Портмановская Революция или Как Сильно О'Коннор Ненавидит Искусство.

О'Коннор. Такой умный интерн - онколог. Такой жалкий и вечно набуханный. Портман. Такой слабенький (на самом деле в нём вселенская сила, с которой он разрушает сердце Еноха каждый день, и о которой не знает ничего). Такой умирающий и заботливый. • • • • Декабрьское солнце только - только постучалось в окна Чикагского хосписа, а Портман ещё и не ложился. — Енох, мои трубки, ты снова лег на них... Джейкоб ерошит забавные кудряшки Еноха пальчиками. Чтобы разбудить его, щекочет шею и целует в висок. А тот, кажется, не собирается пробуждаться. Он просто не знает, есть ли дело, ради которого стоит, хотя вчера ночью сам задал себе миссию — ранним утром пойти и расчленить на донорские органы того, кто организовал Джейкобу стрижку. Потому что это было его делом. Его и Революции. • • • • У Еноха жутчайшее похмелье и он ничего не понимает. Не будем лгать, с Портманом он давно перестал что-либо понимать. Сейчас интерн думает, что его щекочут, вызывая мурашки по шее и плечам, шальные пузырьки алкоголя, бегая в голове и по всему организму. И ему действительно легче поверить в это, чем в то, что Портман ласкает его сейчас. — Енни, мои трубочки... Енни? Вот тут кудрявый лихорадочно вздрагивает и резко валится с кровати, падая на спину. — Блять. — Мямлит врач, обхватывая руками голову, массирует виски. И всё теперь ему не любо : солнце слишком яркое, аппараты пищат слишком громко, капельки лекарства, стукаясь о стенки капельницы, делают это до тошноты звонко. Одно неизменно : Портман, побритый не им, всё такой же любимый, высеченный под ребрами. И от этого тошнит стремительнее. — Енни, вставай! — Джейк протягивает руку, но отважный, чрезвычайно смелый и до безобразия напившийся О'Коннор утверждает, что справится сам. И почти безукоризненно делает это, не считая перевернутую прикроватную тумбу с медикаментами. Таблетки разбегаются к чертям, прячась под кроватью, стулом, даже выбегая за пределы палаты. — Енни... — Что с тобой, Портман? И Джейкоб недоумевает. — О чём ты говоришь? Енох решает, что нужно раскрыть все (не только медицинские) карты прямо сейчас. Врач садится напротив сероглазого. — Ты никогда не называл меня Енни. Зачем тебе это? — Просто... — Нет, Джейк, молчи, — О'Коннор толкает мальчишку на кровать одной лишь пятерней, и нависает прямо над ним, упираясь лбом ко лбу, — потому что я буду говорить! Знаешь, почему я такой пьяный явился вчера? А знаешь, почему я вообще пью? Почему, блять, я лечу твой рак лёгких, а сам выкуриваю пачку сигарет за один день? Мне, чертов ты сын, плохо! — Но ты не... — Конечно, я не говорил. А на какой чёрт, Джейки? — Кудрявый больше не сдерживается, и гладит большим пальцем руки вспотевший от волнения Портмановский лоб, — тебе не интересно знать про того, кто каждый день с тобой, убивается из - за тебя, который, на удивление, ещё живой. У тебя есть картина, твоя любимая. Она любимая. — Дурак ты, — Джейкоб всхлипывает, и обнимает шею Еноха руками, — я всегда любил тебя. — Не жалей меня. Но на самом деле, двадцатиоднолетнему интерну этого сейчас очень хотелось. — Не жалею, Енни. — Портман с трудом вылезает из-под большого и мускулистого Енохова тела, шлёпает босыми ногами по полу, и интерн морщится, потому что в ноющих висках эти звуки отдаются сиренами. Затем, Джей срывает со стены полотно и ,что есть мочи, бьёт его о своё колено, разламывает пополам, топчет ногами, разрывает на клочки. И Енох понимает (впервые, за столько месяцев) , что не ошибался в своем мальчишке. Да, у него рак. И да, он действительно умирает с каждым днём. Но вы бы только видели, как бледнокожий Джейк разносит сейчас произведение искусства в пух и прах, с какой силой он его уничтожает. Без сомнений, Джейкоб Портман — один, как целый отряд революционеров. Он сам себе революция. Пускай его лёгкие отмирают, но не он. Малец жив, и будет жить, покуда есть тот, кто поддерживает его движение. О'Коннор и поддерживает, с превеликим фанатизмом. • • • • — Значит, ты ревновал меня к