Нюхлер

Альбус Дамблдор апатично разглядывал документ, оставленный на столе Долорес Амбридж. Это была копия отчета в Министерство, где преподавательница ЗОТИ во всех красках описывала нападение на нее нюхлера, всю безобразность поведения детей и их посредственность. Самое забавное было в том, что директор не помнил, чтобы на Долорес нападал какой-то там нюхлер, да еще и в Большом Зале во время ужина. Он бы просто не мог пропустить такого зрелища. Преисполненный уверенностью, что данного инцидента не происходило, Альбус послал сову в Министерство с просьбой об освобождении мадам Амбридж от ее обязанностей ввиду болезненной фантазии, чреватой более серьезными последствиями. В ответ Корелиус Фадж написал, что его сотрудница здоровее всех здоровых, что Дамблдор должен позаботиться о своих чрезмерных фантазиях, ибо в воскрешение Волдеморта поверит только конченый идиот или такой старый маразматик, как бывший профессор трансфигурации, ныне директор некой школы. Альбус, оскорбленный в лучших чувствах, вот уже неделю вел активную переписку с Министром, даже не обращая внимания на тот факт, что к нему зачастил Гарри Поттер. Мальчик приходил и садился на диван, излучая тоску и высшую степень разочарования в жизни. Пару раз Дамблдор спрашивал у него, в чем дело, на что Гарри всегда отвечал: — В Гермионе. И на этом его объяснения заканчивались. Списав все на подростковый возраст и бушующие гормоны, Дамблдор продолжил исправление ошибок в письме Корнелиуса, чтобы отослать его Фаджу и лишний раз убедить всех, что Министр — осел безграмотный. В первую очередь, надо убедить себя. Потому что ошибки были скорее речевые, нежели орфографические. Это удручало. — Профессор? — Да, мой мальчик? — Альбус рассеянно взглянул на Гарри. — Скажите, что бы вы сделали на моем месте? — Поттер немного замялся. — Я… Я поссорился с другом. С Гермионой. И не знаю, как ей сказать… — Сказать, что тебе очень грустно? Что ты извиняешься? — сочувственно уточнил директор. — Нет. Сказать, чтобы впредь она не лезла не в свое дело, и что я не буду извиняться, потому что моей вины в нашей ссоре нет вообще, — трагично изрек Поттер выпавшему в осадок Дамблдору. — Гарри… Понимаешь, иногда нам нужно брать вину на себя. Мы обязаны это делать ради тех, кого любим и кем дорожим, — волшебник ласково взглянул на ученика. — Извинись перед мисс Грейнджер, поверь мне, она оценит этот поступок, и все ваши разногласия рассеются сами собой. Альбус печально улыбнулся и бросил косой взгляд на Фоукса, дремлющего на жердочке. Его огненно-красные перья переливались на свету, смешивались, превращаясь в огромное алое море. Феникс спал, и сон его был спокоен. На мгновение сердце кольнуло чувство зависти. Дамблдор давно не спал спокойно. И дело не в старческих проблемах. Директор отвлекся, и, не отдавая себе отчета, лихорадочно перебирал пальцами краешек письма, чуть ли не жуя его. Поттер со всей внимательностью рассматривал этот странный ритуал, пытаясь перебороть желание перевоплотиться в нюхлера. Собственно, к Дамблдору он ходит по двум причинам. Первая — Гермиона, которая зареклась вычеркнуть воришку-Гарри из своей жизни и активно игнорировала его. Получалось плохо. Она все время бросала на бывшего друга колкие озлобленные взгляды, запальчиво и громко, чтобы он услышал, сравнивала «кое-кого» с остальными и приводила примеры тех волшебников, которые занимались воровством и плохо кончили. За ней всегда наблюдали ребята с факультета и недоумевали, откуда у мисс Всезнайки такой интерес к мошенникам. По Хогвартсу пошли слухи о «темном прошлом» Гермионы Грейнджер, что послужило еще одним поводом для злости девочки, обращенной на Гарри. Вторая — неимоверно сильное желание что-то своровать. Опробовать свои способности хотелось, особенно в непогоду. Интересно, а как себя чувствуют нюхлеры во время дождя? У них есть какое-нибудь слабое место, как у вампиров, которые ненавидят чеснок? Или аллергия, скажем, на апельсины? Вопреки здравому смыслу, Поттер не хотел идти в библиотеку. Для добычи информации уйдет слишком много времени. То ли дело опробовать все на себе! Сразу выявятся всякие побочные эффекты, приятные и неприятные ощущения и слабости. Тяга к экспериментам увеличивалась с каждым часом, поэтому Гарри, пытавшийся ее перебороть исключительно из-за возможного летального исхода, проводил все свое свободное время в кабинете директора. Нет, он не жаловался. Он это даже заслужил. Не надо было выделываться, не стоило строить из себя неизвестно что. Не надо было ссориться с Гермионой. — Гарри! — Гермиона надула губы. — Ты плохо поступил! Не надо красть, понимаешь? Это очень плохо. — Герм, пожалуйста, перестань разговаривать со мной, как с безнадежно отсталым ребенком! Я ничего не могу с этим поделать, понимаешь?! — запальчиво вскрикнул Поттер. До дрожи обидно. Кончики пальцев подрагивали от холода, ночной ветер приносил в комнату мальчиков сквозь распахнутое окно запахи леса. Кроме него, Рона и