоттс, как только к нему подошла девица в кашемировом сером платье. — И фрикасе из говядины с базиликом. — Будете что-то? — гипервежливо обратилась она к Коллин. — Давайте лимонада… — начала она, но Кэмерон перебил. — Нет, нет, моей подруге принесите Мерло. И оставьте бутылку. — Что-нибудь из еды? — продолжила девица. — Заказывай, — почти приказал Уоттс Коллин, она деликатно кашлянула. — Цезарь с креветками, — пискнула она в ответ хостесс. Когда девица, наконец, оставила их наедине, официанты бесшумно принесли Уоттсу выпивки, и он подобрел. — Ну, что ты хотела спросить у меня про своего лицемера? — Лицедея? — поправила Коллин. — Лицемера, — настоял Уоттс. — Думаешь, я знаю что-то о жизни Дюаваля? Вот увидишь, ты знаешь его уже сейчас намного лучше, чем я. — Почему? — удивилась Коллин. — Он ведь твой приятель… ну, пускай, собутыльник, но ты ведь знаешь его уже столько лет! — Знаешь, в чём весь смысл? — спросил Уоттс, наклонившись к столу. — Никто его не знает. Вот приехал он сюда два года назад… или, может, около того. Пришёл ко мне в особняк, смотрел вокруг себя, как павлин, его только начали снимать, но уже все обожали. Он снимался в какой-то вампирской потрахени… — Он самолюбивый, этого не отнять, — вздохнула Коллин. — Нет, — неожиданно протянул Кэмерон. — Ничерта подобного. Замолкнув, Коллин удивленно ожидала продолжения. — Вот ты мне скажи, — проницательно глянул на нее Уоттс. — Самолюбивый он разве? Задумавшись, Коллин вдруг осознала, что он прав. Элиот не был самолюбивым, он… — Притворяется самолюбивым, — словно продолжил её мысли Уоттс. — Помню, как он сидел и рыдал у меня на кухне, когда его уволили в первый раз. Он тогда едва не вздернулся, думал, что снова придется переехать в квартиру в Пасадене, снова придется нищенствовать. Боялся, что больше никому не будет нужен. — Он был неуверен в себе? — догадалась Коллин. — И это не правда, — качнул головой Уоттс. — Сама подумай. И вновь Коллин сглотнула неприятный комок. Элиот вовсе не показался ей неуверенным в себе, наоборот, он ставил себя выше других. Но как же тогда… — Вот в этом и проблема, рыжуля, — покивал Уоттс. — Никто не знает, какой он. На экране он играет хотя бы одну роль, а в жизни — вообще не поймешь, сколько. То ли он любит себя, то ли нет. То ли любит деньги, то ли ненавидит их, а я? Меня он любит? Уважает? Дружит со мной? Разве можешь ты точно сказать это? И я не могу. — Я и про себя не могу этого сказать! — вырвалось у Коллин. — Я ему зачем? — А зачем ему я? — в свою очередь спросил Уоттс. — Зачем ему вообще кто-то? Он вроде говорит, что он лучше всех, что он — звезда, зачем ему друзья? Тем не менее, ему страшно одному, ты говоришь, он за тебя цепляется. Что это? — Не знаю, — сдалась Коллин. — Кэмерон, я не понимаю его, у нас был такой разговор перед его приступом… Что я решила съезжать немедленно. А теперь и не знаю. Кэмерон сделал несколько глотков из бокала с виски и довольно улыбнулся. — Ну, а теперь он как? — спросил он. — Поправляется? — Да, — отмахнулась Коллин. — Скоро вернется в Вуаль Руж, а я не знаю, возвращаться мне за ним туда или нет. — Не возвращайся, — легко ответил Уоттс. — Зачем? — Мне кажется, я не всё о нём узнала, — уклончиво произнесла она. — Ох, знал бы ты, как я устала об этом думать. — Знаешь, что, рыжуля? — спросил вдруг Кэмерон. — Давай отдохнём. Ты — от Дюаваля, я от тупого запрета на тусовки. Поехали, надеремся в хлам? Ты и я, просто пошлём нахер весь мир. Коллин замешкалась всего на секунду, а после вдруг поразмыслила. Сам Кэмерон Уоттс предлагает ей провести с ним время, и неплохо. Что терять? Актёр сейчас не лучший собеседник, а учитывая их размолвку, Коллин вообще не хотелось говорить с ним, она опасалась, что снова придется поднять давящую на нее тему. А шанса потусоваться с королём вечеринок Уоттсом может больше и не представиться. Где-то в глубине души кольнуло чувство вины перед Натали, но Коллин решила, что, может быть, и подсобит подруге, если подберется поближе к объекту её мести. — Едем, — кивнула она. — Только выпьем то, что взяли.***
Машина Кэмерона Коллин понравилась. Кататься за актёром в такси или время от времени садиться в его ещё пахнущий новыми деталями Ягуар поднадоело. В Астон-Мартине Уоттса пахло дорогим табаком и едва ощутимо им самим, Коллин почему-то почувствовала себя очень спокойно, как будто знала Кэмерона уже много лет, привыкла к нему, как к закадычному приятелю. Он подпевал песне, игравшей по радио — оба были уже прилично навеселе, Мерло вышло довольно быстро, Коллин и не заметила, как уничтожила его одна. Место, куда Уоттс привёз её, она несколько раз видела, проезжая мимо. Это был дорогущий помпезный ночной клуб, и он только открылся, когда Астон-Мартин пожаловал на парковку. Охрана зорко вцепилась глазами в машину, ожидая, кто выйдет — гостей вроде Уоттса здесь наверняка любили. Однако с намного большим интересом охранник на входе оглядел спутницу Кэмерона, а Коллин представилась возможность оглядеть себя, когда она вошла в просторный холл с зеркалами по всем стенам. Она не одевалась для тусовки, но, разумеется, принарядилась перед встречей с Уоттсом, чтобы не выглядеть в ресторане Кикенфилда совсем уж белой вороной. Чёрные широкие бретельки майки перекрещивали грудь, сходясь на шее, сейчас Коллин подумала, что верх был излишне обтягивающим для такой встречи — но теперь оказался очень кстати. Кстати оказались и накрашенные чуть ярче обычного глаза с длинными наклеенными ресницами — подсознательно Коллин хотелось выглядеть перед Кэмероном повыгоднее, может, из-за Элиота, а может, и просто так. Сама того не зная, она вписалась. Клуб был полупустым, но Кэмерон уверил её, что скоро народ подтянется и станет повеселее. Он сам, кстати, не выглядел сильно пьяным, хоть и употребил треть бутылки скотча в ресторане, после чего взял её с собой и некстати забыл в машине. Расстройство продолжалось недолго — в баре он тут же заказал себе новую. Коллин стала пробовать коктейли. — Ты правда хочешь проводить со мной время? — пытаясь скрыть за улыбкой свою неуверенность, вопрошала она, потягивая маргариту. — Почему нет? — спрашивал Уоттс. — Без вечеринок я умираю от скуки. — Почему их больше нет? — спросила она. — Бензли ловит убийцу, который пришил Скотта. Ты его знаешь? — Нет, — отмахнулась Коллин. — Но очень жаль. — Ага, и мне тоже. За Скотта! — предложил Уоттс, и они соединили бокалы. Пару коктейлей спустя Коллин ощутила, как пол плывёт под ногами. Кэмерон оказался прав, клуб уже к восьми часам вечера набился народом, она то и дело теряла своего спутника из виду. Уоттс почти всегда сидел за вип-столом, который занял для них, но этих столов было вокруг целое множество, и все были похожи один на другой, так что Коллин с десяток раз потерялась. Упав на диванчик рядом с Уоттсом в очередной раз, она взяла полупустой бокал Пина-Колады и стала отпивать. — Уоттс, почему ты бьешь женщин? — опьянев, осмелилась она. — Ты о своей подруге?.. Как ёё… — Натали! — возмущенно напомнила Коллин. Тут же оба рассмеялись. — Да, я о ней. — Черт его знает, никогда не считал это табу, - пожал плечами Кэмерон. – Бабы ведь не меньше других иногда заслуживают получить по морде… — Натали разве заслуживала? — укоризненно спросила Коллин. — Она меня выбесила, — признал Уоттс. — Стала хватать меня за руки, когда я вытащил пистолет… — Она хочет тебе мстить… — пробормотала Коллин. — О, у тебя есть ствол? Уоттс широко улыбнулся и достал из внутреннего кармана кожаной куртки пистолет. — Настоящий? Огнестрел? — восторженно вопрошала Коллин, не замечая, как Кэмерон закинул ногу на ногу и приобнял её за плечо, держа пистолет, который она притягивала поближе, чтобы