***
После душа я частично пришла в себя, жалея о том как здорово я оплошалась, лишив себя такого шанса. Переодевшись в клетчатую рубашку с темными штанами, поверх я накинула свою куртку. Ту куртку, которая ещё принадлежала недавнему мы. Теперь, когда в дверь вновь постучали, я была готова идти. Волосы то и дело падали на лицо мокрыми веревками. Не обращая на них никакого внимания — впрочем как и на всех людей, которые шли нам с Дэвидом навстречу по коридорам — я продолжала идти. Когда мы пересекли огромный зал с желтыми и зелёными окнами под потолком, к Дэвиду подошел мужчина, и нам пришлось остановиться. Они о чём-то говорили, а пришедший изредка неоднозначно посматривал в мою сторону, словно на диковинную штучку, этакую зверюшку из вольера. Я сложила руки на груди и постаралась осмотреться. Вокруг были люди: женщины и мужчины, но как бы я ни старалась разглядеть хотя бы одного ребёнка — на глаза не попался ни один. Это было дико, но показалось мне очень логичным. Дети — продолжение жизни, той жизни, которой уже нет и никогда не будет. Зачем давать чистому ангелу смотреть на весь этот чернушный мир? Странно, что такие люди, как Спасители, задумались о таком шаге. Либо у детей здесь просто нет возможности выжить. Из раздумий меня вырвал Дэвид, он легонько подтолкнул меня под локоть, от чего я дёрнулась и яростно вперилась в него взглядом. — Да-да, я помню. Не трогать. — Он вскинул руки к груди, ладонями наружу, а затем взглядом указал на дверь в дальней части коридора, который сужался в темноту. Я опустила руки по швам и молча направилась куда было указано. За дверью было тихо, так тихо, что даже пропали голоса тех, кто был в большом зале. В коридоре были ещё два помещения, располагающихся друг напротив друга. Подойдя к правой двери, я замешкалась, не решаясь постучать. Но затем я взялась за дверную ручку, и когда та поддалась, я приоткрыла дверь, не успев разглядеть помещение за ней. Услышав как за спиной резко открылась дверь, я обернулась и увидела как оттуда показалось лицо Люсиль. Увидев меня, она улыбнулась короткой приветственной улыбкой, осматривая меня с ног до головы. — Что-же, так ты выглядишь лучше, — заметила она мои мокрые волосы и чистое лицо. — Проходи внутрь, я обработаю твои пальцы. В эту же секунду ранки заныли, и я поспешила сжать руки, унимая неприятную боль и отпуская ручку соседней двери. Комната оказалась небольшим кабинетом с письменным столом и двумя стульями по разные стороны. Справа от стола — в дальнем углу — стоял кофейный столик с пестрыми журналами и тремя свечами в деревянной подставке. Без окон, со своими серыми стенами, это помещение смотрелось скудно и уныло, и больше походило на комнату для допросов, кою показывали давным-давно в детективных сериалах, а зеркало на стене и вовсе заставляло меня думать, что по другую сторону нас слушают. Слева находились небольшие книжные полки, на которых стояли такие же разноцветные обложки толстых книг и парочка коробок. За спиной захлопнулась дверь, и Люсиль, обходя меня стороной, взяла одну из коробок с полки и достала оттуда какую-то мазь. — Прошу тебя, присаживайся. — Она вновь прошла возле меня, положив мне на плечо руку и подтолкнув к стулу. На столе я заметила старую, выцветшую фотографию. Сердце дёрнулось вперёд, вынуждая меня сглотнуть. Это была наша первая совместная поездка на море. Я и Хлоя в обнимку стояли на фоне заходящего солнца, а мама выглядывала из угла фотокарточки. — Прекрасное было лето, — искренне лаского заметила женщина, кладя мазь на стол и пододвигая стул к моим коленям. — Тебе здесь четыре года, а Хлое, кажется… — Прекрати, — оборвала её я, не в силах слушать как она старается. — Я не хочу говорить о ней с тобой. Люсиль тихо фыркнула, усаживаясь напротив меня и укладывая в свои руки мои. Я продолжала смотреть на фотографию, пока женщина обрабатывала мои пальцы. Мазь неприятно защипала, вынудив меня шикнуть и прикрыть глаза. Люсиль тут же подула на них, словно мне было шесть и я только что свалилась с велосипеда. Заметив это, она ласково посмотрела