IV.
8 января 2017 г. в 21:32
Виктор находит это под своей дверью в пятницу. Конверт лежит на коврике и пахнет лавандой. Он думает, что это признание в любви и улыбается, а когда на пол падает фотография, бледнеет. Его руки трясутся, но Никифоров всё равно пихает фото в карман пальто. Вставляет ключ в замок и молится, чтобы её больше никто не видел. В квартире тихо и это действует ободряюще. Мужчина прислоняется к стенке и съезжает по ней, утыкаясь лбом в колени. Ему не хотелось бы заканчивать всё так, поэтому пустая квартира дарит капельку надежды.
Виктор поднимает голову и сглатывает. Юри не выглядит сонным, пусть на нём и надета пижама. Он хмурится, а взгляд пустой, совсем как раньше. Никифоров протягивает к нему руки, распахивает объятья и ждёт. Юри отходит назад. Фотография в кармане становится как будто тяжелее, не давая подняться. Виктору трудно дышать, но он продолжает, ведь для того, чтобы жить, нужен кислород. Юри же слабо улыбается, а взгляд такой же. И смотрит он с жалостью.
Виктор проклинает себя и тот день, когда это произошло. Он не собирался соглашаться на ночную прогулку, не хотел пить тот горький кофе, но не смог отказать. И на поцелуй сам ответил, а сердце кольнуло лишь единожды, когда отстранившись, напротив увидел зелёные глаза. Не родные карие. Он испугался и вернулся домой сразу же, к Юри. Долго гладил его по волосам и просил не уходить. Юри касался холодной кожи и глядел на одинаковые рисунки на запястье. Улыбка его надолго останется в памяти Виктора. Он гладил птичку и смеялся. Виктор пытался дышать. У него даже получалось.
Юра ничего не сказал на следующий день. Хлопнул Виктора по плечу и прошёл мимо. Для него уже это казалось непосильной ношей, а Никифоров вновь почувствовал боль в запястье. Это был второй раз. Как и тогда, Виктор рванул рукав наверх, вглядываясь в метку. Он боялся, что однажды она окончательно исчезнет, словно её никогда не было. И вернувшись в квартиру, Виктора больше никто не будет ждать. Юри был там. Всё такой же тихий и домашний. Прижимаясь к его боку, Никифоров дрожал.
Раньше ему часто повторяли, что со временем всё забывается. Виктор фыркал и целовал обручальное кольцо, прося не говорить глупостей, чтобы не накликать беду. Юри смеялся и лез обниматься. Шептал, что он поймёт когда-нибудь и вспомнит, а Юри уже не будет рядом, чтобы увидеть это. Виктор ненавидел, когда он так делал. Слишком беспокоился, что Кацуки окажется прав. Он ведь редко ошибался. Предугадывал погоду, скидки, которые никогда не пропускал — так вдруг и сейчас сбудется? Виктор не произносил этого вслух, а Юри понимал по взгляду. Зарывался пальцами в чужие волосы и жаловался, что они короткие. «Ну, Витя, пожалуйста, всего разок, я вновь хочу увидеть тебя с длинными волосами». Он отрастил их. Юри постоянно улыбался и касался их каждую свободную минуту. Виктору было непривычно и страшно, но он позволял. Дышал всё ещё с трудом, но птичка на запястье перестала болеть.
С Юрой они познакомились через общих друзей. Наглый блондин прожигал их взглядом, а к вечеру Юри сам предложил подойти к нему. Протянул ладонь, а увидев отвращение на лице напротив, лишь хмыкнул. Юри подтолкнул Виктора вперёд, сказав, что вскоре вернётся. Он пришёл с тремя бокалами и бутылкой вина. На все просьбы Никифорова не спаивать несовершеннолетних, отмахивался и позволял Юре насладиться праздником сполна.
Наверное, они понравились друг другу в тот самый миг. Юри случайно дотронулся до его руки и не отдёрнул, слабо улыбаясь. Виктор наблюдал со стороны и не чувствовал ревности. Всё было таким правильным. Кацуки в ту ночь сказал, что чувствовал себя таким счастливым только при знакомстве с самим Виктором. Юра покраснел и отвернулся.
