And I, I thought it'd be easy to run But my legs are broken
The Neighbourhood — Leaving Tonight
— Ты решил меня с ума свести? — негодует Намджун с порога, обеспокоенно оглядывая Тэхёна с ног до головы. — Два сеанса пропустил и третий собрался? Я хоть и не обязан, но немного волнуюсь. На самом деле, конечно, волновался Намджун сильно. После первого пропущенного сеанса он подумал, что Тэхёну, быть может, просто необходимо отдохнуть, но после второго забеспокоился всерьёз, ведь Тэхён, захоти отказаться от намджуновых услуг, сообщил бы лично. И он бы пошёл к нему сразу, влекомый не самыми лучезарными домыслами, если бы вовремя не вспомнил про развивающиеся отношения с Юнги, ведь и он сеансов не посещал. Подобное, конечно, водилось за ним часто, но трубку Юнги раньше брал исправно и умело вешал Намджуну лапшу на уши, а тут полный штиль и совершенно не хочется беспокоить тэхёновых родителей. Впрочем, судя по внешнему виду его дражайшего пациента, что-то явно пошло не по сценарию. Убитый вид, лёгкий тремор, загнанный взгляд и новые пластыри на руках говорят о многом. — Заходите, раз уж пришли, — слегка виноватым тоном басит Тэхён, пропуская психотерапевта в квартиру. — Я хотел вам позвонить, но потом вспомнил, что не с чего. — А что случи… — не успевает спросить Намджун, как тут же прикусывает язык, заслышав внутри квартиры чьё-то громкое копошение. — А мне было с чего, но я забыл и не раскаиваюсь, — подаёт сиплый голос из тэхёновой комнаты Юнги, шумно шаркая в коридор. — Мы хотели прийти завтра вместе, но раз уж сам припёрся, можем перенести сеанс и сюда. — Какого хрена ты здесь делаешь? — снимая лакированные ботинки, недоумевает Намджун, ошеломлённо смотря на растрёпанного после сна Юнги. Уж кого-кого, а его сейчас увидеть здесь он точно не ожидал, как и вообще кого бы то ни было. Тэхён умеет удивлять. — Вы теперь живёте вместе, что ли? Нужно было сразу мне рассказать, а не по углам прятаться. Время моё не резиновое, да и вы не в порядке совсем. — Вот сейчас и расскажем, — едко улыбаясь, язвит Юнги и подходит к Тэхёну сзади, собственнически притягивая к себе за талию. Намджун лишь вздыхает горестно, вешая кремовое пальто. Пара точно не от мира сего, и, скорее всего, ничего хорошего из этого уже не выйдет. Уверенность дала системный сбой. Пройдя вглубь мрачной тэхёновой комнаты, Намджун осуждающе качает головой, осматривая унылый интерьер, нагоняющий мысли о суициде, и распахивает тяжёлые шторы, впуская в помещение свет уличных фонарей и свежий воздух с привкусом дождя. Тэхёну немного стыдно. Тэхёну немного неуютно. Он расцепляет замок из пальцев Юнги на своём животе и с ногами забирается на кровать, наблюдая, как психотерапевт садится на компьютерное кресло, поправив чёрный пиджак и достав из сумки планшет с несколькими листами. Кажется, пришло время серьёзно поговорить. Особенно после вчерашнего, когда Тэхёна ещё трясло часа два, а Юнги безостановочно гладил его по голове, иногда прихватывая за волосы слишком сильно. Не одному ему было плохо. — Почему не приходили на сеансы? — задаёт Намджун главный вопрос, пристально наблюдая, как Юнги садится рядом, плечом к плечу, аккуратно взяв Тэхёна за руку, переплетаясь с ним пальцами. Мило, но совершенно на него не похоже и не вызывает доверия. Неужели Тэхён и вправду может Юнги изменить? — Обстоятельства, — пожимает плечами Юнги, косясь на Тэхёна, чтобы он не сболтнул лишнего. — Не до тебя было. — Почему ты говоришь за двоих? — Намджуну подобное не нравится. Было бы намного лучше, поговори они тет-а-тет. — Потому что не хочу, чтобы ты упёк Тэхёна в психушку, — тараторит Юнги недовольно, ероша волосы, а Тэхён смотрит с осуждением и тыкает его локтем в бок, не раскрывая рта. — Сейчас у нас всё в порядке, так что вспоминать о прошлой неделе бессмысленно. Да, были кое-какие болезненные моменты, но они касаются только нас двоих. И теперь, когда мы во всём разобрались, нет смысла раскапывать твоё любимое грязное бельё. — Судя по вашему внешнему виду, неделька была весёлая, — вздыхает Намджун, прекрасно понимая, что рядом с Юнги Тэхён не станет сильно откровенничать. Что ж, придётся оставить некоторые вопросы на следующий сеанс. И когда он успел стать их личным психологом? — Но всё-таки, Тэхён, почему Юнги в твоём доме? В последний раз ты говорил, что стоит подождать ещё немного. — Я попросил его остаться, чтобы теперь он всегда был рядом, — тихо отвечает Тэхён, сильнее стискивая ладонь Юнги. Тепло и спокойно, хоть и слегка колется. В этом, быть может, вся его суть. — Без него я больше не хочу. Без него мне будет плохо. — Да тебе и с ним не особо хорошо, насколько я вижу, — у Намджуна совершенно не получается говорить профессионально. Спектр эмоций давно вышел за обычные отношения врач-пациент. Собеседник-друг к данной ситуации подходит больше всего. — Он тебя трогал? Делал