рассмотреть. — Огнестрел, — покивал он. — С ума сойти! — ахнула она. — Ты им… пользовался? — Он не заряжен, — отмахнулся Уоттс. — Я его в брюках ношу, мало ли что… Коллин расхохоталась, откинув голову назад, и в этот момент ощутила приятную вибрацию в районе бёдер. Вовремя сообразив, она вытащила из заднего кармана джинсов сотовый. — Элиот? — пораженно поморщилась она, глядя на экран. — Соскучился актёришка? — ухмыльнулся Кэмерон. — Ответь. Коллин сняла трубку, из-за музыки голоса актёра было почти не слышно. — Коллин, где ты? — вопрошал он, кажется, раздраженно. — Я… не дома, — кашлянула она, стягивая улыбку. — Это я понял… — Дальше Коллин не расслышала, она невольно засмеялась, а затем трубку из её рук вдруг вынул Уоттс. — Она со мной, Дюаваль, не переживай, уж я за ней пригляжу, — расхохотался своим лязгающим голосом в трубку он. Сразу после он отвёл телефон от уха, кажется, Элиот стал орать. — Что? — одними губами, улыбаясь спросила Коллин. Он отдал телефон ей назад. Взяв, она прислушалась к каким-то гневным выкрикам из трубки, вроде бы Элиот требовал прислать ему адрес, непонятно, для чего — ведь он явно не намеревался приезжать — но в эту секунду Коллин вдруг замерла. Она ощутила прикосновение губ к своей шее. Неуверенно повернувшись, она наткнулась на Уоттса, который как раз отпил ещё пару глотков вискаря, а после приблизил своё лицо к ней. — Кэмерон… — почти неслышно произнесла она. Взгляд у него был совершенно пьянющий, как, наверное, и у неё, но Коллин теперь находилась на грани. Поддаться на провокацию Уоттса означало в буквальном смысле хлестнуть Элиота, и вроде бы именно этого ей и хотелось, но… Что же её держало? Для Уоттса это ровным счётом ничего не будет значить, для неё, наверное, тоже… Глядя в несомненно, красивое лицо Кэмерона, в его сексуально потемневшие глаза, вскинутый гордо кверху подбородок, растрепавшиеся неряшливые волосы, она вдруг почувствовала то, что владело Уоттсом сейчас — потребность поймать мгновение и ощутить его здесь и сейчас, не раздумывая о следующей секунде. Скинув вызов, Коллин бросила телефон на диванчик и поддалась на поцелуй. Это было именно так, как она и ждала — Уоттс таки оказался ласковым, хотя бы в чём-то. Сжав в руках его ствол и осознавая всю комичность ситуации, Коллин подалась вперед, увереннее целуя его, набираясь смелости. Всё меньше страха оставалось в ней с каждой секундой, теперь она чувствовала себя словно и не собой, а какой-то другой Коллин, которая была полноправной участницей всего этого спектакля, играла в нём настоящую роль. Вот этим и отличалась её душа, это и изобличал в ней Жардан, пытаясь вытолкнуть из себя, как недостойную — всего одну способность, которой она до сей поры не обладала. Готовность взять жизнь в ладонь и направить её туда, куда хотелось — это ещё каких-то пару часов назад было ей недоступно. Коллин плыла по течению, которое ненароком принесло её туда, где она теперь находилась, но всё это время она позволяла другим людям решать, каким будет её завтрашний день. Дюавалю, его матери и отцу, некогда и Уоттсу, даже Натали. Теперь она ощутила свободу. Оказывается, для этого не были нужны даже деньги — только осознание того, что ты можешь. Сейчас она могла целоваться с Уоттсом, и кстати, это было чертовски приятно. От его кожаной куртки жутко несло куревом, от него самого — вискарём, щетина царапала её подбородок, наглые ладони трогали её бёдра, заползая всё дальше, а язык настойчиво касался её языка, увлекая поцелуй всё глубже. «Чёрт возьми, как же круто!» — только и неслось в её голове. Вокруг всё сияло вспышками, музыка била по ушам оглушительно, Коллин чувствовала, как вновь завибрировал на диванчике её сотовый, но всё, чего ей теперь хотелось — запустить пальцы в волосы Кэмерона и притянуть его ещё ближе, ощутить его тело своим. Он ведь был таким чертовски горячим, и Коллин, в общем-то, всегда это осознавала, но томимая своими личными рамками относительно всего, закрывалась и от него, и от всего другого мира. Сама себе запретила даже думать о нём и о тысяче других привлекательных, желанных вещей, перед которыми теперь была открыта, как никогда. В момент Уоттс оторвался от неё, и чёрные непроницаемые глаза встретились с её, светлыми, ошарашенными от вседозволенности. — Мы делаем это просто потому, что можем, — произнесла она, чтобы увериться. Кэмерон улыбнулся, широко и радостно. — Я всегда говорил, что актёру с тобой повезло, — выдал он. А после вновь наклонился, целуя её, и Коллин в ту секунду чертовски любила его за то, что этот вечер она проживала его моралью.***
Полночь давно миновала, а Сесилу всё не спалось. С его плеча сняли гипс, и теперь потревоженная ключица ныла вдвое сильнее, голова покруживалась, но Эндрю не обращал на это внимания: ему отчего-то было тоскливо. На Пасадену опустилась ночь, палата освещалась только слабеньким отсветом уличных фонарей, стоящих под окнами. Сесил бездумно копался в телефоне, а, наткнувшись на входящий вызов от Аделии, вдруг зачем-то набрал. Она не отвечала с несколько секунд, а после взяла трубку, и голос её был сонным. Сесил выразил удивление тому, что в субботу Адель не веселится у Уоттса. — У него нет тусовок уже три недели, — отозвалась она. — Это из-за Скотта, мой отец запретил. «Да твой отец скоро солнцу запретит садиться», — недовольно подумал Сесил. — Ты чего? — в свою очередь удивилась Адель. — Почему еще не спишь? — Не спится, — ответил он. — Аделия, тебе меня жалко? — А, мысли мешают уснуть, — понимающе констатировала та. — Конечно, жалко, я очень хочу, чтобы ты поправился как можно скорее… — Ты поэтому целовала меня? — напрямую спросил он. — Я целовала тебя и раньше, — справедливо напомнила она. — Сегодня мне впервые показалось, что ты не делала это для того, чтобы меня соблазнить, — сделав паузу, выдал Сесил. Адель на том конце провода умолкла на несколько секунд. — Было бы негуманно склонять тебя к чему-то, требующему физических усилий, учитывая твое состояние, — произнесла она наконец. — Ты хотела сказать что-то до того, как пришел твой отец, — напомнил Эндрю, вспоминая их последний диалог. — Не припомню уже, — протянула Аделия, зевнув. — Сесил, у тебя осталось еще три желания, ты не забыл? — Помню, — грустно отозвался он. — Я бы загадал, чтобы ты сказала мне правду, но ты не скажешь. Она снова замолчала, а после проговорила тише, чем раньше: — Я не хочу говорить очевидностей, Эндрю. Ты и сам понимаешь, что моё отношение к тебе изменилось. Внутри Сесила словно полыхнуло пламя, дыхание на секунду сбилось. Он покрепче сжал телефон в руке. — Значит, я тебе нравлюсь? — Я не хочу говорить об этом потому, что не хочу зря тебя обнадеживать, — произнесла Адель. — Мне неизвестно, во что всё это может вылиться, а я не хочу делать тебе больно. Давай не будем торопиться, Сесил. — Этого мне довольно, — борясь с хрипотцой, отозвался он, вдруг ощущая, как рот расползается в предательской улыбке. — Адель, у меня еще желание. — Да? — с готовностью ответила она. — Как насчёт секса по телефону? — спросил Эндрю, борясь с желанием рассмеяться. Идея одновременно была абсурдной до хохота, но было в ней что-то пикантное до того, что он решился спросить. — Что? Серьезно? — ошарашено переспросила Аделия. — Ты не шутишь? — Нет, — промурлыкал Сесил, забавляясь её изумлению. — Я… да, давай, — наконец, ответила она. — Бог мой, никогда бы не подумала, что услышу это от тебя! Чёрт, ты когда-то это делал? — Нет, ни разу, а ты? — спросил он. — И я, — отозвалась Аделия. — Что я должна делать? Он задумался на мгновение, откинув голову на подушку. — Скажи, во что ты одета, — произнес он приглушенно. — Ох, Боже, — тихонько воскликнула Адель. — Я в