Он стал приходить к ним домой. Вначале редко, придумывая причины, а после появлялся всё чаще. Они ждали Юри с работы, смотря телевизор и изредка разговаривая. Виктор знал, что Юра чувствует к Кацуки нечто такое, что не сможет никогда ощутить к Никифорову. Даже не так, об этом догадывались все и просто не обращали внимания. Было в Юри нечто волшебное. Он мог просто посмотреть на человека и тот становился ему другом. С Виктором его связала метка, Плисецкого он приручил. Только разговоры о времени никуда не исчезли. Кацуки, казалось, вспоминал об этом чаще обычного. За завтраком, в постели. Виктор бил его по рукам, шипя из-за неподходящего момента. Юри лишь смеялся.
У Юры не было метки. Одинокий и без родственной души. Таким говорили, что они неполноценны, а если старались обнадёжить, то шептали, что однажды она появится. Кацуки не лгал и редко напоминал об этом, а Виктор не желал обидеть Юру. Возможно, тот был даже им благодарен. Они знали и не притворялись, что это не так. Юри отвёл Плисецкого в тату-салон, прося мастера нанести ему такую же птицу, как на его запястье. Виктор до сих пор помнил взгляд мужчины, брошенный в его сторону. Удивлённый. Он видел их парные метки и не мог понять, зачем им неполноценный. А объяснить кому-то было сложно.
— Разве это нужно? — смеялся Юри. — Главное, что мы понимаем.
— Не следовало так поступать, — говорил Плисецкий, царапая запястье.
— Юра, это случилось бы однажды, так зачем тянуть?
Юри теперь встречал их двоих, когда у того были выходные. Готовил на троих и отдавал всего себя, не выделяя кого-то одного. Иногда Виктору казалось, что кто-то там напутал с метками и просто забыл про Плисецкого. Они понимали друг друга, дышали вместе и ощущали себя целыми. Ни Виктор, ни Юра, не заметили. Поглощённые чувствами, они упустили момент, когда взгляд Юри стал другим. Карие глаза словно потухли, а улыбался Кацуки по-прежнему с любовью. Он брал больше выходных, часто кашлял и мог неделями лежать с температурой, прося не беспокоиться.
— Пройдёт, — смешливо махал рукой, зарываясь носом в одеяло. — Просто не готовьте мне больше тот бульон, прошу. Думал, помру.
— Чёрт, — недовольно ворчал Юра. — Ты одна сплошная проблема.
Он любил забираться к Юри в кровать в такие моменты и выгнать его не мог даже Виктор. После Никифоров так и не спросил, что чувствовал он в те моменты. Возможно ли, что парень без метки, ощущал Юри целиком и полностью? Юра сжимал Кацуки в объятьях, а тот слабо хрипел, стараясь выбраться из кокона. На удивление, он даже поправлялся быстрее. Виктор стал принимать участие в коллективных «обнимашках» после третьей болезни Юри. И прижимаясь к Никифорову, дышал громко и устало. Им троим хватало, а счастье всё ещё витало в воздухе.
Юра задержался на учёбе, Виктор на работе, и пришли они практически одновременно. Юри вновь болел. Они вдвоём заглянули в спальню, улыбнулись умиротворённому лицу супруга и вышли, не сговариваясь. Не хотели мешать. Юра готовился к экзамену, Виктор поглядывал в зеркало и думал о том, чтобы исполнить просьбу мужа и отрастить волосы вновь. Оба засиделись допоздна. Никифоров помог решить незатейливые задачки, заварил любимый чай Юри и до двух ночи они проговорили. Уснули там же. Они опаздывали, а Кацуки спал и будить его не хотелось. Ушли, оставив записку на кухне, что вернутся к шести.
Виктор купил в аптеке таблетки от кашля, а Юра принёс порошок от простуды. Залил водой, помешивая ложкой и отправился в комнату. Никифоров чесал метку, не понимая, почему в последнее время она стала его беспокоить. Нет, она не болела, просто кожа на ней словно натянулась. Было неприятно и Виктор желал вернуть всё как было. Ему казалось, что всё дело в простуде Юри и как только тот выздоровеет, всё вернётся в норму.
Плисецкий не кричал и Виктор не смог бы. Он замер у кровати и не поднял головы, заслышав голос. Виктор подошёл ближе, присел на край и удивлённо посмотрел на него. Неприятный запах в комнате почувствовал не сразу, зато слёзы на бледных щеках Юры разглядел даже в темноте. Дотронулся, стирая и шёпотом поинтересовался, всё ли хорошо. Метка полыхнула огнём и мир поблек.
