Тогда
— Дай мне воды. — Хлоя проскрипела своим тусклым голосом, отчего мне «свело» душу и сжало сердце. Открыв бутылку и перелив её содержимое в пластиковый стаканчик, я подошла к сестре. Она неподвижно лежала на диване, плотно укутанная в кокон одеяла, которое было насквозь пропитано её потом. Хлою знобило, отчего она не позволяла стянуть его с себя, хотя и невооружённым взглядом было заметно, что её температура переваливает за тридцать шесть и шесть однозначно. Недавно прекрасное лицо превратилось в иссушенную гримасой боли маску с провалившимися глазами, которые были окружены тёмными синяками, а впалые щеки ещё сильнее подчеркивали не без того острые скулы сестры. На лбу была испарина, а кожа с каждым часом становилась всё более коричнево-пурпурного оттенка с небольшими фиолетовыми венками, рассыпавшимися по всему телу от места укуса. Как я могла допустить такое? Я не должна была выбегать через окно! Я должна была хоть как-то ей помочь. — Держи, — я осторожно протянула Хлое стакан с прохладной водой, придерживая её голову. — Давай поменяем повязку. Сестра резко замотала головы, из-за чего та закружилась и она, моментально отстранившись сухими губами от стакана, вяло опрокинулась на подушку. В нос пахнуло потом и каким-то неприятным запахом лёгкой «подпорченности». Я поморщилась, но постаралась сделать это более незаметно, чтобы не расстроить сестру. Поднеся руку к повязке на её ключице, я потихоньку стала отдирать марлю от раны. — Не стоит тратить на меня лекарства, Алекс. Тебе они будут нужны в будущем. — Она перехватила мою руку и плотно прижала её к губам, целуя. — Ты же видишь — я труп. Последние пять часов она то и дело твердила мне это, пытаясь всё сильнее отстранить от себя и заставляя думать о моей беспомощности. На глаза наворачивались слёзы, отчего в горле стоял комок горечи, давящий на дыхательные пути. Мне хотелось накричать на неё, заставить замолчать. Я так ненавидела её за то, что она запрещает мне помогать ей. Не даёт позаботиться. — Прекрати, я прошу тебя. Хватит, — расположив ладонь на её губах, я попыталась заставить её молчать. — Ты мне не поможешь, лишь потратишь впустую эти средства. Алекс… — она окинула меня прискорбным взглядом, силясь выдавить слабую улыбку. Я никогда не видела, чтобы она была такой уставшей, грустной и, более всего, меня пугала её безнадёга и нежелание бороться за жизнь. Ведь это она учила меня сражаться до последнего, ни в коем случае не пытаться сдаться, бросая начатое на середине. Именно она все эти годы хаоса вокруг являлась моей поддержкой, той самой крепкой стеной, за которой я могла укрыться в непогоду. Она была… Чтоб тебя, Алекс! Она и сейчас есть! И вот теперь пришло время отдать Хлое должное за всё то, что она сделала для меня. Злость закипала во мне с такой силой, что одним своим прикосновением я могла выпарить воду из бутылки. Ноздри раздуло от гнева, а голова заполнилась желанием говорить напрямую, не сдерживая себя. Я чувствовала как по телу разливается обжигающий жар, он туманил разум, сводил мышцы, заставляя ёжится. Ещё немного и меня будет не остановить. И это «немного» выскочило из Хлои в ту же секунду. Сильно кашляя, она пыталась отвернуться от меня, а её глаза закатывались, пряча под синими веками зрачки и уступая место красным слезящимся белкам. Из её рта брызнула бурая кровь, с кусочками ужина, что был около получаса назад. Не в силах больше сдерживаться, я заорала, пихая сестре тазик: — Я не стану тебя слушать, так и запиши себе! Ты… ты не представляешь, что я чувствую! Так что перестань городить чушь! Я тебя не брошу и мне плевать, что я бестолково могу израсходовать эти чертовы лекарства. Ничего! Потружусь и найду себе новые. Ты мой последний родной человек в этом гребаном мире! Лишившись тебя — я потеряю всё! Поэтому ты сейчас же заткнешься и не будешь мешать помочь тебе! Ясно? — не помню, когда в последний раз я срывалась на сестру, но моя речь произвела должный эффект. Откашлявшись, она вновь откинулась на замусоленную, в жёлтых разводах от пота, подушку и обессилено кивнула головой. Некое облегчение накрыло меня и, понимая, что она позволит мне ухаживать, я успокоилась, но продолжила буравить её тяжёлым взглядом уставших глаз. Но облегчение улетучилось в момент, когда я поняла, что у сестры просто не осталось сил бороться со мной и оспаривать мои слова. Она изнурена до предела, её тело больше не хочет подчиняться ей, а сердце из последних сил гоняет густеющую кровь.***
