Loving can mend your soul

Воскресенье. 07:10 Seafret – Be there Работать в воскресенье, когда хочется весь день пролежать в кровати (в случае Эвена — на маленьком диване, скрутившись в позе эмбриона), — это настоящий ад. Он не горит желанием сейчас видеть бесконечный поток людей, желающих отведать их фирменные булочки и залить свой организм сладким кофе с различными добавками. Девушки снова начнут радоваться и пищать, когда на поверхности их напитка будут красоваться выведенные на пене аккуратные сердечки или другие красивые узоры, а ему просто захочется упасть под стойку и проспать до конца чертовой смены. Конечно, он обожает свою работу и любит людей, но сегодняшнее утро, которое наступило слишком быстро, вынуждает его становиться раздраженным и уставшим монстром с лопнувшими капиллярами в глазах и сведенными к переносице бровями. Случившееся вчера, к счастью, оказалось не больным сном, и, тихо приоткрыв дверь в свою комнату, Эвен убеждается в этом на все сто процентов: похрапывающий Исак лежит поперек кровати, его ноги и руки раскинуты в разные стороны, а одеяло скомкано и валяется на полу. В нос бьет запах перегара, но это все равно вызывает улыбку на пухлых губах. Вальтерсен взорвался, как тысячи бомб, завалившись в квартиру с тортом и бутылкой водки в руках; Нэсхайм всего-навсего надеется, что слова музыканта, вдохнувшие каплю уверенности в то, что еще ничего не кончено, не превратятся в пустое место после неловкого разговора, который ждет их сегодня. Будить это сопящее существо нет никакого желания, поэтому он на цыпочках бродит по комнате, вытаскивает вещи из шкафа и, схватив свой рюкзак, выбирается обратно, ощущая себя чертовым ниндзя, выполняющим супер важную миссию. На бесшумном хождении миссия не заканчивается — Эвен, вертясь на кухне и попеременно попивая несладкий чай, наливает в стакан холодной воды, достает из аптечки спасительную обезболивающую таблетку и даже пишет записку, прикрепляя ее магнитом к холодильнику: «Твоя помощь от похмелья. Не за что. В твоем распоряжении чайник и торт, который, кстати, оказался очень вкусным. Напиши, когда проснешься, я буду ждать. Нас ждет разговор, не думай, что я просто позволю тебе избежать его после того, что ты сказал мне ночью ;)». Эвен практически зачеркивает смайлик, беспокоясь о том, что должен отнестись к этому как можно серьезнее, но, закатив глаза, он просто насыпает Иксу корм, наливает ему молока и бесшумно закрывает входную дверь, жалея, что не сможет застать болезненного пробуждения Вальтерсена, которого, ясное дело, постигнет невыносимый стыд. * 10:34 Эвен приходит в себя спустя пару часов беготни по залу кофейни. Парня бодрит аромат кофе и свежей выпечки, а главное — мысль о том, что в его постели дрыхнет Исак. Второе, кстати, подталкивает к постоянному поглядыванию на экран телефона без единого уведомления; подозрение, что Вальтерсен предпочел сбежать, он умело отметает подальше, оставляя место лишь приятному и волнительному предвкушению. Пораженный, ошарашенный и окрыленный Эвен в то же время напуган до чертиков осознанием, что его жизнь так резко перевернулась с ног на голову благодаря одному человеку, рядом с которым находиться необъяснимо легко. Тронулся ли он умом? Несомненно. Влюбился ли он в Исака больше, чем по уши? Кувыркающееся в груди сердце говорит все за себя. Нэсхайму, в конце концов, следует избавиться от мусора в своей голове, от проблем в своей жизни и насладиться тем, что обрушилось на него сокрушительной лавиной счастья, ведь прежде он никогда не ощущал себя таким... Оживленным и стремящимся стать лучше. *** 11:03 Vance Joy – From Afar Сквозь легкую дрему Вальтерсен не задумается о том, почему его постель