Суббота. 22:11.
IAMX – Dead In This House (Demo)
Кто в наше время не любит вечеринки? Шумные, масштабные, с пьяной молодежью, громкой качающей музыкой, кучей травы и морем выпивки? Разве что взрослые или ботаны, проводящие вечера за зубрежкой учебника.
Эвен, черт возьми, обожает это, даже несмотря на то, что ни пить, ни баловаться наркотиками он не собирается, потому что как бы сильно ему не хотелось повеселиться и на одну ночь вернуться в свои школьные годы, выбросив все дерьмо из головы, он понимает, что пришел сюда совершенно не за этим. К тому же, Соня, крепко вцепившаяся пальцами в его руку, вряд ли позволит ему прикоснуться к алкоголю или запрещенным веществам, которые ядом растворяются в организмах сумасшедших подростков, забывающих о том, что за дверью их ждет совершенно другая жизнь. Все-таки здесь он вовсе не ради веселья и развлечения, а ради фильма, который выйдет еще насыщеннее и круче благодаря сумасшедшим подросткам, что превратят этот дом в настоящую помойку.
Ему приходится распихивать людей в стороны, чтобы пробраться к запримеченному уголку, из которого будет идеально видно всю эту потрясающую картину безумства. Неплохо было бы поблагодарить Исака за помощь, но для начала нужно его найти, хотя, очевидно, это как искать иголку в гребаном стоге сена.
Чего он действительно не ожидал, когда Вальтерсен приглашал его на вечеринку для дополнительных кадров к фильму, так это того, что все будет настолько... Масштабно и грандиозно. Но он соврет, если скажет, что ему это не нравится.
Нравится, еще как.
Вся эта пьяная молодежь, которая продолжает наливать в свои пластиковые стаканчики выпивку, эта громкая музыка, просто вынуждающая подергивать конечностями в такт и басы, бьющие по вискам с такой силой, будто к ушам привязали сабвуфер; ему нравится даже то, что этот дом от и до забит терпким запахом травки, а еще смесью различных мужских одеколонов и женских духов.
Он здесь как белая ворона. Благо, что никто не обращает на него внимания, полностью растворяясь в танцах, объятиях и алкоголе, который наутро заставит их головы болеть. Что ж, хоть чему-то Эвен может порадоваться, ведь его утро не будет таким паршивым, как у этих отрывающихся по полной школьников. Его утро будет таким же, как и вчера. Изо дня в день ничего не меняется, разве что завтра выходной, а значит, он сможет понежиться в теплой кровати чуть дольше обычного, да и надоедливые лица однокурсников не будут его раздражать.
Местечко в самом углу гостиной, как ни странно, оказывается свободным, а по близости не видно грязно целующихся парочек, как, например, той, которую он лицезрел в прихожей, состроив при этом гримасу отвращения. Здесь действительно запросто можно было бы снять порно — у этих ребят совсем нет тормозов.
На секунду Нэсхайм даже чувствует себя каким-то дряхлым стариком. Но только на секунду и только потому, что у него есть чертовски важное задание, а вспоминать себя в семнадцать лет не очень-то и хотелось. Эвен был ничуть не лучше.
— Не принесешь что-нибудь попить? Я пока останусь здесь, видок отличный, — кричит Нэсхайм, надеясь, что сквозь басы, из-за которых трясутся стены, Соня услышит его голос. И, кажется, что она слышит, когда через секунду Эвен видит, как девушка быстро исчезает в толпе.
Рюкзак оказывается на полу, а камера в руках и, бросив короткий взгляд на парочку отплясывающую на столе, Эвен отмечает, что это то, что ему нужно. Идеально.
Sante and J.U.D.G.E. – Awake
Притоптывая ногой в такт песне, Эвен переводит камеру в сторону, захватывая остальную молодежь, которая подпевает и поднимает пластиковые стаканы с алкоголем вверх, наверняка произнося очередной глупый тост и проливая напитки на свою одежду.
Затем картинка на маленьком экране камеры резко фокусируется на (Эвен мог бы поклясться, что делает это не специально!) знакомой мордашке, которую он искал с того момента, как переступил порог этого ходящего ходуном дома. Мальчик-сарказм, он-то ему и нужен.