Гермионы здесь больше никого не было. Пятикурсники по обычаю до последнего сидели в гостиной, рассказывая о лете и травя байки. Был слышен шум, крики Дина Томаса и смех Джинни, заставляющий Рона нервно коситься на дверь. Повалившись на мягкие подушки, Гарри снял очки. Без них окружающий его мир казался темным пятном приглушенных оттенков, полный беспокойства и перемен странный мир. Грейнджер, сидевшая на краю кровати, мягко взглянула на мальчика: — Гарри! Мы что-нибудь придумаем. Я пороюсь в библиотеке, Рон поспрашивает у портретов. Это нельзя так оставлять! И нужно обязательно выяснить, почему твоя анимагическая форма именно нюхлер. Это странно! Мало у каких волшебников была способность перевоплощаться в магических животных. На это нужно тратить много магии! К тому же, в истории не было ни одного случая, когда именно животное влияло на человека! Я проверяла это, и… — Хватит! Прекрати! — губы Поттера задрожали. — По-твоему, я в восторге от всего этого?! От своей чертовой способности, парселтанга, палочки как у Него, шрама на лбу?! Бесконечных приключений и проблем, которые за ними следуют?! Я не хотел быть Избранным! Я всегда мечтал о нормальной семье! Пусть даже не волшебной, но у меня были бы родители. Все ждут от меня великих свершений. Так говорил Оливандер, так твердил Дамблдор. И сам Волдеморт ждал их от меня. А я не хочу выделяться! Я хочу жить нормально, — Гарри вскочил с кровати и пересел на подоконник, прислонившись лбом к холодному стеклу. — Я хочу сам творить свою судьбу. И если уж мне суждено спасти Британию, полагаю, люди потерпят. Пусть мои маленькие трофеи будут компенсацией за моральный ущерб. — Прекрати! Ты говоришь как Он! — крикнула девочка. — Да, ты не можешь сам решать, многие желания не исполнятся, мечты рухнут. Ну и пусть! Почему ты не понимаешь: ты должен подавать пример. Ты — надежда Британии. Ты — Избранный! Ты… — Уходи! — рыкнул он. — Не смей продолжать. Ты слышала хоть слово из того что я говорил минуту назад? Я не собираюсь выслушивать «светлые и правильные вещи» от грязнокровки! Он не успел сообразить, что сказал. Успел только подумать, что это неправильно. Что он сам не чистокровный. Что это оскорбительно. Поймав на себе возмущенно-удивленно-обвиняющий взгляд Рона, Гарри неуверенно поднял глаза и остолбенел от увиденного. Гермиона плакала. Она смотрела на своего друга, ее руки тряслись. Захлебываясь слезами, она, заикаясь, твердила: — Я хотела, как лучше!.. помочь тебе… Неблагодарный слизеринец!.. Я не думала, Гарри, что ты… — она икнула и, повернувшись на каблуках, выбежала из комнаты. — Молодец, Гарри, — прошипел Рон. — Отлично постарался! Теперь я буду знать, какой ты на самом деле. Гарри сжимал и разжимал кулаки, сдерживая слезы. Стоя посередине пустой и мрачной комнаты, вдыхая запахи мороза и хвои, Гарри мечтал, чтобы этот разговор поскорее стерся из памяти. Чтобы он вообще не состоялся. Не поможет. Он знал это. Потому что такое не забывается. Он соврал Дамблдору. На самом деле, он во всем виноват. Во всем. Начиная с воскрешения Волдеморта и заканчивая Гермионой. Поттер осознавал это. Понимал. Но боялся сознаться. Говорят, что время лечит. Что в местах перелома кость становится только прочнее. На самом деле, это пустые слова. Гарри не знал, как дела обстоят с костью человека, но время не лечит. Иначе бы стерлись из памяти лица родителей. Дурсли. Обиды, которые нанес Драко, и которые были нанесены Малфою в ответ. Ссоры. Смерть Диггори. Он не просыпался бы из-за кошмаров каждую ночь. Гарри закрыл глаза. Когда он открыл их, солнце уже клонилось к закату. Свой первый выходной в этом году Поттер провел в полной тишине наедине с директором и собственными мыслями. Дамблдор задумчиво потирал бороду и играл в шахматы с самим собой — так сначала подумал Гарри. Но потом в свете закатного солнца он различил тонкую серебристую раму, сверкающую, откуда раздавались тихие указания. — Другая пешка, Альбус. Слева. Левее. Нет, еще левее. Да. Она, да, молодчина. А теперь передвинь ее на клетку вперед… Директор восторженно переставлял фигуры на шахматной доске. Он вникал в тактику противника, сам же передвигал пешки и позорно проигрывал. — Ты так и не научился играть, Ал. — А ты так и не научился проигрывать, Геллерт, — добродушно отметил профессор. От имени темного волшебника Гарри проняла дрожь. Он бочком направился в сторону двери и опасливо поглядывал на пожилого волшебника, настолько увлеченного игрой, не замечающего ничего вокруг, что становилось как-то не по себе. Вечер в гостиной прошел, как мутный сон. Дин Томас обнимал Джинни за талию, Рон злился и перешептывался об этом с Гермионой, которая отвечала невпопад и смотрела в книгу. Она уже оставила попытки задеть бывшего друга, не смотрела в его сторону, и от этого Поттеру становилось страшно. Ночью ему снилась плачущая Гермиона и обнимающий ее со спины, коварно улыбающийся Геллерт Грин-де-Вальд, на которого в свою очередь печально взирал Дамблдор.