— Открой глаза.
Яркий свет прожигал сетчатку насквозь. Гарри моргнул, стараясь сфокусироваться на лице мадам Помфри, но ее силуэт размывался, превращаясь в пятно.
— Это
ненормально, — женщина оттянула нижнее веко и внимательно разглядывала радужку. — Я не могу сказать, что с вами, Поттер, происходит. Эти глаза — эти
нечеловеческие глаза — могут принадлежать кому угодно.
— Погодите, то есть
даже с этим вы не можете помочь? — стоявшая рядом профессор МакГонагалл вскинула брови.
— Если вы правда думаете, что я абсолютно бесполезна, то вас здесь никто не держит! — рявкнула медсестра. — Глаза могут принадлежать
кому угодно и, если вы не знаете, профессор, карие глаза с округлым зрачком у каждого второго магического существа. Но, учитывая реакцию на яркий свет, круг сужается до обитателей нор или ночных зверей.
— Вы
ни капли не облегчили нам поиски, но все равно спасибо. Как прикажите это лечить? — МакГонагалл щурится и практически шипит.
— Это я
у вас хочу спросить. Это — симптом неудачного превращения. Пусть шутившие над ним ученики лучше изучают трансфигурацию!
— Вы хотите сказать, что я плохой преподаватель? — взвилась Минерва.
— Да.
Гарри аккуратно слез со стула и медленно направился к выходу, по пути хватая первую попавшуюся баночку с зельем — на тот случай, если его остановят, вполне можно соврать, мол, вот зелье, а дальше я сам.
Но его никто не остановил.
Две взвинченные женщины увлеченно конфликтовали, покрывая друг друга слоями грязи, и за эти двадцать минут Поттер успел многое услышать. Теперь практически все криминальное прошлое Минервы МакГонагалл было в его кармане, плюс парочка интересных фактов о медсестре, которая в свое время умудрилась закадрить предыдущего директора школы.
Но кого это волновало?
В Больничном Крыле пахло горечью и раздражением. Гарри поспешно приоткрыл дверь и бросил через плечо последний долгий взгляд на разгневанных женщин. Профессор перехватила его взгляд. Профессор замахала руками и выкрикнула сдавленное «Поттер!».
Но Поттер уже вышел за дверь и помчался по прохладному коридору, тонущему в оранжевом свете заходящего солнца.
Тени становились глубже и мрачнее, все органы чувств будто обострились, Гарри прятался по углам и царапал шею ногтями от удушья. Ему казалось, что мандариново-оранжевый свет заполняет легкие и прожигает их, превращая в груду трепыхающегося мяса. Казалось.
— Гарри!
Наваждение спало и он очнулся. Рон стоял напротив него, вглядываясь в лицо напуганными глазами. Он протянул руку. Гарри отпрянул в угол.
— Опять? Снова начинается? — мрачно уточнял Уизли. — Твои нюхлеровские повадки вынуждают меня на крайние меры.
Поттер схвачен за грудки. Поттера тянут по коридору, потом — по лестнице, на самый верх, в самый темный и заброшенный коридор, где трудно дышать от влажности и пыли. Гермиона стоит посреди потерянного кабинета, где громоздятся стулья и медленно сгнивают парты.
— Кажется, я догадываюсь, что происходит.
Гермиона с порога начинает сгущать краски и махать древними манускриптами, которые она украла из Запретной Секции.
Гарри думает, что плохо на нее влияет.
Рон поддерживает.
— Нам пора браться за работу, и… Гарри, что сказала мадам Помфри? — Гермиона остановилась. — И все же отправлять тебя к ней было худшей идеей! Если бы не Снейп, то…
— Ничего страшного, если не учитывать, что в ближайшее время меня убьют. Я имею ввиду, МакГонагалл на меня сто процентов зла, потому что пока она и мадам Помфри выясняли отношения, я сбежал, — Гарри улыбнулся. — Они много чего говорили, теперь я обладаю такой информацией, что за нее Лаванда Браун отдала бы мне душу!
— А глаза? — Рон насупился.
— Мадам Помфри не дала однозначного ответа,
чьи это могут быть глаза. Только сообщила, что это похоже на неудачное заклятье трансфигурации.
Гермиона задумчиво кивнула. Достав волшебную палочку из кармана мантии и взмахнув ею, она произнесла заковыристое заклинание. Парты и стулья залетали по комнате, веники в воздухе сметали с них пыль, тряпки наводили чистоту на полках и подоконниках, магия расставляла все по местам.
Книги были торжественно сложены аккуратной стопкой на чистую парту. Гермиона достала манускрипты и открыла рунный словарь на первой странице.
— Я нашла эти свитки в Запретной Секции. Они с пометкой «Анимагия», вся информация записана рунами. Я начну переводить рукописи сейчас же, так что самое время распределять обязанности.
Гермиона усадила рядом с собой Рона.
— Ты должен будешь записывать перевод. Я буду тебе диктовать.
На вопросы Гарри, что делать ему, девушка не давала однозначного ответа. Поразмыслив, она предложила позаниматься домашней работой, анимагией и, было бы неплохо если бы Поттер уже начал раздумывать над выполнением своей части договора с Малфоем.
Избранный ударил себя ладонью по лбу потому что совсем про договор с этой беготней забыл.
И правда.
Пора.
***
Малфой пытается отогнать от себя образ мечущегося в припадке Поттера, но не может. В голове — куча предположений, от которых мозг пухнет и желание жить с Гарри под одной крышей полностью отпадает.