Исак, взрываясь от хохота, опирается лбом о плечо еле стоящего на ногах парня, которого Эвен видит впервые. Как, впрочем, любого присутствующего здесь. Но, в любом случае, это лучше, чем находиться на скучной вечеринке своих однокурсников, рядом с которыми только и хотелось, что поскорее вырубиться или же заткнуть им рты чем-нибудь вроде своеобразного кляпа. Нет, ну серьезно. Эвен ненавидит все эти псевдо-философские разговоры о жизни людей, которые толком о ней ничего и не знают. Он тоже не знает, но будь у него человек, с которым он мог бы чувствовать себя свободно, то, быть может, он поговорил бы с ним о смысле жизни, докопавшись до всяких мелочей. Соня, к сожалению или к счастью, — Нэсхайм не знает — не любит такие разговоры, так что... Он предпочитает вести эти бессмысленные монологи в своей голове, нежели с раздражающими одногруппниками, которые пьют элитное вино и балуются дорогими сигаретами, в то время как Эвен тратится на самые дешевые и крепкие.
— Эй! — кто-то точно сорвет свой голосок, и этому кому-то будет очень и очень плохо с утра, потому что худые ноги, обтянутые светлыми джинсами, едва не сгибаются пополам, когда Нэсхайм упрямо следит за Исаком, ползущим в его сторону. Забавно. Эвен не видел его таким... Ну, вот таким: пьяным и с расфокусированным взглядом, который пытается уцепиться за что-то одно. Видимо, ничего не выходит.
— Привет, я хотел тебя найти, но у меня нет экстрасенсорных способностей, чтобы отыскать одного единственного человека среди сотни людей. Здесь... Шумно и очень жарко, — он продолжает снимать, только теперь главной частью кадра становится его новый знакомый, которого колышет из стороны в сторону, как травинку, обдуваемую ветром.
Интересно, в какой момент Исак перестанет бороться с собой и рухнет на пол? Да, у трезвого Эвена очень позитивные мысли.
— Мог бы просто мне позвонить, и я бы тебя встретил, чувак! О, я так пья-я-ян, ты даже не представляешь!
— Серьезно что ли? Я же тебе говорю — я не экстрасенс, чтобы угадать твой номер телефона, а все, что ты оставил в нашу последнюю встречу — бумажку с адресом, которую ты пихнул мне в карман.
Исак хмурится, не разбирая, что там бормочет Эвен и, резко пошатнувшись вперед, практически касается лбом камеры. А Нэсхайм смеется, потому что, Господи, кто дал этому ребенку алкоголь?
Приходится выступить в качестве опоры, подставив свое плечо, на которое тут же ложится тяжелая ладонь, тонкими пальцами впиваясь в кожу. Нет, этот парень еще умудряется кривляться и танцевать в таком-то состоянии!
— Снял уже что-нибудь здесь, Режиссер? — громко смеется Вальтерсен, оглядываясь по сторонам. Эвену даже кажется, что в какой-то момент его голова просто слетит с плеч.
— Немного. Так, самую малость.
— Давай, пошли, — Нэсхайм не успевает возразить или хотя бы спросить «куда?», потому что это едва держащееся на ногах тело уже тащит его в другую сторону разгромленной гостиной.
Исак впечатывается в танцующих друзей и задевает какую-то милую девчонку в коротком черном платье, открывающем вид на ее длинные стройные ноги, которая тут же радостно взвизгивает и вешается Вальтерсену на шею, заставляя Эвена притормозить.
Это немного странно — стоять в стороне и наблюдать за тем, как сладкая парочка пожирает друг друга губами. Он даже немного теряется, но забывает об этом, когда его снова начинают тянуть вперед. А еще думает о Соне, которая наверняка потеряет его и, в итоге, просто не будет разговаривать с ним несколько дней, дуя губы, как маленькая девочка. Конечно, Эвен — мудак, он и так это знает.