Уже час Хлоя спала, а я, желая удостовериться, что в доме не осталось ходячих, обошла все двери и доставила к ним новые укрепления в виде непонятных коробок и сломанных кресел. Дом был очищен, но страх всё ещё блуждал внутри. Мы тогда просидели на крыше ещё около часа, пока ходячие не разбили окно и не полезли за нами. Соображая, что сестре тяжело будет справиться даже с одним из них, я вытащила из её кармана нож и, помогая ей забраться повыше, стала отбиваться. Во мне была такая ярость, в этот момент все краски стали серыми и лишь разноцветный образ Хлои стоял перед глазами, напоминая о том, что сдаться сейчас я не могу. Я рвала и метала трупы из стороны в сторону, всаживала нож им в глотки и головы. Внутри проснулся зверь, не знающий о страхе ничего, и также, не ведающий пощады. Сейчас же я вновь была собой — девушкой, которая напугана этим миром до смерти, но продолжает бороться с его несправедливостями. Прошло ещё около двух часов мучительного ожидания, прежде чем, устроившись на соседнем кресле и почти засыпая, я заметила хилое движение руки на диване. Хлоя проснулась, и я стремглав соскочила с места, подбегая к ней: — Будешь пить? — внимательно изучила её лицо, которое вовсе перестало быть узнаваемым. Она медленно потянулась рукой к ране и постаралась отковырять марлю. — Эй, стой, я принесу другую повязку. Хлоя нахмурила брови и, сглотнув сухим горлом небольшую часть слюны, отрицательно помотала головой: — Нет… — простонала она, отдирая от ключицы белую повязку и та, слетев с кожи, оголила фиолетово-бардовую поверхность, без единых признаков каких-либо укусов. Я изумлённо распахнула глаза и дотронулась до ранее поражённой зоны пальцами: — Смотри, рана затянулась! — В голову закралась малая часть надежды на её скорейшее выздоровление. — Это плохо… — вновь хрипло прошелестела она и сильно закашлялась, пытаясь вдохнуть хоть немного кислорода. — Принеси мне книгу, принцесса. Безвольно махнув рукой, она слегка дотронулась до моего плеча, осторожно подталкивая с дивана и закрыла глаза. Её сильно колотило, а глаза метались под веками как ненормальные. Отвернувшись от неё, я схватила с полки первую попавшуюся под руку книгу и поднесла её Хлое. — Ты бы не могла принести мне и чего-нибудь поесть? — она печально улыбнулась, давясь собственным кашлем. — Да, конечно. — Уголки губ неожиданно поднялись, оживляя меня. Она хочет есть? Должно быть, она идёт на поправку… Рана затянулась, появился аппетит. Я расценивала это как признаки выздоровления, потому как в детстве, когда я болела гриппом, сестра говорила мне, что первые признаки хорошего самочувствия — вредность пациента и его желание съесть всё, что имеется в доме. Но это не дурацкий грипп! Не успев добраться до кухонного шкафчика с двумя баночками консерв, я услышала оклик Хлои. — Принцесса… — этот тон меня пугал, он был каким-то настороженным, испуганным и в то же время спокойным, будто от безысходности и смирения, — обещай мне хранить эту книгу при себе и перечитывать, когда станет грустно и одиноко. Между строк ты найдёшь мои. — Она устало посмотрела на меня и медленно протянула в своей слабой руке издание Макса Брукса. Я быстро перехватила её ладонь и лёгкая книжонка в сливочной обложке скользнула ко мне. Я непонимающе уставилась на сестру, продолжая взимать колючие краешки книги в кончики пальцев. — Просто хочу, чтобы ты помнила обо мне, держа её в руках и может, когда будешь читать — мой образ всплывёт в твоей памяти. — Её опухшие красные глаза стали тонуть в слезах, а голос задрожал. — И… хах, вспоминай меня пожалуйста красивой, где у меня ещё были волосы, прямо как у тебя, принцесса… — Подожди, что ты делаешь? — я перебила сестру, её