что-нибудь, чего ты не хотел? Срывался? Бил? — Что за хуйню ты несёшь?! — вспыхивает Юнги, желая начистить психотерапевтишке лицо, но Тэхён резко дёргает его на себя, опрокидывая головой на колени. — Он ничего не делал, — басит Тэхён, ловя на себе взгляд прищуренных от злости глаз. Юнги морщит нос, раздувает щёки, как недовольный хомяк, но всё же устраивается на чужих коленях удобнее, совершенно не понимая, как его так быстро посадили на поводок. Оно, в принципе, и к лучшему. Гнев отходит на второй план. — Если вы про пластыри, то я снова страдал самоистязанием от скуки, а Юнги пришёл и остановил меня, — то, что он занимался этим именно из-за Шуги, Тэхён решает опустить. — Хорошо, с этим разобрались, но я думал, что селфхарм — пройденный материал. Придётся начинать всё заново, — горестно вздыхает Намджун, распознавая ложь с первого предложения. Неловкость витает в воздухе; взгляд задерживается на чём угодно, только не на пациентах перед ним. И хоть Намджун не имеет ничего против однополых отношений, эта парочка вместе смотрится очень противоестественно, словно кто-то свыше решил над ними подшутить. Шутка, говоря откровенно, отвратительная и похожа на эксперимент. Как социопат и социофоб могут ужиться в одной квартире? Жизнь — не дорама. — Кстати, помимо всего прочего, у тебя теперь тату. Как ты на это решился? — А в этом уже я виноват, — ворчит Юнги с тэхёновых колен, поворачиваясь к Намджуну лицом. — Он увидел лиса на моей спине и захотел своего кролика. Я и сам удивился, ведь у него барьеры на подобные вещи, но, судя по всему, они потихоньку исчезают. Только вот с этим мудаком Чон… — договорить Юнги не дают цепкие тэхёновы пальцы, выкручивающие кожу на плече. Подобное Намджуну знать точно ни к чему. Не сейчас. — Рядом с Юнги мне ничего не страшно, — быстро, чтобы психотерапевт ничего не заподозрил, тараторит Тэхён, не обращая внимания на недовольное шипение рядом. — Своим присутствием он притупляет мои страхи и действует лучше любого успокоительного. Конечно, у нас не всё идеально, но мы постараемся стать нормальными. Правда? — спрашивает и разворачивает голову Юнги к себе, заглядывая в его глубокие потемневшие глаза. — Нормальными? — хмыкает Юнги, протягивая пальцы к густой тэхёновой чёлке, растерев меж подушечками мягкую прядь. — Я не знаком с понятием нормальности по шкале общества, но если почти психопат может что-то чувствовать к другому человеку, помимо стойкого желания убивать, наверное, всё меняется. — Тебя это пугает? — многое, действительно, меняется. Если вспомнить Юнги трёхмесячной давности и сравнить с настоящим, разница будет адовая. И хоть это явно не дело рук Намджуна, он полностью доволен, однако… — Как бы сказать… — задумывается Шуга, облизывая пересохшие губы. Тэхён немного перегибает палку, неосознанно водя пальцем по его взмокшей шее, — я не чувствую страха, но путь к осознанию изрядно потрепал мне нервы. Скорее, я ненавижу всё это. Мне трудно принять новые чувства, трудно беспокоиться за кого-то, трудно отказываться от привычных вещей, трудно сдерживаться. Если раньше было чертовски легко не думать о чувствах других, сейчас заниматься этим немного сложнее: я перестаю быть похуистом, а это добавляет проблем. Ещё бесит неопределённость. Я не знаю, что получится из идеи Тэхёна остаться вместе, ведь мне очень сложно изменять себе, сложно быть лучше, чем есть, мягче. Да и не только мне. Тэхён тоже трясётся. Намджун слушает внимательно, время от времени поправляя чёрную оправу очков и делая кое-какие заметки. Что-то во всей этой истории его здорово настораживает. Во-первых, они явно чего-то не договаривают, во-вторых, Тэхён выглядит очень подавленным, будто произошло нечто крайне серьёзное, а в-третьих, Намджуну совсем не нравятся слова Юнги и его напряжение, повисшее в воздухе. Тэхён не может в некоторые вещи, а Юнги слишком избалован, чтобы их не получать. Всё ли будет нормально? Смогут ли они найти компромисс, смогут ли сосуществовать без проблем, смогут ли подавить внутренних монстров? И если с Тэхёном в этом плане попроще, ведь о попытке сблизиться с кем-то он говорил давно, с Юнги намного сложнее. Зачем ему Тэхён? Что он собирается с ним делать? А самое главное, причинит ли он ему зло? Для хрупкой тэхёновой души последнее может быть фатально. Стоит ли продолжать помогать им? — Тэхён, ты долгое время жил в затворничестве и избегал людского присутствия, не сближаясь даже с родителями, но так просто впустил Юнги в свою жизнь. Тебе комфортно рядом с ним? — запустив ладонь в копну русо-зелёных волос, вздыхает Намджун, не находя ответов на свои вопросы. Всё решит время. — Посмотрите на нас, — разводит руками Тэхён, совершенно не испытывая никаких угнетающих эмоций. Обычно в кабинете доктора Кима ему приходится туго, давит пространство и подступает паника, но сейчас всё совершенно иначе, — разве мне может быть некомфортно рядом с человеком, так нагло развалившимся на моих коленях? Всё в порядке, правда. Есть кое-что, над чем ещё нужно поработать, но я, наверное, справлюсь. Не хочу больше бояться. — Бояться интимной близости?***