такая большая; он не задумывается, почему по его щеке скользит что-то шершавое, а шею щекочет что-то пушистое и мягкое. Да и думать – не то, что необходимо первым делом после попойки, когда голова словно налита чугуном, а тело походит на один сплошной чувствительный синяк. К сожалению, его память возвращается мгновением позже, словно специально заставляя подскочить с кровати и тут же рухнуть обратно, испытав подобие секундной панической атаки в груди. Ему мерещится, что Икс смотрит на него с жалостью, и именно это маленькое чудо возвращает его к прозрению и пониманию, в чьей комнате он находится. Первым делом парень вертит больной головой по сторонам в попытке найти Эвена, после чего в воображении бьет себя по лбу. Стыдно ли ему? О, это еще мягко сказано: из-за картинок, мелькающих перед зажмуренными глазами, Исак буквально чувствует, как от желудка вверх ползет тяжелый ком, противно застревающий где-то в глотке и вызывающий у него рвотные позывы. Это заставляет парня рывком подняться с кровати и помчаться в ванную. Другого выхода у него нет — Эвен вряд ли будет рад содержимому чужого желудка на своем ковре. Похмелье, позор и шалящие нервы — худшая смесь, которую Вальтерсен вообще мог испытать этим утром. Умываясь ледяной водой, Исак клянется себе, что это был последний раз, когда он напивался до чертиков, но то, что следом он лениво усмехается своему пугающему отражению в зеркале, твердит об обратном. Вероятно, каждый, кто просыпался в таком «великолепном» состоянии, обещал себе завязать с алкоголем, и все мы знаем, что это жалкая ложь, приходящая со звенящей болью в голове и исчезающая при упоминании о следующей вечеринке. Они ведь так молоды, а погоня за весельем так манит, что нет ни капли желания тратить свою подростковую жизнь на чтение учебников и просиживание задницы в библиотеке, только бы получить хорошую оценку и учительскую похвалу. Впрочем, улыбка Исака моментально сходит на нет, стоит ему забрести на кухню и наткнуться на записку на холодильнике. Снова становится не по себе, но сердце предательски колотится в груди чуть ритмичнее нормы, а на бледных щеках вдруг проявляется румянец. — Исак, ты самое настоящее позорище, — вслух произносит он, обращаясь к самому себе, пока пальцы пробегаются по бумажке. Не похоже, что Эвен злится. Исак бы очень хотел в это верить, потому что болезненное пробуждение не отменило того, что он чувствует к своему другу — поцелуй, инициатором которого в этот раз стал именно он, в очередной раз доказал, что вся его жизнь только и делает, что вращается вокруг Режиссера с той самой встречи в парке. Он завтракает тортом, чувствуя, как желудок отзывается тихим бурлением. Это словно настоящий пир после всех сухих завтраков, залитых молоком, или полезных утренних блюд от Нуры, которая хоть и была великолепна в готовке, но все же чересчур увлекалась здоровым питанием, не слушая двух соседей мужского пола, просящих яичницы с жареным беконом и тостов с арахисовым маслом. «Я вам не домработница!» — ругалась Сатре, вызывая только усмешки у своих друзей. Кухня, по большей части, была ее заботой, так что ни о каких тортах на завтрак речи быть не могло. Вальтерсен сияет улыбкой и решает, что ночной поход в магазин все-таки был отличной идеей пьяного в хлам мозга. * Раз уж Эвена нет дома, Исак, пораскинув мозгами, решает похозяйничать, дабы немного загладить вину за свое внезапное ночное появление в неподобающем виде. Уборка — это ведь хорошо, верно? По крайней мере, как знак извинения, потому что парень терпеть не может порядок, всю эту идеально развешанную одежду, книги, стоящие на своих полочках, и ни одной обертки от шоколадных конфет под подушкой. Но, кажется, что