на меня и отложила тюбик на стол. Я же резко потянула руки на себя, скрещивая их на груди. Люсиль расстроенно выдохнула: — Всегда пожалуйста, моя дорогая, — и с этими словами начала убирать все по своим местам. — Зачем ты искала меня? Зачем это все? Неужели ты не могла просто оставить все как есть? Дама замерла за моей спиной, и мне только оставалось догадываться какую эмоцию выражает сейчас ее лицо. Повисла недолгая тишина, после чего она заговорила: — Если бы этого не сделала я, тебя бы нашёл Ниган. А ты уж поверь, что лучше я, чем он. — Как мне показалось, последние слова она произносила улыбаясь. — Не думаю, Аливия, или как там теперь тебя зовут? Люсиль? — съязвила я. Она прошла к столу и села напротив меня, прямо на столешницу из серого дерева: — Ты не должна испытывать ко мне такой агрессии, Алекс, разве ты так не считаешь? Я твоя мать. Была ей и всегда буду. Я презрительно хохотнула, но Люсиль все же продолжила: — Кроме меня у тебя никого нет, тебе некуда идти. — Она опустила голову к плечам и печально взглянула на меня. — У меня был дом. И у меня была семья. — Я злилась, осознавая, что как бы я не хотела это принимать, она была права. Кто у меня остался? Она лишила меня близкого человека. Её слова жгучим потоком стекали в уши, лишний раз доказывая, что женщина, которая меня вырастила — давно умерла. — Если бы не ты, Люсиль, то я была бы с ними. — Это очень интересная теория, Алекс. Но почему ты считаешь, что всему виной я? Ты моя дочь, я никогда не желала тебе зла. — Она свела брови и нахмурилась, глядя на меня. — Мне уже можно смеяться? — проскрипела я, понимая, что горло вновь сдавливает невидимой петлей, — ты сделала нам в разы хуже, чем просто пожелать зла, ты выкинула нас из своей жизни, словно шавок на произвол судьбы. — Я чувствовала как последние слова буквально вырвались из моего рта адским вихрем. Я говорила все это, мысленно проклиная себя за каждое слово. Почему-то я боялась заговорить об Иисиусе. Будто сейчас я задам ей этот роковой вопрос и все, обратного пути не будет. Я навсегда исчезну, узнав всю правду. Смотря на Люсиль, я не видела в ней ничего родного. Словно все приятные воспоминания с ней испарились одним днём. Полностью незнакомый человек теперь сидел передо мной. Она сложила руки на груди и медленно вдыхала густой и вязкий воздух вокруг нас. Я ждала от неё чего угодно. Словно зашла в клетку к хищному зверю, и вместо обеда была я сама. Она мне больше никто. Нет никакого смысла принимать её слова близко к сердцу. — Я хочу, чтобы ты исчезла из моей жизни. — Что ж, — она взглянула на потолок и сглотнула слюну, — я понимаю тебя и не могу осуждать. — Осуждать? Ты не вправе вообще как либо влиять на мою жизнь! Да ты же сбрендила! — Кровь внутри бурлила, я чувствовала, как алеют мои щёки. — Сбрендила? Теперь адаптация называется так? — она впилась руками в столешницу и, сузив глаза, посмотрела на меня. — Неужели ты не видишь этой закономерности? Мы всегда адаптируемся, какие бы обстоятельства не окружали нас, будь то изверг-муж или зомби. Я вздрогнула. — Что? О чем это ты? — Голос вибрировал. За долгие годы я успела забыть о её отношении к отцу. Женщина ухмыльнулась и, пару раз моргнув, опустила взгляд в ноги. — Как ты можешь говорить такое о нем? Он любил нас! Она резко подняла глаза и выпучила их. Брови задрались вверх, а рот скривился в гримасе отвращения: — Ох, Алекс, Алекс… Да он нас ненавидел! — Выпалила Люсиль, продолжая сверлить меня взглядом. — Лишь Хлоя была достойна его внимания. Потому что она была его кровью и плотью. Она замолчала, давая мне время собрать пазл. В мысли сразу же стали врываться гадкие воспоминания кошмара, который приснился мне, когда я была тут в прошлый раз. Аливия, которая странно говорила о Хлое и которая сказала Нигану, что я его дочь. И наконец сама Хлоя. Моя погибшая сестра. Она намекнула, что моя фамилия вовсе не Вуд. Вовсе не Вуд. Тогда какая? Я неуверенно подняла глаза на Люсиль в ожидании ответов. Она продолжала смотреть на меня каким-то загадочным взглядом. Взглядом, в