Loving can mend your soul

Воскресенье. 16:10. Kodaline — High Hopes Эвен как никогда рад тому, что сегодня наступил его заслуженный выходной, которого он ждал целую вечность, то до одурения уставая на учебе, то лишаясь возможности чувствовать свои ноги после изнурительной смены в кафе. Поэтому он только привычно вздергивает брови вверх, ехидно улыбается Саре, что опирается локтями о барную стойку, и проходит мимо нее, чтобы внаглую достать пластиковую коробочку, на крышке которой красивым шрифтом выведено название кофейни. Упаковывая парочку свежих пончиков с джемом, он не обращает внимания на притворный кашель своей возмущенной коллеги, а затем, все с тем же довольным выражением лица, перебирается к кофе-машине. И если Нэсхайму не изменяет память — пьяный Исак заказывал большой стакан кофе без сахара. Нахальство у Вальтерсена не отнимать: то пятьсот крон, то большую сырную пиццу, теперь же халявный стакан кофе. Впрочем, Эвен не против. Ему просто хочется порадовать парня, ведь кофе — это самое малое, что он может сделать для этого добрейшей души человека. — И почему тебя все еще не уволили? — Сара включает всю свою театральность, закатывая глаза и слегка откидывая голову назад так, что ее аккуратный пучок на голове чуть растрепывается. Эвен не может не фыркнуть, хотя и сам частенько задается этим вопросом, но так и не находит ответа. — Только потому, что у тебя симпатичная мордашка и щенячьи глазки, не значит, что ты можешь опаздывать и не платить за еду. А вот это уже можно назвать причиной. То, что он здесь только из-за того, что приличное количество девочек-школьниц забредает сюда именно в смену Нэсхайма, строя ему глазки, сойдет за ответ на интересующий вопрос, почему же Эллен все еще не пнула его под зад. Ведь вряд ли это из-за того, что он хорошо обращается с кофе-машиной. — О, да ладно тебе! Ты тоже любишь мою мордашку, даже не смей отрицать это, — Эвен по-доброму смеется, прекрасно зная, что девушка не держит на него зла. Такие колкости — это что-то вроде их своеобразной дружеской любви, зародившейся еще в первые недели, когда ничего не соображающий и неуклюжий Эвен пытался освоиться и смириться с тем, что теперь к его сумбурной жизни добавилась еще и уборка грязных столиков. Так что никто из них и не думает обижаться, тем более сдерживаемая улыбка Сары так и рвется наружу. Горячий кофе оказывается в бумажных стаканах — Эвен специально берет самые большие — и плотно закрыв их крышкой, прячет коробку с выпечкой в рюкзак. Хватает напитки, машет рукой на прощание, в ответ получая громкое «проваливай, пока я не позвала Эллен!», а затем толкает стеклянную дверь плечом и довольствуется тем, что погода решила порадовать жителей Осло неярким солнцем, практически не согревающим руки. Эвен никогда не обладал способностью правильно распределять свое время, искренне не понимая, как некоторые индивиды успевают в буквальном смысле всё и везде. Пунктуальность не была его коньком, и парня с легкостью можно было бы сравнить с милым пресмыкающимся, скрывающимся за твердым панцирем, — черепахой. И сейчас, по взгляду Исака, который уже играет для прохожих, он понимает, что снова опоздал, несмотря на то, что выбрался из дома «пораньше». На время он даже выпадает из реальности, а весь его мир сужается до, казалось бы, простого паренька с гитарой в руках. Как живая статуя, ей-Богу. Даже не шевелится, только моргает и тихонечко дышит, будто если он сделает шумный вдох, то все это волшебство прекратится. Вот вы когда-нибудь впадали в такое состояние, когда вокруг все переставало иметь значение, а негромкие аккорды успокаивали так, что ни одни болеутоляющие пилюли не могли бы с этим