его друг (теперь это звучит еще хуже в голове музыканта) больше склоняется к чистоте или хотя бы ее подобии. Именно поэтому, вымыв за собой посуду, он возвращается в спальню, улыбается, глядя на планеты, которых с последнего раза стало больше, и широко распахивает шторы, пропуская в комнату яркий дневной свет. Наглеет, включая чужой ноутбук без пароля, находит более или менее подходящий плейлист без грустных песен и, подпевая, начинает застилать постель, взбивая подушки. Затем приоткрывает форточку, прогоняя неприятный запах перегара; складывает в шкаф вещи, валяющиеся на стуле, прибирается на столе, будучи неуверенным, где что должно стоять, а завершает все тем, что моет кошачий туалет и поднимает Икса на руки, щекой прижимаясь к его пушистой макушке. Этот малыш успел знатно подрасти за время нахождения у Эвена, будто тот кормит его кошачьими стероидами, если такие вообще существуют. — Ну чего ты так смотришь на меня, м? — спрашивает парень, бросая короткий взгляд на котенка, сидящего напротив него. Икс выглядит так, словно осуждает его. Подумаешь, Вальтерсен без спроса лезет в, возможно, очень личное, когда вытаскивает флешку из видеокамеры и вставляет ее в ноутбук. Эй, большинство из видео были его идеями, так что Нэсхайм не должен желать отрубить ему шаловливые ручонки! Прежде чем включить первое попавшееся видео, Исак достает телефон и отправляет сообщение Эвену, чувствуя, как внутри растет необъяснимая тревога. Честно, он не имеет понятия, каким образом будет смотреть ему в глаза после всего, что между ними произошло, но это не отменяет того факта, что Вальтерсен этого очень сильно хочет. От кого: Мальчик-сарказм Спасибо за таблетки и воду, мамочка. Надеюсь, ты не против, что я слегка привел твою комнату в порядок. И спасибо за то, что не послал меня в задницу. Я придурок, знаю, но ты сможешь сказать мне это лично. Первым оказывается видео с Соней. Дата внизу экрана говорит о том, что происходило это в прошлом году. Тем не менее, Исак ловит себя на том, что нервничает, кусая щеку изнутри, и, вероятно, даже ревнует. Он знает, что это бессмысленно, — Эвен буквально признался ему во взаимной симпатии, однако девушка была тому очень близка долгое время, пока жизнь Режиссера не разбавило внезапное появление Вальтерсена. Так что спустя минуту, за которую его успевает перетряхнуть от женского голоса и веселого смеха на камеру, Исак хмурится и жмет на крестик, возвращаясь в папку с остальными файлами. Если угодно, можете считать его злобным придурком, потому что отчасти он испытывает облегчение и маленькую каплю удовольствия из-за того, что Соня так вовремя срулила. И когда это он успел стать таким бесчувственным? Следующее видео — его игра на гитаре в парке, и это радует намного больше, нежели предыдущее. За компьютером он проводит, по меньшей мере, часа полтора, после этого хорошенько заметая следы своего маленького преступления, убирая камеру обратно в чехол; копается в интернете, листает ленту на тамблере, зависает на дурацких форумах, читая мысли ванильных девчонок, которые описывают то, что чувствовали при виде предмета своего воздыхания, и Вальтерсен мигом краснеет, понимая то, что втрескался в Эвена по самое не балуйся. А когда взгляд мельком падает на часы, парень довольно шустро выключает компьютер и выбегает в коридор, решая встретить Режиссера после работы. Будет неловко, неуклюже и стыдно, но одно только представление теплой улыбки Нэсхайма уже согревает его изнутри. * 14:02 Ed Sheeran – Dive Двери кофейни распахиваются настежь, и, глубоко вдохнув, Вальтерсен перешагивает порог, взволнованно осматривая уютное помещение. Сегодня здесь не протолкнуться — наверное, очередной наплыв