Какими мы были

— Что ж, полагаю, заседание может быть закрыто? Рейгар задал этот вопрос со всей осторожностью. Небольшая комната Малого совета была напряжённым местом, слишком напряжённым из-за всего того, что произошло за последнюю луну. Он только женился и позволил себе провести неделю с Серсеей в медовом месяце, хоть они и не покидали земель замка; им это и не нужно было, так как большую часть времени они проводили в спальне. На эту неделю он оставил Джона заботиться о государстве, но не ожидал такой бури, обрушившейся на него по его возвращении. Те, кто был воспитан в вере в Семерых, назвали его поступок направленным против богов. Хотя их венчал Верховный Септон, тем самым благословив их. Тем не менее, казалось, дворяне и простой народ нашли общую почву в своём неприятии, хотя это были только наговоры и клевета. Но наговоры и клевета опасны, даже для короля — и, возможно, для короля даже больше. Мало того, Дорн по-прежнему был недоволен вторым браком Рейгара. Дорнийцы были совсем не набожным народом, поэтому их гнев раздражал Рейгара. Серсея была прекрасной королевой, исполняющей свои обязанности в манере, напоминающей Элию. Их первоначальные сомнения были вызваны недостатками Лианны как королевы и его собственной неосмотрительностью и неверностью, когда Рейгар сбежал с ней и оставил Элию. Но недавние события добавили ещё причин презирать его в уже и так длинный список. За последнюю луну они провели несколько заседаний Малого совета, каждое из которых начиналось намерениями устранить проблемы в королевстве. Но все, казалось, были слишком трусливы, чтобы предложить какие-то действенные способы; сегодняшняя встреча не стала исключением. Каждый из них беспокойно отпивал из своих кубков, стучал пальцами по столу, и тихонько кашлял, чтобы заполнить тишину. Этот Малый совет был слабосильным, но не бессмысленным: Рейгар чувствовал, что у каждого есть своё мнение, которым он хотел бы поделиться, но они были не настолько безрассудны — по крайней мере, перед ним. Глаза Рейгара исследовали всех присутствующих — сбросит ли кто-нибудь свои обеты молчания и заговорит. — Прекрасно, в таком случае, — сказал Рейгар, поднимаясь из-за стола. — Если мои советники не желают ничего мне сообщить, вы все можете быть свободны. Мейс Тирелл единственный встал; обнаружив, что кругом него все остались сидеть, он приобрёл весьма встревоженный и неловкий вид. Он снова стремительно сел, прочистив горло, как будто ничего не произошло. — Вы всё ещё здесь, — ровно произнёс Рейгар, оглядывая всех. — Тогда вам есть что сказать. — Я буду говорить, Ваше Величество, — своим медленным, мудрым, протяжным тоном объявил Доран Мартелл. Рейгар откинулся на спинку стула и уставился на Дорана, который сидел, подперев подбородок руками. Глядя сейчас на человека, бывшего его шурином, он испытывал по-настоящему странное чувство. Несмотря на это родство, Доран говорил без всякой мягкости и лёгкости. — Дома по всему королевству недовольны Вашим новым браком, как Вам наверняка известно. И Дома Дорна не исключение. — Как странно. Я представлял, что Дорн будет рад тому, что я женился на королеве, достойной этого, — сказал Рейгар, стараясь заглушить яд в своём голосе. Его терпение уже истощалось с тех пор, как он вернулся к царствованию. Он уже чувствовал, что закипает. — Полигамия была запрещена Верой. Дорн следует Вере, — сказал Доран без всякого легкомыслия. — И всё же Верховный Септон благословил меня на брак, — отрывисто проинформировал его Рейгар. — А если бы нет? Что бы Вы тогда сделали, Ваше Величество? — Рейгар молчал, не зная ответа. Доран сказал за него. — Вы бы, конечно, лишили его сана и заставили Праведных сыскать септона, который бы принял Ваш неверный брак. — Моя дочь — часть этого неверного брака, принц Доран, — холодный