Портмановская Революция или Как Сильно О'Коннор Ненавидит Искусство.

Интерну хочется забиться в угол, рыдать, но нужно одеть строгий черный костюм и явиться на кладбище. Парень ехал в одной машине с родителями своего, уже покойного, лучшего друга Виктора и чувствовал себя неловко. Как будто он задолжал его отцу или всей их семье сразу. — Енох, ты ведь знаешь, что не виноват, — мисс Брантли разгладила складки на пиджаке юноши ладонью, — не губи себя. О'Коннору уже нечего губить, поэтому с огромным трудом он вышивает события прошлой ночи прямо на своем сердце, навязывает на свои плечи петельки огромной вины. — Кем вы являетесь мистеру Брантли? Это звонили из полиции —сиплый голос шерифа Паула нельзя было не узнать. — Простите, — дул сильный ветер, — я плохо Вас слышу. — Мистер Виктор Брантли, кем он Вам является? — Мой очень хороший друг, да что там, брат! Разве что-то не так? — Интерн безумно нервничал. Пытаясь успокоится хоть на грамм, он начал сминать подушечками пальцев сигарету, обжигая тонкий слой кожи раз за разом. — Его машина влетела в одно из придорожных кафе. Автомобиль вдребезги, всё остальное тоже. Звоню Вам, поскольку Вы разговаривали с ним пару часов назад и... — Что с Виктором? Где вы? Еноху не ответили, в трубке только послышалось что - то типа: "Пульс! Кислород! Разряд!". — Где вы!? — Гринтаун, приятель, но... *** Вы знали, например, что Енох никогда не опаздывал? И сейчас, когда не было времени ждать транспорт, он бежал с одного конца штата в другой, только на своих двоих, говоря под нос: — Я должен успеть! Твою мать, я сейчас же буду с тобой! Виктор, не смей! Однако, вся система пошла против юного врача и больше не станет его союзником. Ни сегодня, ни завтра, больше никогда. Енох не может подчинить систему, и он удостоверился, когда: — Брантли Виктор, время смерти двенадцать сорок четыре, оповестите родственников... Сегодня ты опоздал, О'Коннор, что поделать... • • • • Портман, кстати, тоже не начал утро с улыбки. Его мутит после химии, а ещё чёрных волос на затылке больше не осталось. И теперь он думает, что впредь не нравится О'Коннору, поэтому того нет сегодня в больнице. С мальчишкой сидит Хейзл, и надо сказать, она очень ласкова с ним. Но Джейки этого не осознает, его антенны улавливают только Енохову заботу. — Джейкоб, как твоё самочувствие? — У меня рак. Джейк язвит, но через мгновение добавляет: — Очень болит живот, а ещё я скучаю по картине, — сероглазый подальше заталкивает назальный ингалятор, делает глубокий вдох, — а без Еноха я и вздохнуть нормально не могу... У революции тоже есть источник кислорода, а вы что думали? Возможно, она независима ни от чего? Не глупите, друзья... — Давай я просто прибавлю силу потока воздуха в ингалятор, хорошо? — О'Коннора мне добавь! Хейзл отчаянно вздыхает, принимая все капризы больного, гладит его по ногам. Мальчишка не мог быть для неё безразличен, она буквально чувствовала за него огромную ответственность. Только Джейку всё равно на это, на вряд ли он стыдится своего поведения с медицинской сестрой. Портману не хватает интерна, не хватает своей же составляющей. И тут он задумывается, что в творческий кризис Константин Юон, наверное, так же искал какую-то деталь своей картины. Это могла быть палитра цветов, а может позы людей? Семнадцатилетний хочет верить, что на полотно повлияли не только "октябрьские" события, а какая-нибудь муза — искомая художника. Джейкоб не художник, но Енох —муза нужен ему хотя бы для того, чтобы выжить. • • • • О'Коннору кружит голову от приторного, резкого до нельзя аромата цветов. Интерн не любит их с самого детства, а сегодня и вовсе призирает. Он не слушает, о чем сейчас говорят/плачут за трибуной родственники, приятели и коллеги, дальние знакомые друга. Теоретически, Еноха вообще здесь нет. Он где-то там, в ночных барах, пьёт с Виктором за повышение второго на работе, мир во всем мире и прочее. Да в целом, повод не был так важен, как атмосфера их посиделок. Шумно, но мирно и уютно. Так надо было уметь. — Сегодня приехал самый хороший парень, очень близкий друг моего сыночка — Енох. Енох? Трагичные всхлипы мисс Брантли выудили О'Коннора из паутины воспоминаний, правда, есть одно но: кудрявый не придумал речи. "Я буду говорить о том, что так мне не нравится, о чем я не могу не думать и чем наполнена моя жизнь по самое не хочу" — Смерть, она неизбежна, никому не смочь её одолеть. Говорю вам, как медик: бессмертие — бред. Я не понимаю, почему ей отдаются самые дорогие и хорошие люди. Самые умные и такие молодые... Вчера я потерял своего единственного друга и это, это... — Енох прикусил кулак, громко выдохнул в него, — ужасно, отвратительно, обидно? Обидно, что мы шли с Виктором всегда вместе, через всё то...всё то дерьмо, и вчерашняя ночь унесла его. О'Коннор не смог сдержать слёз, и кузина Брантли Ева встала рядом с ним в качестве поддержки, взяв под руку. — Вик был верным другом, хорошим советчиком и парнем. Просто давайте запомним его таким... • • • • — Брантли Виктор, время смерти двенадцать сорок четыре, оповестите родственников... Енох уже стремился в больницу пешком. Автобусы он теперь ненавидит. Чикаго впервые за всю его жизнь начинает раздражать, потому что ясная погода совсем не совпадает с настроением, и вообще, она путает все мысли, заставляет размышлять о чем-то больном. Например о том, как Енох мечтает жить внутри Портмана. "А это и впрямь было бы довольно мягко!" Кудрявый улыбается своим предположениям. "Я завидую ему, это точно. Он весь такой беззаботный и радостный даже с учетом смертного диагноза. Как такое может быть? Я бы наверняка смирился и поник, но не Джейки. Я не могу потерять и его, поэтому поселюсь в его лёгких, буду дышать за двоих, если так нужно." У Еноха просто больше никого не осталось, и он готов делиться чем угодно, делать всё возможное и нет, только бы сероглазый его не бросал. Решив, что в Портмановских лёгких было бы довольно удобно спать, О'Коннор натягивает улыбку Чешира и вваливается в онко — центр. Просто нужно притворяться, как и обычно.