шелковой ночной рубашке… Розовой. Она прозрачная на животе… — Звучит очень здорово, — стараясь говорить как можно соблазнительнее, проговорил он. — А что ты делаешь? — Я лежу… то есть, нет, — сообразила она. — Я касаюсь своего тела под рубашкой. — А вот это мне уже нравится, — улыбнулся Сесил, хоть она этого и не видела. Прижав телефон плечом, он поднялся и сел в кровати, подобрав ноги под себя. — Я…Чёрт, это сложнее, чем кажется на первый взгляд, — вздохнула Адель, дыхание её явно участилось от волнения. И в самом деле, она безумно переволновалась. Ещё минуту назад они говорили о таких тоскливых вещах, и вдруг Сесил повел себя так… как она от него совсем не ожидала. И это заставило её сердце скакать то ли от удивления, то от… возбуждения? Ладно, Сесил и раньше её довольно сильно привлекал, как мужчина, но впервые она испытала это от одних только его слов. Чёрт, да что за человеком был этот Сесил вообще? Лёжа в своей огромной пушистой постели в одной ночнушке, она шепотом говорила слова, за которые было очень стыдно, но отчего-то только не перед ним. Казалось, она умерла бы от стыда, если б ей пришлось вытворять подобное с кем-то вроде Грэга, но сейчас она ощущала странное спокойствие и тепло. И от этого тело её распалялось быстрее, чем обычно. — Я снимаю с себя сорочку, — проговорила она, — и остаюсь совсем без ничего, на мне только тоненькое одеяло. — Ох, Адель, давай ещё, — попросил её Сесил на том конце провода. — Ты что-то делаешь сейчас? — робко спросила она. — Пока нет, но уже очень хочется, — сглотнул он. — Прошу, продолжай. Скользнув ладонью по внутренней стороне бедра, Адель набрала воздуха в лёгкие. — Я сейчас трогаю себя прямо там, — глупо проговорила она. — Знаешь, твоя идея она… она супер. — И как тебе там? — кашлянул Эндрю, дыхание его явно несколько сбилось. — О, очень приятно, — оценила Аделия. — Я представляю, что это ты… ты трогаешь меня. Как тогда, в ванной. — Ох, чёрт, — протянул Сесил, вздыхая. — А потом целуешь меня, как тогда, — продолжила она, — только на мне уже нет одежды… — И что же ещё я делаю? — спросил несчастный. — Ты расстёгиваешь брюки, — произнесла она. — Разводишь мои ноги, придвигаешься ближе и берешь меня. Скорее даже оттого, что события стали развиваться слишком быстро даже для её воображения, Адель сдавленно ахнула. — Боже, Аделия, продолжай, — умоляющим тоном попросил Сесил. — Сделай так ещё. Преодолевая смущение, она снова коротко простонала, ощущая, как возбужденный голос Сесила заводит её куда больше прикосновений и фантазий. — Ты двигаешься всё быстрее, — прошептала она. — Ещё и ещё… Сдобрив речь ещё парочкой стонов, она откинула голову на подушку и прикрыла глаза. Разум туманился, теперь действительно хотелось касаться себя, но только если он продолжит говорить с ней так же чувственно, как сейчас. — Потрясающе, Адель, — прошептал он в ответ. — Мне уже очень хорошо, — проговорила она, даже не зная, фантазия это или уже реальность. — Да, и мне тоже, — ответил Сесил в трубку. — Давай ещё, милая. Обращение, которого она ещё ни разу не слышала из его уст, сработало как валериана — уши на мгновение заложило, а по телу прошёлся разряд. Она застонала чуть громче, чтобы не разбудить прислугу, но чтобы в трубке стон звучал оглушительно — так и вышло. — Эндрю, я так хочу, чтобы ты действительно сейчас делал всё это со мной, — простонала она, даже не от возбуждения, а скорее от тоски, но фраза вышла слишком сексуальной. Сесил очень грязно выругался, делая вдох, и Адель решила добить его. — Эндрю, — простонала она. — О, Эндрю! — Чёрт, да, — сквозь зубы кашлянул он. Всего на мгновение представив его таким, как она себе нафантазировала, Аделия задохнулась от жара внизу живота и зажмурилась, переминая ногами одеяло. — Охренеть… — только и вырвалось напоследок из её уст. В трубке на пару секунд воцарилось молчание, а после Сесил шумно выдохнул. — Да, идея была потрясной, — выдал он, пытаясь отдышаться. — И мне тоже понравилось, — ответила Адель, стараясь скрыть, как глубоко она теперь вздыхала, чтобы насытить свои легкие. — Ты… ох…. Чёрт, подожди, — проговорил Сесил, явно отводя трубку от лица, чтобы сделать вдох. Не выдержав, она рассмеялась. С каждым разом, что Аделия позволяла ему что-то новое, всё более интимное, она ощущала всё меньше неловкости. И оттого, казалось, нечто тонкое, незримое, всё прочнее связывало их, хоть Адель ещё и не готова была это признать. — Приедешь завтра? — спросил Сесил, восстановив дыхание. — Ага, — тихо ответила она, улыбаясь. — У тебя ещё два желания, помнишь? Эндрю только усмехнулся в ответ: — Я уже знаю, что загадать.***
Ранним утром среды Мануэла торжественно решила прогулять колледж. Она поднялась рановато для прогульщицы и позвонила Аделии, чтобы уговорить её пропустить занятия вместе с ней. Подруга, однако, и без того уже решила не являться в КГН, и Мануэлу встретил восторженный рассказ о вчерашних утехах Адели и Эндрю по телефону. — Ничего себе, — присвистнула она, невольно поморщившись, но Аделия этого, конечно же, не увидела. — Не думала, что Сесил таким промышляет. — И я тоже! — отозвалась Адель. — В этом-то всё и дело! Это было так неожиданно… Я ужасно завелась. — Ну, и как тебе твой первый телефонный опыт? — усмехнулась Мануэла. — Вышло круто, не знаю, потому ли, что это был он или нет… Знаешь, у него такой голос, когда он… ну… Ох, про его «такой» голос Мануэла уж точно знала не понаслышке. Почти три месяца назад она запретила себе вспоминать о произошедшем, чтобы между ней и Эндрю не появилось лишнего напряжения, но теперь под напором рассказов подруги невольно вспомнила. Голос у Сесила, «когда он ну», был и впрямь потрясающий. Мануэла имела фору: она хорошо припоминала, какой у него был и взгляд, и срывающееся дыхание; и прикосновения Эндрю в момент, «когда он ну», тоже не успели выветриться из памяти. Всё пережитое ворвалось в её сознание, словно это было вчера, и Мануэла нахмурилась. Вспоминать о сексе с лучшим другом было дерьмовой затеей, особенно если оба решили посвятить всю оставшуюся жизнь тому, чтобы об этом забыть. — Я хочу сегодня прогуляться в Эл-Эй, — перевела тему Мануэла, крася глаза. — Чудно! — пискнула Адель. — Заедешь к Сесилу вместо меня? Я обещала ему, что приеду, но нарисовались домашние дела. — Ладно, — поспешно покивала Мануэла, чтобы не начать занудствовать. Вместо меня! Будто бы Мануэла не приезжала к нему самостоятельно. Впрочем, Аделия теперь проводила в больнице даже больше времени, чем она. Повесив трубку, Мануэла позволила себе совсем немного подумать об этом ещё. Кажется, чего-то подобного она и добивалась от Аделии, когда уговаривала её взглянуть наконец на Сесила как на мужчину. Но подруга так часто трещала об их стремительно налаживающемся контакте, что, признаться, Мануэлу это совсем чуть-чуть начало раздражать. Ещё совсем чуть-чуть раздражать её начало то, что и Сесил без умолку говорил с ней всё о том же, и Мануэла понемногу стала уставать от общества этих двоих, а больше ничьим обществом она, увы, не располагала. Посему, приходилось терпеть, но с каждой встречей она всё чаще торопилась смыться куда-нибудь, оставив чету голубей наедине. Одной становилось грустно — Мануэла чувствовала двойную ревность, утратив сразу обоих друзей, и это всё сильнее подталкивало её к мысли о примирении с Джонатаном. По Мэтьюзу она, уже не скрывая этого, скучала, да и романтические рассказы, льющиеся ей сразу в оба уха, наводили тоску и зависть. Мануэла привыкла к тому, что, спускаясь в город, от нахлынувшей духоты она всегда стаскивала шарф и расстегивала пиджак, но сегодня в Эл-Эй было непривычно холодно. Она даже пожалела, что погнала водителя такой короткой