Приход Намджуна оставил едкий осадок. Разговор, длившийся дольше обычного сеанса, да ещё и не в спокойной обстановке, а рядом с кем-то другим, вытянул из Юнги и Тэхёна слишком много нервов и сил. Вместо того, чтобы заняться чем-нибудь полезным, да даже съездить к Юнги за некоторыми вещами, чтобы он больше не таскал тэхёновых шмоток, они просто лежали рядом в полной темноте и пытались разложить некоторые мысли по нужным папкам. У них, в принципе, больше нет друг от друга секретов, и доверие выстроилось прочное, но есть вещи, о которых не скажешь вслух. Есть страхи, которые лучше оставить при себе, закопать подальше и установить кучу запрещающих знаков, но… С любыми страхами нужно бороться. Тэхён бесшумно поворачивается к Юнги, подкладывает руку под голову и скользит туманным взглядом по его задумчивому лицу, мысленно проводя пальцами по светло-карамельной коже щеки. Юнги притягателен. Юнги безумно притягателен со своей непосредственностью, умиротворением, чуть пухловатыми губами и бледноватой шеей. Он лежит на спине, не двигается совсем, дышит размеренно и словно бы у Тэхёна в голове, забирая последний кислород. Прикоснись — расколется звёздной пылью. Сияющей, жаркой. Дышать, действительно, сложно. Мрак обволакивает хрупкое тело, накрывая Юнги тонкой тканью чёрной расстёгнутой рубашки, а Тэхён переводит взгляд на плоский живот, дорожку еле заметных волосков, уходящих под пуговицу узких драных джинсов, и тяжело сглатывает, нарушая тишину. И пусть он не может ощущать весь спектр эмоций, что чувствуют обычные люди, смотрящие на нечто подобное, ему жутко хочется покрывать эту манящую кожу поцелуями, заглянуть Юнги в глаза, что при возбуждении всегда похожи на чернильный омут, затягивающий в самую глубь, облизать его суховатые губы, поделиться слюной. Он готов бороться. Он правда готов бороться со своими страхами, но только постепенно и очень медленно. Где-то внизу живота сладко ноет и крутит узлы, а в голове набат отбивает последние секунды до сумасшествия. Тэхён приподнимается на локтях, пододвигается к Юнги чуть ближе, а кажется, будто под кроватью разверзлась самая настоящая бездна, готовая в любой момент проглотить Тэхёна без остатка. Сложно. Сложно сделать ещё один маленький шаг, сложно привстать, сложно поймать недоумевающий взгляд Юнги, но намного проще оседлать его фигурные бёдра, сверкнув влажными тёмными глазами, в которых отблески света — метеоритный дождь. Юнги хмурится с подозрением, сам привстаёт и пытается правильно прочитать намерения в тэхёновых глазах, но всё резко становится бессмысленным, когда Тэхён ведёт подушечкой пальца по выраженной вене на его правой руке, легко укладывает обратно, наклоняется низко и находит языком сонную артерию, считывая кончиком учащённый пульс. Волнительно. Юнги падает вслед за умирающими звёздами. — Тэхён, что ты делаешь? — хриплый голос дрожит. Юнги кладёт руки на тэхёновы плечи и хочет его отстранить, чтобы избежать возможных последствий, но Тэхён вжимается в бёдра задом сильнее, выгибается кошкой и скользит прохладной ладонью вниз по торсу, останавливаясь на пряжке ремня. — Я хочу начать с малого, — шепчет Тэхён жарко и очень низко, касаясь губами мочки, а Юнги плохо совсем. Радужки заполняет чернота; возбуждение бьёт по нервам, выкручивая внутренности. — Позволь мне, ладно? Просто позволь. — Только не разбуди во мне демона, — Юнги не остаётся ничего, кроме как тяжело сглотнуть и покорно согласиться, пока Тэхён проворно расстёгивает ремень, подбираясь к металлической пуговице. В комнате становится жарко до тошноты; Шуга выдыхает шумно, прикрывает глаза и пытается абстрагироваться от происходящего, чтобы не завалить Тэхёна на лопатки, ведь он чувствует его стояк бедром и вовсе отключается от реальности, внутренне умирая от горячих губ, скользящих по шее к ключицам. Перед кем Юнги провинился? За какие грехи ему досталась эта невообразимая чёрная дыра, из которой не выбраться, не спастись? — Я знаю, для тебя это важно, — приподнимаясь, Тэхён резко расстёгивает пуговицу и слишком по-блядски облизывает губы, оставляя на вишневом серебряный отблеск заглядывающей в окно луны, — но это всё, что я пока могу тебе дать. — Придурок, — сбито шепчет Юнги, отводя взгляд и пытаясь не смотреть на безумно прекрасное лицо его личного инквизитора, — это было важно тогда, когда я мог чувствовать лишь кожей. Что ты, чёрт возьми, сейчас со мной творишь? Тэхён слишком распалён. Он тянет губы в едкой усмешке, легко прикусывает нижнюю и пишет пальцем на животе Юнги злорадное «я просто хочу сделать тебе приятно», а Юнги и вовсе дурно от того, насколько развратно выглядит