***
Чимина тревожили кошмары. Он беспокойно крутился на кровати, что-то неразборчиво шепча, то и дело хмурился и чуть ли не плакал. И вот, когда Пак развернулся в сторону сидящего рядом парня, в очередной раз тихо заскулив, тёплая рука опустилась на его макушку и неспешно стала поглаживать парня по его рыжим волосам, успокаивая. Эти лёгкие прикосновения возымели должный эффект на парня, и вскоре Чимин примолк и впервые за всё время сна слегка улыбнулся. -Юнги, — первое, что отчётливо произнёс во сне рыжий и неосознанно, на подсознательном уровне, потянулся к тёплой руке, что сейчас гладила его. Пальчики аккуратно обхватили за запястье чью-то руку, и Пак с облегчением выдохнул. Его дыхание стало спокойным, а размеренное сопение разносилось по комнате, сообщая о мирном сне своего хозяина. Чимин всё шире улыбался во сне, и его улыбка была такая яркая и солнечная, что, казалось, она освещает эту тёмную комнату лучше любого другого источника света. — Юнги, ты пришёл, — сквозь сон пробубнил парень и, кажется, проснулся. Чимин чувствовал тепло рядом с собой и, будучи уверенным, что поблизости с ним Юнги, потянулся к парню ближе и уткнулся носом в его грудь. Со стороны послышался тяжёлый вздох. Это немного привело в сознание сонного Пака, ибо этот голос явно не принадлежал Юнги. Чимин вздрогнул и испуганно отпрянул в сторону. Первое, что он увидел, был тёмный силуэт, его голова была опущена, а руки крепко сжимали край одеяла парня. Но, когда незнакомец поднял голову, и свет, лившийся из окна, осветил его лицо, Чимин облегчённо выдохнул. Почти. — Какого чёрта ты делаешь в моей комнате, Хосок? — возмущённо шипел парень. — Тсс… — послышалось в ответ и Чон, боязливо оглянувшись по сторонам, приложил палец к своим губам. — Чимин, не кричи, не злись, просто послушай. — Мне не о чем с тобой говорить, — и в знак своей незаинтересованности Пак сложил руки на груди. Он думал, что Хосок станет приставать к нему или же закричит в ответ: кто знает, что у него в голове? Но парень лишь тяжело вздохнул, помялся и вновь начал разговор: — Послушай, я знаю, что виноват. Чимини, мне, правда, жаль, что так вышло. Я не хотел рушить нашу дружбу, то есть… не рушить, и не то что… — он окончательно запутался и отвёл взгляд в сторону. Потому что Чимин смотрел на него так, что все слова, что он тщательно подбирал для этого разговора, вмиг разлетелись. Хосоку очень не хотелось верить в то, что Пак его теперь ненавидит. Может, есть шанс всё исправить? — Блин, Хосок, если ты и дальше будешь мямлить, — чуть осмелев, начал Чимин. — Да-да-да. Сейчас, — он снова вздохнул и продолжил. — Так вот, Чимини, мне очень стыдно. Наверное, не стоило тебе вообще говорить о том, что я…что ты мне дорог не только как друг. Или же было не то время, чтобы это говорить. Я жутко поторопился. — Ты не только в этом виноват, — поправил его Пак ледяным голосом. — Да, знаю. Но рассуди: Если бы твой Юнги, которого ты так сильно любил, — на этих слова Чону стало чуть противно, и голос его опустился на тон ниже, — относился к тебе холодно. Или же, если бы Юнги просто тебя не воспринимал как парня, как… И вот теперь представь: вдруг предмет твоих тайных воздыханий сам льнёт к тебе в объятия, улыбается тебе, слушает только тебя и желает быть только с тобой. Разве это не лишит разума? Разве здесь можно здраво мыслить? Ты бы оттолкнул свою мечту, Чимин? Чимин замолк. Доля истины была в словах Хосока. — Ладно, — во взгляде Чона промелькнул еле уловимый огонёк надежды, — нет, ты не думай, что мы будем общаться как раньше. По крайней мере, пока, — в конце исправился Пак и тем самым ещё больше обрадовал парня. — Чимина! — не сдержался Хосок, взвизгнув от радости, и кинулся обнимать рыжика, отчего тот не на шутку так испугался. Но уже