дорогой до больницы, где была уже через четверть часа после выхода. Постучав в палату Сесила, Мануэла ощутила почти что мандраж — в последние дни общение с лучшим другом её почти тяготило. — Адель? — спросил голос из-за двери, Мануэла невольно закатила глаза. Поймав себя на этом движении, она помотала головой, сбрасывая наваждение, приводя мысли в порядок. Что это на неё нашло? Молча вторгшись в палату, она помахала пакетом с кексами, которые купила в кофейне, куда они вдвоем часто заезжали поесть. — О, это ты, — расплылся в улыбке Эндрю, садясь на колени. — Хорошо-то как. — Неужели? — позволила себе минутку язвительности Мануэла. — Ты же меня не ждал. — Я тебе всегда больше всех рад, — объявил Сесил, аккуратно мотая левой рукой, разрабатывая плечо. Мануэла скинула туфельки и подтянула ноги под себя, устраиваясь на койке больного и расправляя тёмно-коричневую бархатную юбку с кружевом. — Ты в тёплом, там уже похолодало? — с тоской спросил Сесил. — Мне кажется, я здесь уже пару лет лежу… а как там игры? — Без тебя, конечно, никаких игр нет, — отмахнулась Мануэла. — А на улице и впрямь прохладно… Мэдли вчера явилась в КГН в белоснежной шубе, когда её спросили, из кого она сшила манто, она отпустила ужасно пошлую шутку, сейчас… я забыла… — Не надо, — рассмеялся Эндрю. — Скорее бы поправиться. Уже не терпится накидать Мэтьюзу подсрачников на корте! Мануэла помолчала. Против подсрачников на корте она ничего не имела, но Эндрю стоило знать, что к его ныне кровному врагу она слегка оттаяла. Однако едва она только раскрыла рот, как, задумавшись, Сесил сам её прервал: — А что там убийца? Представляешь, Бензли считал, что это был я. — Что ты? — не поняла Мануэла. — Я продавал отраву, — отрапортовал он. — Можешь себе представить? Старик поехал умом окончательно. — Да, Бензли тебя всегда недолюбливал, — протянула она. — Но чтобы так… — Чем я ему не угодил? — невнятно удивленно вопросил Эндрю, откусывая кекс. Он поджал ноги, освобождая Мануэле место на кровати. — Отец Аделии знает толк в ведении дел, он хочет для неё хорошую партию. — Мануэла повторила слова, что Адель, закатывая глаза, уже не раз с раздражением ей скандировала. — В тебя он, видимо, не верит. Не думай об этом, Сесил, какая к чёрту разница? Разве ты собираешься жениться на Аделии? — Нет, но вдруг придется, — усмехнулся он, Мануэла невольно засмеялась. — Убийцу так и не поймали, Уоттс, бедняга, наверное, уже заскучал один в особняке, — зевнув, проговорила она, откинувшись на спину. Мануэла удивилась бы, узнав, что совершенно не угадала. Уоттс проснулся у себя в особняке практически в беспамятстве — несмотря на то, что от тусовок он начал слегка отдыхать, днём ранее Кэмерон надрался на удивление сильно, как давненько уже не надирался дома. Всё, что он помнил — Коллин, сжимающую в кулаках волосы у него на макушке, пока он оставлял засосы на её шее. Всё, что касалось её, запомнилось довольно недурно: и румяное белокожее веснушчатое лицо, и горячие, податливые мягкие губки, которые он прикусывал забавы ради. Запомнилось, и как Уоттс тянул её руки к своим брюкам, и её удивленно-искушенное лицо, пока она с равной долей любопытства и робости прижимала ладонь к его ширинке, и неуверенный отказ, который Кэмерон ожидал, а потому почти не расстроился, поспешив заткнуть его новым поцелуем. Утро вернуло немного рассудка, но только немного — даже трезвым Уоттс видел мало дурного в попытке затащить в постель подругу Дюаваля. Она, кажется, обмолвилась, что у них не клеится, так что ж не помочь хорошему человеку, особенно, если он — симпатичная рыжая девица? Тем более, что она так кстати назвала их маленькую интрижку просто шалостью — золото, а не девчонка! Коллин в постели Уоттса ожидаемо не оказалось, он вспомнил, как около пяти утра, не пожелав бросать машину, сел за руль, чтобы вернуться — а рыжуля как раз брала такси. Вспомнив, что ехал за рулем Ванкуиша бухим, Кэмерон подскочил как ошпаренный и прямо в расстегнутых брюках побежал вниз, чтобы взглянуть, как чувствует себя тачка. — Чёрт! — проорал он, невзирая на то, что часы едва пробили девять. — Твою мать! По правому боку Астон-Мартина тянулись длинные глубокие царапины, будто Уоттс провёл машину по чьим-то вражеским копьям, правая передняя фара была выбита, а бампер отвалился и одним концом валялся на асфальте. — Ну, только не это! — возопил Уоттс, гневно скача вокруг машины. — Кэмерон, что за вопли?! — раздался разъяренный голос Робин из окна третьего этажа. — Чего ты объелся на этот раз, что так визжишь?! — Машина поцарапалась! — в истерике крикнул Уоттс, хватаясь за голову. Мать выглянула из окна, заспанная и растрепанная, на лбу у неё были очки, в которых она, по-видимому, уснула. — Поцарапалась! — фыркнула она. — Сама поцарапалась? Уличные кошки её поцарапали? Кэмерон, я ужасно тебя люблю, но если не умолкнешь — спущусь и больно ударю! С этими словами она исчезла из оконного проема, захлопнув ставню. Застонав от обиды, Уоттс опустился на бордюр, только теперь отметив, что на улице похолодало — особенно если разгуливать полуголым. К счастью, в брюках оказались сигареты. Закурив, Кэмерон оглядел двор — пора было заняться им: пальмы намусорили жухлыми листьями на выложенные каменной плиткой дорожки, а купаться в бассейне становилось опасно для здоровья, столько мусора там уже плавало — и загнившая листва, и бутылки, и упаковки от еды, и пакеты, и непонятного происхождения мелкие деревянные щепки — кажется, принесенные ветром с чьей-то стройки. Для купания было, конечно, уже прохладно, но общий вид поместья эта выгребная яма светло-болотного цвета явно портила. Когда-то, в первые годы после постройки Виньябле выглядел величественно и благородно: облицованный вишневыми мраморными панелями просторный особняк, с огромным крыльцом, скульптурами из оникса, изображающими олимпийцев, двумя парадными входами, широкими подъездными дорожками и декоративным плющом, обрамлявшим одну из стен. От фундамента до третьего этажа тянулись большие арочные окна, боковые корпуса оканчивались террасами под крышей, а прямо перед входом раскидывалась гладь длинного бассейна с лазурной водой, который с четырех сторон венчали декоративные вазы, а по бокам — аллеи из пальм. Кое в чём Стэнли, навещая брата, был прав, Кэмерон не слишком следил за поместьем. Вишневая облицовка стен облупилась, светлые ступени и плитка перед бассейном пожелтели, плющ высох много лет назад, пальмы разрослись в неопрятные, сцепившиеся кронами, сутулые жухлые кусты. Вазы вокруг бассейна Кэмерон пару лет назад приказал демонтировать, после того, как Вудкастер, будучи пьяным, въехал в одну из них на машине: след от сбитой вазы по сей день трещиной на плитке напоминал о себе. А скульптуры из оникса при разводе забрал с собой Федерлайн — одному Богу известно, куда он их дел, но Кэмерон знал, что отец забрал статуи только по одной причине — они нравились Робин. Теперь Виньябле стал опалой Жардан Рояль, а его хозяин — отщепенцем, словно особняк на потеху всему миру отражал состояние гниющей души владельца. Приемы здесь устраивались очень редко, Робин давно уже никого и не звала — слишком уж разрушительно отразились на доме гремящие в нём бесконечные тусовки. По потолку то там, то тут разбегались трещинки — следы оглушающей музыки; итальянский паркет окончательно вытерся под ногами тысяч гостей, еженедельно вбивающих в него свои каблуки и подошвы. Зеркально-деревянные панели — когда-то отличительная черта убранства дома — сохранилась лишь в паре комнат — последнюю такую в холле второго этажа парой недель раньше разбил затылком Грэга Вудкастера Сесил. На столе в обеденной будто ежедневно кто-то бился на шпагах — столько