Вальтерсен тормозит прямо напротив небольшого красного дивана, пальцем пытаясь показать на двух блондинок, которые делят одного парня на двоих. Миленько. Затем Исака тянет в другую сторону, и его вытянутая рука замирает на компании парней, которые пускают косяк по рукам, клубами выдыхая серый дым наружу, а Эвен только и успевает, что ловить моменты, запечатлевая новые кадры для того, чтобы разнообразить свою работу, идея которой изначально была о бездомных людях.
Нэсхайма даже передергивает, стоит ему вспомнить то, как он пытался напрячь свою голову, чтобы выискать хоть одну адекватную мысль.
— Блять, слишком громко, давай на кухню! — фыркает музыкант, толкая старшего парня в плечо, чтобы после начать давить на его лопатки, направляя в нужную сторону.
На кухне намного спокойнее. Даже легче дышать, наверное, благодаря тому, что открыто окно, а прохладный осенний воздух выгоняет весь скопившийся дым. Может Исак сможет немного протрезветь и придти в себя, а Эвен — перестать смеяться над тем, как тот по неосторожности сметает со столешницы пустые пластиковые стаканчики.
Они оба опираются задницами о кухонный стол, но в то время, когда Вальтерсен опускает голову вниз, разглядывая носки своих потёртых кроссовок, словно это и впрямь ужасно интересно, Нэсхайм фокусирует камеру на нем.
— Скажи что-нибудь, — просит Эвен, тихо хихикая и пристально разглядывая нового друга, изучая каждую родинку на его лице, как влюбленная девчонка.
Ну, нет, какого черта? Неплохо было бы свалить эти мысли на алкоголь, бушующий в крови, но... В руках нет стаканчика с горячительным напитком, а его разум абсолютно чист. Возможно, Эвену просто нравится пьяный Исак, который очаровательно икает и морщит нос, переводя взгляд то на Нэсхайма, то в сторону прикрытой двери. Но разве сейчас есть смысл думать о чем-то подобном? Если честно, то думать — это последнее, чего бы хотелось Эвену
— Чего тебе сказать? Я нажрался в задницу, а ты тут смеешься надо мной, — в его голосе нет обиды, только привычная усмешка, которая так ему идет. — Дай сюда, — пьяно тянет Исак, выхватывая камеру из рук своего нового знакомого.
Эвен никому не доверял свою малышку (даже Соне, которая пару раз хотела его поснимать), но отчего-то он вовсе не беспокоится, отнюдь, лишь смущенно хмыкает и задницей запрыгивает на стол.
— Что ты, блять, делаешь? Ты что, собираешься снимать меня? Ну же, перестань, я должен оставаться за кадром, чувак! — Эвен возмущен, но, так или иначе, все равно упирается взглядом в камеру, позволяя Вальтерсену крутиться вокруг него.
— Вот он, этот парень, который однажды станет знаменитым! — Исак старается быть серьезным, но, Боже, вы вообще видели пьяных людей, пытающихся вести себя так, будто они актеры с кучей Оскаров в арсенале? — Улыбнись, мистер Режиссер, ты сегодня звезда!
И это действительно сложно — сопротивляться. Как Исаку, так и самому себе. Поэтому Эвен криво улыбается, начиная поправлять свои слегка растрепанные волосы, а затем он тянется вперед, ловко срывая с головы Вальтерсена кепку, чтобы нацепить ее на себя и увидеть наигранное удивление напротив.
— Расскажите что-нибудь о себе, вы ведь всегда остаетесь за кадром.
— Ох... Я тебя ненавижу, знаешь, да? С первой секунды нашего знакомства.
— Во-первых, ты сейчас разбил мне сердце, а во-вторых, ты, оказывается, дерьмовый актер!
— Что?! — Нэсхайм хохочет, показывая парню средний палец, а в ответ слыша негромкое «ой, как культурно». Но Эвен должен доказать, что он прекрасный актер, иначе, когда это кудрявое существо протрезвеет, старшему парню не избежать дурацких подколов. — Ну, эм... Мне двадцать один, и я учусь в киноакадемии, для которой и снимаю этот фильм, чтобы надрать зад одному противному преподу. Зарабатываю на жизнь в небольшой кофейне, из которой меня грозятся уволить, если я не перестану опаздывать, а еще... — он делает короткую паузу, замечая, что Вальтерсен практически не шевелится, стараясь уловить каждое слово. — Еще я завел нового друга, который завтра будет умирать, пока я буду бодрствовать и радоваться жизни.