туристов, — но найти Эвена не составляет особого труда. Не сложно заметить длинное тело, снующее туда-сюда и приветливо улыбающееся посетителям. У Исака потеют ладони. Сердце трепыхается где-то в горле, а коленки лихорадочно трясутся, словно он пробежал пятикилометровый кросс. На деле, это всего лишь влияние Нэсхайма, который перехватывает его взгляд с другого конца зала, сперва осматривая его с ног до головы, как бы убеждаясь, что тот в полном порядке, а после машет рукой и очаровательно подмигивает, сам не понимая, что своими манипуляциями сводит Вальтерсена с ума. — Привет, — Исак почти задыхается, стоит ему подойти ближе к барной стойке, а Эвену невесомо провести своими длинными пальцами по его ладони, он делает это на автомате, и ведь теперь-то имеет право на прикосновения? — Привет. Подождешь меня за столиком? Принесу тебе кофе и круассан. Исак быстро кивает головой, не понимая, как Эвену удается оставаться таким спокойным, и мчится к столику в самом углу, скидывая куртку на спинку стула. Он кожей чувствует прожигающий взгляд голубых глаз, однако не спешит оборачиваться, упорно делая вид, что в телефоне смотрит что-то невообразимо увлекательное. В действительности же включает дурацкую игру, передвигая фигурки из стороны в сторону. — Никогда не видел тебя таким застенчивым, — нервный смешок Нэсхайма вырывает из болота бесконечных размышлений. Исак откладывает телефон в сторону, благодарит за кофе и выпечку, а затем осмеливается сделать то, из-за чего внутри происходит немедленное возгорание, словно кровь — это бензин, а чужая ладонь — зажигалка. Гладит острые костяшки большим пальцем, смотрит на парня снизу вверх, отмечая, что румянец Эвену к лицу, после чего позволяет исчезнуть с коротким: «Не скучай, детка». Вальтерсен давится воздухом, и это еще мягко сказано. Детка. Это звучит т а к по-особенному. Т а к непривычно и одновременно т а к правильно, что губы моментально расползаются в озорной улыбке, выдающей его с потрохами. А довольный Эвен не перестает наблюдать за ним со стороны все оставшееся время, которое ему хочется посвятить музыканту, а не людям, стоящим в очереди за стаканчиком горячего напитка. * 15:15 — Так и будешь молчать? — лыбится Нэсхайм, шагая в ногу с Исаком, который упорно держит рот на замке с того момента, как они выбрались на улицу и двинулись в сторону дома. — Знаешь, нам в любом случае придется поговорить. — Я знаю, — Вальтерсен легко толкает парня локтем в бок и чуть прибавляет шагу, пряча мерзнущие руки в карманы куртки, — просто я боюсь ляпнуть какую-нибудь глупость. Эвен прыскает со смеху, запрокидывая голову назад. — Ты? Боишься? Вчера ты даже об этом не думал, когда целовал меня в коридоре! — Я был в дерьмо, как будто ты не заметил, — бормотание, доносящееся сбоку, едва можно разобрать, но Нэсхайм слышит, потому что прислушивается к каждому слову, в это же время мечтая поскорее закрыть дверь своей квартиры, скрыться от чужих глаз и подтолкнуть парня к раскованности, потому что тело требует объятий, а губы — жадных поцелуев, подобных вчерашним, но только более трезвых и чувственных. — Хорошо, тогда я тоже буду молчать. — Эй, нет. Я люблю, когда ты разговариваешь со мной, мне так спокойнее! — А мне спокойнее, когда ты говоришь, а не ведешь себя так зажато, словно тебя подменили. Ничего не поменялось, Исак, я все тот же Эвен — твой друг, который имеет возможность быть еще и твоим... Парнем, — он внезапно замолкает, не уверенный в том, что это стоило огласки прямо сейчас, но слова уже вырвались наружу, дошли до слуха и теперь висят в воздухе, как и очередное молчание Исака, неожиданно толкающего его в подворотню. Ладно, теперь Эвен немного обеспокоен, удивлен