царапин повидало коллекционное вишневое дерево. Кэмерон не злился на гостей за то, что они день за днем вытаскивали по кирпичику из его любимого особняка, в какой-то мере, ему даже было приятно жить в таком «несовершенном» доме. А особенно приятно было самому быть «несовершенным» хозяином: тем, о ком на торжественных раутах шептались за спиной, втайне считая недостойным своего соседства. А с чего Уоттс потешался больше всего, так это с этих благородных дамочек слегка за тридцать (поправка: за пятьдесят), на чьем лице живого места не было от ножей пластических хирургов, а юбки так сильно сдавливали ноги, что передвигаться они могли только мелкими прыжочками. Такие женщины были завсегдатаями светских мероприятий Жардан, и всегда отличались от хозяек — без конца улыбались, без конца пили и то и дело пихали своих «крошек» дочек — каждой из которых хорошо за двадцать — познакомиться со всеми, у кого достаточно дорогой зажим на галстуке. Мужья таких дам — мужчины, словно набравшие в рот воды, на любом приеме старались поскорее начать пить и выбрать удачный ракурс на молоденькую официантку. Эта каста людей была первой, кто кидал в Уоттса камни. Это они шептались между собой, кривя недвижимые от инъекций ботокса лица, глядя в сторону Кэмерона. Они «слышали интересную вещицу об этих Уоттсах», а на самом деле, сами её придумали — они же удивленно ахали, услышав её от кого-то другого. Они деланно сочувственно качали головой, кивая на Робин, лебезили в лицо, всё время унизительно предлагая «помощь», а Кэмерона сдержанно приветствовали, дёргая мужа за рукав цепкими наманикюренными пальцами, шепотом прося «пересесть поближе к расстегаю». Неважно, какого сословия были такие люди — всех их Кэмерон одинаково не терпел, но не терпел весело: потешался над их нелепыми опасениями, дерзил в лицо, наслаждаясь пантомимой, что предваряла вынужденно вежливый ответ — каждый из них мнил себя выше Уоттса. Но жители Жардан Рояль были стократ хуже. Они не кидали камни, они не шептались, они тихо презирали. Их женщины вели себя иначе: такие, как Луз тер Пэриш или Рипли Мэтьюз были шумными, невозмутимыми и наглыми — они чувствовали себя хозяйками в любом доме, всю прислугу звали по имени, как и всех хозяйских детей. Ни перед кем не лебезили, о существовании мужей, придя в гости, просто забывали, а Уоттса кололи почище, чем он сам умел, зная в силу своего соседства большую часть его реальных грехов. Такие, как Делорис Ройе или Элен Сесил были другими, везде вели себя так, будто пришли исключительно по делу — им нигде не было весело, они ни с кем не уединялись для разговора, на Кэмерона они, как правило, даже не смотрели. Не смотрели и их мужья и, Уоттс знал наверняка, презирали его сильнее всех прочих. Бензли с упоением ждал момента прижать его, как уже прижал Вудкастера. Неизвестно, с чего проклятый Бензли решил, что он тут рука закона и кара божья в одном лице, но его презрение к «такому сорту людей, как этот Уоттс» превышало мыслимые и немыслимые пределы. Если компания первой касты была утомительной, но забавляющей, то компании второй Уоттс старательно избегал сам. Одним из действенных способов оказалось и пренебрежение уходом за домом — в Виньябле давненько никого из благородия не тянуло. Не слишком часто справляясь о своем внешнем виде, Уоттс отсеял и некую толику приглашений в чужие дома, а это заметно сократило количество лицемерия со всех сторон. Из раздумий о загаженном дворе Кэмерона вывело чьё-то мягкое прикосновение к локтю. Обернувшись, Уоттс с удивлением обнаружил трущегося о свою руку пятнистого тощего кота. — Чего надо? — фыркнул он. — Пошёл отсюда, давай. Махнув рукой, он заставил кота пугливо выгнуться, но, помедлив, тот всё же остался на месте. — Эй, чего неясного? — удивился Кэмерон. — Я не люблю животных, давай, проваливай! Кот уселся напротив него и стал умываться, предварительно заняв позицию, в которой Кэмерон не мог достать его ладонью, если не поднимется. Понаблюдав за водными процедурами с пару минут, Уоттс успел оглядеть кота — он был породистым, черепаховым, но довольно худым и грязным, по-видимому, сбежал от кого-то. — Ты прямо, как я, чувак, — качнул головой Кэмерон, выбрасывая окурок в бассейн. — Ну, и что мне с тобой делать? — вопросил он. Встав с бордюра, Уоттс поднял кота на руки, тот на удивление спокойно уселся, превратив глаза в щелочки, и стал мерно тарахтеть. — Придется тебя завести, — произнес невнятно Кэмерон, зевая. — А, кот? У тебя имя-то есть? Тот промолчал, Кэмерон распахнул дверцу Астон-Мартина и запустил кота внутрь. — Поехали, поедим куда-нибудь, — объявил он. — Мам! — оглушительно заорал он, подняв голову. — Что? — прорычала из окна Робин, явно вновь разбуженная. — У нас теперь кот, — оповестил Кэмерон, садясь в машину. — Скажи прислуге. Ответа он не услышал, он явно был неудовлетворительным, но Уоттсу понравился этот тощий кошак с хитрым взглядом. Животных он и впрямь не любил, но этот отчего-то приглянулся, уж больно походил на него — гулял сам по себе, наплевав на происхождение и количество денег, что стоила его шкура. — Мне — травы, тебе — корма, — распорядился он, заводя мотор.***
Джонатан ужасно устал на тренировке. Он сам старался думать, что усталость навалилась из-за теплой формы, что пришлось надеть из-за похолодания, но на самом деле он устал, потому что из-за Мануэлы не мог сосредоточиться ни на чем как следует дольше пяти минут. В душу Джонатана снова стал просачиваться навязчивый страх, что он может что-то упустить. Мануэла не шла на контакт, сам он боялся навязываться, не зная, пора ли, или стоит дать ей ещё немного времени на раздумья. Прости она его, наверное, она бы ему сказала? Или выспрашивать прощение стоит до тех пор, пока она не скажет заветное «да»? Больше недели он не виделся с Мануэлой вне КГН, где им удавалось переброситься только парой фраз. Она всё ещё была демонстративно холодна с ним на людях, а это означало — не простила; наедине же им никак не удавалось остаться, Мануэла постоянно сидела у Сесила. Теперь, когда ему, по слухам, полегчало, Мэтьюз ждал, что она сама предложит увидеться, но этого не произошло. Дурацкая теннисная куртка с начесом сдавила горло, Джонатан откинул ракетку и расстегнулся. В Жардан только Сесил жил в поместье, оснащенным личным кортом, в том числе и крытым, а Мэтьюзу приходилось довольствоваться спортивной площадкой, которую специально для него наказал оборудовать отец. Этого всё равно было мало, Джонатан как раз подумывал выпросить у отца пристройку, когда услышал звонок сотового, валявшегося на лавке около сетки. Взяв телефон, он изумленно всмотрелся в дисплей: звонила Аделия! — Это ты, Адель? — ошарашено спросил он вместо приветствия. — Мэтьюз, ты собираешься мириться с Мануэлой или как? — гневно спросила та, явно с набитым ртом. — Да… конечно, собираюсь! — опешил Мэтьюз, перехватив телефон и прижав его покрепче к уху. — Я вообще-то всё для этого делаю, знаешь ли! — Нихрена ты не делаешь! Где тебя черти носят, а? — выругалась она. — Так, чтобы ты себе не думал: я не перестала злиться! Но если ты хочешь вернуть Мануэлу, подними зад и приезжай в ресторан Кикенфилда! Не позже, чем через час, понял? — Да, понял! — ответил Джонатан, словно оправдываясь. — И ради всего святого, сделай вид, что ты там случайно! — наказала Адель. — Всё, пока, не беси меня. Она бросила трубку, а Мэтьюз вприпрыжку помчался в дом, чтобы успеть привести себя в порядок. Стащив по пути теннисную куртку и кеды и бросив их прямо в коридоре, перед лестницей он столкнулся с сестрой. Миа несла вниз поднос из-под завтрака, как обычно, опережая прислугу. — Куда это ты так несешься? — удивилась она. — К