голос Тайвина напомнил о нём. — Советую Вам осознавать, что Вы говорите. — Нет, милорд, пусть он говорит, — сказал Рейгар Тайвину, глядя в то же время на Дорана. — Может, Вы и правы, принц Доран. Может, я бы нашёл нового Верховного Септона. Мне нужны наследники, мой принц. Я много что сделаю ради этого. — Три головы дракона были нужны — не одна. — Упаси боги, чтобы что-то случилось с моим сыном на Севере, за безопасность которого я ежедневно молюсь; но Вы наверняка знаете, что с принцами прошедших времён случались ужасные вещи. Вы видели обгоревшее тело моего первого сына — моего и Элии. — В горле стало желчно от этого воспоминания; он был так мал, его маленький мальчик, так хрупок. Он выглядел так же, как он сам, когда был жив: серебряные волосы, фиолетовые глаза, бледная кожа. У трупа на его руках ни одного из этих признаков не было видно. Как если бы он никогда и вовсе не был человеком. — Пусть боги благословили Вас тремя детьми с долгими годами жизни, но мне так не повезло. Королева Лианна не смогла выносить мне ещё ребёнка. Разве у меня не осталось права на детей, мой принц? — Он уже знал, что гнев просачивался в его речь, который он едва мог контролировать. Он весь горел внутри от всего, что свалилось на него; ему осточертели до смерти все эти тонкости. — У Вас есть это право, — ровно проговорил Доран, не испугавшись его раздражения. — У Вас также было право расторгнуть брак с королевой Лианной, но Вы не сделали этого. Рейгара озадачили его слова. Он мало думал о Лианне с тех пор, как она уехала, озабоченный обязанностями перед Серсеей и королевством. Её упоминание не смягчило его, но ободрило и ещё больше вогнало в гнев. — У меня есть ребёнок от Вашей королевы, принц Доран, и многие совместно проведённые годы. Дать ей отставку и отослать было бы величайшей несправедливостью. — Она умоляла освободить её от брачных обетов, но он отказал ей; он всё ещё хотел её, по крайней мере видеть её и говорить с ней. Она всегда боялась одиночества; отослать её прочь навсегда было бы жестокостью, которую он никогда не посмеет причинить. — Осмелюсь сказать, что я не согласен. Если бы Вы расторгли свой брак с ней, не было бы никакой нужды её отсылать. В комнате воцарилась тишина; слова принца Дорана запали в сознание каждого. Не было нужды? Рейгар размышлял про себя, наморщив брови. Что он…? — Вы подразумеваете, что я бы сделал её своей любовницей, принц Доран? — сквозь зубы спросил Рейгар, разгораясь всё больше. Доран молчал, неподвижный, словно камень. — Любовница более приемлема, нежели вторая королева, Ваше Величество, — произнёс Пицель своим потасканным голосом. Никто не проявлял никакой реакции; даже Варис, паук со всеми своими сомнительными замечаниями, не сказал ни слова. — Наш сын воцарится в один день, — сказал Рейгар с большим усилием, стараясь, чтобы голос звучал ровно. — Он будет королём с матерью-шлюхой? — Королевство уже считало его бастардом, когда он прибыл в Королевскую Гавань. Так было до Вашего брака в септе, когда его признали законным, — сказал Доран с ледяным спокойствием. Его слова не имели намерения оскорбить, но Рейгар отлично слышал, что он хотел сказать. В его глазах и многих других, Лианна была тогда любовницей; она не стала королевой, пока не была коронована в Королевской Гавани. — Вы можете спросить сиров Освелла, Герольда или Эртура о его законности и сроке правления королевы; Вы обнаружите, что он на год больше, чем пишут в книгах. Она уже была моей женой, когда прибыла в столицу, а мой сын — законным наследником. Она не была любовницей, а он — бастардом. — Ни тогда, ни когда-либо, хотел добавить Рейгар. — Присутствовал ли при этом септон, сир Эртур? — спросил его Доран, своего земляка-дорнийца. По смуглому лицу рыцаря прошла тень, и Рейгар ощутил что-то вроде