настороженный взгляд не давал мне покоя, заставляя начать переживать самой. — Что ты хочешь этим сказать? — Прощальную речь, конечно. Неужели не похоже? — она попыталась засмеяться, но вдруг резко поморщилась, хватаясь за сердце. — Слушай… это последняя возможность сказать тебе всё, так что, постарайся услышать меня. Не смей поддаться этому миру, останься той доброй девочкой, что была со мной все эти годы… не забывай о том, что ты всё ещё человек и твоё сердце по-прежнему бьется в груди. Ты должна выжить, Алекс… пообещай мне, что выживешь и останешься собой! Весь… весь этот мир вокруг — он спятил, но ты должна помнить, что ты — по-прежнему ты, и это неизменно. Но не забывай будь сильной. Я буду следить за тобой, ты никогда не почувствуешь себя одинокой. Отче наш… — начала она, но сейчас я не готова была слушать её молитвы, поэтому они как насквозь прошли, не зацепившись за меня ни разу. Такая тяжесть, наваливающаяся на меня тоннами переплавленной стали, готова была раздавить. Ноги подкашивались, а я непроизвольно покачивала головой, не веря в то, что она сейчас это говорит. Мне не хотелось её слушать, но я продолжала. Задыхаясь от слёз, я ловила перед глазами картинки радостных воспоминаний с ней, её яркую улыбку, такую искреннюю и светлую, ради неё я готова была на всё. Её длинные темно-русые волосы до плеч, огромные красивые глаза, в которых горела жизнь… То, как она заставляла чистить меня зубы, все эти кукурузинки и жемчужины. Тело било дрожью, обдавало холодным потом с головы до ног, хотелось зажмуриться, думать о происходящем как о ночном кошмаре. — Не… надо, — я глотала солёные капли, скатывающиеся на губы и сжимала правую руку пальцами левой до боли, стараясь прийти в себя. — Ты не должна так… — Алекс. — Сестра резко прервала меня, наполняя свой голос из последних сил сталью и четкостью. — Ты должна меня сжечь. Я не хочу гнить в этой земле. Я застыла, в секунду прогоняя в голове её просьбу миллион раз. ЧТО?! В горле встал ком, моргая глазами, я распахнула их до предела и раскрыла рот. Пытаясь что-то сказать, изо него вылетали лишь бессвязные глухие стоны, власти над которыми у меня не было. Я будто онемела. Она не может этого просить! Я не смогу! Ей это не нужно. Она не умрет! — Мне нужно это, Алекс, — будто вновь читая по моему лицу, сипло проронила слова Хлоя, — я умираю, и с каждой минутой мне становится только хуже. Мышцы сводит, ломит кости, я… я не чувствую ног… А тело горит, будто уже попала в ад… — она не должна была этого говорить: уж такова моя сестра — она никогда не жаловалась и не показывала, что нуждается в помощи, и теперь я точно знала, что она нуждается — она страдает… Последние слова заставили сердце импульсивно дрогнуть и упасть в пятки. Я мучаю её… Изо всех сил пытаясь сохранить ей жизнь, я терзаю её. Как же я этого не понимала? Она терпит эту боль только ради меня. Я должна её отпустить. Но всегда проще сказать, чем сделать… Упав на колени, я положила голову на её грудь, вслушиваясь как сердце с долгими перерывами тяжело постукивает, отдаваясь где-то вне сестры, будто из дивана под ней. Так тихо оно никогда не билось. На волосы поспешно легли её горячие руки, пропитывая своим жаром мою голову в секунду. Я тихо всхлипнула, утыкаясь носом во влажное от слёз одеяло: — Я не… могу. Не могу… — слезы не переставали катиться из глаз. — Я знаю, принцесса. Я помогу тебе, не бойся. — Она плотнее прижала руки к моей голове и в груди послышались мокрые хрипы, сопровождающиеся заливистым кашлем. — Возьми свой рюкзак и собери в него всё самое необходимое. Бегом. — Постаралась более живо сказать сестра и похлопала меня по спине. Понимая, что скоро настанет конец, я крепко обхватила её по бокам, обнимая и чувствуя на затылке тяжёлый горячий выдох: — Давай. — Она убрала руки от моей головы. Собрав все вещи по просьбе сестры, я спустилась обратно за новыми указаниями и, может быть, чтобы провести последние минуты с ней. Но увы, мы не всегда получаем то, чего хотим. Одеяло постепенно пропитывалось бордовой жидкостью, вытекающей из разрезанного горла Хлои. На полу