на нём Тэхён, смотря этим своим томным взглядом из-под чёлки в самую суть. И теперь, когда Юнги полностью повержен, когда избавляется от посторонних мыслей и концентрируется только на тэхёновом желании, Тэхён медленно опускается, пробует на вкус кожу меж ключиц и запускает руку в его боксеры, обхватывая длинными пальцами давно стоящий член. У Юнги дыхание перехватывает, перед глазами путь млечный, а внутри так сжигающе опасно, что он вплетает пальцы в тэхёновы волосы и тянет его к себе, накрывая эти блядские губы больным поцелуем с привкусом металла, жадно забирая весь его воздух. Тэхён двигает рукой быстрее, размазывает по стволу капельки естественной смазки и поглаживает головку, а Шугу потряхивает всего и ощущения запредельные, будто не парень ему дрочит, а отсасывает самая умелая шлюха во вселенной. — Давай бросим всё и сбежим? Только ты и я. Купим некротачку и будем колесить по миру, как какой-нибудь Сэм и Дин, останавливаясь в прожжённых мотелях. Давай ограбим банк, сорвём важное выступление, станем наёмными убийцами, будем в вечных бегах и опасности, спасая друг друга под градом пуль. А потом, когда всё надоест, поедем к морю и займёмся любовью на горячем песке, после осквернив воду. И если умрём, то только вместе, — шепчет на ухо Тэхён обжигающе, оторвавшись от поалевших губ, а у Юнги перед глазами картинки красочные, возбуждающие ещё сильнее. Он глухо стонет, закусив губу, и обхватывает тэхёнову ладонь своей, двигая ей так, как наиболее приятно. — Кому-то явно нужно смотреть меньше сериалов, — выплёвывает Шуга сипло, практически задыхаясь и пытаясь не расстаться с рассудком, а в мыслях умоляющее: «Да, Тэхён, давай сделаем это. Куда угодно, где угодно, только рядом. Только так же близко, как сейчас. Навсегда». Юнги кажется, что его заживо распинают на кресте. Юнги кажется, что весь мир рябит и идёт трещинами, потому что технические неполадки и никогда не было настолько хорошо. Тэхён, действительно, слишком омерзительно прекрасен, запределен и невозможен. И то, как он трётся о его бедро пахом, обжигая нежную кожу пальцами, знаменует слишком большие проблемы. Не Юнги должен хрипло стонать под ним, умоляя позволить кончить. Не Юнги должен испытывать настолько яркий оргазм, хватаясь пальцами за его шею и пачкая его руку спермой. Не Юнги должен отчаянно краснеть, как застенчивая школьница, наблюдая, как Тэхён рассматривает свою влажную ладонь и широко улыбается, снова одержав очередную победу. Что, чёрт возьми, с ними не так?***
Болезненно и медленно прошли две недели невозможной совместной жизни. И если первые несколько дней всё было относительно хорошо, тепло и даже мило, дальнейшие существование под одной крышей превратилось в ад и одностороннее кровавое поле боя. Для начала Юнги съездил в свою квартиру и собрал сумку, а Тэхён выделил ему место в шкафу и пожизненное в кровати, но после Юнги далеко не один раз пожалел о своём глупом решении. Они были почти нормальными по меркам всего остального мира. Они спали под одним одеялом сладко, прижимаясь друг к другу, когда в окна задувал холодный влажный ветер, ели там же, ворча из-за крошек, залипали на фильмы, устраивая долгие дискуссии, смеялись над комедиями и расстраивались из-за драм. Они играли вместе в Overwatch, хоть Юнги жутко не приветствовал задротство, предпочитая загниванию в четырёх стенах вписки, алкоголь и красочные трипы, подшучивали над людьми в голосовых чатах и нагибали в команде. Они стояли вместе у окна, как в каком-нибудь романтическом фильме, пока Юнги курил в форточку, а Тэхён обнимал его сзади, положив подбородок на плечо, и было так хорошо, как никогда в жизни. Они ещё раз с попутным ветром прокатились через весь Тэгу, крича по дороге, прогулялись в одном из живописных парков, и даже умудрились заглянуть в игровой клуб, проведя много времени за автоматами-симуляторами, борясь за лучшие очки. Они ходили в кино и сидели в последнем ряду, периодически зацеловывая неинтересный сюжет, ловя на себе недоумённые взгляды, а после убегали от местной банды и смеялись в голос, держась за бока. Они боялись на аттракционах, целовались в комнате страха, до ужаса напугав случайную парочку, и ели одну сахарную вату на двоих, забив на условности. Они забыли о своих проблемах: Юнги совсем не испытывал гнева и не был мудаком, а Тэхён не боялся людей, их взглядов и не считал себя ничтожеством, ведь они были вместе, пытаясь отстроить совершенно новый мир. Только вот в дальнейшем что-то громко щёлкнуло, закоротило, сломалось и пошло не по тем путям. Тэхён начал путать реальность с прошлым, а Юнги начал срываться; всё возвращалось на привычные места. Находиться рядом с Тэхёном стало невыносимо и слишком больно для них двоих. Он паниковал без повода, зажимая уши руками и жалобно скуля, без повода трактовал действия Шуги неправильно, пугаясь каждого лишнего