Мануэле, — коротко ответил Джоанатан. — О, наконец, вы помирились! — восторженно воскликнула Миа. — Не помирились, — отмахнулся Мэтьюз. — Но скоро помиримся! — А как там Сесил, ты не слышал? Он поправился? — поинтересовалась Миа, переставляя чашки и блюдца с подноса на стол. Джонатан уже поскакал вверх по лестнице. — Не знаю, вроде бы лучше, — буркнул он на прощание, спеша в ванную комнату. Голос Мии затих внизу, а Джонатан уже ввалился в душевую кабину, на ходу стаскивая шорты и носки. Разбросав одежду по всей ванной, он спешно облился водой из душа, повертевшись под ним, и обернулся полотенцами, бегом достигая спальни. Разумеется, все вещи в шкафу были идеально отглаженными, Мэтьюз дольше мучился с выбором, нежели принимал водные процедуры, а после всполошил водителя, приказав гнать так быстро, как он сможет. Ровно через восемнадцать минут после звонка Аделии Джонатан уже сидел в ресторане Кикенфилда, потягивая вино, положив на стол ноутбук и деловито пялясь в пустую страницу браузера, будто бы его застало за обедом важное дело. Подружки пожаловали через несколько минут после него, явно прогулявшись от ближайшего бутика, и даже удивление Аделии присутствием Мэтьюза было совершенно искренним. Пока Мануэла шла разноцветными пятнами от ужаса, та незаметно одобрительно поджала губы, подталкивая подругу к столу. — Ты здесь как? — пролепетала Мануэла, пряча взгляд. — Был в Эл-Эй по поводу бизнес-курсов, заехал поесть, — сообщил Джонатан, кивая на противоположный диванчик. — Присаживайтесь, леди, я как раз думал найти компанию. Даже не думал, что мне с ней так повезет! — Мне брют, — быстро выдала Мануэла, когда официантка подскочила к ней, словно ужаленная шокером. — А мне запеченную скумбрию и салат из древесных грибов, — отрапортовала Аделия. — Я, знаешь ли, прямо-таки помешалась на этих грибах, они тоже какие-то наркотические, ем их и ем, как не в себя… Мэтьюз, как делишки? Джонатан внимательно разглядывал Мануэлу, не обращая внимания на трёп второй. Аделия стала укладывать под столом свои длиннющие ноги, щелкая зажигалкой, хоть курить в ресторане было, кажется, нельзя. Мануэла смирно глядела в экран сотового, будто Джонатана и не было вовсе в здании, и он не надел свою самую дорогую сорочку, непонятно зачем — наверное, чтобы увереннее чувствовать себя рядом с самой дорогой сердцу девушкой. — Мануэла, как там Сесил? — спросил он, галантно разливая брют по бокалам, пока Адель набила рот рыбой. — Он чуффует фебя пвеквасно, чевез неделю уже выйдет на ковт, — пробормотала воодушевленно Аделия, прожёвывая пищу. — И выфыбет иф тебя вефь дуф, Мэтьюф! Тряхнув стянутыми в тугой хвост волнистыми светлыми прядями, она довольно ухмыльнулась, безошибочно выдавая всё свое якобы «пренебрежение» Сесилом. Одета она была довольно прохладно для нынешней погоды — в очень традиционное для нее черное платье из полупрозрачной слоёной ткани с мелким разноцветным рисунком цветочков и месяцев. Аделия без конца сновала всюду в чем-то подобном, нарываясь на вопросы, не была ли она хиппи в прошлой жизни, а после с ошарашенным лицом объясняла, что это Дольче за две с половиной тысячи долларов. — Да уж жду не дождусь, — промурлыкал Джонатан, не отрывая взгляда от Мануэлы. — Зажила его ключица? — Зажила, — буркнула она, отпивая из бокала. — А ты с каких это пор ходишь на бизнес-курсы? — Это не для меня, — отмахнулся он. — Это Мию отец приучает к хорошему с юных лет. Мануэла оделась поразумнее, в обтягивающий кожаный жакет с пояском, а поверху обмоталась меховым шарфом и волосами. На макушке у неё сверкал ободок с темно-красными камешками, в цвет камешкам в серьгах. Она так и осталась сидеть одетой, как будто в любой момент готовилась убежать от пронзительного взгляда Джонатана. — Мануэла, а тебе не кажется, что это знак? — спросила Аделия, большими глотками отпивая вино. — Что Мэтьюз тут? И мы тоже. — То есть? — вытаращилась на подругу Мануэла, словно пытаясь одними глазами спросить, рехнулась ли она. — Ну, может быть, вам поговорить еще? — толсто намекнула она. — Ты на чьей стороне? — ахнула Мануэла. — На твоей, учитывая, сколько у тебя не было… кхм… — Адель! — воскликнула Мануэла, шибая вилочкой по столу. — У тебя остались какие-то манеры?! Джонатан молчаливо улыбался, глядя на эту сцену. Не было, значит? Отличная, отличная новость, просто музыка для его ушей. — Аделия права, — рассудил он. — Мануэла, мы всю неделю не виделись, может, поговорим? Ты всё ещё злишься? — Ну, разумеется, она злится, — встряла Адель. — Ты помнишь про примирительный список, дорогая? — Помню, — отозвалась та. — Какой ещё список? — нахмурился Мэтьюз. Присутствие Аделии начинало напрягать, особенно учитывая, что Мануэла и без того не горела желанием откровенничать, а уж в её компании и подавно насупилась и всё время пила. — Такой список невыполнимых дел, которые ты должен выполнить, чтобы я тебя простила, — пояснила она. — Невыполнимых? — испугался Джонатан. — Я думал, ты хочешь меня простить, Мануэла! Адель снова не дала ответить. — Нет, всё не так, — отрезала она. — Там всякие трудновыполнимые задания, которые Мануэла придумает для тебя, чтобы ты смог наглядно продемонстрировать, на что ты готов ради её прощения. — На это я, пожалуй, согласен, — кивнул Джонатан, накалывая на вилку кусочек скумбрии из её тарелки. — Что я должен сделать, Мануэла? — В том-то и дело! — воскликнула она, обращаясь к Аделии. — Я понятия не имею, что такого он должен сделать, чтобы это стоило ему хоть каких-то усилий! — Я могу что-нибудь купить тебе, — пожал плечами Мэтьюз. — Что угодно. — В этом и проблема, — согласилась Аделия. — Ты можешь купить что угодно. Задания должны быть трудновыполнимыми, понимаешь, Мэтьюз, в этом весь смысл! — Прощение через страдания? — поморщился он, отпивая. — Я мирюсь с девушкой или принимаю католичество? Аделия посмеялась, а после вдруг подскочила на диванчике и вскинула палец вверх. — Проиграй грядущий матч с Сесилом! — выдала она. — Чего?! — скривился Мэтьюз. — С ума сошла? — А что, слабо, Джонатан? — прищурилась она. — Это нелегко, верно? — Она права, — вдруг согласилась Мануэла. Мэтьюз перевёл ошарашенный взгляд на неё. Мануэла глядела на него пристально, внимательно, явно отлично припоминая, что говорил Джонатан о своем истинном отношении к теннису. Плевать на Адель, она не знает, о чем говорит, но Мануэла знает! Как же так?! — Поддайся Сесилу в будущем матче, — повторила она. — Если хочешь, чтобы я тебя простила, придется переступить через себя. — А это достаточно сложное задание? — засомневалась Адель. — Мэтьюз, кажется, не жаждет больше всех взять турнир… — Достаточно, — кивнула Мануэла. — Да и Сесил это заслужил. Ну, что, Джонатан? Согласен? Он промолчал, откинувшись на спинку и хмуро отпивая вино. Как она могла попросить его об этом? Она же знала… А впрочем, потому и могла. Мануэла знала наверняка, что испытание она Джонатану загадала почище, чем Адель могла и помыслить. Если он решится ради неё на такое, то уж точно докажет своё желание помириться. А решится ли он? — И ты простишь меня после этого? — всё так же хмуро спросил он. Неужели это ей было нужно для прощения? Сделать ему больно в ответ? Уязвить его гордость, заставить лишиться чего-то поистине важного? Но даже проигрыш не ранил бы Мэтьюза сильнее, чем эта её просьба. — Посмотрим, хватит ли у тебя духу выполнить своё задание, — покивала Аделия. — Кстати, ты платишь, — добавила она, кивая на свою скумбрию. — Нет, я заплачу, — произнесла Мануэла, поднявшись. — Не надо, — оборвал её Джонатан, поднимаясь вслед. — Я сам заплачу, иди, Мануэла. Прикончив брют и отчего-то спрятав взгляд, она побрела к выходу из ресторана, Аделия задержалась, допивая