через секунду испуг и опасения улетучились, потому что его обнимал всё тот же Хосок — друг, товарищ, помощник, с которым они вместе ходили обедать, смотрели фильмы, хохотали до слёз и хрипа. Пак осторожно обнял парня в ответ и лёгкая улыбка появилась на его губах. Всё же это приятно. Когда парни успокоились и вновь стали нормально говорить и думать, Чон продолжил свой разговор. Теперь они сидели рядом на кровати и смотрели куда-то в окно. — Я пришёл тебя предупредить, Чимин. Пак рядом с ним вздрогнул и непонимающе уставился на друга. — Как бы тебе сказать… — Да говори как есть. Хосок, ты заразился от меня этой глупой неуверенностью? — Наверное, — усмехнулся он и вновь продолжил, — в этой всей истории замешено, по крайней мере, трое. Я говорю об этих странных парнях, по имени Чонгук и Тэхён. Они задумали что-то очень нехорошее. За окном что-то ударилось об стекло, и оба парня вздрогнули. Чону всё больше и больше казалось, что даже у стен их общаги есть невидимые глаза и уши, и что сейчас они вслушиваются в каждое слово Хосока и передают всё Тэхёну, который в свою очередь уже готовит план мести. Чувство преследования не исчезало, а превращалось в навязчивую идею. Но Хосок должен был всё рассказать Паку. — А кто третий? — решил уточнить Чимин совсем невинно и необдуманно. — Юнги, — как-то холодно и слишком неожиданно отрезал Чон, чем вызвал дрожь у Пака. — Они говорили о тебе. Говорили, что вам с Юнги грозит смерть. — Я предполагал, Хосок, — у Чимина дрожал голос, казалось, ему трудно вздохнуть, и Чон осторожно, дабы ещё больше не напугать паренька, взял его ладошку в свою. -Это всё из-за этого переворота, да? Если так, то можно просто отговорить Юнги. Он меня послушает, он мне доверяет. В ответ он получил отрицательное мотание головы. — Нет, Чимин, ты не понимаешь, тут всё не так просто. Я уж не знаю, о каком ты там перевороте говоришь, но, послушай, — Хосок ещё ближе придвинулся к парню и заглянул в его глаза, словно пытаясь тем самым внушить ему каждое слово, произнесённое сейчас, — даже если ты уговоришь Юнги, даже если он тебя послушается, это не поможет. Я не знаю, во что вы ввязались, но это пахнет очень плохо. Запомни, тебе оставаться с Юнги опасно. С ним тебя ждёт только погибель. И я не пытаюсь вас рассорить, — предвидя все возмущения Пака, попытался заверить его Хосок. А Чимин так и остался сидеть, набрав в лёгкие воздух для порицания поведения Хосока. — Я слышал совсем недавно, как они говорили в аудитории о вас. И я отчётливо слышал, что Юнги умрёт. Он умрёт при любых обстоятельствах. А если ты пойдёшь и дальше рядом с ним, то и ты, — Хосок не договорил и снова обнял ошарашенного новостями паренька. — Прошу, поверь, я хочу тебя спасти. Ради той дружбы, что между нами была, Чимин, пожалуйста, послушай меня. А парень сидел и только и мог, что смотреть куда-то в потолок, в одну точку, и сжимать плечи Чона. — Ты мне хоть чуть-чуть веришь? — тихо спросил Хосок. — Я верю и не чуть-чуть.***
Возвращаться в комнату, где тебя ждут, чертовски приятно, но вот у Юнги было одно «но». И это треклятое « но» заключалось в том, что он знал, что это будет последняя их совместная ночь, что сегодня Чимин в последний раз ему улыбнётся, в последний раз обнимет. Юнги больше не сможет касаться горячего тела младшего и чувствовать, как тот вздрагивает и слишком бурно реагирует на каждое прикосновение Мина. Он больше не сможет быть рядом с Паком. Юнги окончательно решил. И осознавать это всё равно, что заживо себя варить в кипятке. У Юнги был личный ад на сегодня, на завтра, на целую вечность, но это как пойдёт. — Ты пришёл, — стоило приоткрыть Юнги в комнату дверь, как он услышал тихий голосочек с кровати. От неожиданности парень даже вздрогнул и поначалу растерялся, ведь