котором было намешано многое: интерес, понимание и какое-то странное, непонятное мне чувство. Это было похоже на принятие меня. Я сморгнула застилающую пелену с глаз, потирая затылок. Он сильно гудел. — Кто мой отец? Она приблизилась вплотную и, с нескрываемым удовольствием, улыбнулась: — Ты знаешь. Тело обдало жаром, хотелось выйти на свежий воздух и почувствовать на лице холодное дуновение осеннего ветра. Сердце с грохотом рухнуло в ноги. Я больше не слышала ничего вокруг. Я не могла поверить. Безумным взглядом я металась из одного угла комнаты в другой, ожидая, что сейчас Люсиль назовёт имя и опровергнет мои самые страшные опасения. — Ниган. — Кратко произнесла она, продолжая удерживать меня на стуле своим взглядом. — Твоего отца зовут Ниган. Нет. Нет. И ещё раз нет. Это неправда. Враньё. Жгучее враньё, продирающее кожу до костей. Как она может говорить это? А как же отец? Как же Хлоя? Как… Как вообще наша семья? Она сошла с ума. Ниган так глубоко забрался ей в голову, что она не видит разницы между правдой и вымыслом. — Ты врешь! — четко проговариваю я, чувствуя что вот-вот задохнусь ненавистью к ней. — Какого черта ты снова врешь? Люсиль безразлично хмыкнула, дергая брови вверх, а затем отстранилась от меня и начала плавно двигаться по всей комнате. А после остановилась возле зеркала, разглядывая себя и снимая, одной ей заметные, катышки с серой кофты. — Думаешь, Ниган всегда прав? В тот раз он ошибся, не признав тебя. Но теперь он все понял, и готов принять тебя в семью. — Она словно не видела своего отражения, смотря куда-то сквозь себя в зеркале. — В то время как ваш отец был сущим злом, Алекс. Ниган помог мне обрести любовь и поддержку, — все так же бесстрастно продолжала она, пребывая в гипнозе от собственных слов, хотя периодически в её голосе слышались нотки благодарности. — Теперь пришло мое время подарить ему настоящую семью, а не эту… — она презрительно скривила губы, осматриваясь вокруг, — …шайку грязных мародеров в бетонном бункере. Всеми фибрами своего тела я презирала её. Как она посмела думать о таком? Неужели она могла хоть на секунду предположить, что после всего что она сделала, я соглашусь вновь стать — теперь уже — не только её дочерью, но и дочерью этого убийцы? Да ведь она сама убийца! Никогда я не буду делить крышу с родителями-убийцами. Что? Алекс, ты свихнулась! Кого ты додумалась назвать родителями? Ниган и Люсиль — твои враги, враги Пола, Уилла и всего Хиллтопа. — Ты предала нас, лживая дрянь. — Эта фраза так быстро и гулко слетела с моего языка, что я даже не успела подумать о сказанном. Жалеть о словах не было смысла, подумала я, пока не увидела Люсиль, в секунду оказавшуюся возле меня. Она вцепилась длинными пальцами в мои плечи и одним движением вытолкнула из-под меня стул. Как бы она ни старалась держать себя в руках, сейчас она готова была вгрызться мне зубами в горло. Не успевая екнуть от болезненного приземления на копчик, я начала хватать воздух и захлебываться им. Послышался звук бьющегося стекла. Женщина вновь накинулась на меня, и одной пощечиной приложила мою голову к железному настилу пола, садясь на меня сверху. Её руки продолжали крепко сжимать мои плечи. — Да как ты смеешь, малявка. — Она рычала, и я видела как ходят её желваки, как белеют скулы. Глаза наливались такой яростью, что мне захотелось отвернуться. — Ты, жалкая девчонка, должна быть мне благодарна! Ричард бы убил нас как только у него появилась возможность. Он готовился к этому. И я спасла нас! Дала тебе и Хлое новую жизнь, без этого урода. Как ты… Холодный, липкий страх отступил, давая проход гневу: горячему и сухому. Тело напряглось. Я чувствовала как горят мои плечи, как жар растекается по сухожилиям и мышцам. Я хватаю разбившуюся фотографию. В ней сконцентрирована вся злость к этой женщине. Словно губка, которую уронили в грязь, мой удар был переполнен всем тем дерьмом, каким покрыла меня жизнь. Я наотмашь бью Люсиль по голове, и остатки стекла со звоном разлетаются в стороны. Женщина повалилась мне в ноги, выпуская меня из рук, а