движения, трясясь, как осиновый лист, без повода придирался к мелочам, истерично крича на всю округу, и критиковал его жизнь, забывая, что и сам практически не живёт. Он вырывался слишком резко, когда Юнги просто хотел его поцеловать, снова убегал с безумным взглядом, прятался по углам, размазывая по лицу сопли, и занимался суицидальной чепухой, заставляя Юнги бить кулаками стены в жутких приступах гнева, разбивая костяшки в мясо, и колотить об пол посуду, пряча лицо в ладонях. Он ел таблетки горстями, заставляя Юнги находить без рецепта ещё и ещё, отрубался практически бездыханным на несколько часов, вызывая в Шуге животный страх потерять и больше никогда не прикоснуться, а после долго извинялся, рыдал, обнимал Юнги и просил себя ударить, ведь он виноват. Но Юнги не мог. Он, чёрт возьми, просто не мог. Юнги не мог быть с ним, находясь на грани между пропастью и здравым смыслом, но ему приходилось. Юнги не мог смотреть на его слёзы и слушать бессмысленные клятвы, что срывов больше не повторится, что истерик не будет. Юнги не мог исполнять его больные просьбы, вытирая рукавом бесценную влагу с глаз и прижимая к себе до недостатка в лёгких и крошек от рёбер, называя последними матерными словами. Юнги не мог ударить Тэхёна, выбить из него всю дурь, хоть очень хотелось. Очень хотелось разбить ему в кровь идеальное лицо, превратив в ошмётки, очень хотелось приложить к его широкой шее руки, сдавить крепко и наслаждаться предсмертным хрипом, очень хотелось взять мясницкий нож и разделать Тэхёна на котлеты, разбросав куски по всему Тэгу, но приходилось лишь сжимать кулаки в бессилии, много курить, пропитав квартиру Тэхёна вишнёвым дымом, и уходить за очередной бутылкой чего покрепче, чтобы запить горечь и отключиться от мира. И очень жалеть после, ведь Тэхён впадал в буйство и накидывался на Юнги с кулаками уже сам, обвиняя его во всех смертных грехах и иногда называя Чонгуком. В итоге Юнги выкинул все лезвия, но Тэхён находил ещё и добавлял всё больше шрамов на мягкую кожу. Юнги прятал таблетки от греха подальше, но они были Тэхёну необходимы из-за начинающихся ломок. Юнги принимал на себя все его удары, оставляя на запястьях Тэхёна маленькие синяки цвета космоса в детстве с высоких крыш, позже сожалея. Юнги привязывал Тэхёна к кровати собственным ремнём, задумчиво сидел рядом и смотрел на очередной погром, но долго так продолжаться не могло. Юнги сходил с ума. Они не купировали недостатки друг друга. Они не стали жить душа в душу. Они не смогли стать лучше, ведь стало намного хуже. Они лишь подкармливали внутренних демонов, вынуждая их на злобу и скрежещущее отчаяние. Но что они сделали не так? Почему всё резко изменилось в худшую сторону? Почему Тэхён рядом с Юнги не мог забыть о прошлом? Ведь Юнги старался. Он честно старался забыть о наркотиках, о разрывающемся от звонков телефоне, о жизни, оставшейся за дверью тэхёновой квартиры, о животных инстинктах. И что из этого вышло? Почему всё покатилось кубарем прямиком в преисподнюю? Юнги снова стал принимать наркотики, но теперь уже на тэхёновых глазах, начав с лёгких таблеток, а закончив кокаином. Юнги снова начал полностью заменять еду алкоголем и походить на живой труп с кукольными шарнирами в теле. Юнги снова начал вспыхивать так же ярко от любой мелочи, как и раньше, разнося всё вокруг с замораживающим в ледники взглядом. Всего за две недели. За чертовски долгие, словно в самое жестокое наказание, две недели. Почему они? Почему именно они? Казалось, нужно было собирать вещи и уходить, но Юнги не мог этого сделать, как не мог и тогда, когда занёс кухонный нож под приходом над спящим Тэхёном, в итоге лишь поцеловав в лоб от безысходности, оставив кусочек себя в волосах, после пропив всю ночь. Ему нужно было бежать, спасаться и никогда больше не желать стать нормальным. Нужно было забыть о липкой привязанности, разорвать ту крепкую связь, приковавшую друг к другу стальными цепями, выкинуть из головы нежные прикосновения, прожигавшие душу, горькие поцелуи на грани безумия, когда Юнги вгрызался в его губы и прижимал к стенам, оборванные хлипким стоп-краном. Забыть тёплые слова, дающие разлагающуюся надежду и гнилые розы в сердце, и очередные попытки просто быть рядом, зализывая душевные раны орально, но мысль оставить Тэхёна превратилась в приговор на скорую смерть. Без Тэхёна Юнги никто. Просто пустое место, просто отброс общества, просто потерянный и жалкий. Ничтожество. Тэхён ничем не мог объяснить своё поведение, как не мог не совершать глупостей, заставляющих Юнги превращаться в чудовище. И тех отвратительных смольных демонов, проснувшихся глубоко внутри, объяснить не мог тоже, хоть и очень хотелось рассказать всю правду, перестав мучить обрывками фраз. Юнги стал для него слишком близким. Юнги заменил для Тэхёна весь мир, став единственным необходимым