сравниться? Эвен мог бы припомнить только один раз, когда бывал на концерте одной исландской группы, — тогда ему только и хотелось, что всю жизнь провести в состоянии полета. Но Нэсхайму приходится спуститься с небес на землю, потому что его поведение — это, как минимум, странно. Он аплодирует вместе с остальными слушателями, подмигивая Исаку и улыбаясь очаровательной картине, открывшейся его взору. Миловидная пожилая женщина в смешном французском берете влюблено прожигает Вальтерсена взглядом, будто бы вспоминая часть своей прошлой жизни, когда и она была молода; а рядом маленькая восхищенная девочка, дергающая ее за пальто. Нэсхайм безусловно сделал бы это одним из моментов своего фильма, потому что это действительно заслуживает внимания, но… Его малышка как будто специально торчит из сумки Вальтерсена, а оборвать его выступление только потому, что руки чешутся поскорее вцепиться в камеру, будет огромной ошибкой. Как девушка на диете — хочется, но нельзя. Если честно, Эвен мог бы слушать его бесконечно — бархатный голос, который вызывает рой мурашек, рассекающих по затылку; переносящая словно в другой мир, успокаивающая музыка, под которую хочется засесть где-нибудь с чашечкой горячего чая и окунуться в атмосферу уюта. На лице Исака безграничное умиротворение, а в карих искрящихся глазах — удовольствие. Он определенно доволен собой, а Нэсхайм просто рад возможности понаблюдать за ним со стороны. Никаких мыслей. Никаких безумных идей. Пустая голова и приподнятые вверх уголки пухлых губ. Но все прекрасное, к сожалению, имеет свойство заканчиваться. Музыка затихает, довольные люди бросают монеты в гитарный чехол и разбегаются, а Эвен присаживается на скамейку, пряча руки в карманы джинсовой куртки. Даже говорить не хочется, потому что одно слово и Исак перевоплотится в привычный для него облик. Мальчик-сарказм. — Спасибо, чувак, без камеры я бы все завалил. Хотя, ты все равно засранец. Надеюсь, твоя голова утром была, как упавший на пол арбуз, — в этом весь Эвен: умудряется и поблагодарить, и обозвать в одном предложении. Но Вальтерсен задорно смеется, а это определенно не может не радовать. Видимо, похмелье обошло стороной этого парня. — Вообще-то, без меня. Без меня бы ты все завалил, — хмыкает Исак, явно довольный собой. — Не льсти себе, — Нэсхайм одним ловким движением снимает кепку со своей головы и напяливает ее на кудрявую макушку, со смешком опуская козырек на лицо парня. — Ты забыл ее на вечеринке. — Ну, помнится мне, это ты стащил кепку с моей головы и убежал за своей расстроенной девушкой, так и не вернув ее мне. Все нормально? Эвен замолкает, предпочитая избегать разговоров о том инциденте, и опускает взгляд на свои колени. Ему неплохо досталось от Сони. Даже очень неплохо. А Исак и не спрашивает больше, потому что ему не очень-то хочется обсуждать чужие проблемы (он всегда был дерьмовым психологом, толком не умея поддерживать друзей), и потому что старший парень на несколько минут грустнеет, прекращая заражать Вальтерсена своим позитивом. Зато Исак умеет брать все в свои руки. Он умело заставляет Эвена улыбнуться и вскочить на ноги, когда протягивает ему камеру, намекая на то, что пора бы перестать пускать сопли и заняться делом, ради которого они здесь собрались. Снять Исака со всех ракурсов, чтобы было из чего выбрать, а еще сделать несколько фотографий занимает, примерно, час, потому что, черт, Вальтерсен оказывается таким жутким придирой! Не то чтобы Эвена это бесило, нет, скорее, наоборот, это расстроенное: «давай сначала, я плохо спел» его забавляет. Нет, ну, честное слово, как этот человек может быть таким разным? Мастерски язвить и попеременно