Просто такая сильная злость

Новый год Отабек отмечает дома, в Алматы. После полуночи он звонит сначала бабушке в Астану, потом старшей сестре, которая тоже тут, но отмечает дома с мужем и детьми. Он хвалит мамин сырне и баурсаки, которые помогала готовить младшая сестренка, чинно выпивает бокал шампанского и вежливо отказывается от второго. Тетя Жания рассказывает ему, какой он молодец. Ее дочка Айнур хихикает. Она старше его на два года, к тому же, хоть и очень далекая, но кузина, и вряд ли тетя Жания всерьез на что-то надеется. Отабек спрашивает Айнур, чем та занимается – Айнур работает в салоне красоты, а еще она любит петь. Отабек не просит ее спеть, и мама смотрит на него с укором. В Алматы Новый год наступает на три часа раньше, чем в Москве. В два застолье уже близится к концу – в семье Алтын до утра гуляют редко. Отабек умывается в ванной и долго рассматривает свое лицо. Улыбается. Улыбается открыто. Приятно. Выходит какой-то оскал. В половину третьего он ложится в постель и лежит с открытыми глазами. Будильник поставлен на три часа ночи. Полчаса растворяются в нем, как отравленный мед, стекают на дно желудка и образуют там тяжелый ком. За окном ветер. Глаза привыкли к темноте, и он различает мебель, которая окружала его все детские годы. Стол, шкаф. Гитара в углу. Он не стал брать ее с собой, когда уехал тренироваться в Россию. Гитариста из него все равно не получилось. Фигуриста тоже, думает Отабек и усмехается. Ладно, нечего прибедняться. Фигурист он все-таки неплохой, хоть каждая победа и достается ему с потом и кровью. В конце концов, перед финалом Гран-при он выиграл Чемпионат Казахстана. Опять. Немного беспокоит то, что он недостаточно сильно расстраивается из-за четвертого места на самом Гран-при. Немного беспокоит то, что… Будильник издает резкий звук, и Отабек торопится его выключить. Сердце стучит, кровь бьется в висках. Он выжидает еще пять минут, хотя это так трудно, а потом открывает WhatsApp и пишет Юре: “С Новым годом!” Он отвечает – не сразу: “С новым годом!” “Отабек!” “Я забыл что у тебя раньше (((” “Прости! ((” Отабек хочет написать ничего страшного юра я рад что ты вообще читаешь мои сообщения поздравил ли тебя леруа пишет ли он тебе что у тебя с ним юра Но это так убого. “Трудно все в голове держать, да? )” – пишет он, и сразу: “Память кошачья! ))” Юра присылает в ответ дикое количество смайлов и пишет: “Я с дедушкой, он передает привет” “Говорит чтобы я прекратил втыкать в телефон ))” Отабек выдыхает. Он хотел, чтобы Юра предложил созвониться по Скайпу, он боялся, что Юра предложит созвониться по Скайпу. “Ему тоже привет”, – отвечает Отабек и, скрепя сердце: “Я спать ложусь если честно. Мы тут рано сворачиваемся” “Ну спокойной ночи тогда старикан )) у нас все только начинается )” “Спокойной ночи, Юра” “Ага. с новым годом еще раз. завтра пиши” Отабек не писал Плисецкому с 27 декабря, когда поздравлял его с победой на Чемпионате России. На всякий случай он придумал легенду о том, что был очень занят, помогая семье готовиться к празднику. Этим он действительно был занят, хотя на пару сообщений время найти мог бы. Но завтра он напишет. Раз так. *** Юра не пришел на банкет, но выступил на показательных. Леруа был и там, и там. Веселился, как всегда, и девица Изабелла была при нем. Они охотно обсуждали инцидент на Гран-при, Изабелла назвала Юру “бедным мальчиком”, Леруа состроил грустную мину, Крис что-то схохмил про феечек (вот подонок, а ведь обещал), и тема завяла. Леруа ушел вместе с девицей рано и на выходе имел наглость подмигнуть