и... Доволен, черт возьми, да, потому что сухие губы припадают к линии его челюсти, а ладони давят на грудную клетку, не давая и шанса пошевелиться. — Мой парень, — вслух эта фраза звучит просто, мать ее, убийственно. Исак не соображает, тянется к Эвену, звонко расцеловывая его щеки и срывая с пухлых губ веселый смех. Ради улыбки он готов целовать его без передышки, и такой пунктик точно был на том женском форуме, о котором Вальтерсену даже стыдно вспоминать. Жаль, что это нельзя стереть из памяти, как и те моменты, когда он скрывался от Режиссера, боясь своих чувств. Честно говоря, боится и сейчас, но страх развевается с каждой минутой, проведенной рядом с ним, с каждым взглядом, улыбкой или касанием, которое пробивает изнутри сердечным покалыванием. — Идем домой, — Нэсхайм нежно гладит парня по щеке, оставляет на кончике носа целомудренный поцелуй, самое главное откладывая на потом, а затем мчится вперед, крича задорное: «Догоняй, детка!». И Исак догоняет. Прыгает на его спину, обвивая руками и ногами, как коала эвкалиптовое дерево; смеется, жмется ближе и до самой двери висит на спине Эвена, подгоняя его звонкими поцелуями в ухо, не поддаваясь дурацкому стеснению и боязливости, поселившейся в светловолосой голове. Потому что сейчас ему плевать на то, что скажут другие или каким взглядом окинут их со стороны. Потому что сейчас ему плевать на весь мир, ведь его счастье впервые не имеет границ, а осознание того, что прежде в его жизни не было подобных чувств, бьет прямо в юношеское сердце, готовое безгранично любить в ответ. * Coldplay – True Love — Надо же, ты и правда прибрался. Эвен хихикает, стягивая с себя свитер и футболку, а Исак опускает взгляд вниз, зубами сжимая нижнюю губу. Прежде его никогда не смущали голые парни, будь то Юнас в школьной раздевалке на физ-ре или Магнус, бегающий в трусах по его квартире после очередного вечера с пивом и видео-играми. Но это же Эвен — с ним все иначе. — Кто ты и куда дел моего саркастичного Исака, готового подшутить надо мной в любую секунду? — Нэсхайм спешит надеть домашнюю футболку с принтом Мстителей и разбавить обстановку чем-то отвлеченным. Например, чем-то, что поможет им привыкнуть к тому, что все внезапно изменилось, и их дружба вдруг переросла в то, что подразумевает под собой постоянный тактильный контакт, которого не случится, продолжи Исак вести себя так, будто его украли инопланетяне, забрав человеческую смелость себе. — Ладно, слушай, я голоден, так что... — он чешет макушку, после чего подталкивает бубнящего Вальтерсена к кухне. — Приготовим что-нибудь, хорошо? Ты же умеешь? — Вроде того. По крайней мере, могу сделать омлет. Исак улыбается — это уже что-то. На один шаг ближе к окончательному раскрепощению. — Ну уж нет, мы займемся пиццей, — на столе появляются все необходимые ингредиенты для теста, а следом и для начинки. Благо, в его холодильнике есть что-то похожее на сыр и кусочки копченой курицы. Эвен не подразумевал под «будем готовить пиццу» бросание друг в друга мукой. Но Исака ничего не останавливает от того, чтобы пачкать с в о е г о, черт возьми, п а р н я: его лицо, одежду, волосы, и громко хохотать, хватаясь за живот. Одно радует — та неуместная стесненность полностью сходит на нет. Вальтерсен наконец становится прежним собой и больше не боится смотреть в голубые глаза, искрящиеся восторгом; не боится прикасаться, приставать и находиться достаточно близко, чтобы можно было ощутить чужое горячее и запыхавшееся дыхание своей кожей, предательски покрывающейся мурашками. От взгляда Нэсхайма это не скрывается, и он ехидно улыбается, легко щелкая парня по носу, после все же приступая к подготовке теста, потому что желудок