валялся окровавленный нож. Дальше всё через тёмную пелену на глазах: беру книгу, на которой лежит листок — моё письмо маме, поднимаю с пола нож, целую сестру и выхожу прочь из этого места… Вспыхивает пламя, его разгоряченные языки ласкают стены. Куда мне идти? Что теперь делать? Отныне я одиночка. Сама по себе. Никому не нужная, девочка. Брошенная. Покинутая. Изничтоженная такой жизнью. Но не сломленная. Глянув высоко в небо, я проронила последнюю горькую слезу. Ночное небо поймало новую звездочку на своём небосводе, становясь во век ярче и невероятнее. Эта звезда будет гореть вечно. Она будет светлее и теплее остальных, она будет единственной в своём роде. Она будет гореть для меня… От запаха костра начало тошнить, а во рту появился горьковатый привкус рвоты.Сейчас
Отталкиваясь от мягкой поверхности, я резко наклонилась в левую сторону, прочищая желудок, в любезно подставленный кем-то, тазик. Голова кружилась от каждого шороха, глаза дергались в разные стороны, вынуждая вновь почувствовать накатывающий приступ тошноты. Смыкая веки, меня не покидало чувство, что я привязана к пропеллеру вертолета и его лопасти крутятся вместе со мной. Именно так и чувствуют себя умершие люди? Заблеванные, с дикой болью в затылке и нереальной тошнотой? В глаза бил яркий свет, такой пронзительный и прожигающий через сомкнутые веки. Если я в раю, то света слишком много даже для этого места. Но тошнота… не думаю, что на небесах меня должно выворачивать наизнанку. Неужели… — Тара, она пришла в себя. — Где-то в дальних уголках разума отразился неуверенный женский голос. …Слава Богу, я жива! Иисус! Где он? Где мы? Странным было осознание того, что я провернула в голове эту цепочку. Пол ведь далеко не святой, но его прозвище заставило меня вспомнить о нём. Что происходит? Нужно открыть глаза и осмотреться. Один только факт, что сейчас я находилась непонятно где и рядом со мной было, как минимум, два человека — две женщины, заставляло нервничать. Если мне повезёт, то я выберусь отсюда живой. — Эй, — окликнул меня более громкий и не намного уверенный голос, он принадлежал женщине. — Ты меня слышишь? — Да, — наконец уловила я собственный голос, которых прозвучал с хрипотцой и отдался неприятной дерущей болью в горле. — Где я? Не решаясь открыть глаза и представить их обжигающим лучам света, я притихла, вслушиваясь в малейшие шорохи окружения — отвечать мне не спешили. Помещение казалось просторным, так как голоса разносились гулким звоном, резонируя от стен. Вдобавок, оно было светлым, потому как свет слепил меня. В воздухе разносился какой-то пугающий запах, навивающий детские воспоминания о страшном кабинете стоматолога. Сейчас я понимала, что аромат принадлежит медикаментам, значит, я где-то на подобие больничного крыла и в не лучшем положение. Последнее, что я помнила было то, как я не в состояние выкарабкаться из закрытого фургона, обессиленно захлёбываюсь торфяной водой. Но ведь я выбралась. Неужели мне помогли? Но кто? Всё же открыв глаза, я моментально дёрнула правой рукой к ним, стараясь прикрыть их: белоснежное помещение, почти стерильное, выжигало глазницы своей чистотой и яркостью, а затем глаза привыкли к и комната стала приобретать знакомые сероватые оттенки действительности, и оказалось далеко не таким идеальным и стерильным: обычная комната с парой дешёвых кроватей, в ногах которых стояли книжные шкафы, битком заполненные литературой. Дальше я заметила небольшой операционный стол в углу. Моментально подметив самой себе, что была права по поводу предназначения комнаты, я сжала переносицу пальцами и, подтягивая на помощь вторую руку, потёрла глаза, приходя в себя. Голова всё ещё безбожно трещала, кровать под телом отправлялась «в плавание по волнам», укачивая меня. Ощущения тошноты продолжало нарастать, не давая мне времени на отдых. — Это зависит от тебя. Либо ты ведёшь себя хорошо, и тогда ты в безопасности, либо заставляешь нас услужливо одарить тебя пулей, и тогда ты попала. — Девушка, что сейчас пыталась как можно чётче акцентировать на словах тяжёлым, воинственным голосом, давала