предательства. — Нет, мой принц, — ответил Эртур. Его голос редко слышали на заседаниях Малого совета, если это не были слова в поддержку Рейгара. Он никогда не выступал против него, если это было не наедине. Теперь, кажется, стало по-другому. — Было ли это вообще сделано в вере Семерых? — Нет, мой принц. — Глаза Эртура не встречались с глазами Рейгара, но и на принца Дорана он также не смотрел; они были устремлены куда-то вдаль, обращаясь к кому-то неизвестному. — Разве брак в вере Старых богов менее действительный, чем в Новых? — спросил Рейгар, ни к кому конкретно не обращаясь. — Нет, Ваше Величество, но это не по традиции, — напомнил Пицель. Его иссушённый голос начал испытывать нервы Рейгара. — Тогда я нарушил традиции. Не один раз, а дважды. Я женился на двух королевах, чьи дети будут принцами и принцессами. Мало что изменит это. — Если Вы добиваетесь мира в королевстве, брак должен быть расторгнут, — снова призвал принц Доран. — Если Вы не можете избавиться от первой королевы, избавьтесь от второй. Возьмите её в любовницы и узаконьте её детей. — Вопрос любовников может быть обычным явлением в Дорне, принц Доран, но здесь не Дорн, — холодно произнёс Тайвин человеку напротив него. Он смотрел на него со свирепостью, которая могла отделить кожу от костей; что-то в этом пугающем взгляде напомнило ему Серсею, хотя он никогда не видел от неё ничего, кроме восторга. — Моя дочь — не простая женщина и не леди из мелкого дворянства. Она из Дома Ланнистеров, что не предполагает, что она падёт так низко, что станет любовницей. — Не опасайтесь, милорд, — уверил Рейгар своего тестя уже спокойным голосом. — Я бы не опозорил так Вашу дочь. — Тогда ответ очевиден, — твёрдо сказал Доран, положив руки на стол. — Ваше Величество, я не испытываю ни к Вам, ни к королеве никакого неуважения, но она является наиболее разумным вариантом для расторжения Ваших клятв. — Рейгар сжал челюсти, но позволил ему продолжить. — Вы прекрасно знаете, что королеву не любят. Она показала себя неспособной более выносить детей. У неё нет реального стремления ко двору; лучше будет, если её место займёт более исполнительная женщина. Может, она и из Великого Дома, но её отец умер, а у братьев есть свои обязанности. Я призываю Вас освободить её от клятв, Ваше Величество. Это не повлечёт за собой больших последствий. Рейгар обдумывал его слова. Освободить её? Он крепко задумался. В том, что говорил Доран, был смысл, но это казалось неправильным. Она многое вынесла ради него за эти годы; умыть руки и понизить её до простой любовницы было несправедливостью, которую она не заслужила. Как я могу? — Ходят слухи, что реформируется Святое Воинство, — продолжал принц. — Склонность, которую Вы до сих пор к ней питаете, не стоит войны, Ваше Величество. Уже второй. После этих слов Рейгар потерял над собой всякий контроль. Он весь воспламенился гневом, словно огнедышащий дракон. — Эта война была не из простой склонности! — воскликнул он громче, чем намеревался. В комнате сразу стало тихо; каждый был неподвижен, точно камень. Рейгар выдохнул, усмиряя свой нрав, и продолжил: — Неужели никому из вас не кажется странным, что лорд Рикард Старк обручил двух своих детей с представителями Великих Домов? То, что он выбрал дочь лорда Хостера Талли и лорда Роберта Баратеона в качестве партий для своих детей? — Он говорил сквозь зубы, одинаково глядя на всех сидящих за столом. — Лорды Семи королевств обручали своих детей с Домами в их землях, не в других королевствах. Вы, лорды, что состоите в браке, можете подтвердить это. — Он остановился взглядом на лордах Мейсе, Тайвине и принце Доране. — Джон Аррен не имел детей, чтобы их можно было обручить, но у него в Долине жило двое юношей: лорд Роберт Баратеон и Эддард Старк. Ко времени турнира в Харренхолле лорды Рикард