Ангедония

1. — Должен существовать выход. — Говорит ректор Кросс и с нажимом повторяет. — Другой выход. Кириу-кун сирота, у него никого нет. Ты же должен понимать это, глава дома Куран? — Нет. Канаме не понимает. Канаме раз за разом приводит аргументы, доказывающие неоспоримую правоту своих слов. А в ответ слышит лишь бессмысленную чушь о собственной уникальности, о чистоте крови, о власти среди других вампиров. Его мутит, его раздражает подрагивающее пламя в масляной лампе, нелепая трещина посреди стола и шум дождя за окном. А еще его раздражает то, что Кросс делает из него идиота. — Родителей Зеро убил не обычный вампир. — В сотый раз повторяет Канаме. — На самого Зеро напал не обычный вампир. Смотрит на ректора в упор, ожидая увидеть хоть какую-то реакцию. Кросс Кайен — непоколебим. Словно бронированная стена: сколько не бейся — никакого эффекта. Он прячет глаза за толстыми стеклами очков, сутулится и кутается в уродливое пончо, становясь похожим на чахлого сельского дурачка. Кажется, он готов до бесконечности талдычить всю эту ерунду о сиротстве Зеро и о каком-то особенном чувстве сострадания, которое непременно есть в Канаме, не может не быть. Кайен переплетает пальцы и зачем-то начинает перечислять классы вампиров, словно это не приватный разговор, а очередная лекция. Долбаный факультатив. Уровень А. Уровень В. Уровень С. Уровень D. Канаме кажется, что он в многоэтажке, падает вниз на скоростном лифте. Уровень Е. Ниже просто некуда. Уровень Е — это что-то вне жизни. Существование на уровне инстинктов. Кросс патетически разводит руками, будто расстоянием от ладони до ладони можно измерить всю степень проблемы вампиров уровня Е. Канаме поджимает губы. — Я знаю, кто такие «низшие». Но я не понимаю, чего вы от меня хотите. Кросс хочет найти выход. Другой выход. Цепляется за одну из миллиарда возможностей, чтобы спасти того, кто обречен. Зеро — ходячий мертвец. В его теле яд: распространяется по жилам, въедается в мясо. Выкручивает внутренности, причиняя невыносимую боль. Зеро — мина замедленного действия, готовая вот-вот разорваться. Четыре года: долгий срок для того, кто укушен чистокровным. Непостижимая бездна времени помноженного на бесполезную борьбу. Таких как он уничтожают. У них нет никаких шансов, ни малейшей возможности продолжать жить. Не пройдет и пары месяцев, как остатки разума покинут Зеро, превращая его в безмозглое животное. Законы одинаковы для всех. Пустив ситуацию на самотек, Канаме рискует поставить под угрозу всю школу. Хрупкий мир, создаваемый годами, кренится в бездну из-за одного единственного человека. Канаме закидывает ногу на ногу, удобнее устраиваясь в кресле. Морщится. Проблема Зеро — как свежая рана. Дергает и горит, не давая забыть о себе ни на минуту. Он думает, что нужно было переломить уродцу хребет еще тогда: в день, когда ректор притащил его в Академию. Еще не поздно сделать это сейчас. Отдать приказ, пожертвовав кем-то из «ночных». Один кивок головой — и все будет кончено. Ему не откажут. Канаме думает, что должен быть другой выход, и это самая херовая мысль из всех, что когда-либо приходили в голову. — Ему очень тяжело. — Ноет Кросс. — Только представь. А за линзами очков взгляд, которым можно гнуть металл. Куран не имеет ни малейшего понятия о том, что сейчас происходит с Зеро. Нет, серьезно. Откуда такому как он знать, что может ощущать человек, который вот уже четыре года подавляет в себе звериную сущность? — Твои родители тоже погибли, Канаме. Когда-то ты чувствовал то же самое. Но ты справился. Его чувства похожи на молотый кофе. Тот, что хранится в жестяной банке на самой верхней полке. Они вяжут рот и отдают горечью. По ночам ему до сих пор видятся отец и мать. Их лица покрыты грязью, тела изуродованы. Он стоит над ними — уже взрослый. Стоит и смотрит, стараясь запомнить каждую деталь. Это кажется диким. Безумным. И всегда — ненастоящим. Его чувства — черная пыль, хрустящая на зубах. Это не чувства Кириу Зеро. Ненависть. Ужас. Бессилие. Смирение. Надежда. Все это кажется ничего не значащими словами. Абстрактными определениями, в которых нет истины. Слишком человеческими. Куран Канаме уже забыл, что значит быть человеком. — Жизнь Зеро подошла к концу. — Говорит Куран. — Я не смогу вам помочь. Кросс поднимает голову и внезапно улыбается уголками губ. Улыбка острая, пронзительная. Из тех, что говорят лучше любых слов. Так улыбается человек, который добился того, чего хотел. — Мне — нет. — Мягко произносит ректор. — Но ты можешь помочь Юки. Что она скажет, если ты убьешь ее лучшего друга? 