не готов мириться с пустотой. — Я думаю, нужно больше кетчупа, — с видом великого шеф-повара тянет Исак, стоя за спиной Эвена, который любуется проделанной работой в виде раскатанного теста на противне. — Правда что ли? Ты все-таки решил принять участие в моей кулинарной битве? — Ага, — руки Вальтерсена удобно располагаются на широких плечах и напористо разворачивают парня к себе, дабы пристально посмотреть на манящие чуть приоткрытые губы. Он не боится целовать. Ему хочется этого так сильно, что немеют конечности, а кислород перестает поступать в организм. Никогда прежде не было такой жгучей жажды коснуться чьих-то губ, хотя Исак был довольно популярен среди девчонок в школе. Не то чтобы они бегали за ним толпами, но некоторые и впрямь конкретно пытались его соблазнить. У них не вышло. Что ж, зато Эвену удалось поразить в самое сердце. — Собираешься смотреть на мои губы или, быть может, осмелишься поцеловать своего парня? — Нэсхайма ведет по предплечьям Исака пальцами, а его лицо выражает чистую эмоцию блаженства. Чего уж таить, если он забывает и про желудок, требующий подкрепления еще полминуты назад, просто любуясь тем, кто сумел разгромить его жизнь. В хорошем смысле, конечно же. Эвен думает, что мог бы простоять так всю свою жизнь, а Исак — что мог бы целовать его до конца своих дней, как бы сопливо это не звучало. Поначалу губы с осторожностью исследуют и двигаются довольно медленно, неторопливо, пока парни свыкаются с новыми ощущениями и новым статусом, прижимаясь друг к другу вплотную, — Нэсхайм фактически вжимает в себя Вальтерсена, языком скользя в его рот и не натыкаясь на препятствия. Настороженность идет к черту; руки уже более властно гуляют по спинам, груди, талии и бедрам. Поцелуй перерастает в жаркую борьбу с причмокиванием и укусами — Исак умудряется потянуть парня за волосы, сорвав с его губ хриплый стон, который он впитывает в себя и тут же отстраняется, пытаясь отдышаться. Не круто, когда нужен воздух. — Пицца, — Исак глубоко вдыхает носом, прижимая ладони к пылающим щекам, чтобы поубавить пыл, который грозит перерасти в маленькую проблемку. Все же он подросток, а бушующие гормоны никто не отменял, да и к чему-то большему он вряд ли сейчас готов. — Точно, пицца, — мечтательно улыбается Эвен, облизываясь и на автомате возвращаясь к готовке. Только звонкое оповещение, пришедшее на телефон его парня (нет, в это все еще трудно поверить), вытягивает из мечтаний. — Кто там? — Юнас. Ты видел его в баре, а вчера он таскался со мной по магазину, пока я выбирал торт, и довёз меня к тебе в целости и сохранности. Интересуется, в порядке ли я. — Поблагодарю его позже. А ты определенно в порядке, уж мне ли не знать. На лице сияет ухмылка, с которой Исак не в силах бороться, да и не за чем ему это делать — он принимает то, что свалилось ему на голову. Внутри теплится надежда; внутри услада, счастье, притяжение, которые действуют, как наркотик, привязывая и подсаживая парня на первые настоящие чувства. Внутренности катаются на американских горках, сжимаются и переворачиваются, будто Исак крепко пристегнут ремнем к сидению, вися вниз головой в петле ужасающего аттракциона. Ему это до безумия нравится. * Пицца получается поразительно вкусной: она выглядит аппетитно, а на вкус еще лучше, и Вальтерсен мычит с набитым ртом, смеша Эвена, осторожно перебирающего его волосы пальцами, сидя позади. Для них еще непривычно — иметь такую близость, буквально разделять кровать на двоих, но оба стремятся поскорее перешагнуть ту грань, которой не место в зарождающихся крепких отношениях. Исак жмется спиной ближе к глубоко вздымающейся груди. Нэсхайм ладонями изучает его тело, то оглаживая созвездия