думал застать Чимина спящим, но, судя по его виду, сном от него и не пахло. Он, что же, всё это время ждал Юнги? — Ты чего не спишь? — решает спросить Мин и проходит в сторону ванной, даже не посмотрев на Пака. Ему больно и стыдно, каждое ласковое слово младшего, каждая его улыбка, как ножом по сердцу. Хотя есть ли сердце у Мин Юнги? А давайте поспорим. Разве может быть сердце у того, кто уже давно мёртв и работает прислужником Аида? С кровати на него смотрело растрёпанное, но такое светлое существо, оно улыбалось как-то смущённо, и если бы Юнги не был бы так занят собственными проблемами и мыслями, он бы увидел, что улыбка эта вовсе не смущённая, а такая же, как у Юнги: растерянная и чуть-чуть грустная. И вот, разглядывая этого несуразного паренька на кровати, укрытого пледом, можно было и засомневаться в том, что Боги смерти не имеют сердца. «Значит, просто я такой», — решает Юнги, заходя в ванную. Уже оттуда он слышит тихое чиминовское «я волновался, где ты в такой час ходишь» и от этого ещё больше хочется выть и скрести ногтям по стене, но нельзя. Это не поможет и не спасёт. Кто загнал его в этот угол — Юнги не знал. Было ли это решено задолго до его появления в этом месте или же где-то прокололся сам Мин — загадка. Наверное, эта тайна и умрёт вместе с ним. Кто-то поймал их с Чимином в ловушку с названием «безысходность» и теперь не даёт даже шанса на побег. Всё было ужасно плохо. Ужасно. В дверь ванной тихо стучат, и Юнги слишком резко разворачивает голову на источник звука. По ту сторону что-то лепечет Чимин, кажется, он просит, чтобы Юнги его впустил. А тот не может. Элементарно он не может встать с холодного кафеля и выйти из-под ледяных струй воды, потому что он, кажется, впервые плачет. Юнги этого не хочет признавать: Боги смерти априори не могут пускать сопли, и списывает это на воду, что течёт по щекам. Боги смерти же не могут быть такими слабаками. — Юнги, ну, пожалуйста, — скулит Пак, — пусти, я же просто соскучился. И Юнги наконец впускает. Он поднимается далеко не сразу, спотыкается раз пять по пути к двери, но всё же открывает её. Чимин смотрит испуганно на парня, который сам на себя не похож. Он дрожит и сам этого не замечает, смотрит каким-то потухшим взглядом на парня и улыбается. Это выглядит страшно. — Что с тобой такое? — интересуется Пак, обнимая брюнета за шею. Он смотрит в его глаза, а там какая-то непроницаемая пелена. Жутко видеть такой контраст улыбки, которая контрастирует с пустым взглядом на лице человека. Что-то тут не так. И Чимин догадывается, что причина кроется снова в этом грёбаном Тэхёне, чтоб его. — Ты весь холодный, что ты вообще творишь? — Чимин шепчет, голос у него какой-то неуверенный. Неуверенный, как и сам Юнги сейчас. Пак же прижимается к мокрому продрогшему телу хёна, касается своими пухлыми губами его, Юнги медлит, скользит по тёплым губам Пака своими холодными, судорожно выдыхая. Поцелуй выходит медленный, тягучий, они словно пытаются полностью прочувствовать друг друга, слиться воедино. Чимин прижимается своим носом к носу Мина, трется об него кончиком и выдыхает с каким-то отчаянием. Юнги наконец обнимает Чимина и тянет ближе в сторону душа, а тот и не сопротивляется. Юнги сегодня на редкость нежен и заботлив, а в каждом его действии столько ласки и тепла, что невозможно отказать. Он прижимается с каким-то отчаянием к губам Чимина, проводит по ним языком, а в ответ получает более страстный ответ от Пака, который сам приоткрывает губки и сталкивается с языком Мина. Чимин преступает через бортик душевой кабины и вздрагивает, когда на него обрушивается поток ледяной воды, он отрезвляет, выводит из этой нежной любовной неги. — Ты что, стоял под ледяной водой? -Забудь, — Юнги хочется сказать что-нибудь ещё