строить гримасы, изображая маленького обиженного мальчика, — тоже нужно уметь. Итог оказывается таковым: пончики с удовольствием съедены, а кофе выпито во время съемки и маленьких перерывов; значок зарядки на маленьком экране камеры пару раз мигает, а затем она дарит Эвену вид на черный выключившийся экран. Их носы принимают розовый окрас, как и руки, которые парни прячут в карманы, пытаясь отогреться. Все же солнце наотрез отказывается делиться своим теплом. — Идем, — он вынуждает Исака с непониманием уставиться на него. Эвен прячет камеру в рюкзак, натягивает на голову капюшон толстовки и, поправив съезжающую с плеча лямку, двигается в сторону своего дома, слыша, как бубнит Вальтерсен, в спешке застегивая гитарный чехол. *** David Cook – We Believe — Ты живешь один? — спрашивает младший парень, перешагивая порог чужой квартиры. Но и без ответа он понимает, что в этом доме обитают двое, потому что в коридоре на крючках висят женская куртка и пальто, а на полке для обуви стоят сапоги на высоких каблуках. Вряд ли Эвен таким увлекается, хотя Исак не может знать наверняка. — С Соней, — Нэсхайм плетется на кухню, быстро скидывая утренний бардак в виде немытых тарелок в раковину, а следом ставит чайник на плиту, потому что внутри все еще таится озноб, а кончики пальцев до сих пор покалывает от прохлады. Благо, что Соня решила не тянуть и сама заплатила за отопление, иначе сейчас бы ни горячий чай, ни теплый плед не смогли бы их спасти. Исак пожимает плечами и роняет задницу на стул, наблюдая за тем, как суетится парень, то открывая, то закрывая двери холодильника — наверняка пустого — будто каким-то магическим образом в один прекрасный момент там могло бы появиться что-то съедобное. С девушкой в доме и без еды. Какая странная парочка. — У тебя есть что-нибудь покрепче чая? Ну, знаешь… — О, так все-таки похмелье? — дверцы холодильника снова распахиваются и, достав две бутылки пива, Эвен опускает их на стол, ожидая какого-нибудь очередного подкола, который слетает с губ Вальтерсона, когда тот вертит стеклянную бутылку в руке. — Серьезно? Нет, ну, ты это серьезно? Безалкогольное? Я просил что-то покрепче чая, а не послабже, чувак, — но он все равно откручивает крышку, а Эвен не понимает, как после холода можно дуть ледяное пиво, да еще так, будто во рту царит настоящая засуха. — На вечеринке ты не сделал ни глотка, даже не затянулся косяком, а сейчас даешь мне пиво, которая может выпить и моя маленькая двоюродная сестра. Ей десять, Эвен. Десять, слышишь? Нэсхайм что-то невнятно бормочет, отмахиваясь тихим «веду здоровый образ жизни», и довольно покачивает головой, когда его средний палец оказывается практически перед лицом Вальтерсена. Надо сказать, перед лицом наигранно возмущенного Вальтерсена. Хорошо же он вжился в роль актера. Первым не выдерживает Эвен. Смеется и падает на соседний стул, собираясь поддаться этому провокатору, который подхватывает и начинает улыбаться от уха до уха, слабо толкая парня в плечо. Они ведут себя так, словно знакомы уже тысячу лет и безмолвно могут сказать, что эта легкость нравится им обоим. Через полчаса в этой маленькой квартирке появляется огромная коробка с ароматной пиццей. Нэсхайм заказывает ее втайне от Исака, пока тот увлекается разглядыванием фотографий, что висят на стене в гостиной: на некоторых они вместе с Соней, другие же хранят воспоминания о поездках домой, например, как та, где улыбчивая мама машет в камеру рукой. Некоторые снимки — просто красивые пейзажи, смотря на которые хочется снова вернуться туда. Вальтерсен больше внимания уделяет последним, с видом настоящего ценителя вглядываясь в полароидные фотографии. А еще через