Старк, Хостер Талли и Джон Аррен сформировали нечто, что может быть названо не иначе, как альянсом. Они увидели ослабление ума моего отца и те несправедливости, что он причинил людям своего королевства. Они уже сражались в битвах, и, кажется, намеревались сделать это снова. — Он вспомнил, как огорчился, когда сложил весь паззл вместе. Помолвки сами по себе казались актом восстания, так как не было другой причины, по которой Великие Дома могли связать себя, кроме войны. А война требует союзников. — Когда я увёз леди Лианну, с её согласия, это было не из простой склонности. Я не предвидел многих последствий, и много хороших людей погибло, но я знал свою цель. Я знал, и позволил Роберту Баратеону истощить себя войной, а после встретить его так близко к Королевской Гавани, как я допущу. И убил его. Я знал, что когда вернусь в столицу, узурпирую трон моего отца — даже если для этого пришлось бы его убить. Меня могли на долгие годы прозвать отцеубийцей и цареубийцей, но я больше не хотел его у власти. Если бы не дикий огонь, несомненно, так бы меня сейчас и звали. — Рейгар выдохнул и откинулся на спинку стула, внезапно почувствовав себя очень усталым. — Эти лорды не поддержали бы меня на престоле. Ускорив приход войны, я навредил им. Они не собрали той армии, которую хотели. Не обзавелись союзниками, которых хотели. И, возможно, именно поэтому перед вами сейчас сижу я, а не Роберт Баратеон. Все по-прежнему молчали, но эта тишина не удушала его. Она успокаивала его, приводя в порядок его бурные нервы. Он не хотел злиться и предпочёл бы избежать спора. После этой тирады Рейгар вновь почувствовал усталость. Он был истощён. — Думаю, наш король волен делать то, что пожелает, — проворчал рядом с ним всегда верный Джон. — Если кто-то хочет высказаться против него или стать таким смелым, чтобы бунтовать, то они получат честь пострадать от королевского правосудия. — Наша армия велика и отлично готова, — добавил Герольд. — Число людей с битвы на Трезубце выросло в пять раз, и все они обучены. Его Величество не раз видел их готовность. Если речь зайдёт о сражениях, то мы будем готовы. — Я придерживаюсь решения короля, каким бы оно ни было, — сказал лорд Тайвин своим сильным, холодным голосом. — Он показал себя мудрым. — Да, — всё, что смог выдавить из себя лорд Мейс. Рейгар оценил поддержку, но не успокоился. Он чувствовал, как его сверлят глаза принца Дорана, и не сомневался, что его тонкие губы сжались в плотную линию, выражающую его непокорность. — Что ж, думаю, на сегодня всё, милорды, — сказал Рейгар, поднимаясь на ноги. — Вы все свободны. — Они встали, переглядываясь, прежде чем толпой выйти из комнаты один за другим. Остались трое: Эртур, Джон и принц Доран. Он всё ещё сидел, глядя на пятно на столе. Рейгар чувствовал, что ему есть что сказать, и ждал с равнодушным спокойствием. — Война? — обронил он с сухим смешком. — Вот что должно случиться? — Может быть, — сказал Рейгар. — Может, нет. — Зашли бы Вы так далеко ради моей сестры? Сражались бы, чтобы сохранить её своей королевой? — Вопросы эти ошеломили Рейгара; он мог только в потрясении смотреть на дорнийского принца. — Вы оставили её здесь, в этом красном замке из холодного камня, в то время как скрывали другую на её родине, там, где не велись сражения. Когда Роберт Баратеон приближался к Королевской Гавани, Ваши мать с братом были отправлены на Драконий Камень, а она осталась. Что она сделала, чтобы заслужить Ваше равнодушие? Что дала Вам леди Лианна, чего не смогла она? — Следите за своими словами, — прорычал Джон, но Рейгар едва его слышал. Его голова словно была под водой, и каждое слово звучало будто за тысячу миль отсюда. — Он — Ваш король. Он заслуживает Вашего почтения. Что до Вашей сестры, то она никогда не была достойна короля