маленьких родинок на затылке, то пробегаясь по позвоночнику, скрытому за футболкой, то по талии, усмехаясь, когда его парень вздрагивает от неожиданности и начинает ворчать, мол может подавиться и умереть. — Останешься? — осторожно интересуется Эвен, стряхивая с кровати крошки. Он бы хотел, чтобы Исак остался: расставаться, в момент когда ты его только по-настоящему приобрел, — тяжело. В общем-то, Вальтерсен думает так же, поэтому его ответ звучит незамедлительно: — Думаешь, что я могу уйти? О, и не мечтай! Для начала я собираюсь сделать тебя во все игры, которые только у тебя есть на приставке, затем мы посмотрим какой-нибудь «увлекательный» фильм, — он показывает пальцами кавычки и улыбается уголками тонких губ, помогая расстелить постель. — Ты расскажешь мне что-нибудь интересное, потому что мне нравится слушать тебя, ну, а потом ляжем спать: школу и универ никто не отменял. Эвен не может отказаться от таких заманчивых предложений, поэтому они строго следуют плану Исака: яростно давят по кнопкам геймпадов, в шутку ругаются и пытаются уложить персонажей друг друга на лопатки; когда виртуальные драки надоедают, а игривое настроение плавно сменяется на разнеженность и слабость, Нэсхайм кидает на кровать много подушек и плед. Нерешительно приобнимает парня одной рукой, но стоит кудрявой голове устроиться на его плече, как все сомнения мгновенно испаряются, оставляя место только спокойствию и обволакивающему с ног до головы уюту. На экране ноутбука герои фильма подобно им влюбляются и теряют головы от нахлынувших чувств, однако Исака интересуют только его собственные отношения, а та парочка на экране ничто иное, как хорошая игра двух актеров. — Ты обещал рассказать что-то перед сном, — Исак зевает и едва слышно бормочет, кончиком носа тычась в футболку парня. — Дай время подумать... — оглянувшись по сторонам, словно это могло помочь расплавившимся под натиском влюбленности мозгам заработать, Нэсхайм застывает. Сосредоточенно глядит на разрисованную стену, и мысли, будто по волшебству, врываются в голову с бешеной скоростью, а следом слетают с языка. — Есть одна писательница, возможно, ты слышал о ней. Дженет Уинтерсон. Однажды она рассказывала детям о том, что такое «влюбленность». Хочу поделиться этим с тобой, ты должен понять, — пальцы легко скользят по изгибу шеи Вальтерсена. Тот дрожит и безуспешно пытается скрыть эмоции попыткой залезть с головой под одеяло. Эвен этого сделать ему, конечно же, не дает. Переворачивается на бок, выключает тусклый ночник над кроватью и в темноте пристально вглядывается в очертания лица напротив. Так, наверное, будет спокойнее. Во всяком случае, Исаку, который, вроде как, переступает через себя, но единовременно смущается, открывая Нэсхайму обзор на свою абсолютно противоположную сторону, которую до этого тому ни разу не удавалось увидеть. Вздохнув и придвинувшись ближе, он тихо продолжает: — Влюбляясь, мы не падаем в пропасть. Мы словно бы вылетаем в открытый космос. Ты как бы покидаешь свою собственную родную планету и отправляешься на чужую. И когда ты туда попадаешь, все выглядит по-другому: цветы, животные, цвета одежды, которую там носят, — Эвен облизывает сухие губы и не понимает, как усмирить свой организм, реагирующий на происходящее громким пульсом в ушах. Его точно ждет тахикардия, если не научится держать себя в руках. Он мычит, вспоминая, как звучит цитата дальше, и довольно урчит что-то нечленораздельное, когда на его бедро ложится нога. — Влюбленность — это большая неожиданность, Исак, ведь ты-то думал, что на твоей планете все и так было в полном порядке; и в каком-то смысле так оно и было, но потом вдруг кто-то, — парень указывает на себя, — отправил