полчаса они оба валяются на полу и бросаются друг в друга хрустящими корочками от съеденной пиццы, словно малые беззаботные дети, в жизнях которых нет никаких грандиозных проблем, а все, что важно — это забавы. Звонкий смех эхом прокатывается по комнате, капли пролитого пива засыхают на паркете, а время неумолимо бежит вперед, но никто и не смеет смотреть на маленькие настенные часы. А зачем, когда им так здорово вместе? Это бессмысленно. — Только не говори, что, включив твой плеер, — валяясь на диване и раскинув ноги в стороны, бормочет Исак, из под подушки доставая айпод, обмотанный наушниками, — я найду какой-нибудь отстой. — И что тогда? Ну, если найдешь. Бросишь меня здесь одного? И, в любом случае, ты такого там не найдешь, — прыскает Эвен, усаживаясь на полу в позе лотоса. Ответа он так и не слышит — слышит лишь то, как наушники начинает разрывать громкая музыка. Устраивает ноутбук и успевшую наполовину зарядиться камеру рядом, открывает крышку, и, пока Вальтерсен довольно мычит, качая головой в такт какой-то песне, Нэсхайм копирует сегодняшнюю съемку на компьютер. Легкая, едва заметная улыбка трогает его обветренные губы, потому что с каждым разом, с каждым новым днем, материала становится все больше и больше, а это значит, что он успешно делает значительные продвижения вперед. И кто бы мог подумать, что простое задание снять документальный фильм обернется тем, что на его пути встретится саркастичный музыкант, сейчас так удобно развалившийся на диване? Сумасшествие. Но никто не знает, что ждет их впереди. Быть может, крепкая дружба, начавшаяся с неловкой ситуации. Быть может, что-то сильнее того, о чем они оба умалчивают сейчас, а быть может, падение с самых высоких облаков на твердую землю. Эвен не хочет заглядывать вперед. Эвен хочет, чтобы эта неизведанная легкость, поселившаяся на душе, никогда не оставляла его, ведь сейчас он больше не чувствует себя пустым местом. И пусть так будет всегда. Можно ведь на один спокойный вечер стать маленьким мальчиком, который верит в волшебное исполнение желаний? В тишине уютно. Спокойствие постепенно проникает в каждую клеточку тела, словно обволакивая его теплом с ног до головы, а внутри что-то неумолимо ликует, когда Нэсхайм любуется фрагментом, отснятым сегодня. Конечно, еще много упорной работы, но на сегодня с него хватит. Хватит мыслей о работе, которая может и подождать, верно? Ведь Эвен не робот. Он живой, и его силы имеют свойство заканчиваться. — Мне нравится, — внезапно произносит Исак, разрывая тишину охрипшим голосом. Нэсхайм непонимающе хмурится и заваливается на диван, устраиваясь в противоположной стороне. Его голова находит удобное положение на мягком подлокотнике, а глаза моментально закрываются, погружая парня в кромешную тьму. — Музыка, — объясняется Вальтерсен, возвращая плеер на место. Он позволяет себе задержать взгляд на лице старшего парня, но когда тот довольно хмыкает, то сразу же делает вид, будто смотрит на свои ладони. — Скинешь ее мне? — Без проблем, — устало мямлит Эвен, находя под своей задницей пульт. Телевизор загорается ярким экраном, а до этого хранившая тишину гостиная наполняется голосом ведущего новостей. Ну уж нет, никакой политики и чрезвычайных ситуации, происходящих в мире. Необходимо что-то подходящее для атмосферы, что-то, над чем не придется думать. И Нэсхайм находит, ведь не зря же он платит за дополнительные каналы? — Эвен, тебе двадцать один год или пять лет? Ты что-то от меня скрываешь? — Что не так? «Красавица и Чудовище » потрясающий мультик о любви, и даже не смей отрицать! — Я был прав, когда говорил, что ты чертов романтик. Но так уж и быть, оставляй, Красавица. Всяко