Отабеку. Хотя как раз в этот момент Отабек засомневался. Леруа – человек совсем другой культуры. Да и воспоминания о наглых канадских пальцах несколько поблекли. Впрочем, фотографии не дадут забыть. Отабек в кои-то веки открыл Инстаграм, набрал наугад один из хэштегов и с кипящим сердцем покинул банкет. Он звонил в номер Плисецкого, но трубку никто не брал. Он боялся звонить на мобильный, боялся писать сообщения, боялся не получить ответа. Он думал о том, нормально ли будет позвонить в номер Леруа, и, приложив к трубке салфетку, пригрозить ему жестокой расправой, если он… Если он – что? Чего он вообще хочет? И кто – он? Леруа? Думать тошно о том, чего хочет Леруа. Отабек? Он хочет только, чтобы Юре было хорошо. Ой ли? Разве Юре было плохо, когда он валялся на груди у Леруа, когда ебаный канадец разложил свои неизвестно где побывавшее пальцы у него на животе, прямо под ребрами, так, чтобы все видели, вся эта конем траханная арена, и Лилия, и Яков, и даже, наверное, Юрин дедушка – по телевизору. По-моему, ему совсем не плохо было, Отабек. Ты же знаешь Юру, Юра бы сразу заявил, если бы ему было плохо. Может, это не ему, а тебе плохо было, только с какой стати? Отабек звонил в номер Плисецкого и не знал, что сказать, и, когда все же дозвонился, просто спросил о самочувствии, извинился, что не подошел сразу. Юра чувствовал себя прекрасно, забей, Отабек, я просто не ел в тот день, да вообще, да не мог просто, и еще Кацуки этот свинья тупая, потом расскажу, не бери в голову, нет, я с Лилией и Яковом ужинал, спать буду, наверное, завтра вечером улетаю, а ты когда. Отабек улетал днем. Он хотел предложить совместный завтрак, но слова застряли в горле, да так там и остались. А утром Юра завтракал с Леруа. Который был без Изабеллы. И очки на голову надел. Отабек заставил себя подумать, что он обознался. Просто очень хотелось так думать, хотя бы несколько секунд. Они сидели к нему в четверть оборота, так что Леруа его вряд ли мог увидеть, зато Юре стоило только чуть повернуться – но он не сводил глаз с канадца. Отабек спрятался за кадкой с чахлым растением и серьезно поразмыслил над тем, не стоит ли ему в эту кадку блевануть. Без шуток, живот подводило. Леруа засмеялся на весь зал. Отабек выглянул из-за растения. Юра улыбался, на его порозовевших щеках образовались ямочки. Отабек вернулся к себе в номер и блеванул там, собрал вещи и выехал в аэропорт раньше времени. *** Отабек гуляет с младшей сестрой. Она катается на санках с горы, раскраснелась, ей жарко, стягивает с себя шарф, Отабек завязывает обратно, сестренка фыркает, убегает, тянет санки за собой. Отабек вертит в руках телефон. В Алматы чуть больше полудня, еще рано. Ожидание не окрыляет его, а тянет вниз, и это едва ли не приятнее, это как гладкий камешек, подобранный у моря на исходе осени, который лежит в кармане пальто, который ты никогда не достаешь, а только щупаешь иногда холодными пальцами. Вечером надо идти к старшей сестре, она звала в гости. В середине февраля его ждет Чемпионат четырех континентов. Леруа наверняка будет участвовать в Medal Winners Open, это уже через две недели, и Юру тоже могли пригласить, у него теперь золотая медаль, и вообще, после Гран-при его entertainment value зашкаливает. С другой стороны, в конце января Чемпионат Европы. С третьей… нет, это никуда не годится. Отабек нервничает, телефон чуть не выпадает из рук. Неужели они не увидятся до Чемпионата мира? А Леруа? Уже через две недели… Он не сразу замечает, что сестренка врезалась в сугроб. Она в порядке, выбралась, вся красная и мокрая, тянет