затем схватилась за свой лоб, начав скулить, как подбитый олень. Перед глазами затанцевал потолок, стены вокруг вибрировали. Аккуратно вставая на ноги, я не сразу понимаю как вновь оказываюсь на полу. Стулом она бьет меня по рёбрам, и я, как мягкая субстанция отлетаю к стене. — Сука! Неблагодарная сука. — Она вбивает стул в стену, и тот с хрустом трескается. Затем она ломает ножку об колено и отбрасывает остатки дерева в сторону. — Я очень долгое время корила себя за то, что этого пьяницу погубил не алкоголь. Каждую ночь я вспоминала о том, как он лапал меня, бил, а затем насиловал. Затем опять бил и лапал, и вновь насиловал. Никто не должен больше так со мной поступать. Я не заслужила этого. — Она почти кричала. Подхватив меня под ворот кофты, она пришила меня к стенке. Поедала меня взглядом, продолжая рвано комкать ткань вещи и постукивая ножкой стула по моему бедру. Её глаза застилали кровавые ручейки, вытекающие откуда-то из-под волос. Кровь сочилась по ее губам, попадая прямо в рот, но Люсиль ни на секунду не отводила презирающего взгляда с моего лица. В голове был ворох из мыслей, затылок продолжал гореть, словно меня держат над раскалёнными углями. Я чувствовала как женщина сходит с ума, стараясь удерживать все внутри. Но и я была на грани. — Ты убила моего отца, — скалилась я, одаривая ее брезгливым взглядом, — ты мне не мать, ты та, чью голову я насажу на деревянную палку и повешу к остальным трофеям Нигана. Ты жалкая подстилка. Я ненавижу тебя. — Мне все равно что ты об этом думаешь. Слишком долго я соглашалась с мнением других. Но послушай меня, — она приставила деревяшку к моей шее, и обломанные острые щепки иглами впились в мою кожу, — если сейчас ты не пойдёшь со мной, я покалечу его. Твой друг будет молить о пощаде, когда я медленно буду резать его. Мои глаза округлились, я уже не чувствую мертвой хватки у шеи, не чувствую боли от деревяшки. Я проматываю на повторе слова женщины. Он жив. — Ты ведь пришла за ним? Я уверена. Бедный поросёнок набрел на домик волка. Ну так волк покажет ему свои зубы. Я выр… — Не трогай его. Прошу. — Мой голос перестал источать яд, я была готова на все ради спасения Пола. Единственное, в чем я не могу упрекнуть Люсиль, так это в её преданности тому, кто её спас. Я обязана Полу жизнью, и теперь пришло время отдать долг. Люсиль заинтересованно взглянула на меня, отводя оружие в сторону: — Что в нем такого особенного? — с ухмылкой спросила она. Ни на секунду не задумываясь, я ответила: — Из двух зол выбирай меньшее. — Я крепче стиснула зубы и сузила глаза, стараясь не показывать нахлынувших эмоций. Конечно я соврала. Ни к чему этой женщине знать такие вещи о нас. — Тогда обещай, обещай мне остаться и снова быть моим ребёнком. Называть меня мамой. Я сглатываю слюну. Давай, Алекс, только ты сможешь ему помочь, он нуждается в тебе. Плевать на себя, защити его; защити единственного человека, который не отвернулся от тебя в трудную минуту и спас твою жалкую шкуру. Спаси другого, забудь про себя. — Я останусь с тобой, я вновь стану твоей дочерью и никуда не убегу, если ты отпустишь его. Женщина довольно причмокнула и выпустила меня из своей хватки, слегка хохоча: — Да-а, ты определенно моя дочь. По рукам, дорогая Алекс.***
Я попросила Люсиль ещё об одном одолжении. Я просила её попрощаться с Полом, и она позволила. Выйдя из разгромленной комнаты в коридор, женщина закрыла за нами дверь, лукаво подмигнув, а затем встала у противоположной стены. — После тебя, Алекс. — Она взглядом указала на соседнюю дверь, в которую я собиралась пройти до разговора. Неужели все это время Ровиа находился за соседней дверью, а я так легко обошла её стороной? На этот раз я увереннее сомкнула пальцы у дверной ручки и дёрнула её на себя. Дверь легко поддалась, запуская нас внутрь. Перед нами была лестница, уходящая вниз темного подвала, пропитанного запахом сырости. Каменные стены покрывались паутиной и плесенью. Я ступила внутрь и буквально почувствовала как ноги слабеют и я, покосившись к земле, лечу вниз с этой самой лестницы