вроде «сейчас не время», но он лишь прижимается губами к шее Пака, отчего тот почти что стонет, откидывая голову назад. — Ты иногда мне кажешься дурачком, — Чимин делает воду чуть теплее и снова замолкает, потому что слова сейчас кажутся излишними. Чимина прижимают к стене холодного кафеля, но это не так остро ощущается, потому что теперь все его чувства сосредоточились на Юнги. Только он сейчас будоражит сознание парня. Чимин упивается его жадными поцелуями, тихо стонет от засосов, что расцветали по всей шее и плечам, прижимается к телу парня сильнее и зарывается в его волосы пальцами. Движения Мина слишком неспешные, плавные, он словно пытается запомнить каждую секунду, проведённую с Паком, словно пытается оставить яркий след о его пухлых губах, острых ключицах, накаченных бёдрах, тёплых, мягкий пальчиках в своей памяти. Если бы Чимин знал, как он был недалеко от истины в своих рассуждениях… Юнги скользит ладонями вдоль позвоночника, под его пальцами кожа рыжего начинает гореть, и Чимин сильнее выгибается ему навстречу, открывая рот в немом стоне. Пак не знает, куда деть себя и свои руки, когда старший опускается ниже, обнимает широкими ладонями его поясницу и целует осторожно его живот возле самого пупка. Поцелуй лёгкий, невесомый, совсем безобидный, но именно поэтому такой желанный, волнующий и возбуждающий. Чимину тяжело смотреть на то, как Юнги опускается всё ниже, продолжая выцеловывать каждый сантиметр кожи Пака, а потом он и вовсе оказывается лицом на уровне паха парня. Чимин краснеет и сам не понимает отчего. Когда вот такая атмосфера, когда за шумом воды он отчётливо слышит своё собственное дыхание и дыхание Юнги, когда тот, не торопясь, касается каждого участка его тела — всё это кажется каким-то нереальным, будоражащим сознание и потому таким смущающим. Это что-то слишком личное и сокровенное, словно Юнги проводит с Чимином какой-то известный только ему ритуал и каждым своим движением, касанием и поцелуем пытается внушить Паку лишь одну мысль: «Не забывай меня». Чимин скулит и закатывает глаза, когда Юнги вбирает в рот его плоть и совсем осторожно проводит языком по головке. Движения у него неспешные, нежные, но Чимину хватает и этого. Между ними царит почти что тишина, даже Чимин почему-то не стонет, лишь громко дышит под шум падающей воды. Ему чертовски приятно и почему-то на глаза внезапно наворачиваются слёзы. Он, как дурак, стоит с запрокинутой головой, ощущая губы Мина на своём члене и плачет, сердце, которое вообще-то тоже умерло вместе со своим обладателем сжимается всё сильнее и сильнее с каждой секундой. Чимин сам притягивает Юнги к себе, он целует уже более напористо, как-то неумело сталкивается с его зубами в поцелуе и закидывает одну ногу на его бедро. Чимину жизненно необходимо почувствовать его ещё ближе. Именно жизненно. Здесь, в царстве Богов смерти, Чимин впервые понял, что такое жизнь. Здесь он встретил Юнги, здесь они вместе гуляли, ссорились, мирились, смеялись и ели невкусные блинчики Пака. Здесь он наконец-то понял значение слова «жить». Юнги входит аккуратно, но Чимин всё равно скулит и выгибается в пояснице, скользя пальчиками по гладкому кафелю. Юнги дышит над его ухом и это дыхание сводит младшего с ума. Он не просит «ещё», не требует «быстрее» он просто двигается в такт движению бёдер Мина, сильнее насаживаясь на его член. И эта близость заставляет забыться, ведь здесь только они: Юнги и Чимин. Здесь нет никаких Хосоков, Чонгуков и прочих неприятных Тэхёнов. Здесь только Юнги, который до беспамятства любит Чимина, и Чимин, который до беспамятства любит Юнги. Они ещё долго стоят под струями горячей воды, прижимаясь лбами друг к другу и молчат. Они просто слушают своё дыхание, и каждый думает в этот момент о чём-то своём.