Рейгара, такая чертовски слабая… В мгновение Джон скрылся с его глаз с шумным визгом. Взгляд Рейгара устремился к нему: мелькающая белая спина Эртура частично заслоняла от него Джона. Он был прижат рыцарем к стене; его рубашку сжимали кулаки Эртура. Рейгар не мог видеть лица гвардейца, но по голосу можно было предполагать его выражение. — Возьми свои слова обратно! — проревел рыцарь, наполняя комнату своим громким голосом. — Не достойна? Не достойна? Ты говоришь о достоинстве, словно оно у тебя есть! — Рейгар никогда не слышал своего друга таким разгневанным; это было совсем на него не похоже. Эртур был спокойным, всегда одинаковым; в нём не было ни капли огня. — Эртур, отпусти его, — приказал Рейгар, шагнув к ним. Но его слова остались неуслышаны, поскольку Эртур не сдвинулся ни на дюйм. — Сир Эртур, отпустите его, — сказал Доран. Он подчинился почти сразу, выпустил его и пошёл обратно к своему месту с лицом, искажённым гримасой гнева. Рейгар воззрился на него с едва не отвисшей челюстью. Эртур не ослушивался его приказов. Он не принимал их ни от кого, кроме него. — Я не понимаю Ваших привязанностей, Ваше величество, — обратился к всё ещё потрясённому Рейгару принц. — Вы говорите, что увезли девицу Старк не из любви, но уберегали её от вреда. Она дала Вам лишь одного ребёнка, она неплодовитая королева и клятвопреступница, так как отвергла свою помолвку. Тем не менее, Вы сражались за неё с большим огнём и кровью, чем когда-либо за Элию. Что она делала, чего Элия не делала лучше и с большим величием? — Ваши сравнения расстраивают меня, принц Доран, — ответил Рейгар, качая головой и пытаясь выбросить из головы своё беспокойство. — Я не мог предсказать её смерть. Если бы я знал, принц Доран, она бы и сегодня была со мной, и у меня было бы на двух детей больше. — Не имеет значения, знали бы Вы или нет. Вы полностью пренебрегли мерами предосторожности. Ни один замок не являлся безопасным с Вашим отцом внутри него. — Доран поднялся из-за стола. — Дорн никогда не оставит Вас в покое. Он будет мутить воду в Вашем королевстве и освещать ваши недостатки, пока памяти Элии не воздастся по справедливости. — Я держал её тело посреди пепла, — ответил Рейгар, от воспоминания стиснув зубы. — Я плакал по нашим детям. Утро за утром я просыпался с желанием вернуть её обратно. Я скучаю по её советам. Скучаю по её остроумию. Скучаю по её изяществу. И я не нашёл ничего этого в Лианне, сказал он себе, но без резкости. Лианна предложила ему другое, что он обожал и нежно любил. Но смерть Элии означала конец тех особенностей, которые он ужасно полюбил; особенностей, которых он не мог найти ни в ком, устроенных так же нежно, как у неё. — Я оплакивал её, — задохнулся Рейгар и закрыл глаза. — Вы оплакивали её слишком поздно, — загадочно сказал Доран. — Мне вспомнился мужчина из Вашего рода, имевший несколько жён и боровшийся с Верой. Интересно, объединяет ли вас что-то ещё, кроме крови. — Вы уподобили меня Мейгору Жестокому, мой принц? — Я уподобил Вас королю, Ваше Величество, — отрывисто ответил принц Доран. — Вам решать, какому из них. Рейгар пронаблюдал за его спиной, в то время как он выходил из комнаты; звуки его шагов были единственным, что заполняло тишину. Со скрипом закрывшейся двери всё вновь затихло. Остальные сидели, не шелохнувшись. У Джона было красное лицо, почти в тон его волосам. Он сидел, нахмурившись и отвернувшись от остальных. Эртур был спокоен; его лицо было словно взято у статуи в вечном, неизменном покое, но боль в его глазах бурлила, словно море, атакованное штормом. Рейгару было интересно, как он выглядел. Он чувствовал вину и сожаление, но особенно сильно — тоску. Он подумал об Элии и том, что в ней привлекало его. Она обладала самым острым умом, который он видел у женщин; глаза её были словно