свои санки на горку, но Отабеку стыдно. Он ведет ее домой, хоть она и злится – хочет еще кататься. Дома он сдает девочку на руки маме и смотрит билеты в Москву. Так, от скуки. От нечего делать. Может, купить Юре билет в Казахстан? Типа подарок на Новый год. Но он не знает, когда Юра возвращается в Питер, не знает номер его паспорта, ничего-то он не знает, и даже не может написать и спросить. Да и поездка в Алматы – тот еще круиз. Только чтобы увидеться с ним? Полно, они и друзьями-то стали всего несколько недель назад. И вообще, разве так становятся друзьями? Предложил дружить – и наслаждайся? Что ему вообще известно о Юре? Понятно, он дышит фигурным катанием, но ведь не может не быть чего-то еще. Какие ему снятся сны? Как его дразнили в школе? Какая музыка ему нравится? Нравятся ли ему песни Леруа? Отабек со злости ударяет кулаком по столешнице. Он ждет четырех часов. Уже начинает смеркаться. Потом он думает, что писать ровно в четыре подозрительно, и ждет до четырех пятнадцати. Семнадцати. Для верности. Он так жалок. Все-таки он не может спросить Юру про Medal Winners Open. Не хочет знать ответ. Пишет, что идет к сестре. Юра отвечает, что ему скучно. Отабек спрашивает, когда он возвращается в Питер. Третьего. Это уже послезавтра. Отабек тогда же должен вернуться к тренировкам. Он пишет “как там Леруа” и стирает. Пишет “я по тебе скучаю” и стирает. Ему не хватает хитрости. Если бы он был хитрее, он бы давно все разузнал. “Чего ты там так долго пишешь, поэму строчишь? ))” – спрашивает Юра. “У меня третьего начинаются тренировки” – наконец, отвечает Отабек. “у меня четвертого. яков бесит. может по скайпу созвонимся? ломает писать” Отабек бросает затравленный взгляд на часы. В пять надо выходить, а он еще не переодевался. Дурак, зачем ждал эти семнадцать минут, какой же ты тупой, Отабек Алтын, чтоб тебе пусто было. Но минут двадцать у них есть. Юра сидит спиной к окну, и в тени его светло-зеленые глаза кажутся серыми. Но так все равно хорошо. Так, может, лучше. Серые, как камешек в кармане твоего пальто. Волосы убраны назад, выпавшие из резинки пряди заложены за уши. Отабеку плохо видно, что на нем надето. Что-то черное – толстовка? Он улыбается обветренными и искусанными губами. Они не были такими до… До. Остановись. В Москве просто холодно, гораздо холоднее, чем в Барселоне, и там нет Лилии, которая следит за такими вещами. Отабек улыбается ему в ответ. – Отабек! – Юра машет коротким жестом, рука у самой щеки. – Здорово! Как там в Алма-Ате? – Небось теплее, чем в Москве, - отвечает Отабек. – Ты вроде говорил, что к сестре идешь? – Ну, да. – Отабек смущается. – Через двадцать минут пойду. – Это старшая сестра? Она отдельно живет? – Ну, да. – Господи, ты можешь перестать мычать?! – Она замужем, у нее дети. – Твои племянники типа? – Ну, да. – Черт бы тебя побрал, Алтын! – Классно, – оценивает Плисецкий. – У меня нет сестер. И братьев. Двоюродная одна есть, мы не общаемся почти. – В Казахстане обычно большие семьи, – говорит Отабек и сразу паникует: не допустил ли он бестактность. – Да, ну это традиции такие, – важно сообщает Юра. – Мне, в общем, все равно. Мне деда хватает. Эту тему Отабеку развивать совсем не хочется. Ему хочется спросить про Medal Winners Open. И про искусанные губы. Точнее, ему хочется быть достаточно смелым, чтобы спросить. Зато Юра смелый за них двоих. – Отабек, – говорит он. – Ты в кубках участвуешь? – Нет, – отвечает Отабек. – В Чемпионате четырёх континентов теперь. А ты? – Шутишь? – Плисецкий мрачно ухмыляется. – Меня выносить уже можно – ну, ты и сам помнишь… Отабек помнит. У него темнеет в глазах. А потом светлеет, когда он понимает: никакого Medal Winners Open! Да! Никакого Леруа! Пусть катается там, пока каталка не отвалится! Даже если… Даже если они продолжают общаться, это не то, а с другой стороны… себя-то видел? Десять сообщений да разговор по Скайпу. – Не знаю, как я наш чемпионат выиграл – просто повезло, кажется, – говорит Юра. – Виктор не успел ни податься, ни подготовиться, конечно, хотя разговоров было! Отабек вздыхает. Можно было спросить, но момент упущен. – Ты чего вздыхаешь? – спрашивает Плисецкий и продолжает, не дожидаясь ответа. – Яков мне все уши прожужжал о том, что это мой чемпионский сезон. Ну, ты понимаешь… Неизвестно, что со мной будет. В смысле, с моим телом. Отабека от этого слова бросает в жар. Что с ним будет? Руки Леруа на плече, на коленке, на малиновой ткани. Пальцы вгрызаются и рвут ее, яростно, в клочья, пальцы не могут так рвать, но рвут и впиваются в кожу под ней, и под подушечками белые пятна – отлила кровь. – Я просто не могу его подвести, понимаешь? – говорит Юра. Кажется, он что-то пропустил. – Он меня вырастил фактически, я в Питер переехал под его ответственность. То есть, я не знаю, что он там себе думает, у него свои амбиции, конечно… Это он про Фельцмана. Отабек дышит глубоко, стараясь, чтобы этого не было заметно. – Блин, лучше б я не выигрывал этот сраный чемпионат! Теперь каждая журналистская шавка считает своим долгом написать, что я ярко горю и быстро погасну! Любимое, блять, выражение! А у меня в конце января Европа, а потом Чемпионат мира в марте, и я проебу с треском, Отабек, по-любому, я вообще уже не могу… – Юра, – Отабек подается вперед. – Не волнуйся так, пожалуйста. Яков тебе наверняка рассказывал. Есть специальные техники, упражнения для, м-м… для развивающихся… спортсменов. Все проходят через это, в той или иной степени. Тут он, конечно, лукавит. Мало кто добивается такого успеха в первый сезон во взрослом катании. И зачем Яков говорит ему эти вещи? Пытается разозлить, мотивировать на победу? Так же можно и сломать. Плисецкий усмехается. – Да знаю я. Но меня все равно вымораживает. И потом, я как-то привык к этому образу. Бесило раньше, но, на самом деле, не так все страшно. Люди умиляются, что я фея – пускай, главное, чтобы судьи видели, чего я стою. И буду наклейки со своей фоткой продавать, тетради всякие. Так гораздо больше можно заработать, чем в спорте. – Это тебя Леруа научил? – не выдерживает Отабек – и немедленно отвешивает себе мысленный подзатыльник. Он хотел заговорить о Леруа, но не так, надо было зайти с другой стороны, надо было вообще молчать. – При чем тут Леруа? – как будто бы неподдельно удивляется Юра. – Ну я шучу так-то. По большей части. Но насчет образа это меня еще Барановская настроила, когда приму из меня делала. Она постоянно меня ругает, но я однажды подслушал, как Яков ей говорит, что она раздувает мое самомнение. И я тогда вспомнил, как она все время твердит, что я единственный, кто способен на то, способен на это, что больше никто в фигурном катании на меня не похож. И я потерять это не хочу просто так. Понимаешь? – Понимаю, – отвечает Отабек. Из коридора кричит мама – все давно собрались, пора идти к сестре. Так и не успел переодеться. Он наскоро прощается с Юрой, извиняется, Юра тоже извиняется, прости, Отабек, что вылил на тебя этот ушат говна, мне просто не с кем больше об этом поговорить, кроме тебя, и Отабек машет рукой, а в руке теплый камень с пляжа Барселонета, больше не с кем, не с кем, кроме меня.