— Ты работаешь в кофейне? — переспрашивает Исак, предпочитая пропустить мимо ушей последнее предложение Эвена. Он и без того знает, что утро не принесет ему радости. Да и Эскильд снова начнет выносить ему мозг, сдернув с него одеяло и распахнув шторы, чтобы по уставшим глазам ударил дневной свет. Чертов садист.
— Ага, ты же не думаешь, что я покупал нам те круассаны?
— Засранец.
— Конечно, — Эвен самодовольно улыбается, радуясь тому, что парень наконец выключает камеру, откладывая ее на широкий подоконник рядом с цветочным горшком. — Как думаешь, сможешь ли ты завтра оторвать свою тушку от кровати и прийти в парк, чтобы я смог тебя поснимать?
— Я приду, но тебе придется купить мне большой стакан кофе, желательно без сахара, — пьяно бормочет Исак, выгибая одну бровь дугой, пока его ладонь лезет в задний карман джинсов, притягивая внимание Нэсхайма к своей пятой точке. Нет-нет, он вовсе не пялится на его задницу, просто не понимает, почему тонкие губы парня растягиваются в игривой ухмылке.
— Это что? — удивлен ли Эвен, когда видит скрученный косяк, зажатый между пальцами Исака? Наверное, нет, просто... Он этого не ожидал.
— Никогда не видел косяк? — острит музыкант, а после втягивает щеки, прикрывая глаза и задерживая в легких дым.
Эвен заворожен. Ему нравится то, как наслаждение скользит по лицу Вальтерсена, проявляясь то в расслабленной улыбке, то в трепете длинных ресниц, то в шумном вдохе, который он улавливает даже через громкую музыку, все еще разрывающую этот дом.
— Ха-ха, отличная шутка, парень, я видел вещи и покруче твоего косяка, — наконец Нэсхайм перестает пялиться и, лениво пожав плечами, улыбается, ловя на себе удивленный взгляд.
— Неужели? — Исак звучит так, будто не верит ему вовсе, но разве им обоим есть дело до каких-то бессмысленных споров сейчас, когда они вдвоем отдалились ото всех на небольшой кухне, оставив шумную вечеринку позади? — Ладно, считай, что я тебе верю, а сейчас лучше подержи это, — он протягивает косяк Нэсхайму, — мне нужно достать свой телефон. Ты же не экстрасенс, чтобы узнать мой номер, верно? Хотя… Было бы прикольно, если бы ты обладал всеми этими паранормальными штучками, потому что тогда бы мы могли заработать миллионы.
— У тебя дурацкие шутки, в курсе?
— Ага, заткнись, — Вальтерсен выпускает странный смешок, а когда телефон оказывается в его ладони, то он выжидающе смотрит на Эвена. — Диктуй свой номер и затянись, не заставляй меня чувствовать себя полным придурком. Я смущен, когда рядом со мной находится кто-то трезвый.
Но Нэсхайм отрицательно мотает головой, и вместо того, чтобы позволить опьяняющему дыму пробраться в свои легкие, он лишь диктует цифры и отводит руку, держащую дымящийся косяк чуть в сторону, надеясь, что Вальтерсен не начнет приставать к нему с расспросами.
Обменявшись номерами, хотя нормальные люди сделали бы это с самого начала (но кто сказал, что эти двое нормальные?), все возвращается на свои места — Исак снова смеется над каждой мелочью, вроде той, когда Эвен, благодаря тому, что стол в этом доме оказывается довольно высоким, начинает болтать ногами в воздухе, как маленький ребенок, или той, когда он фыркает, как недовольный кот, когда дым попадает ему в нос.