Юри под надписью о возвращении в шесть, написал о том, что суп в холодильнике, там же кацудон и что-то слабо похожее на блины. Даже смайлик пририсовал. Он выпил таблетки, прописанные врачом, поставил себе компресс, как учил Виктор и сменил постельное бельё, перед тем как лечь спать. Юри редко ошибался и всегда мог предугадать, что случится дальше. Он называл себя одарённым, отмахивался от шуток со стороны Плисецкого и обещал, что проклянёт его, если тот не прекратит. И всё повторял, что время быстротечно и тратить его на раздумывания, не стоит. Виктор жалел, что не исполнил желание Юри. Они впервые встретились, когда его волосы можно было собрать в хвост и даже плести косички. Что Кацуки и делал. И Юри не прекращал говорить о том, что длинные волосы Никифорова ему очень нравились.
Плисецкий касался татуировки и руки его дрожали. Перед глазами всё ещё была улыбка Юри, когда тот просил мастера постараться, чтобы не пропустить ни одной детали. «Сделайте так, чтобы отличить нельзя было. Как? Мне говорили, что вы самый лучший мастер, они ошиблись?» Он был лучшим. Знакомые видели татуировку и принимали её за настоящую метку. Поражённо глядели и всё никак не могли поверить. Юра никому не говорил, что она ненастоящая, потому что давно перестал так считать. Они были связаны там, на небесах и ему стало плевать, что думают об этом остальные. Юри дал ему возможность поверить в это, а Виктор обнимал крепко, говоря, что любит.
Меченые редко умирали бесшумно, но если это случалось, метка не тревожила вовсе. Врач в клинике осмотрел птичку на запястье, а после взглянул на Виктора. На Юрия он старался не глядеть. Вздохнул тяжело и поправил очки.
— Никогда не видел подобного, — признался мужчина. — Вы же знаете про дальнейшую судьбу погибших? Вам будет казаться, что муж рядом, пока вы не отпустите его, а когда это случится, метка исчезнет сама по себе.
— Чего вы не видели? — вмешался Юра, заставляя врача вздрогнуть.
— Мне позвонили и сообщили, что метка на руке вашего погибшего мужа, уже исчезла. А ваша здесь.
Виктор возвращается домой с Юрием, вот только тот не видит Юри. Никифоров смотрит на родное лицо, на знакомую улыбку и только тогда замечает взгляд. Оборачивается, а дышать становится всё тяжелее. Юра у двери и не решается ступить дальше. Он неполноценный и не видит Кацуки, но словно чувствует его присутствие. Плисецкому стыдно — он так и не заплакал. Ему кажется, что Виктор не может сделать этого из-за него.
— Мне не нужно было вам мешать, — говорит Юра, опуская голову.
— Он бы ударил тебя, — шепчет Никифоров.
— Знаю, этот идиот всегда верил в нас.
Юра уходит, оставляя Виктора. А спустя несколько недель зовёт его погулять и там целует. В пятницу Никифоров находит письмо на пороге квартиры, а метка всё ещё никуда не исчезает. Он звонит Юре и просит прийти. Жмётся к двери и поглядывает на погибшего мужа. Кацуки не выглядит как тот, кому пора уходить. Он словно ждёт чего-то.
Плисецкий всё ещё боится заходить в квартиру, поэтому стоит по ту сторону порога, вглядываясь в лицо Виктора. Он ищет там ответы на свои вопросы, но Юри рядом больше нет и это тяжело сделать. Запястье колет, и Юра трёт его, желая избавиться от татуировки. Виктор затягивает его внутрь квартиры и протягивает фото. Они оба помнят тот день. Первое знакомство, Юри, который отправился за вином. Кто-то снял их.
— Там подпись, — произносит Виктор.
— Подарок? — читает Юра. — Что это значит?
— Я держал Юри за руку и метки там не было, — вместо ответа. — И я отпустил его, а метка всё ещё здесь.
Виктор хватает Юру за руку. Над тату проступают чёткие линии метки. Птичка, которую так пытался изобразить мастер под присмотром Кацуки. Теперь она точно настоящая. И Юри он видит. Стоит и улыбается, но взгляд не меняется. На его запястье метка. Юра делает шаг, а Виктор следует за ним. Их Юри смеётся. И распахивает объятья. Они касаются его, но обнимать уже некого.
Юра ругается, когда кацудон опять не получается. Виктор просит его быть тише — он перекрикивает телевизор. Дотрагивается до метки и смотрит на фотографию в рамке. Юри с широкой улыбкой, а рядом с ним Виктор. Длинные волосы собраны в хвост. Их первая встреча. Плисецкий входит в комнату, падает на диван и толкает Виктора ногой в бок. Он всё ещё не научился понимать Никифорова без слов, но однажды у него получится. Юри ведь никогда не ошибался.