огранённые изумруды, способные начисто разрезать его грудь, чтобы раскрыть содержимое его бьющегося сердца. Мало что оставалось незамеченным ею с её складывающим и делающим выводы разумом. Он полюбил её только за это, и, возможно, её способность лишать его всех покровов пугала его и убеждала не слишком привязываться. Он начал складывать в своей голове её образ, чего не делал уже давно. Тем не менее Рейгар с лёгкостью вспомнил, как она выглядела: у неё была оливковая кожа, плотно натянутая на кости, и фигура настолько тонкая, что была не раз причиной для тревоги. У неё проступали косточки на плечах, локтях, бёдрах, торсе. Когда ночью она вздрагивала во сне, Рейгар прижимал её худое тело к себе и проводил пальцем по рёбрам, считая каждый выступ, и задавался вопросом, нормально ли было чувствовать так много. Из-за её видимой слабости Рейгар большую часть ночей в её покоях лишь грел постель. Но когда они лежали вместе, их обуревала страсть, ведь у них ещё возникало регулярное желание; правда, Рейгару всегда приходилось напоминать себе быть аккуратным и не сжимать её слишком сильно или перекладывать на неё свой вес. И всё-таки, несмотря на всю его осторожность, ушибы продолжали расцветать на её смуглой коже, каждый раз оставляя Рейгара отягощённым и смущённым, несмотря на её заверения в том, что он не сделал ей больно. Она всегда вела себя так, стараясь переложить бремя с его плеч или, по крайней мере, разделить его. Это не твоя вина, Рейгар, часто говорила она ему. Ты всего лишь смертный. Не тревожь себя, прошу. Но её глаза пронзали его, напоминая, что она знала его неудачи и недостатки. Они не были похожи на глаза Серсеи, которые смотрели на него так, словно он был богом и не мог ошибиться. Сейчас он видел зелёные глаза Элии, впившиеся в него и читающие глубины его сердца, словно слова на странице. Рейгар знал, что увидели эти глаза, и устыдился.

_______________________________

Серсея спросила его, не сводит ли он её на экскурсию по замку. Он нашёл её просьбу странной, ведь она уже хорошо его знала. Но едва ли мог отказать ей; её красота, казалось, захватила над ним странную власть, опьяняла его, как если бы она была чашей вина — крепкого, но не сбивающего с ног. Кажется, её истинным намерением в экскурсии было только провести с ним время, но он не был против. Всё-таки было воскресенье, день с наименьшим количеством обязанностей и сановников. Очень ленивый день для большинства людей, и король с королевой не были исключением. Они отправились на небольшую прогулку по саду, и Рейгар сумел назвать некоторые цветы. Он много заказывал их для своей матери, и, таким образом, кое-что знал. Затем они направились обратно в Красный Замок, где Рейгар рассказал об истории Железного Трона, о чём она, конечно, слышала и раньше. Она была достаточно вежлива, чтобы спросить о черепах драконов над троном. — Они настоящие? — спросила она с некоторым скепсисом. — Вполне. Уверен, если Вы подойдёте ближе, они цапнут Вас. Она улыбнулась и очаровательно хихикнула, звеня, как нежнейший из колокольчиков. Он провёл её по разным залам, по Твердыне Мейгора, где они задержались только в Бальном зале королевы. Оказавшись возле Башни десницы, они решили нанести туда визит. Рейгар придержал ей дверь, чтобы она зашла в нижний этаж, где находился Малый Чертог. Это был большой зал; достаточно большой, чтобы вместить внушительную роту солдат; с высоким декорированным сводчатым потолком и окнами высотой на всю стену, пропускающими мягкий жёлтый свет с золотистым оттенком, заливая столовое серебро мерцающим светом. — Красиво, — прошептала рядом Серсея. — Вы никогда раньше не видели его? — спросил Рейгар, закрывая за собой дверь. — Даже когда Ваш отец был десницей? — Он вспомнил, как видел её у Красного Замка время от времени много лет