2. Встретить Юки на полпути к Лунному общежитию почти то же самое, что споткнуться на ровном месте. Она вылетает на мощеную дорожку прямо из перелеска — растрепанная и встревоженная, будто за ней кто-то гонится. Будто она сама за кем-то гонится, поправляет себя Куран и останавливается. Наблюдает, как девушка оглядывается вокруг, не замечая Канаме, а затем лихорадочно прижимает ладони к лицу. Пластырь, который он собственноручно наклеивал ей сегодняшний ночью, болтается где-то у воротника, словно лоскут кожи. — Юки. Она оборачивается и какое-то время тупо рассматривает его. Затем встряхивает головой и в два шага оказывается рядом. — Канаме-семпай. Юки приподнимается на цыпочки, заглядывая в глаза. Ее тело — натянутая тетива. В черной школьной форме оно выглядит еще более хрупким. Канаме кивает. Он чувствует себя давно выросшим мальчишкой, случайно открывшим сундук со старыми игрушками. Юки — фарфоровая куколка, спрятанная на чердаке, потому что с ней уже некому играть. У таких кукол, у всех до единой, одинаковые глаза: невысказанный упрек и ожидание. Словно ты виноват в том, что стал взрослым. Канаме не помнит, когда его безусловная любовь к этой девочке стала главным правилом, которое невозможно нарушить. Даже если бы он очень хотел. Куран видит следы от укуса на ее шее. Две ярко-красные точки. Он знает, кого Юки ищет здесь. — Как ты себя чувствуешь? — Я в порядке. И это чертовски смешная ложь, если учесть, что большую часть ночи она провела в медпункте. — Не говори ерунды. Куран слишком отчетливо помнит прошлую ночь. Лестничный пролет и деревянный пол, залитый кровью. Балансирование на той грани, когда нет ничего более важного, чем вырванное сердце Кириу Зеро. Он укусил ее. Он поплатится. Канаме не пытается себя сдержать. Внутри клокочет: десятки вампиров в соседнем здании чувствуют запах той, что принадлежит только ему. Лязгают клыки, его стая голодна. Жертва совсем близко — хватит на всех. Хотя бы на один глоток. Канаме бросается к ублюдку, проваливаясь в водоворот чужой жажды. И именно в этот момент Юки встает между ними. Закрывает плечом. Не его. Впервые в жизни она стоит на стороне Зеро. — Вы поможете ему, Канаме-семпай? Пожалуйста. Юки знает, что он не откажет. Не имеет права отказать. Расчетливая невинность. Юки — достойная дочь своего приемного отца. Как и Кайен Кросс, она получает все, что захочет. — Это не в моих силах. Куран говорит это ради того, чтобы что-то сказать. Тянет время: секунда, и можно убедить себя в том, что решение принято самолично. Он шагает вперед и крепко прижимает Юки к себе — так, как он делал, когда она была маленькой. — Не переводите Зеро в «ночной» класс. — Шепчет Юки, утыкаясь в его пиджак. — Я буду за ним присматривать. — Ты не сможешь постоянно присматривать за ним. — Смогу! Канаме закрывает глаза. Он гладит робеющую девочку по голове и не чувствует ни капли нежности. Только злость. Юки пахнет Кириу Зеро. Она пропиталась его запахом. Вся: от макушки до пяток. Одежда, кожа, вплоть до кончиков темных волос. Юки говорит о нем, просит за него, защищает его. Зеро повсюду. Близко. Очень близко. Слишком. Канаме кажется, что это способно нарушить все его правила. Уничтожить мир, который создавался годами. Ради себя. Ради Юки. Ради вампиров. Ради людей. Канаме придумывает два последних пункта для масштаба. Так степень вины Зеро становится еще выше. — Он сильный, он справится. — Шепчет она. — Умоляю. Чего вам стоит? Должен быть… — Другой выход. — Заканчивает Куран, а Юки резко вскидывает голову. — Правда? Приоткрывает рот, а ее пальцы на фалдах его пиджака нервно сжимаются. Юки — воплощение надежды. Канаме — зверь в человеческом обличии. — Правда. — Мягко говорит он, делая шаг назад. — Но я его не знаю. Это все равно, что переломить ее — хрупкую — об колено. В мире людей подобное называют местью. Или ревностью. Для Курана Канаме сказанная фраза: маленькая победа, перед сокрушительным поражением. Потому что спустя мгновение, когда Юки уже готова разрыдаться, он добавляет: — Я что-нибудь придумаю. Не волнуйся. Разворачивается и идет прочь. Он знает, что Юки еще долго будет смотреть ему вслед. Фарфоровая куколка остается в пыльном сундуке, а он вновь закрывает дверь чердака на ключ: три оборота, семь печатей, километры цепей. Он возвращается в реальную жизнь, где решение реальных проблем всегда стоит слишком дорого. Хочется ускорить шаг. Перейти на бег, чтобы поскорее оказаться за поворотом дороги. Хочется малодушно сбежать. Канаме замедляет шаг и высоко поднимает голову, потому, что он никогда не делает глупостей. Никогда. Подходя к общежитию, Канаме уже точно знает: навязчивый запах Зеро — не галлюцинация. Куран прикрывает нос рукой и старается дышать через рот. Сворачивает с дороги к небольшому ручью, скрытому за деревьями. — Ты не сможешь вечно от нее прятаться. — Насмешливо бросает он. — Ты не сможешь вечно ей лгать. — Парирует Зеро и поднимается с камня. Его бесцветные волосы влажные, словно он только что сунул голову в воду. Галстук болтается на шее, больше похожий на удавку. Хватай и тяни изо всех сил, пока не посинеет лицо. — Я не лгу. — Канаме заводит руки назад. Жест, призванный показать добрые намерения, в их с Зеро случае больше напоминает боевую стойку. — Я действительно не буду переводить тебя в «ночной» класс. — Я не об этом. — Мне плевать, о чем ты. Кириу раздраженно фыркает, не может подобрать слов. — Мне не нужны твои подачки. — Наконец, выплевывает он. Универсальная фраза для тех, кто хочет выйти из спора победителем. Канаме качает головой. Затем подходит вплотную и аккуратно сжимает пальцы вокруг галстука Зеро. Тянет вверх.  — Я делаю это не для тебя. — Вкрадчиво говорит он. Всматривается в широко распахнутые глаза. — Запомни, я сделаю все что угодно для того, чтобы Юки была счастлива. Даже если ради этого придется спасти придурка, готового в любой момент переубивать половину школы.