вино, поставив колено на диванчик. — Что это ты приуныл, Мэтьюз? — удивилась она шепотом. — Брось, условие-то плевое! Ты и так вечно проигрываешь! Бывай. Она отставила бокал и побежала к выходу, а Джонатан опустился обратно, отсчитывая купюры. Рассчитывая этой встречей продвинуться хоть на шаг вперед, он неосознанно отбросил себя на десяток шагов назад. Хватит ли у него самоуважения проиграть матч ради неё? Чёрт, да если бы ради неё! Ради её самолюбия! Сделав вдох, Джонатан, как мог, старался успокоить себя. Не время было сердиться на Мануэлу, когда каждый неверный шаг мог сбросить его с дистанции. Да, она знала, куда ударить. И имела право злиться, всё это было ему по заслугам. От осознания, в какой петле он оказался, Мэтьюз едва не прослезился. До слёз обидно было бы проиграть матч намеренно, но, чёрт возьми, до слёз невыносимо было существовать под этим холодным взглядом возлюбленной. Такого сложного выбора давненько уже не стояло перед Джонатаном, и на раздумья ему отведено было не так уж много времени. Если на будущей неделе Сесил выйдет на корт, значит, матч состоится очень скоро. Олдос предупреждал, что комиссия разрешила переиграть его со второго сета — а значит, у Сесила и так будет преимущество. Шансов на победу вообще-то было не очень много, но сдаваться раньше времени Мэтьюз уж точно не был намерен. До этого момента не был.***
Солнце уже клонилось к закату, когда Аделия вызвала водителя и поспешила домой, уже прилично набравшись вином везде, куда она успела заглянуть. Мануэла весь оставшийся день была грустна. Вопреки желанию её глодало чувство стыда. Условие, что придумала Адель, было удачным — прижимало Мэтьюза именно так, как она того хотела. Но Мануэла, пожалуй, не была готова так его прижимать. К вечеру она окончательно уверилась в том, что стоит изменить задание. Не оттого, что она сильно болела за Джонатана или радела исключительно за честную борьбу, а просто от одного воспоминания его взгляда. Взгляд Мэтьюза в ту секунду, когда она согласилась на условие, был до дрожи пронизанным болью и отвратительным пониманием — он знал, что она знала, как сильно бьёт его в этот момент. И этот взгляд весь вечер не давал Мануэле покоя, она совсем не хотела бы выглядеть в его глазах такой девушкой. Отправив домой булькающую от опьянения Аделию, которая беспрестанно отпускала какие-то дурацкие шуточки про Сесила и несколько раз порывалась поехать к нему в больницу, Мануэла робко попросила водителя доставить её в Пале де Фонтэн. Особняк, который она недавно мнила своим любимым, в закатном свете казался ещё красивее, из персикового он превратился почти в оранжевый. Листья банановых пальм, обрамлявших поместье, казались темным причудливым резным орнаментом. Окна были зашторены, но Мануэла знала, что хозяева не спят. Простучав каблучками по дорожке, она позвонила, неловко переминаясь с ноги на ногу. Дверь открыла прислуга, Мануэлу в доме знали в лицо, потому сразу пустили в дом. — Не может быть! — встретил её восторженный восклик Мии. — Мама! Мама! Мануэла пришла! Мануэла пришла! — Джонатан наконец-то догадался, что надо делать? — ахнул сверху голос Рипли. — Бог мой, Мануэла, что? Что он сделал? Она сама спустилась со второго этажа, держа в руках тоненький ноутбук. — Я просто хотела бы повидаться с ним, — пролепетала Мануэла, переминаясь с ноги на ногу. — Он у себя? — Он на тренировке, — ответила Рипли, обнимая её в знак приветствия. — Целыми днями тренируется, Марк даже думает, у него что-то выйдет на корте, наконец! От услышанного Мануэле стало ещё горче, но она кашлянула, чтобы скрыть эмоции. — Мне нужно поговорить с ним, если позволите, — проговорила она, пряча взгляд. В холл вошёл Марк Мэтьюз и, увидев гостью, пополнил собрание глупых улыбок ещё на одну. — Милая Мануэла, как мы тебе рады, — поздоровался он, тепло пожимая ей сразу обе руки. — Давненько же ты к нам не заходила! Ты и Джонатан помирились, наконец? — Мы… в процессе… — глупо мяукнула она, стаскивая шарф. — О, он так переживал, не мог найти себе места, — покивал Марк. — Целыми днями колотит мяч на корте, говорит «Мануэла верила в меня, значит, я чего-то стою»! Дорогая, спасибо тебе за это! Я теперь вижу, что он может трудиться, если захочет! Пока он городил всё это, приобняв её за плечи, Миа мяла в ручках её шарф, приговаривая, какой у Мануэлы хороший вкус, а Рипли одобрительно кивала и предлагала накрыть в честь праздника, Мануэла окончательно смутилась и попросила всё-таки указать ей направление, где искать сына. Мэтьюзы сжалились, направив её через гостиную по лестнице вниз. По пути Мануэлу не оставлял странный теплый осадок. «Мануэла верила в меня, значит, я чего-то стою». Неужели, он и впрямь всё это время без конца думал о ней? Как иначе объяснить то, что говорила его родня? Кажется, Джонатан действительно тренировался, не покладая рук, просто потому что это хоть немного роднило его с ней. Глупо было полагать, что он проживал свою жизнь так, как этого теоретически хотела она, если уж не мог быть с ней рядом, но картинка складывалась подозрительно радужно. Спустившись на спортплощадку, она увидела Джонатана, который, одевшись в теннисную куртку, прыгал через скакалку. — Джонатан? — позвала она. Тот обернулся, глаза его полезли на лоб, в ту же секунду стыдливо он отшвырнул скакалку и подошёл к гостье. — Ты здесь, — удивленно проговорил он, словно не веря своим глазам, а на губах уже расползалась улыбка, вопреки всему, что она наговорила ему парой часов ранее. — Послушай, я зашла по делу, — кашлянула Мануэла. — Я хотела сказать… забудь про этот дурацкий список, ладно? Я не хочу, чтобы ты из-за меня проигрывал матч. Улыбка тут же исчезла с его лица, уступив место испуганному взгляду. — Почему? — спросил он. — Ты передумала мириться со мной?.. — Нет, я… Просто не нужно этого делать, — закончила она. — Это было жестоко с моей стороны, да и вряд ли это что-то докажет. — Нет, условие было точным, — покивал Мэтьюз. — Ты права, это тяжелое испытание, но тем и хорошо, если я смогу сделать это ради тебя, значит… — Да ничего это не значит, — вздохнула Мануэла. — Я и без того знаю, как сильно ты хочешь помириться. Проблема во мне — это я не могу заставить себя довериться тебе снова, и твой проигрыш ничего не изменит. Ты не должен переступать через себя, это неправильно, и я… не хочу, чтобы ты страдал из-за меня. Хватит с нас обоих моих страданий. Помолчав, Мэтьюз привлёк её к себе ближе, обнимая за пояс, и отвел прядь волос за ухо. — Спасибо, Мануэла. Но… идея со списком была хорошей, — неожиданно выдал он. — Я до ужаса хочу показать тебе, как много ты значишь для меня. Да, страдания — не лучшая идея, но ты должна придумать что-нибудь взамен проигрыша, что-то трудновыполнимое, до невозможности. Я знаю, ты сумеешь. Проиграть не сложно — проиграть обидно. А ты должна видеть, что я готов выбиваться из сил каждый день, делая что-то, что заставит тебя оттаять. Вздохнув, Мануэла подняла взгляд на него, румяного, смотрящего на неё таким по-бараньи влюбленным взглядом, и не смогла сдержать эмоций. Она почувствовала внутри силы сломать эту преграду, если только он не сглупит и поможет ей. — Ты же и так выбиваешься из сил просто потому, что я сказала, что тебе стоит, — проговорила она. — Я хочу показательно делать это ради тебя, — парировал он. — Мануэла, ты даже не представляешь, как сильно я хочу, чтобы ты меня простила. Не просто вернулась ко мне, не просто забыла всё то плохое, что я тебе сделал — а стала доверять мне вновь. Стала вновь такой же любящей, как раньше, не укоряя себя за это в глубине души — а я знаю, что ты коришь. Стыдишься того, что хочешь простить, потому что тебе стоит и имени