мне выбор. Либо дружелюбие — жизнь, либо враждебность — смерть. Такие условия были понятнее, чем самый светлый и ясный день за всю историю существования мира. Смиренно кивнув головой и соглашаясь с благополучным исходом событий, я решила внимательнее осмотреть оратора: девушка, на вид ей было около двадцати трёх, но я могла и ошибаться, почти что чёрные волосы и такие же тёмные густые брови, она была одета в легкую клетчатую рубашку песочных оттенков, поверх серой майки или футболки. В правой руке девушка держала пистолет. Надеюсь, что она не собирается его применять — новые раны мне не нужны. Недоверие сейчас — единственный путь к спасению. Было бы странным, предположить, что эта девушка предложит мне чашку чая и печенье, а затем помощь. Забывая о том, что все мы люди и враг у нас один, мы всё равно стараемся выжить, убивая себе подобных, а ходячие больше походят на дополнительную помеху и трудность в процессе выживания среди сородичей. — Голова кружится? — ко мне подошла женщина и, внимательно всматриваясь в глаза, поднесла к ним какую-то вещь, заставляя шарахнуться от неё в сторону. Не хватало, чтобы она выколола мне их. — Эй, — послышался щелчок со ствола после встревоженного возгласа темноволосой девушки. — Руки. От неожиданности, я сглотнула слюну и, плавно переводя взгляд с наставленного на меня оружия, посмотрела на свои руки, которые плотно обхватывали пухлые женские запястья. Пальцы побелели, а когда я выпустила руки испуганной блондинки, на них показались глубокие красные вмятины. Женщина быстро отшатнулась, облокачиваясь на стол и поправляя очки. Она со стуком положила на поверхность фонарик и, оттолкнувшись, вновь подошла ко мне. — В руках пусто, — она подняла их на уровень головы, ладонями вперёд. — Я просто осмотрю ссадину на виске, ладно? Холодные пальцы коснулись гудевшей головы, слегка муссируя своими движениями висок. Чувствуя небольшое облегчение и возможность передохнуть, я облегченно выдохнула. — Всё ещё тошнит? — пухлая блондинка, что сейчас осматривала меня, неуверенно подала голос. Надеюсь, что она врач. — Немного, — горло вновь неприятно дерануло. — Что со мной? — Сотрясение и гнойная рана. — При этих словах она посмотрела на мою ногу, которая теперь была перебинтована чистым белым бинтом. — Как тебя зовут? Странная действительность, что мешает оставаться мне сейчас человеком и воспринять этот вопрос нормально, вместо того, чтобы задуматься, с какой целью её это интересует? Конечно же всё… Всё вокруг мешает мешает мне рассуждать здраво, потому что сейчас мы не пациент и его лечащий врач… Мы, почему-то, заведомо враги, сражающиеся за своё «добро». Поморщившись от неприятной боли в виске, я шикнула. Женщина тут же отстранила от моей головы руки и скрестила их на груди. — Алекс. — Голос дрогнул, потому как язык то сказал, а вот мозг всячески пытался отдать ему команды, пытаясь предотвратить это, но было поздно. — Можно мне воды, пожалуйста? Вкладывая в речь как можно больше вежливости и доброты, проговорила я. Блондинка посмотрела на меня, а потом отвернулась и направилась в другую комнату. — Это Дениз, а я Тара, — неожиданно мило проговорила темноволосая девушка, убирая пистолет за пазуху. — Сколько тебе лет? Теперь я точно понимала, что она клюнула на мой детский беззащитный образ. — Шестнадцать, — улыбнулась я. — Ого… то есть, ты совсем одна, без группы? — Тара слегка удивилась и, поморщив нос, принялась внимательно слушать. На любой вопрос всегда требуется ответ, ведь логично? Но что я могла ответить ей сейчас? Проблема в том, что я сама не понимала к чему имею принадлежность и имею ли вообще. — Ну… — в голове всё путалось, будто в тот момент, когда я упала с машины, «полочки» с памятью обрушились, рассыпая содержимое коробок по всему черепу. — Я не уверена. Дверь слева со скрипом распахнулась и в проёме показался тот самый кучерявый мужчина в джинсовке. Он пристально оглядел меня с головы до ног и сощурил глаза, а затем отступил в сторону, запуская во внутрь моего знакомого. Непривычная легкость окутала тело, пропуская мелкую дрожь