О Снорке

      Багровый туман переполняет собою воздух. Нечем дышать. Краснота лезет снорку в легкие, и он выплевывает склизкие комки крови и гноя, то и дело содрогаясь, пуча и без того огромные глаза.       Перебирая пальцами воздух, мутант сидит, прижимаясь голым позвоночником к стене. Бурая жижа течет у него изо рта. Последствия выброса. Ему они — что царапины. Все зарастет. Все как на собаке.       Обглоданный до костей крысами и самим снорком труп в громоздком комбинезоне, что на деле оказался дешевой скорлупой, не двигается, не подает признаков жизни. Молчит. Не смотрит. Нечем.       Трубка противогаза возит по воздуху, воображаемая гитара, которую пальцы до сих пор помнят как настоящую, уходит из памяти, покидают разум мутанта и прочие вещи — наименования орудий, слова, мысли…       Неприятно хрустит на зубах подгнивающее мясо вперемешку с хрящами.       Прекратив перебирать воздух, дернувшись вперед и едва не упав на живот, снорк замер, ткнувшись подбородком в землю и расставив руки и ноги в стороны под невообразимыми углами. Неприятно выгнулся позвоночник.       Юркий тушкан, крыса на двух лапках, скакнул от трупа прочь, скрывшись в одной из многочисленных дыр в стенах, после чего высунул узкую морду, растопырив уши и разинув зубастый рот в оскале.       Снорк нелепо ткнулся противогазом в землю, хрустнул костями. Зашелестело. Рефлекторно кинувшись влево, мутант ухватил зубами за загривок все того же тушкана. С хрустом позвоночника маленький трупик упал на пол, кровь брызнула на старые раны. Защипало.       Когда-то он был человеком. Военным. Теперь он ненавидит то время всеми фибрами своей души. Зона — убийца. С нее никто не вернулся прежним. Снорк точно не вернется прежним, а вернее — не вернется вовсе. Нет его. Нет человека, которого отчего-то кликали «Дроздом».       Птичья кличка резанула по памяти, воплем боли вырвалась из горла вместе с жидкой кровью с сероватым оттенком, замерла в разуме, напомнив о прошлом.       Гитара, водка, анекдоты. Сваливший от своих Дрозд, сидящий на сырой земле. Гильзы, сигареты, пульсирующие артефакты в руках, бутерброды…       И забившийся в угол снорк, вцепившийся в свой противогаз тощими пальцами, резко взвыл вновь, чувствуя неприятное жжение газа в горле и легких. Злосчастный день повторялся в голове. Вновь и вновь.       С тех пор как Зона разозлилась, выбросы повторялись слишком часто. Они были невыносимы. Они пахли смертью и новой жизнью. Они разрушали все на своем пути, они…       Заткнув самого себя ударом кулака по зубам, мутант весь встряхнулся словно животное, после чего боком прошелся до дверного проема и замер у него. Сопение наполнило воздух. Дышать здесь было нечем.       Надо было выбираться. Убираться прочь. Повыше. Новоявленный инстинкт погнал снорка вверх. На этаж, на два… Но не на крышу.       Карабкаться по лестнице было сомнительным развлечением. Спина ныла, хрящевые диски терлись, голое мясо привлекало все, что только могло привлекать. Крысы и тушканы кружили вокруг мутанта, но при этом держались на расстоянии. Они пищали, чем нервировали и без того крайне агрессивного к подобным порождениям Зоны снорка.       С потолка и перил свисала паутина Жгучего Пуха. Вихри пушинок опадали вниз палой листвой, когда мутант ненароком задевал их трубкой противогаза, взбираясь по ступеням.       Опираясь большей частью о руки, снорк гневно рычал и сопел, когда запястья начинала бить дрожь — тремор — и опадал вниз, на холодный бетон, задыхаясь в волне жгучего бурого дыма, смешавшего в себе все самые худшие запахи.       Люди здесь не водились уже много-много лет. Вычленяя из своей скудной памяти отдельные куски прошлого, мутант фыркал, кашлял и лежал на ступенях, разевая рот с голыми бурыми деснами, с которых лилась желтоватая пена, делавшая из снорка бешеную собаку.       