большевизму*? Джейкоб собирал белые бусинки - таблетки с пола. — Я не ревновал. - Енох выкладывал на полу звездочку из лечебных капсул. — Ври больше, интерн. — Портман подполз к О'Коннору и сел рядом с ним, удобно устраивая голову на массивном плече. — Ладно, сейчас охватишь же... — Значит всё-таки да? С хитрой ухмылкой Енох повалил пациента на пол, крепко охватывая его худенькие запястья. — Может быть и да... Енох дышит рвано, с трудом приподнимая грудь при вдохе, и так же, с усилием, опуская. Кружит голову от такого небезопасно-близкого расстояния между их телами. И Портман, как обычно, только подливает масла в огонь, дотрагиваясь мягкими подушечками пальцев до губ кучерявого, плавно очерчивая их контуры. — Я бы так хотел поцеловать их, но моей дыхалки хватит только на три минуты, Енни... — Ты же утверждал, что время на самом деле подвластно? Джейкоб смотрел в глаза своего лечащего доктора и не мог поверить, что тот на самом деле слушал и слышал всё то, что больной ворковал днями и ночами. Для него это было лучшим показателем заботы ( верности ) . — Тогда... просто сделай это... Енох никогда бы не сделал чего-то против желаний Джейка, иначе интерн давно бы до смерти зацеловал пациента. О'Коннор слишком жалок, тут не поспоришь. Кучерявый насторожено свел брови, этим спрашивая, мол, точно ли сероглазый решил. После короткого кивка, врач сцепил свои и Джейкобовы пальцы в замок, завязал в тугой морской узел, и полностью слился со своей Революцией, теперь и тактильно. На три минуты, но на самые лучшие за всю, врачебную и нет, жизнь О'Коннора. Еноху, если вы всё ещё не знаете, двадцать один год, и вот какой дурью он занимается, да-да. Оно плачет, потому что видит Плачет, потому что помнит Листьев вальсы, кисти, пальцы Дождя струи - поцелуи Дождя струи - поцелуи...твои**. • • • • Ночью Енох не спит. Обычно не спал, когда чувствовал опасность, беду. Весь хоспис давно опустел, и в темных его коридорах если и было что-то, то только отвратительный писк аппаратов и храп охранника. Что касалось самого Чикаго... Когда этот город-бомба спал? О'Коннор не помнит такого за всю свою, пускай не долгую жизнь. Пальцы интерна путаются в сальных, блестящих от света кардиомонитора кудрях и сильно сжимают их. Он чувствует что-то плохое в эту ночь. Но хорошо одно — у Еноха есть город за окном. Это внушает каплю спокойствия. В пальцах правой руки тлеет последняя сигарета из пачки, десятая за день. Пф, всего лишь? А это всё Революция. Теперь, когда оба друг о друге знали ( хотя всё было известно ещё с самого начала ) О'Коннора не тянет на бывшие деяния. Сейчас ему не хочется пить, да и курить, по большому счету, тоже. Хей, Революция, не смей впихивать свои правила ещё и в Еноховом образе жизни. Хоть здесь пощади. Заняться молодому интерну нечем, даже с учетом того, что его в личном кабинете ( в котором он не обитает после появления Портмана ) заждалась пачка незаполненных бумаг и медицинских карт, ещё каких - то бланков, и поэтому юноша без каких - либо грызений врачебной совести выбегает из больницы в табачную лавку. • • • • Енох был как никогда рад затянуться никотиновой трубочкой, да так сильно, чтобы заполнить ядом лёгкие. Так сильно он жаждал пачку Winston'а. Вот как можно одичать, если то и дело бухать, да в раковых больных влюбляться. Однако... — Мне сейчас офигительно! — О'Коннор орал, размахивая средними пальцами вокруг себя и искренне улыбаясь. Давно он этого не делал. "Улыбаться" перестало входить в планы врача ещё после первой лекции о "Новой Планете". — Слышали, суки!? Мне пиздец как хорошо сейчас! И да, Еноху действительно двадцать один... • • • • Даже когда О'Коннор очутился в прогретой палате Джейкоба, улыбка всё ещё не сходила с лица. Наверное, оно так давно не ведало такой эмоции, что затекло в ней, для того, чтобы запомнить ту надолго. Ну или он просто рад заполучить целую пачку никотина... Звонок мобильника резко стирает с физиономии счастье и рождает скорее настороженность, неожиданность с щепоткой опаски. — Кем вы являетесь мистеру Брантли?