вдоль позвоночника, но всё это моментально сменилось нарастающей тошнотой и головной болью, заставляя свернуться в узел и извергнуть из себя остатки, когда-то давно, съеденной еды. Уставившись глазами в таз, я не могла посмотреть на Пола или кого-то ещё, только не сейчас. Слишком жалко это смотрелось, чтобы без стыда взглянуть на присутствующих. «С каких пор мне стало важно чужое мнение?» — промелькнуло в моей задурманенной голове. Протерев рот рукой, я зажмурила глаза и, на секунду представив, что нахожусь здесь одна, вальяжно откинула волосы назад, падая обратно на подушку кровати. — Ты в порядке? — Пол подступил чуть ближе, окидывая взглядом моё окружение и мельком глянул на тазик. — У неё сотрясение? Затем мужчина скрестил руки на груди и обернулся к Рику. Только сейчас до меня стало доходить осмысление реальности: на Пола не нападают, его не пытаются убить или дать отпор. Он спокойно стоит рядом с незнакомцами и интересуется моим здоровьем. Непонятная мне злоба заиграла внутри, меня не покидало чувство, что я пропустила переворот века или какое-нибудь важное событие, в тайне проделанное за моей спиной. — Именно. — Вышла из-за другой двери пухлая блондинка, в руках которой переминался стакан воды. Ровиа и все остальные глянули на женщину, а затем вернули взгляд на свои места. — Рик, она может остаться здесь? Это будет некой гарантией того, что я не сбегу или подставлю. — Иисус отвернулся от меня, из-за чего я могла наблюдать лишь его широкую спину, обтянутую кожаным плащом. Его напыщенная уверенность и спокойствие начинали бесить. Почему он решил, что в праве распоряжаться мной? Только Рик собрался открыть рот, как я демонстративно громко ударила по кровати и воскликнула: — Какого чёрта?! Я здесь не останусь! — стягивая с ног покрывало и скинув его на пол, я спешно соскочила с кровати, но от резкого прыжка голова закружилась, погружая глаза в тёмную пелену. Я схватилась рукой за тумбочку возле кровати и зажмурилась, стараясь не подать виду, крепко сжимая правый кулак до белесых костяшек: — Я поеду с вами. В комнате повисла тишина. Я не открывала глаза, видеть никого не хотелось. Я просто продолжала молча приходить в себя. Мне не требовалось ничьё согласие, это было больше похоже на некое предупреждение с моей стороны, что я обязательно сбегу. В дверь небрежно ввалился Дэрил, щуря глаза, спрятанные под отросшими патлами темно-каштановых волос. — Девка здесь не останется. — Проскрипел он и швырнул в мою сторону рюкзак, после чего мельком переглянулся с Риком и Полом, и вышел прочь, а следом за ним поспешила блондинка в очках. — Ясно, — Иисус смиренно причмокнул и приподнял руки в жесте «спокойно». — Ты сможешь дойти до машины? Он подошёл чуть ближе и коснулся ладонью моего плеча. Внимательный взгляд пробивал до затылка. — Вот и решили. — Подытожил Рик, вклиниваясь в нашу «беседу». После, кивнул Таре и та протянула мне куртку, видимо, отобранную и досконально изученную при «поступлении» сюда. Тоже касалось и моего рюкзака, нехорошо, что он оказался в руках этого «крылатого». Я села на кровать и кинула рюкзак на колени, вытаскивая из него всё содержимое. Внутри всё запрело, издавая неприятный запашок: носки, пару небольших маек — всё было сырым, но это не так испугало меня, как испорченная книга. Доставать её сейчас я не стала — много лишних глаз. Но неприятное чувство, какая-то горесть или утрата моментально вселилась в меня, побуждая заскулить от досады. — Мы ничего не брали. — Сразу же отозвалась темноволосая девушка, видя как я копошусь в своих вещах и услышав мой жалобный скулёж. И тут я поняла, что у меня украли все батончики, а вместе с ними и два оставшихся яблока. Не трудно было догадаться, что вором был Дэрил. Чёртов пройдоха. Грусть сменилась на раздражение, которое жгло грудь. Жаль, что я не могу закатить скандал по этому поводу, по крайней мере, сейчас не самое подходящее время. Я застегнула рюкзак, надела куртку и закинула лямки сумки на плечи. Как ни странно, но эти трое терпеливо ждали меня, давая возможность осмотреть свои вещи. — Всё? — возмутился