Малфой думает, как решить собственные проблемы, но никак не соберет волю в кулак. У него, по сути, навалом этих проблем. Помолвка с Асторией, которую он вроде бы любит и лелеет, отягощает и сводит с ума. Не до конца понятно, кто он в этой ситуации — жертва обстоятельств или добровольно шагающий в бездну самоубийца? Дальше — лучше. Отец, влекомый властью, снова увязался за Темным Лордом, и в этом году чудом удалось избежать нанесения на предплечье метки. Драко вроде бы рад, что высшие силы мира сего так стремятся его заполучить, но… себя-то не обманешь, верно?
Кто он, по сути, такой?..
Всего лишь сын Люциуса Малфоя, Пожирателя Смерти, который сотни раз подводил своего Лорда. Метка, которую чудом удалось избежать — это наказание за неповиновение?
Определенно.
Он и есть наказание.
На фоне Волдеморта все остальное блекнет: отчаянно влюбленная в Малфоя Пэнси, Поттер-нюхлер, разочарованная в отце мать, проблемы с трансфигурацией — все это… такая мелочь, на самом деле.
Драко показалось, что сам он сжался до размеров точки и вот-вот превратится в черную дыру. Всепоглощающую.
Эссе по Истории Магии колыхалось на ветру и грозило слететь с коленки. Делать уроки у Черного Озера за полчаса до отбоя — одна из тех поблажек, которые доступны ученикам Слизерина. Забини сидит рядом и зарисовывает дерево. Получается криво и непонятно, и если бы Блейз заранее не сказал, что это ива, Драко и не понял бы. Кого он пытается впечатлить этим рисунком?..
— Дафну.
Блейз ухмыляется и проводит рукой по волосам.
— Ей же нравятся парни, разбирающиеся в искусстве.
— Забини, ты не умеешь рисовать, совсем не умеешь. Лучше попробуй музыкальный инструмент освоить или хотя бы ноты выучить, — Малфой усмехается в ответ и сцепляет руки в замок, запрокинув их за голову. — Отличная погода.
— Да.
Солнце лениво лизало водную гладь Озера, и черные воды превратились в багровые. Розовато-оранжевое небо пылало и искрилось, словно миллионы заклинаний были отправлены в воздух. Рваные облака парили высоко над землей, и Малфою казалось, что они походили на драконов.
Такие же огромные и непоколебимые.
Он вздохнул и свернул эссе в трубочку. Блейз скептически глянул на пергамент и провел пальцем по своему, проверяя, высохли ли чернила.
— Ты так спешишь, словно на тебя вот-вот оборотень нападет.
Лучше бы оборотень.
Вдалеке виднелся силуэт Поттера.
***
У Альбуса Дамблдора было отвратительное предчувствие с самого утра.
Новости доходили до директорского кабинета крайне медленно, а потому о произошедшем с Гарри Поттером он узнал только за несколько минут до отбоя.
Уже натянутый колпак для сна трясся от волнения, и вышитые золотыми нитями звезды жалобно поблескивали в свете факелов.
Альбус пил зелье от бессонницы и перечитывал старые письма.
Кто ему только не писал! Дамблдор вчитывался в каждое слово, и его сиюминутное решение «почитать перед сном» грозило перерасти в «почитать вместо сна».
Пальцы нащупали конверт, обвязанный синей лентой. С обратной стороны крепко-накрепко была привязана уже высохшая ветка сирени. Это письмо Альбус боялся отправить десять лет. А потом…
А потом Геллерт был уже далеко.
Дрожащими пальцами аккуратно вскрыв конверт, директор ощупал бумагу — толстую и мягкую. Перед глазами все расплывалось, и Дамблдор никак не решался начать читать, но…
Дорогой Геллерт!
И день короток, чтобы рассказать тебе, как мне важна твоя дружба. Здесь, в «Хогвартсе»,
я чувствую себя абсолютно чужим. До меня долетали странные вести о тебе, будто бы ты убил десятки магов на Главной Площади, прошу, опровергни это.
Но причина, по которой я пишу тебе, не в маглах. И не в «Хогвартсе». И даже не в том, что я по тебе скучаю.
Мне нужно рассказать тебе кое-что, Геллерт. Мне следовало сделать это очень давно.
За все то время, что мы с тобой крепко дружим, я ни разу не игнорировал твоих просьб,
поэтому и ты выслушай мою.
Как только прочтешь это письмо, ответь мне честно. Не мучай ни меня догадками, ни себя.
Мы через многое прошли вместе, и я надеюсь, что все те цели, поставленные нами, будут достигнуты. Мне всегда нравилось наблюдать за тем, как рьяно ты защищаешь права магов и волшебниц, как сверкают твои глаза, когда ты говоришь о Высшем Благе. И все мы верим тебе.
Все верят тебе и доверяют самое дорогое, предлагают дружбу. И, так уж сложилось, что мое чувство, выставленное тебе на суд, немного крепче.
Ты меня, скорее всего, возненавидишь… Я надеюсь на то, что ты правильно все поймешь и не осудишь меня. Все-таки мы знаем друг друга давно.
Геллерт, я люблю тебя. И…
Читать дальше желание отпало полностью, Дамблдор почесал шею и откинулся на спинку кресла.
Девяносто пять лет прошло, и теперь каждое слово в письме кажется такой ошибкой. Как и само письмо — наивное и крайне влюбленное, Дамблдор не мог смотреть на вещи трезво.
Он словно ослеп.
Альбус налил себе чай с мятой и нашел на полках баночку меда. Чайная ложка вмиг перелетела весь кабинет и нырнула в вязкий мед, Дамблдор вздохнул и провел рукой по лбу.
Фоукс надрывно плакал, и было не совсем понятно, от печали это происходило, или же всему причина испанский стыд.