Но всегда, в каждой ситуации, которая кажется слишком приятной, есть маленькое «но», ведь не могло же все пройти так гладко, когда Эвен оставлял свою девушку одну на вечеринке, полной незнакомой молодежи? И парень мог бы поклясться, что держа телефон, он не видел ни одного пропущенного от Сони, которая врывается на кухню в момент, когда в руке Насхэйма тлеет наркотик, а рядом шатается убитый алкоголем и травкой парень, даже не замечающий появления третьего лица в их маленьком мире. Не замечает до тех пор, пока ее голос не заставляет Вальтерсена испуганно обернуться назад.
— Какого хрена, Эвен? — блестящий взгляд девушки мечется туда-сюда, а она сама явно под градусом. Что ж, видимо Соня не так уж и плохо проводила время без своего парня.
И собираясь открыть рот, чтобы все ей объяснить, потому что, Боже, все знают, насколько истерично ведут себя пьяные девушки, Эвен видит, как она срывается с места, бросая что-то вроде «гребаный мудак!».
Исак же просто заторможено оглядывается по сторонам до тех пор, пока ему в руки не всучают остаток косяка. Что ж, такого он точно не ожидал, но в любом случае это не у него проблемы в отношениях, так что, когда Нэсхайм бормочет короткое: «извини, мне пора», он лишь понимающе кивает головой и провожает парня прищуренным взглядом, оставаясь на кухне в гордом одиночестве.
Наверное, они оба надеялись на другое окончание этой вечеринки, которая до сих пор продолжается, потому что здесь никому нет дела до того, что какая-то парочка устроила глупую ссору, но… Такое бывает. Исак просто радуется тому, что его мозг не выносит пьяная девчонка, убегая и закатывая истерики. Впрочем, лучше бы ему об этом не заикаться, потому что где-то там, за дверью кухни, все еще находится Эмма, жаждущая объятий и разговоров о любви.
*
Воскресенье. 03:44.
Исак, под воздействием различных веществ, абсолютно не умеет вести себя тихо, а еще не обладает никакой грацией, и понимает он это тогда, когда вваливается домой, снося что-то в коридоре (это что-то, конечно же, с грохотом валится на пол), слыша, как ругается сонный Эскильд, которой точно выгонит его на улицу, но перед этим надерет ему зад.
Стараясь быть бесшумным, хотя, очевидно, что чем больше ты стараешься, тем хуже все выходит, Вальтерсен ползет в свою комнату, пару раз врезаясь мизинцем ноги в какие-то углы, которых, черт возьми, он уверен, здесь никогда не было. Эскильд что, поставил в доме ловушки? Садист вдвойне.
Но он все равно пробирается через все «квартирные препятствия» и валится на свою кровать, раскидывая руки и ноги в стороны. Это такое блаженство — после изнурительных танцев, травки и водки, намешанной с колой, почувствовать мягкий матрас под собой.
Вальтерсен лезет за телефоном, надеясь на то, что Эвен еще не спит или вообще жив после стычки со своей девушкой, и, не с первого раза попадая пальцем по зеленой иконке сообщений, наверху которой высвечивается новое уведомление, он, жмурясь, вчитывается в текст на ярком экране.
От кого: Режиссер
У меня хреновые новости. Я, кажется, забыл камеру на вечеринке. Теперь не уверен, что вообще получится ее вернуть. Извини, но завтра все отменяется. Спокойной ночи.
Называйте Исака как хотите, но он начинает истерично смеяться и даже умудряется громко хрюкнуть, теперь точно зная, что завтра ему не жить.
От кого: Мальчик-сарказм
Ха-ха, попрощайся со своей карьерой, режиссер.
От кого: Режиссер
Пошел ты. Надеюсь, утром ты об этом пожалеешь, потому что я проклинаю тебя на вечный сушняк и головную боль. Ха-ха ;)
От кого: Мальчик-сарказм
Поблагодаришь после. Твоя малышка у меня, она лежала одна-одинешенька на подоконнике, а я ее спас, пока ты бегал за своей грустной девчонкой. Увидимся завтра. P.S. Тогда я тебя тоже проклинаю, только еще не придумал на что. Но придумаю. Спокойной ночи, маньяк. И верни мне мою кепку, вор.