лучше новостей. — Замолкни, Чудовище, — напоследок фыркает Эвен, прежде чем прибавить громкости на пульте и уставиться в телевизор с неподдельным восхищением. В какой именно момент его глаза начинают слипаться, Эвен не знает. Исак, впрочем, тоже. Этот день можно считать насыщенным, так что не удивительно, что они оба перестают обращать внимание на мультфильм где-то на середине, когда Белль проникается чувствами к волосатому монстру, таящему в себе человеческую душу. В полудреме Вальтерсен сползает в сторону, размещаясь на длинных ногах Нэсхайма, а одеялом служит собственная толстовка, в которую он кутается сильнее, начиная сопеть носом в такт парню под ним. И никто из них не слышит, как хлопает входная дверь. Этого стоило ожидать. Любая бы девушка на месте Сони не только удивилась представшей картине, но и сорвала бы голос в недовольном крике. Но она только громко кашляет и щелкает выключателем, вынуждая Эвена неохотно разлепить глаза из-за яркого света, а Исака, спросонья не понимающего в чем дело, — рывком подскочить на ноги. Ну, понеслась. — Эвен, подойди-ка на минутку сюда, — лучше бы она начала орать, а не растягивать слова, пропитывая их недовольством. Парень просит Исака подождать, а затем лениво шагает на кухню, устало потирая заспанные глаза кулаками, и мысленно готовится к выносу мозга. Хотя, собственно, что такого серьезного произошло? Его же не застукали с грудастой блондинкой в компрометирующей позе! — Не объяснишься? — Соня складывает руки на груди. Это не к добру. — Не понимаю, что именно ты хочешь услышать. — Что именно я хочу услышать? — Эвен ненавидит этот тон. Ненавидит то, что Вальтерсену придется во второй раз застать их дурацкую ссору, хотя все могло бы обойтись и без этого, не обладай его возлюбленная такой вспыльчивостью. Как смерч, сметающий все на своем пути. — Наверное, то, какого черта ты ведешь в дом незнакомых людей? А еще, какого черта я возвращаюсь с работы и нахожу тебя в объятиях какого-то парня? Вот это ты можешь объяснить? — Незнакомых? — Нэсхайм цокает языком. Господи, да за что ему это? Можно он просто отмотает время назад и вернет себя в тот час, когда в доме была тишина? — Исак, блять, мой друг, Соня! Я не трахаюсь с ним, не пускаю по вене героин и даже не заливаю глотку алкоголем, а просто провожу время, потому что он... Помог мне с фильмом, ясно? В последнее время ты только и делаешь, что взрываешь мне мозг. Последнее предложение он произносит тихо, но ядовито, наблюдая за тем, как девушка начинает задыхаться от злости, раздувая свои ноздри. Эвен мотает головой, бросает разочарованный взгляд и, наконец, возвращается обратно, понимая, что хороший вечер вмиг превратился в разочарование. Исака в гостиной уже нет, зато слышен шорох в коридоре. — Мне нужно бежать, иначе не успею на метро, — на самом деле, ему неудобно. Не хочется чувствовать себя явной причиной чьей-то ругани. Соня внезапно появляется за спиной Нэсхайма, прожигая в Исаке сквозные дыры глазами. Еще чуть-чуть и он бы подумал, что она умеет стрелять лазером. Как Циклоп из Людей Икс. — Извини, — бормочет Эвен, хотя знает, что его никто не винит. Никто, кроме Сони, дышащей ему в затылок. — Держи, ты ведь послушал не все, — он успевает засунуть в карман музыканта свой плеер так же, как Исак, недавно провернувший такую же махинацию с клочком бумаги. — Спасибо, — только и успевает бросить Вальтерсен, мельком оглядывая Эвена и Соню, прежде чем оставить эту квартиру позади. По ушам снова бьет хлопок двери. Только на этот раз не входной, а в спальню. Щелчок замка, и Эвен тяжело вздыхает, уже представляя, как утром ему будет сложно разогнуть спину после долгого сна на диване.