лекарством, кислородом, спасителем и этим колючим дождём за окном. И это превратилось в его приговор. Это стало триггером и поводом считать, что Шуга целиком и полностью принадлежит лишь ему одному. И Юнги принадлежал. Честно принадлежал. Он не думал о других, не трахал других, не уходил слишком далеко и надолго. Он садился на пол рядом с кроватью, когда Тэхён не хотел его видеть, и рассказывал о космосе, других странах, красочных пляжах и всяких мелочах очень долго, превратив гетероагрессию в ауто, причиняя себе невообразимую боль. Только Тэхён не понимал. Только Тэхён не видел. Его социофобия вылилась в собственничество, и все прочие фобии и депрессия, слившись в одном хрупком теле в спусковой крючок, превратились в один большой страх Юнги потерять, приравнивая его к смерти. Намджун был прав во всём. Им нельзя было быть вместе. Нельзя было сближаться насильно, когда магнитные полюса отталкивали друг от друга. Нельзя было тонуть друг в друге, забыв вдохнуть поглубже, уходя на самое дно. Нельзя было пытаться стать теми, кем они никогда не являлись, по ночам разливая в постели пустые мечты. Нельзя, но… Существование друг без друга уже не имеет смысла. Зависимость спекла рассудок и продолжает пожирать оголённые нервы, выплёвывая душевную рвоту, разрывая тела на части, путая детали и обмениваясь кровью. Кто есть кто? Это правда любовь? Это правда называют любовью? Здесь слишком темно. — Тэхён, Тэхён-ни, ТэТэ, — шепчет Юнги хрипло, дёргая Тэхёна за запястья, ногтями впиваясь в новые подживающие порезы, вглядываясь в размытые от солёной влаги безумные глаза. — Зачем ты так со мной? Почему, Тэхён? — опускается на колени в бессилии, пряча голову на его животе. — Как ты так можешь, сука?!***
— Давай попробуем, — умоляюще просит Тэхён, усаживаясь курящему на кухне Юнги на колени. — Давай попробуем заняться сексом. — Если ты так пытаешься расплатиться за своё поведение, это слишком плохая идея, Тэхён, — выдыхая вишнёвый дым в сторону окна, хрипит Юнги, зажимая сигарету меж потрескавшихся губ и кладя руки на тэхёнову талию, пытаясь высмотреть в шоколадных глазах подвох. За прошедшее время он успел изучить его вдоль и поперёк, поэтому сейчас со спокойной душой может повертеть все манипуляторские выходки на хую. Очень уж Юнги не понравилось встретиться лицом к лицу с собственными пороками. Действительно, отвратительно. — Я пытаюсь справиться с главной проблемой, чтобы стать нормальным, — Тэхён жмётся ближе, ёрзая идеальной задницей по тощим коленям, попутно забрав у Юнги сигарету и затушив её в пепельнице. Мокрый поцелуй со вкусом табака слишком горький, несмотря на сладость. — Нормальным? — иронично смеётся Юнги, отрываясь от порочных губ и игриво щуря глаза, пока Тэхён убирает отросшую белую чёлку немного вбок. Сегодня сравнительно спокойный день. — Ты серьёзно считаешь, что мы можем быть нормальными? Тэхён, ты конченный псих, а я еду крышей вслед за тобой. О какой нормальности вообще идёт речь, ну? — Попытаться-то можно, — парирует Тэхён низко, в самое ухо, щекоча мочку горячим дыханием, и прихватывает губами колечко, потянув чуть на себя. Что ж, долго упрашивать Юнги не нужно. Он сгоняет Тэхёна с колен, больно шлёпает по заднице до едкого шипения, всё ещё не научившись контролировать силу, и берёт из холодильника бутылку мятного ликёра, направляясь к кожанке, чтобы достать из внутреннего кармана уже порядком давно не использующуюся пачку презервативов. Развернувшись в сторону комнаты, Юнги ловит пристальный вопросительный взгляд и хитро улыбается, хватая Тэхёна за запястье. Юнги доводит Тэхёна до кровати, бросает бутылку на покрывало и заглядывает в его томно прикрытые глаза, различая в глубине слабые отголоски страха. Он старается не обращать на них внимания, оглядывает Тэхёна с ног до головы, прикусывает губу от его непростительно распутного внешнего вида и пытается держать себя в узде, чтобы не наделать поспешных глупостей. Юнги слишком хорошо помнит, как реагирует на некоторые вещи Тэхён, поэтому улыбается широко и медленно расстёгивает маленькие пуговки его длинной красной клетчатой рубашки, визуально наслаждаясь каждым участком обнажённой смуглой кожи. Стоит ли говорить, что Тэхён внутренне умирает от этих жилистых рук и идеальных пальцев? Юнги никуда не спешит, хотя раньше нагнул бы Тэхёна раком без всяких подготовок, заставив кричать от боли, и довольствуется малым, толкая его на кровать, заставив двигаться к самому изголовью. Тэхён озадачен. Он смотрит на Юнги пристально, пытаясь понять, в какую игру придётся играть сегодня, и удивлённо охает, когда Юнги открывает ликёр и делает несколько глотков, седлая тэхёновы бёдра. Шуга щурится игриво, тянет к нему пальцы и притягивает к себе за затылок, вливая сладкий, но безумно крепкий ликёр в тэхёнов рот с губ, жадно слизывая остатки. Тэхён сглатывает тяжело и сам тянется к бутылке, но