назад, и отлично знал, что она жила не при дворе. Она жила в то время с матерью в Утёсе Кастерли. — Никогда, — ответила она, покачав головой. — Он и в самом деле довольно грандиозен. Когда я был ребёнком, для меня было привилегией обедать здесь. — Тогда он был единственным ребёнком и был привязан больше к матери, нежели к отцу. В своём отрочестве он не страдал от отсутствия излишеств, но обедать в Малом Чертоге всегда было увлекательно. — Хотя он не так велик, как Ваш приёмный зал, — отметила Серсея. — Да, не так, — ответил он. Она прошагала к столу, и он проследовал за ней взглядом. Её жёлтые локоны заливал свет, заставляя их сиять подобно чеканному золоту. Она подняла серебряную вилку и стала крутить её между пальцами, рассматривая. В ней было желание учиться, что Рейгар очень ценил; ей не нравилось, когда что-то оставалось тайной, и она всё время задавала вопросы, чтобы утолить своё любопытство и отложить в памяти что-то новое. — Пойдём наверх? — предложил он и показал рукой дальше. Она кивнула, улыбнулась и подошла, чтобы взять его за руку. Он подвёл её к винтовой лестнице, ведущей наверх башни, и они молча стали подниматься. Достигнув конца лестницы, он открыл ей дверь, ведущую в кабинет. Он находился в ухоженном состоянии, с недавно вытертой пылью и кропотливо разложенными на полках книгами. Однако это не было делом рук Джона, так как он редко посещал свой кабинет в Башне десницы. Он предпочитал тот, что предоставили ему при первом посещении двора, далеко в западном крыле. Серсея осмотрелась по сторонам, проведя пальцами по краю стола, будто проверяя наличие пыли. Свет, проникающий сквозь круглое окно позади стола, обрисовывал её стройную фигуру в темноте. Его глаза от стола перешли к двери; воспоминание, казалось, всплыло из тенистых глубин его сознания, и внезапно он вынужден был подойти к ней. Он слегка коснулся её плеча. — Пойдём со мной, — сказал он, и она кивнула. Он привёл её к двери, широко открыв её, и они подошли к другой лестнице. Она привела их в комнату. Внутри неё была кровать с голубыми простынями, расшитыми серебром. Помимо неё здесь было немного мебели — только тумбочка и ковёр скрашивали одиночество постели. Одно окно, очень широкое и высокое, позволяло щедро проникать в него солнечному свету. Серсея шагнула вперёд, осматриваясь. — Спальня? — с удивлением спросила она. Когда она повернула голову, чтобы посмотреть на него, Рейгар опешил. Словно наложенный на неё, явился призрак, такой похожий… Лианна? почти вслух сказал он. Видение ушло от Серсеи, переместившись к кровати. — Здесь спит лорд Коннингтон? — спросила Серсея, заставляя Рейгара вернуться к ней взглядом. — Нет, — апатично ответил он. Когда он снова посмотрел на кровать, ему снова явилась Лианна, но как воспоминание. Прошёл почти месяц с её прибытия в Королевскую Гавань. Свадьба была отложена из уважения к Элии и чтобы дать Рейгару время на горе, но она должна была случиться через неделю. Это была их вторая свадьба; на этот раз перед глазами не Старых богов, а всего королевства. В тот день он взял её на экскурсию по замку. — Здесь спит Джон? — спросила Лианна со своей обычной нецеремонностью. — Нет, — ответил Рейгар и с удивлением наблюдал, как она бросилась на кровать. Она лежала на спине, подняв ногу, с рукой, брошенной на лоб, и этими непослушными каштановыми локонами, раскиданными на подушках. Одета она была в серое платье, как часто бывало. Оно соскользнуло с её колена, медленно сползло вниз по бедру и обнажило прекрасную белую плоть. Даже стоя в дверях, он мог видеть бледные коричневые веснушки, разбросанные по всему её носику и освещённые светом на её очаровательном лице. — Не думаю, что я нравлюсь Джону, — сказала она, слегка надувшись. Рейгар шагнул ближе. — Почему ты так говоришь? — Не знаю, — ответила