Люди здесь давно уже не водились. Надо было уходить, идти куда дальше… Но Зона, Зона родимая не выпускала, загоняя бесконечной чередой выбросов в самый центр заброшенного куска города, к тушканам, крысам и прочей шипяще-пищащей гадости с длинными хвостами.       Надо было выбираться. Это снорк понимал, ощущал эту надобность всем своим естеством, но ничего сделать не мог, только давился падалью и кидался из низких кустов на редких сталкеров, прыгая словно хромая кошка.       Вновь встав на четвереньки, расставив конечности до невозможности широко, мутант покарабкался выше, изогнув спину так, что голова оказалась выше плеч. Позвоночник неприятно щипало, он стирался, мясо багровело свисающими лохмотьями.       Жгучий Пух, будто чувствуя снорка, потянулся к нему. Легчайшие пушинки взвились в воздух, закружили над бетоном, коснулись голой плоти, наваливаясь всем скопом… Резким вой едва не разорвал глотку мутанта, что от боли почувствовал пульсацию крови в голове и врезался животом в ступеньки, когда ноги и руки предательски подкосились и надломились в едином спазме.       Крысы заверещали, кинулись врассыпную, усеянные пушинками. Снорк кинулся бы следом, но лишь сделал рывок вперед, гонимый неизвестным ему инстинктом.       Кровь запеклась на коже и мясе. Мутант упал, в голове звякнули гитарные струны, порвались, бурый дым вновь заполз в горло, все вокруг мелькнуло, встряхнулось, обуглилось.       Бывший Дрозд лежал на животе, возил трубкой противогаза по бетону, подбирая радиоактивные крошки, а его глаза за треснувшими стеклами были вытаращены, и кровь запеклась на розоватых белках темными ветвями сосудов, что так напоминали кусты своими отражениями.       Куски мяса на зубах неприятно хрустнули. Ухватив очередную крысу безгубым ртом, снорк встряхнулся. Крыша была прекрасна… Он забрался на нее, на самый верх, хотя чувствовал жжение даже в легких, а увеличенные органы едва помещались в грудной клетке мутанта и заставляли его все больше трястись и гнуться. Выброс закончился так же неожиданно как и начался. И пускай все внутри горело, снаружи было уже безопасно.       Подобравшись к самому краю, мутант замер, смотря вниз, цепляясь за крышу одними ногами и перекинув руки за нее, позволяя им покачиваться. Снорк буквально лежал, но пребывал в настолько диком напряжении, что каждая венка на его тощей шее напряглась.       Артефакт искрился на земле. Он был прекрасен… Он был очарователен, но этого бывший Дрозд понять уже не мог. Он просто смотрел на отражающиеся от артефакта лучи солнца и щурился, хрипло дыша.       Все дни для него давно уже сплелись в один длинный и нескончаемый. Снорк не умел считать, но не знал этого. Знал ли он хоть что-то важное? Конечно же… нет.       Мутант из новой своей жизни выцепил лишь тот момент, что Жгучий Пух — зло, а мертвые люди — самое лучшее добро из всех возможных.       Но мертвых людей здесь больше не было. Нашпигованные радиацией зомби и те перевелись, когда снорк, лишаясь остатков скудного разума, вцеплялся в них ногами, руками, зубами и ел, бесконечно ел, набивая бездонный желудок, что вечно просил еще и еще.       В последний раз добавки не было несколько дней. А потом появился сталкер. И бывший Дрозд насытился. На несколько часов, до появления злосчастного выброса, что вечно появлялся в не самое подходящее время…       Зарычав диким зверем, мутант ударил кулаками по стене. Кровь хлынула из его рта, потекла вниз по красному кирпичу, нашпигованному свинцом.       Несколько раз дернувшись, снорк изогнулся в спазме. Желчь, кровь, куски черной гнили, все это вываливалось из него скользкими комьями и бурыми потоками.       Никто не виноват, что этот наполнитель желудка стал бесполезен.