тебе сигнал сквозь космос, и единственный способ ответить на это приглашение — это совершить гигантский прыжок, — все это так точно описывает их отношения, что в тишине вдруг слышится удивленное «вау». Исак не перестает поражаться тому, какой Эвен потрясающий. — И вот, ты летишь и попадаешь на чужую орбиту, а через какое-то время можешь решить совместить ваши планеты и назвать это вашим домом. Сюда можно привести свою собаку. Или кота, — Икс в это время укладывается в их ногах. — Или золотых рыбок, или хомячка, или коллекцию камней, и даже все свои носки, потерявшие пару. Заканчивается цитата секундным молчание и поцелуем, после которого остается влажный след на щеке человека, который не побоялся сделать прыжок, чтобы поселиться на странной и постоянно находящейся в быстром движении планете Эвена. Он приглушенно смеется, чувствуя себя романтичным придурком, и… Помнится, Исак именно так охарактеризовал его в первую встречу, с момента которой прошла словно целая вечность. Эта встреча стала лучшим событием в его жизни; эта встреча изменила все, посему Эвен намерен цепляться за любовь до последнего, главное — не потерять доверие из-за своих тайн и секретов. На самом деле, тайна всего лишь одна, но Нэсхайм не готов рассказывать ее прямо сейчас, когда все только начинает зарождаться и требует времени на то, чтобы привыкнуть друг к другу, на осторожные поцелуи, ночи без сна и великие мечтания. — Так... Мы теперь вроде живем на одной планете, да? На той, которая горит, а внутри находится лед? — Вальтерсен хихикает, хотя ему все еще стыдно за тот случай, когда он слинял после первого поцелуя. Но было и нечто прекрасное — совместное рисование, например. Или то, как тело плавилось от интимности, близости, тяги взять все в свои руки. В этом вопросе аккуратно завуалировано что-то вроде: «Так, мы теперь вместе, да?», просто Исаку легче говорить о планетах. — Именно. Я еще никогда не был так на ком-то помешан, — Эвен не врет, его и впрямь рвет на части. — Я не знаю, когда именно что-то между нами поменялось, но мне, честно, плевать, потому что сейчас ты здесь, со мной, делаешь меня счастливым, а о большем я и просить не смею. В тишине, разбавленной голосом Нэсхайма, слышится судорожный всхлип — сердце отзывается неприятной тягучей болью по телу. — Ты же… Не плачешь, нет? Иначе я точно вызову уфологов, чтобы они подтвердили то, что ты побывал с неземными жителями. — Не дождешься! — восклицает Исак, пиная Эвена коленкой, чтобы доказать, что он не какая-то там плаксивая девчонка. Просто в глаз что-то попало. — Ты такой... Не знаю, другой, понимаешь? Не хочу больше от тебя уходить, но жутко хочу спать, поэтому придется на время попрощаться, — он тянется за поцелуем, стараясь вложить в плавные движения губами все, что не может сказать вслух, после чего возвращается в прежнее положение, прилипая к своему парню всем телом. — Спокойной ночи, детка, — за ухмылку и новое прозвище Эвен получает толчок в бок. — Спокойной ночи, Режиссер. Надеюсь, ты завел будильник, иначе ту схватку, которая была в игре, я перенесу в реальность, завалю тебя на пол и буду колотить, пока ты не наделаешь в штаны. — И не мечтай, засранец. Они наконец замолкают, а единственным звуком остается биение стрелки часов и два размеренных дыхания, опаляющих кожу друг друга. Засыпают в объятиях, даже не потрудившись раздеться. Отныне, Исак полностью принадлежит Эвену, а Эвен — Исаку. Видимо, это и было главным планом судьбы. Или, быть может, она просто беспощадная сука, восхищающаяся болью людей. Никто не может знать наверняка, и до этого двум до безумия влюбленным душам нет дела, пока они есть друг у друга. А дальше... Дальше будь, что будет.