Юнги останавливает мягко и прикладывается к нему снова, втирая мяту языком по языку, позволяя изумрудно-зелёной жидкости литься в тэхёновы глубокие ключицы. Отстраняясь, Юнги льёт немного в ключичные ямки и по-кошачьи изящно лакает, а Тэхён старается даже не дышать, пока юркий язык ловко вылизывает до последней капли, и то, как после Юнги томительно проходится им по губам, заставляет Тэхёна полностью поддаться желанию и ничего не бояться. Слишком: Юнги слишком, мать его, запредельно горяч даже в самом обычном. Возбуждение накатывает стремительно; жар стискивает горло. Тэхён готов. Готов отдаться целиком и полностью. Готов ко всему, умоляя себя оставаться в реальности. Чертовски сладкий момент. Убийственно сладкий Шуга. А Юнги смеётся хрипло, наблюдая за стремительно затуманивающимся тэхёновыми взглядом, чувствуя его крепкий стояк под подтянутой задницей, и даёт Тэхёну сделать пару глотков самостоятельно, бросая его в омут лёгкого опьянения. Щёки краснеют слишком обворожительно, карамельная кожа чуть не плавится, а Тэхён дышит прерывистей, приоткрывает фигурные губы и прикрывает глаза, когда Юнги обжигает выдохом где-то за ухом и оставляет собственнический засос под самым кадыком, заставив откинуть голову от мучительного удовольствия. В голове дурманящая дымка, меж сводящих с ума пальцев жестковатые волосы, а Юнги льёт ликёр вниз по тэхёнову торсу, съезжает задницей к коленям и тянет Тэхёна на себя за запястья, полностью укладывая его в подушки. Перед глазами всплывают события двухнедельной давности, но Шуга гонит их прочь, делая ещё несколько глотков и слизывая сладкие дорожки с нежной кожи, чувствуя надрывный сердечный ритм у затвердевшего соска. Тэхён придыхает томно, хочет губы Юнги и чтобы он никогда не переставал целовать его, оставляя отметины и пробуя на язык каждый рубец и шрам, но Шуга делает кое-что в сто крат лучше, дёргая вниз собачку его ширинки, приподнимаясь и стягивая брюки, заглядывая в чёрные от возбуждения полуприкрытые глаза. Нет страха, нет недоверия, нет отвращения и пренебрежения. Тэхён только его. Сегодня он принадлежит лишь Юнги. Тэхён не волнуется вправду. Бояться бессмысленно. Бессмысленно отказываться от жаркого удовольствия, от бархата губ, от желания в каждом движении. Бессмысленно вспоминать о прошлом, когда перед глазами лишь настоящее, желающее обладать, завладеть, полностью подчинить и сделать так хорошо, как не было никогда. Или слишком больно? К чёрту. К чёрту всё на свете, кроме невероятно нежных прохладных пальцев, обхватывающих плоть, кроме рваных движений, горячих выдохов и едкого чонгукова шёпота, пытающегося успокоить, кроме… Тэхён резко зажмуривается, сжимает покрывало в кулаках и пытается дышать глубже, стараясь прогнать больное наваждение. Снова накатывает. Снова кирпичная стена возводится меж его желанием отдаться Юнги и травматичным прошлым. Снова… Мечущиеся мысли теряются в пустоте, когда Юнги полностью стягивает с Тэхёна брюки и достаёт из крупной пачки презервативов небольшой бутылёк с прозрачной смазкой. Он улыбается игриво, чуть раздвигает длинные стройные ноги и устраивается между. Он льёт смазку на пальцы, совершенно не глядя в лицо Тэхёна, размазывает её средним по анусу, второй рукой сжимая основание тэхёнова эрегированного члена, и склоняется ниже, чтобы как следует вылизать розоватую головку. Тэхёна перемыкает. Он широко распахивает глаза, выстанывает очень низко и пытается ловить губами кислород, когда в него входит сначала первый, а потом и второй узловатый палец, но все неприятные ощущения и холод от смазки отходят на второй план, ведь Юнги не хочет делать своему Тэхёну непомерно больно, попутно скользя языком по стволу, погружая головку в безумно горячий рот, скользя бархатом по чувствительной коже. Лишь двигает пальцами внутри быстрее, быстрее работает ртом и чуть ли не прикусывает, наконец слыша столь желанные раскатистые басистые стоны, заставляющие член в джинсах ныть от сжигающего возбуждения. Сдерживаться нереально. — Я не сделаю тебе больно, кролик, — выпуская член изо рта, успокаивающе хрипит Юнги, не вынимая пальцев и смотря на Тэхёна вязким взглядом из-под чёлки. Тэхён излишне напряжён. Внутри него нереально узко. — Перевернись на живот и расслабься, ладно? Я покажу тебе и докажу, что заниматься сексом приятно, хоть и по началу немного сложно. Всё будет хорошо, слышишь? Тэхён слушается. Он переворачивается аккуратно, пытается дышать глубже, но дрожь и подступающая паника лишь сильнее давят на виски, не давая снять напряжение. Слишком страшно, даже несмотря на удовольствие от незаконченного минета. Слишком страшно, даже несмотря на успокаивающие слова и новые ощущения. Слишком страшно почувствовать ту боль вновь, как страшно снова расстраивать и пугать Юнги истерикой. Что же делать? Юнги не замечает дрожи. Он устраивается сзади, как можно тише