моего больше не знать, не то что снова вверить мне свою жизнь. Его слова были так правдивы, что прошибли Мануэлу до слёз. Она поджала губы, чтобы не выдать эмоций, но Мэтьюз так пристально смотрел ей в глаза, что не смог бы не заметить. — И больше всего на свете я хочу, чтобы ты перестала плакать, — добавил он. — Потому что я сам больше не могу вспоминать о том, как заставил страдать ту, которой больше всего дорожу. Потому что до тех пор, пока ты помнишь, пока ты — пускай в глубине души — страдаешь, пока не доверяешься мне, как прежде — я не смогу простить себя за это. Более яркой иллюстрации слов «полное раскаяние» Мануэла ещё не видела в своей жизни. Человек перед ней, совершив ошибку, ощутил свою вину до самого конца. До самого конца прочувствовал всю ту боль, что причинил ей и отплатил сполна, обжегшись о собственный поступок ничуть не меньше, чем обжёг её. В эту самую минуту Мануэла почувствовала, что ей плевать на собственное прощение. Она только хотела, чтобы Мэтьюз простил себя, чтобы перестал чувствовать вину, потому ему явно было уже достаточно. Уже не скрывая слёз, она положила локти ему на плечи, всматриваясь в каждую чёрточку его лица, ощущая, как отступает, наконец, проклятый паралич, что сковывал её всякий раз в его присутствии. — Мэтьюз, довольно этого. Не нужно мне никаких условий, чтобы простить тебя, я и так простила, — проговорила она, целуя его подбородок, пока Джонатан, закрыв глаза, переводил дыхание. Оно ему пригодилось, следующие несколько минут он буквально не отрывался от её губ, бормоча что-то про вторую жизнь и какие-то глупости про условия спора. Мануэла не слушала. Спор вдруг перестал иметь какое бы то ни было значение, как и всё, что было до этой секунды. Несколько минут обоими владела безграничная нежность. Втащив Мануэлу в раздевалку, Мэтьюз прижимал её к стене душевой, покрывая поцелуями каждый сантиметр тела, до которого смог достать. Она отвечала, ловя его подбородок и снова притягивая к губам, бесшумно радуясь тому, что внутри всё предательски не сжималось от обиды и стыда, как это было раньше. Больше не было постыдным проявлять к нему ласку, больше не хотелось дать себе за это затрещину, всё, наконец, встало на места, Мануэла ощущала небывалую легкость, словно раз за разом доказывая ему, что не солгала, что простила на самом деле. Целовала горячо, теснее прижимая к себе за плечи, а после отпускала, глядя в глаза, словно проверяя — поверил или нет? Всё ещё было что-то в нем опечаленное, где-то на дне его взгляда, а может быть, Мануэле мерещилось, но она теперь была готова на всё, только бы убедить Джонатана в том, что больше его не отпустит. Взявшись за ярлычок молнии его теннисной куртки, застегнутой под горло, она потянула вниз, ощущая, как к ней прижимается распаленная до жара грудь. Куртка упала на кафельный пол душевой, куда он завёл её подальше от чужих глаз. Оторвавшись на мгновение от его губ, Мануэла вскинула голову и почти бесшумно спросила: — Джонатан, ты спал со мной на спор? — Ни разу, — отозвался он шепотом. — Только по любви. Это был последний рубеж. Заведя его руку себе за спину, она перебросила волосы на грудь, чувствуя, как расходится по молнии ткань ее облегающего серого платья. Мэтьюз спустил его вниз, в исступлении целуя её плечи и шею, прижимая к себе, касаясь её тела под бельём, а после подхватил на руки. Спина Мануэлы прижалась к стенке одной из кабинок, Джонатан целовал её так, как будто не видел несколько лет, она неловко стаскивала футболку с его плеч, ощущая под ногами холодный металл. Стало ужасно жарко, щёки раскраснелись, а волосы прилипли к влажной спине, пока Мануэла запрокидывала голову, стараясь схватить немного прохладного воздуха. Она скучала по каждому прикосновению, по прерывистому дыханию Джонатана, по его пристальному, пронизанному похотью взгляду. По глубоким поцелуям, его уверенным движениям, пускай он и робел перед ней так долго. В ту секунду Мэтьюз снова был самим собой — и теперь ей казалось, что таким он мог быть только рядом с ней. Стараясь удержать равновесие, Мануэла сцепила лодыжки на его пояснице и схватилась за какую-то металлическую ручку под бёдрами. В ту же секунду обоих резко окатил поток воды — в пылу Мануэла ненароком дёрнула кран душевой. Она коротко вскрикнула от неожиданности и тут же рассмеялась — вода оказалась прохладой, которой так недоставало, чтобы не сгореть от желания. Словно очищая обоих от столь долгих мучительных обид, боли и стыда, потоки воды струились по телу, смывая последние мимолетные слёзы. Не нужно было слов, хоть Мэтьюз и шептал без конца всё то, что никак не мог сказать до этого, теперь словно не боясь, что она отвергнет его извинений и признаний. И был прав — теперь Мануэла ни физически, ни духовно не была в состоянии отвергать что-либо, связанное с ним — так сильно и долго она в глубине души хотела его принять. И позволив себе это, она ощутила, наконец, долгожданное облегчение. Спустя полчаса оба молча устроились на лавке в раздевалке перед душевой. Мануэла надела одну из запасных теннисных футболок, что нашлись в спортивной сумке Мэтьюза, обернулась большим пушистым полотенцем и залезла ему на колени, прислонившись спиной к его груди. — Тебе придется ещё раз извиниться передо мной публично, — напомнила она. — Я должна хоть как-то восстановить свою честь. — Я что-нибудь придумаю, — утешил Джонатан, целуя её в макушку. Мануэла довольно улыбнулась и заерзала, прижимаясь теснее, слушая его смех и уже представляя, как торжественно простит его, наплевав на гордость, что теперь, в его объятиях, казалось самым плёвым на свете делом.***
Соблазн заночевать у Мэтьюза был велик, но всё же Мануэла решила вернуться домой, как только высохла её одежда, по большей части затем, чтобы без лишних ушей поболтать с Аделией. Наконец, и ей было что рассказать! Вбежав в столовую, чтобы перед сном заказать в кровать немного вредной еды, она с удивлением обнаружила всё семейство в сборе. — Пап? — изумилась она. Арне редко засиживался так поздно, да ещё и в рабочей одежде. Он обернулся на дочь, и Мануэла почувствовала беспокойство — лицо отца было напряжено. — Что случилось? — спросила она, неуверенно подходя ближе. — Хорошо, что ты здесь, Мануэла, мне нужно поговорить с тобой, присядь, — объявил Арне не слишком-то строго. Голос его был скорее расстроенным. Мануэла перевела взгляд на мать — Луз тоже заметно приуныла. Сев за стол, она уставилась на Гаспара — братишка смотрел в пол, вертя в руках сотовый, непривычно молчаливый и грустный. — Мануэла, — кашлянул отец. — Скажи, ты делала какие-то большие покупки в последнее время? — Арне, ну какие к чёрту покупки?! — расстроено перебила Луз, вскинув голову. — Пап, что происходит? — не выдержала Мануэла, отец вздохнул. — Я вынужден попросить тебя… поумерить траты. На мгновение воцарилась тишина. — Траты? — глупо переспросила она, словно не понимая, что значит это слово. — Да, — кивнул Арне. — У меня на производстве небольшие… проблемы. И нам пока стоит воздержаться от крупных трат. Ты поняла? — Поняла, — почти бесшумно выдала Мануэла, чувствуя, как неприятно холодеет спина. У отца проблемы? Она слышала что-то такое от матери вскользь, но не придала значения, думая, что это просто издержки крупного денежного оборота, которыми всегда объяснял неполадки в бизнесе Арне. Но ещё ни разу он не просил её поумерить траты. Траты Мануэлы вообще-то не были особо значительными — от силы тысяча долларов в неделю на покупки или развлечения. Выходит, если эти траты стали важны, счёт идёт на тысячи? Больше не проронив ни слова, Мануэла тихо покивала и поднялась к себе, совершенно раздумав отчего-то делиться новостями с подругой.