***
Цепочка переливалась всеми цветами радуги. Она была старинная, золотая, специально для часов, которые, к сожалению, хранились в коробке из-под гвоздей и ждали починки. Филч любил эту цепочку, эти часы, которые достались ему от отца, а отцу — от его отца, и так поколение на поколением. Как только часы будут починены, и стрелки снова забегают по циферблату, Аргус передаст эту реликвию своему дальнему родственнику Эдди. В последний раз он видел мальчугана пять лет назад — когда тому исполнилось три года. Отдаст ему в обход Эддиного отца, потому что мальчик — сквиб, и это не могло не тронуть старческое филчево сердце. Он начистил цепочку и надел ее в последний раз. Обеденный патруль школы, ловля нарушителей, этих маленьких поганцев, не знающих, как правильно колдовать. И это было ошибкой. Поттер понятия не имел, когда он успел стать нюхлером и видел ли это кто-либо еще. Он просто, следуя своим инстинктам, шел к цели, прокрадываясь меж чьих-то лодыжек и не обращая внимания на удивленные вскрики. Цепкими ноготками цепляясь за штанину, он на периферии сознания ловит мысль: так нельзя. Но тут же глушит ее. Коричневая клетчатая ткань брюк такая мягкая. Цепочка сверкает на солнце. От завхоза пахнет мятой и махоркой. Вокруг — гул голосов, топот, смена лиц, и никому нет дела до маленькой драмы про цепочку, которой через пару минут здесь уже и не будет. Аккуратно повиснув на ремне, нюхлер тянет лапу к цепи. Подцепляет ее, бережно работает с застежкой, ловким движением засовывает ее в складки меха и соскальзывает, в тот же миг теряясь в жидких пока еще тенях. Филч ничего не замечает. Он зорко следит за толпой, но почему-то не видит, что толпа не менее зорко следит за ним. Поттер несется по этажу, лихорадочно подыскивая укромный уголок, и думая, куда подевалась его сумка, бутерброды в кармане мантии и его совесть. Из всего вышеперечисленного сумка беспокоила его больше всего. В кабинке мужского туалета он сидит минут пять и пытается прийти в себя. Голова кружится и болит, к горлу склизким комом подкатывает тошнота, пить хочется и все внутри жжет, Гарри понятия не имеет, почему так и что это значит. Умываясь холодной водой, он смотрит в зеркало и с облегчением видит знакомые с детства черты лица. Глаза те же. Не изменились. Он с чистой совестью уже планирует выйти в коридор, как вдруг чувствует кончиком языка непривычно острые, аккуратные зубы. Гарри Поттера прошиб холодный пот. Паника началась внезапно и так же внезапно закончилась. Он смог подавить ее на третьей минуте непрерывного разглядывания новообретенных клыков в зеркале. Они белоснежные, аж больно смотреть, меньше человеческих, правда, не на много. Все не так плохо, Поттер. Главное не открывать рта. Будь тихим, как мышь, будто тебя и нет, да? Гарри сглатывает и с предельной ясностью осознает, что ничего у него не получится.***
— Где ты был? Он опоздал на урок Прорицания на две минуты. Сивилла Трелони, до этого пребывающая в безмятежном поддатом состоянии, с его приходом осунулась и начала заикаться. Рон передает Поттеру его сумку под столом и смотрит с интересом. Еще сильнее этот интерес становится, когда Гарри, достав огрызок пергамента и перо, написал:«Потом!»
Сивилла пела соловьем о приятном вкусе чая с настойкой из трав, и Дин Томас, хихикнув, уточнил, что это за волшебные травы и по какой цене Трелони их брала. Магглорожденные и просто прошаренные поняли шутку и разразились дружным хохотом. Профессор поправила сползшую с плеча шаль и скороговоркой произнесла: — Я вас определенно не понимаю!.. Рон ткнул друга в бок и вопросительно глянул на него, силясь найти какое-то изменение в лице. — Нюхлер? — спросил он одними губами, и Поттер затравленно кивнул. — А теперь!.. Теперь самое время пить чай! Эти травы, они пробудят ваше внутреннее око, и отправят его в полет! — Трелони разливала всем чай по чашкам. — Главное — не словите бэд-трип, ребят, — хохотнул Дин, и его колкое замечание потонуло в общем гуле. Симпатичная желтая кружка перешла в руки Поттеру. Он поднял брови, задав немой вопрос, мол, почему вы мне сюда наливаете, у меня так-то на столе стоит уже кружка. Сивилла поняла, и отчего-то виноватым неуверенным тоном произнесла: — Бедный мальчик! Какая судьба, какие трагичные события! Я сберегла тебя от невиданной участи, и ты скажешь мне «спасибо» в будущем, птенчик. — «Птенчик!» — шепотом повторил обескураженный Уизли. — Ну и дела. Чаепитие началось. Гарри уныло рассматривал содержимое чашки, и ничего волшебного в обыкновенной смеси полыни и ромашки не нашел. Пить хотелось, но не представлялось возможным. Клыки резались. Клыки чесались. Клыки очень хотели блеснуть своей белоснежностью на публике. Но публика была явно к этому не готова. — Ты чего? — вопросительно уставился на друга Рон, приняв чай, как данность, и заодно поедая бутерброд. Гарри поморщился и замотал головой. — Я тогда твой выпью, ладно? — спросил Уизли, виновато глядя на выпитый чай и недоеденный продукт. — А то всухомятку… Гарри кивнул и пододвинул чашку. Дверь чуть скрипнула, и из темноты выглянул кусок ярко-розовой материи. Рон поднес чашку у губам. — Мистер Уизли! — подняла панику Трелони. Рональд сделал пару больших глотков и уничтожил чай в один присест. Подняв непонимающий вопрошающий взгляд на профессора, он нахмурился. И тут же его лицо сгладилось, став абсолютно непроницаемым. — Ваше имя, — раздалось из-за спины. — Рональд Билиус Уизли. Долорес удивленно подняла брови и уставилась на Сивиллу, мрачнея на глазах. Венера молчала. Марс молчал. Нептун велел бежать. И Трелони радостно бы этому совету последовала, если бы страх не приколотил ее к месту. — В прочем, все не так уж и плохо, — Долорес улыбнулась притихшему классу. — Не так ли? Со всех сторон послышались шепотки. Самые смелые гневно воззрились на преподавателя, воскликнув «Что вы сделали с Роном?». — Ничего страшного, мои дорогие, — Амбридж лучезарно улыбнулась. — Всего лишь небольшая порция Сыворотки Правды. — Но применение Сыворотки незаконно! Гарри смотрел, как Долорес садится напротив. Она подмигнула ему. Села поудобнее. Изрекла: — Я и есть Закон. И, взглянув на Рона, пропела девичьим голоском, никак не вяжущимся с видом розовой жабы на смертном одре: — Ты что-нибудь знаешь о нюхлере, милый? Рон ответил бесцветным голосом: — Да, мэм.