стремглав на ледяной каменный пол, ударяясь головой. Не в силах закричать, корчась от боли, которая бьет по телу единой судорогой, выворачивает руки и ноги. Но то были воспоминания. Сейчас я по-прежнему стояла вверху ступеней и смотрела в темную пропасть. События того кошмара — вот что мелькало перед глазами. Это место напоминало мне то, где я смогла спастись от Хлои, но не смогла спасти ребёнка, к которому так и не доползла. Я тряхнула головой, чтобы заставить себя вынырнуть прочь из этих омерзительных образов, а после взглянула на Люсиль. В её взгляде читалось некое непонимание; вот же проход, иди и бери. Но нет, я стояла как вкопанная, вглядываясь в угольную темноту. Женщина подождала ещё пару секунду и, достав из кармана фонарик, щелкнула его кнопкой; раскидывая ночь его неярким светом и вжимая ее в стены. Я двигалась следом. Внизу нас встретила небольшая открытая площадка, в самом дальнем углу которой дребезжала большая свеча, находящаяся на стене возле очередной двери. Подойдя к этой двери, женщина остановила меня: — Ты попрощаешься с ним, а мои люди докинут его до Хиллтоп. Ни больше, ни меньше. Я дала слово. — Решив не дослушивать до конца, я протягиваю руку к двери, чтобы та впустила меня к Полу, но Люсиль перехватила мое запястье, вынуждая остановиться. — И ты дала мне слово. Не делай того, о чем мы обе потом пожалеем. Я согласно киваю, вынужденная согласиться. Я дала слово. Дама ослабила хватку и слегка отпрянула в сторону, давая мне возможность пройти первой. Свободной рукой я рывком отворяю дверцу и вхожу внутрь. Глаза не сразу привыкают к яркому свету, бьющему из белой продолговатой лампы под потолком комнаты. Я заношу руку перед глазами, чтобы лучи, брезжащие передо мной, не слепили и, несколько раз моргнув, замечаю фигуру в дальней части комнаты. Возвышаясь в полуметре над землей, она парит. — О Господи, — шокировано шепчу я, моментально срываясь с места и поднимая под ногами клубы пыли. — Мне показалось это символичным, когда он назвался Иисусом. Называешь себя Богом, будь готов пройти Его путь. Передо мной был Пол, распятый на досках, как на кресте. В его ладони были забиты гвозди и вокруг них были пятна засохшей крови. Ноги крепким жгутом толстых веревок опоясывали лодыжки. Мужчину раздели по пояс. Он находился в сознание, когда я дотронулась до его торса и оттого он глухо зашипел, закатывая глаза. Все тело было в синяках и ссадинах, а его кожа холодной и липкой от испарины. Подвальная сырость заместила своим запасом весь нормальный воздух. — Не шевелись, — пробормотала я, ощущая как в уголках губ скапливаются соленые слёзы, а глаза начинает пощипывать. — Я сейчас. — Алекс. — Прошептал мне в ответ Пол и согласно кивнул головой. Я осмотрела его сверху донизу, и принялась развязывать верёвку, обмотанную вокруг ног. Времени на раздражение и злобу по отношению к Люсиль не было. Я буду говорить с ней позже. Теперь у меня будет уйма свободных часов, чтобы обсудить с ней абсолютно все. Веревки поддались не сразу, пропитавшими влагой, они вросли друг в друга, крепче удерживая в себе мужчину. Впоследствии я перебралась к его рукам. Изредка дёргая пальцами, Пол всячески пытался мне помочь, но боль от гвоздей — которые теперь являли собой единственное, что держало его в таком положении — заставляли его мычать, стиснув зубы. — Я не знаю чем вытащить гвозди, — паника, нарастающая внутри, начинала сочиться через поры. Дайте мне что-нибудь, чем я могла бы излечить руки Пола от этой боли. — Если нужна помощь, то в ящике слева от тебя есть лом. — Иронично подметила Люсиль. Не обращая внимания на её издевки, я продолжала метаться взглядом по помещению. — Эй, эй, эй, — постарался обратить на себя внимание Иисус, — Алекс, просто помоги-и-и… — он зарычал и раздул щеки, набирая воздуха, а его лицо стало красным. Венки на висках запульсировали, и я проследила причину такой реакции. Пол пытался выдернуть ладони, но шляпка гвоздя мёртво держалась за сухожилия. Его руки налились кровью, сквозь кожу проявились вены, переплетающиеся у сгибов локтей и