Рик, вскидывая правую бровь и слегка склоняя голову на бок. Ах, нет, показалось — терпением тут и не пахло. Пол помог мне подняться с кровати, легонько подхватив за плечи. — Я в полном порядке, — отчеканила я, слегка скрежетнув зубами. — Куда мы поедем? Мужчина, не отпуская меня, посмотрел в окно и негромко проговорил: — В Хиллтоп, я покажу им нашу общину. Нашу общину. Эти слова проскользнули в голове несколько раз, застревая на языке и заставляя проговаривать их много раз. Неужели, это уже и моя община? Хм, интересно узнать, с каких пор? На улице было тепло, лучи солнца пробивались через небольшое количество белоснежных облаков. Изредка лицо обдувал прохладный ветерок, он пропитывал лёгкие приятной свежестью, когда я втягивала озоновый запах воздуха через нос. Вдоль дома из которого мы вышли, располагались похожие, выстроившись по всей длине асфальтовой улицы, дома. Они напоминали обычный жилой район: белые дощатые, встречались и каменные, у всех было по два этажа и выглядели они как «американская мечта» любого обывателя. Всё вокруг напоминало обычную жизнь, такую, какая была прежде, до этих жутких времён. Но стоило отстранить от построек взгляд и устремить его перед собой, как ты снова окунался в «настоящее». Две машины, стоящие перед «нашим» домом заполнялись вещами, около них копошились люди, среди которых был Дэрил. Он молчаливо слушал болтовню блондинки, что осматривала меня, и делая вид, что ему интересно, думал о чём-то своём. Рик направился к ним, а Тара осталась рядом, внимательно наблюдая за каждым нашим действием, держа наготове пистолет. К компании Рика подошла девушка, которая стояла ко мне спиной. До боли знакомые черты фигуры и волосы заставили меня вздрогнуть и запаниковать. Сердце учащённо забилось, глаза концентрировали взгляд только на ней, а затем я выпуталась из «поддержки» Пола и шагнула вперёд, пытаясь не сойти с ума. Она, это она… — Хлоя?! — изумлённо окликнула я стоящую ко мне спиной.Два дня назад. Где-то
Женщина крутилась на кровати — она до сих пор слышала этот настырный детский плач, звенящий у неё в голове, который не давал ей уснуть уже несколько дней, приводя в раздражение и смятение. Она была измотана и единственное, что могло ей сейчас помочь — была небольшая пытка какого-нибудь неудачника, чьих сил не хватило, чтобы удержаться смельчаком в её глазах. Простыня пахла лёгким ароматом фиалкового мыла, которое она хранила лишь для своих вещей, не подпуская к нему никого. Такая мелочь заставляла её успокаиваться. Фиалки приносили гармонию в озлобленное существование этой женщины, но и ещё кое-то, точнее кое-кто: маленький ангел, сопящий на соседней кровати, раскинула ручки и ножки, свешивая их с краев. Тёмные, почти иссиня-чёрные локоны длинных вьющихся волос, голубые глаза и молочно-кофейная кожа — она была готова на всё ради неё, даже терпеть дикое желание покалечить кого-нибудь или даже убить. В коридоре было тихо, вероятно, все уже видели сны, овеянные прекрасными воспоминаниями, жаль, их нельзя было заставить чувствовать себя как она: не спать, вот уже три дня, изголодаться по застилающему глаза «безумию». — Мамочка, а когда приедет папа? — крошка перевернулась на живот и засопела, уткнувшись в подушку. — Я хочу вкусных яблок. Он обещал привезти. Женщина подоткнула под голову подушку и переползла ногами на прохладную часть кровати: — Скоро, Вики, он скоро вернётся. Вновь нахлынувшие воспоминания о прошлой жизни не давали расслабиться и провалиться в сон, её разум затуманился от долгого бдения. Бросив всякие попытки уснуть, она раздраженно раскинула руки по матрасу и уставилась в потолок, а затем одним резким движением «порвала» пропитанный бессонницей воздух и вскочила с кровати. Выйдя в длинный коридор, она спустилась вниз по лестнице в заветную комнату, которая могла исполнить любые её желания, напрямую связанные с агрессией и террором. — Привет, мои милые, скучали по мне? — она зажгла на плесневелой стене свечу и та, расплавляя воск, начала капать на лоб очередной жертве. За закрытой дверью раздались вопли и крики, но их заглушил хруст.