она с несчастным вздохом. Эти нежные вздохи разбивали ему сердце и сделали это даже сейчас, в воспоминании. — Ты неправа, — сказал он. — Ну, если ты так говоришь. Ты всегда прав. Он не знал, что побудило его к дальнейшему. Возможно, то, что юбки полностью сползли по её бедру, или то, что корсаж чуть не обнажил её маленькие груди, или как она облизнула свои вкусные красные губы. Или, может, то были её глаза, такие мечтательные и честные, в сочетании с капельками пота на изгибе её тонкой шеи. А может, это было не так уж важно. Может, это была только знакомая округлость башни, а жара снаружи лишь подхлестнула его. Это была необузданная страсть. Он сел на кровать, притянул её к себе на колени и стал целовать, отчаянно дёрнув шнурки платья. Когда он снял его с неё, разорвав тонкую ткань, она уже расстегнула его камзол и начала развязывать шнурок его туники. В этот страстный момент Рейгар позабыл обо всём — дверь в покои распахнулась настежь вместе с дверью в кабинет. В это время любой мог проходить мимо, наткнуться на них и рассказать историю на века. Но всё, о чём Рейгар мог думать — как ужасно хотел он раствориться в ней, пылать и пылать, пока его любовь не обратится в пепел. Вся осторожность улетучилась, как только он стащил её сорочку. Боги, он любил её, хотел её; и не имело значения, если их кто-нибудь увидит или услышит. Его туника была расстёгнута, но не снята полностью, когда он раздел её, но это было неважно. Он наполовину состоял из тлеющего вожделения. На этот раз это его нетерпеливые пальцы расстегнули его бриджи, а не её, как обычно бывало, и притянули её тело к себе. Он осознал, что не в состоянии дышать, но всё равно хотел целовать её, пусть даже будет задыхаться. Голова кружилась, пульс пронзительно стучал, и с каждым разом, как она стонала его имя ему на ухо, его желание и выносливость вновь возрождались. Излившись, он глухо произнёс её имя дважды, трижды — Лианна, Лианна, Лианна — в её податливые губы. После он лёг на бок, притянув её к своей груди только чтобы держать её, чувствовать в своих руках без той спешки, что бывает при занятиях любовью. — О, Лианна, — пробормотал он в её волосы, такие ароматные и взъерошенные. — О, Лиа, моя милая, любовь моя. Дорогая Лианна, прекраснейшая Лианна. — Он почувствовал разочарование и злость от того, что общий язык не мог найти слов, чтобы описать её, но и радость от того, что она была здесь и слышала его. — Я люблю тебя, — всё, что она сказала. Они не стали быстро одеваться. Они всё так же обнимали друг друга, бормоча разные чувствительные невнятности, пока пламя, наконец, не угасло, и они неосознанно начали возводить лёд между ними. Закончив вспоминать, Рейгар перевёл взгляд с постели на спину Серсеи. От воспоминания его пульс ускорился, и он ощутил шевеление в своих чреслах. В попытке забыть Лианну или, может, заместить это старое воспоминание, он потянулся к Серсее и завязкам на спинке её платья. — Я могу понять, почему он не спит здесь, — сказала она, и Рейгар остановился. — Эти покои маленькие и некрасивые. Они совсем не убраны мебелью. Рука Рейгара упала обратно. — Полагаю, Вы правы, — ровно ответил он. Он никогда не думал об этой комнате в таком ключе. — Давайте навестим Вашу матушку в Девичьем склепе, — предложила она, поморщив носик на кровать перед ней. Она робко взяла его за руку и повела из опочивальни. Рейгар бросил последний взгляд через плечо, надеясь уловить каштановые завитки, разбросанные на подушках. Когда этого не случилось, его грудь начало стягивать. Рейгар не мог отрицать, что жаждал страсти, которая однажды переполняла его до краёв. Он не мог отрицать, что жаждал этого. Но у Рейгара был долг, и долг стоял выше. Так ли должно быть? На одно-единственное мгновение Рейгар подумал, что бы посоветовала на это Элия.