петляющие выше, к раскрытым рукам мужчины. Они вздулись. Я не могла сдвинуться с места, просто замерла, смотря как Иисус изо всех сил пытается высвободиться, причиняя себе такую боль. — А-алекс… — простонал он, понимая что у него недостаточно упора для нужного результата. — Мне нужна твоя помощь. Помоги, помоги ему! Ну же! — мое подсознание бесновалось, но сигнал никак не доходил от мозга до мышц. — Если ты передумала ему помогать, то пускай остаётся тут. Мне не помешает один из этих «Хиллтоповцев» в коллекции. — Женщина хотела было подойти ко мне ближе, но я — неожиданно даже для самой себя — развернулась к ней. — Не смей открывать свой рот! — заорала я, — не смей, не смей, не смей! — Внутри все кипело, я позабыла о Поле, позабыла вообще обо всем на свете. Перед глазами стояло дикая ярость, царапающая тупыми ржавыми гвоздями мои внутренности. — Потрать-ка лучше эту ярость на помощь своему дружку. — Она улыбается, будто восхищаясь моей злобой. И я разворачиваюсь, стремительно подхожу к Полу и… Один. Два. Три. …вытягиваю его левую руку сквозь гвоздь. Мужчина не сдерживает вырвавшийся крик, и гулко дышит, широко раздувая при этом ноздри. Он повисает на одной вытянутой руке, носками касаясь пола. — Прости меня, — молю я, прикрывая рот руками, в совершенном исступлении от произошедшего. — Я не хотела. Он сводит брови к переносице и тихо шипит, а затем одним рывком вытаскивает кровавую руку с «петли». Затем снова пытается сдержать крик, сдавленно воя. Я ловлю его на полу и усаживаюсь рядом с ним. — Так и быть, я буду за дверью. Даю вам две минуты и жду снаружи обоих. — Дверь за Люсиль закрывается, и я, отвожу глаза от неё к Полу. Бросаюсь зарыться в его объятия. Оглаживаю его голову и множественное число раз целую в макушку, смазанными движениями прислоняясь к ней щекой. Мужчина крепко обнимает меня скользкими от крови руками, прижимая меня к себе. — Прости, — шепчу я ему в волосы, — прости меня за все. Я не хотела чтобы так получилось. Он шипит, когда я касаюсь его лица, но не выпускает меня. Мое сердце колотится так, словно я пробежала марафон, призом за который была жизнь. Пол поднимает вверх свои серые глаза и они сияют. Сияют все теми же всевозможными оттенками радуги. Его руки поднимаются выше, пока в ответ не касаются моего заплаканного лица. Плавным движением он пытается заправить выбившуюся прядь моих волос за ухо, в то время как я скольжу пальцами по его ввалившимся ямкам под глазами, трогаю бороду, ощупываю скулы. Иисус подтягивается ближе и смотрит прямо в мои глаза: — Это я должен извиниться за столь глупый поступок. Никогда ещё я не поступал так опрометчиво и безду… — он не успевает закончить свои глупые, бессмысленные извинения, когда я накрываю его губы своими, касаясь их вскользь. Пол крепче обхватывает мое лицо, его руки водой стекают по шее, касаются ключиц. Он придвигает мою голову ближе и теперь уже его губы начинают обжигать мои. Нежный поцелуй плавно нарастал и переходил во что-то непередаваемое. Попеременно покусывая то нижнюю, то верхнюю губу, Ровиа, оглаживал теперь мою спину, не обращая внимания на боль по всему телу. Неудобная поза заставляла напрягаться и испытывать головокружение. Я стонала в его губы, подставляла под жаркие поцелуи щеки — все лицо. Я буквально растворялась в мужчине, в его всепоглощающем тёплом дыхании. Теперь уже касались не только наши рты, но и языки. Пол слегка приоткрыл рот, и его язык скользнул по моей влажной верхней губе, а затем проник внутрь. Этот глубокий, долгий поцелуй заставил меня чувствовать как что-то разгорается внизу живота, как он, словно на американских Горках, «парил в воздухе». И лишь на мгновение отрываясь, чтобы глотнуть воздуха, я касалась его языком, ощущала привкус крови во рту, жаждала почувствовать его везде. Прочувствовать его до кончиков каждого волоска на моем теле. Но времени было мало, я знала, что этот поцелуй навсегда запомнится мне как самый сладкий, но в то же время и как самый горький в моей жизни. Сладко-горький поцелуй. Я буду вспоминать о нем до конца дней.