расстёгивает ремень и ширинку, поглаживая Тэхёна по пояснице, шуршит упаковкой презерватива. Он добавляет ещё немного смазки, пытаясь растянуть хотя бы так, чтобы не было крови, но Тэхён вовсе не расслабляется, сжимая его пальцы сильнее, и полустоны эти, сводящие с ума, вдруг превращаются в болезненный хрип. Только вот Юнги плевать. Он уже не сможет остановиться. Приподняв Тэхёна за живот, он раздвигает его ноги шире, прогибает, подстраивая под себя, в пояснице чуть ниже и с пошлым хлюпаньем вынимает пальцы, решительно желая заменить их членом, подставив головку вплотную. Только у Тэхёна никакого желания нет уже: у Тэхёна паника полностью подчинила сознание, а инстинкт самосохранения требует отползти прочь, забиться в угол и больше никогда не пытаться пересилить себя. — Какого, блядь, чёрта?! — взрыкивает Юнги, с вспыхнувшей злостью наблюдая за тем, как Тэхён бросается вперёд и скатывается с кровати, утягивая вслед за собой покрывало. — Какого чёрта, Тэхён? — Прости, Юнги, но я не могу, — сипит Тэхён снизу, трясясь и подтягивая ткань к лихорадочно вздымающейся груди. — Я правда не могу. Понимаешь, он… Он всегда перед моими глазами. Он всегда рядом, понимаешь? Он не даст мне сделать этого с тобой. Он будет всегда смотреть со стороны и насмехаться. — Что за хуйню ты несёшь?! — негодует Юнги, стягивая резинку и натягивая джинсы обратно, понимая, что и сегодня случился очевидный провал. — Здесь только мы. Оглянись, блядь, по сторонам. Здесь только ты и я. И больше никого, понятно? Больше, сука, никого, кроме моего ебучего стоящего члена. Ну и что мне с этим делать, Тэхён? Я пытался. Я честно пытался забить на всё и быть только с тобой, но мои инстинкты требуют, понимаешь? Они требуют, чтобы я кого-нибудь трахнул уже и вздохнул с облегчением. Так почему, чёрт возьми, это должен быть кто-то другой, когда я привязан к тебе? Тэхён, мне сложно бороться с самим собой, и мне чертовски не нравится, когда ты играешь со мной. — Но мне тоже сложно! — вскрикивает Тэхён истерично, полностью закутываясь в плед. Ощущение пустоты напрягает изрядно. — Я тоже пытаюсь бороться, но у меня ничего не выходит. И что теперь? Что теперь, Юнги? Ты уйдёшь, да? Ты просто бросишь меня, потому что не можешь взять? — Да, Тэхён, — застёгивая ремень, нервно шипит Юнги, вставая с кровати, — я уйду. На сегодня я уйду, иначе плевать мне будет на твои барьеры и бесполезную борьбу. Я не такой, как другие, но не хочу вновь становиться точно таким же выродком, как твой блядский Чон Чонгук. — На меня тебе, видимо, тоже плевать, раз ты так просто уходишь, — шепчет Тэхён с обидой, неосознанно зажимаясь в угол, когда Юнги подходит совсем близко и опускается рядом на одно колено, протягивая к нему руки. — Я бы ушёл с концами ещё после первой выходки, если бы мне было настолько похуй, — сипит Юнги и аккуратно берёт Тэхёна за подбородок, а у Тэхёна дрожь по загривку от страха и холодного гнева в глазах напротив. Доигрался. И что теперь? Что?! — Но ты не можешь дать мне того, чего я так желаю. Я не хочу брать силой. Я мог бы. Я правда мог бы, Тэхён, но, кажется, должно произойти нечто из ряда вон, чтобы моя больная любовь к тебе дала трещину. Я должен уйти, чтобы не сделать того, о чём буду всю жизнь жалеть. — Вы одинаковые. Вы полностью идентичные, — шепчет вслед Тэхён очень тихо, но Юнги слышит каждое слово, до хруста сжимая кулаки.***
Шуга сидит за барной стойкой первого попавшегося на пути клуба и глушит уже пятый стакан не самого качественного виски, пытаясь запить до сих пор терзающее возбуждение, выискивая в толпе танцующих тел хоть одного дилера, ведь забыться хочется адски. Потому что Юнги не может. Он не может себя ограничивать, не может перечить инстинктам, не может быть нормальным. Юнги привык брать. Брать резко, быстро, жёстко и заботиться только о собственном удовольствии, полностью игнорируя претензии других. Так он жил все грёбаные двадцать три года, пока в его жизни не появился Тэхён, и сейчас безмерно сложно вытравливать из себя грязь и литры отвратительно смердящего гноя. И кто в этом виноват? Кто, чёрт возьми, позволил ему думать, что он может безнаказанно взять всё, что только вздумается? Кто в конечном итоге сделал из Юнги совершенную мразь и последнюю сволочь? Во всём виноват этот мелкий пидор, разрешивший каждый день пользоваться своей задницей. Во всём виноват этот П… — Угадай, кто? — на глаза Юнги ложатся маленькие ладони, а звонкий голос у самого уха вмиг вызывает внезапный приступ гнева, эфемерный скрип старой двухъярусной кровати и слишком живой образ взмокшей спины из далёкого прошлого. — Сучий выродок, Пак Чимин, — хрипит Юнги злобно и тисками сжимает в руке стакан, желая раскроить им голову незваному призраку. — Рад, что ты не забыл меня за столь долгое время. Я вот, например, и через сорок лет тебя буду помнить. Привет, Юнги-хён.