Ангедония

1. Каждый раз, когда ректор Кросс заводит старую шарманку о «мире во всем мире», Канаме хочется рассмеяться. Он слушает бредни о вечноцветущих садах, о величественных городах в которых рука об руку живут вампиры и люди, о донорах и технологиях добровольного обращения и едва сдерживается, чтобы не послать Кайена в задницу. Куран устал объяснять, что идиллия, возведенная Кроссом в абсолют, невозможна. Что природа разумного существа: стремление к власти. А значит война — вопрос времени. Отец Канаме был пацифистом, и он мертв. Мать Канаме больше всего на свете дорожила своей семьей, и она мертва. Жена и ребенок самого Кросса никаким боком не касались отношений вампиров и людей. Где они? Под землей. Их тела давно съедены червями, а Кайен сидит в своем уродливом кабинете, в уродливой хламиде, с уродливой улыбкой от уха до уха и разглагольствует о всеобщем счастье. Каждый раз когда он делает это, Куран думает, что глупость — не порок. Настоящий порок — это лицемерие. Впрочем, Канаме не винит Кросса. Живя в стенах Академии, несложно убедить себя в том, что рай на земле близок. Лощеные студенты, безупречные манеры и исключительно точно соблюдающиеся законы: даже конченый скептик не нашел бы к чему придраться. Академия — как вольер, где созданы идеальные условия для жизни. Если не выглядывать из окна после полуночи, то не остается сомнений, будто путь к прогрессивному будущему пройден уже наполовину. Ну, или на треть, как минимум. Сидя в одной из аудиторий, Канаме выводит на чистом тетрадном листе волнистую линию так, чтобы она не пересекала саму себя. Он знает, что рано или поздно место на бумаге кончится, и все его старания будут напрасны. — Какая по-твоему самая важная этическая ценность, Канаме-кун? Куран неохотно поднимает глаза на человека за кафедрой. Его зовут Ягари Тога и он один из первоклассных охотников на вампиров, прибывший в Академию пару дней назад. Сейчас он называет себя преподавателем этики. Запакованный в превосходный костюм-тройку, он говорит что-то о мирских добродетелях и благе. Только при этом Ягари смотрит так, будто у него в глазницах спрятана пара пистолетов с серебряными пулями. — Канаме-кун? Какие-то проблемы? — Любовь. — Отвечает Куран и лениво склоняет голову набок. — К ближнему? — Уточняет Ягари, поправляя накрахмаленный воротничок. — К дальнему? К кому? — Просто любовь. Этого мало? — Это ни о чем. — Фыркает Тога. — Неужели? Вы ожидали другого ответа? Они в аудитории одни. Занятие закончилось с четверть часа назад, и «ночные» давно покинули корпус, рассеявшись по школьной территории. Куран не спешит уходить. Он продолжает сидеть на своем месте, среди аккуратно разложенных учебников и ждет, что Ягари предпримет дальше. Разговор о ценностях — последнее, что он ожидал услышать от подставного учителя, и это подкупает. Возбуждает интерес и любопытство. Особенно после того, как он собственными глазами видел, как Тога всадил пулю в плечо Зеро. Своему бывшему любимому ученику. — Это ни о чем. — Повторяет Ягари и заводит руки за спину. — Я не верю в то, что такие как ты ставят любовь превыше всего. — Тогда почему вы до сих пор живы? Вопрос повисает в воздухе. Со своего места Куран хорошо видит, как на лице Ягари, пониже повязки, скрывающей пустую глазницу, начинает подрагивать жилка. Охотник молчит, и Канаме забавно думать, сколько усилий ему требуется, чтобы сохранить самообладание. — Любовь. — Тихо говорит Канаме. — Высшая ценность для того, кто хочет жить долго и счастливо. Не благородство, не искренность, даже не мудрость. Надежда, верность, нравственность — пустой звук. Поверьте, надломить каждый из этих столпов не так сложно, как кажется. Но любовь…это иное. — Продолжай. Тога отступает к стене, неуловимым движением опуская руку в карман брюк. Куран уверен, что под фалдами пиджака у новоявленного учителя оружие, силой не уступающее «Кровавой Розе». — Разумеется, сенсей. — Куран поднимается и стряхивает воображаемые пылинки с рукава. — Скажем, считай я нравственность важнейшей ценностью, что бы мне надлежало делать с вами? Мог ли я позволить ступить на территорию Академии убийце, уничтожившему сотни моих собратьев? — Охотники убивают только «низших» и тех, кто нарушил закон. — Конечно. — Легко соглашается Куран. — Но значит ли это, что мне не жаль их? В мире людей богатые испытывают сострадание к бедным. Вы подаете милостыню нищенкам на паперти. Мы делаем то же самое. — Неправда. Вы убиваете «низших» так же, как и мы. — Подонки существуют и среди вампиров. — Ты играешь словами. Канаме усмехается уголками губ. — Разве? Я думал обычно этим занимается Гильдия и ее сторонники. — Да что ты себе позволяешь?! Канаме выгибает бровь. — Всего лишь фантазирую. — Мягко говорит он. — Предлагаю рассмотреть ситуацию, которая не соответствует действительности. — Ты… — Думаете, всем и каждому стоит быть такими же, как вы? Скажем, стрелять в близких, которым не удалось соответствовать вашим ожиданиям? Запугивать их? Убеждать, что все потеряно, а в тот момент, когда они по-настоящему сдадутся, отступать в сторону, называя это жизненным уроком? Какой ценностью вы это назовете, Тога? Каким красивым словом прикроете то, как поступаете с Зеро? — Ты ничего об этом не знаешь! — Практически шипит Ягари. — Не тебе судить! — Как и не вам судить меня. — Кивает Куран. — Что же касается нашего любопытного спора, то я повторюсь: вы до сих пор живы, сенсей. А это значит, что я не отношу себя к фанатикам и правоверным гражданам ночного сообщества. Моя ценность — любовь, помните? Я люблю эту школу. Люблю эти кабинеты и то, что здесь учатся мои близкие друзья-аристократы мне так же по душе. Я люблю их всех, люблю за веру, за милосердие, за храбрость и стойкость. Я люблю каждое качество в отдельности, и они становятся одним целым. Я люблю их, а они любят меня: они идут за мной, готовые отдать свои жизни во благо наследника рода Куран. Я и вас люблю, Ягари. Серьезно, вы мужественный человек. Пусть ваши идеалы немного шатки, но вам хватает ума лавировать между ними тогда, когда вам это выгодно. Таким образом, мы стоим сейчас друг напротив друга, готовые к сотрудничеству. Разве не так? Куран легко сбегает по ступенькам вниз, подходит к кафедре и протягивает руку. Тога смотрит на нее, затем на самого Канаме и презрительно отворачивается. — Зеро, полагаю, ты любишь больше всех? — Едко спрашивает он, когда Куран равнодушно опускает ладонь. — Ты так хорошо осведомлен о его жизни, я поражен. Кроме того нужно иметь поистине большое сердце, чтобы позволить Кириу питаться собственной подружкой. Канаме непроизвольно вздрагивает. — Я делаю это ради Юки. Ради ее блага. — Быстро отвечает он. Слишком быстро. Ягари поворачивает голову и весело цокает языком. — Вот значит как. — Тянет он, подходя к двери кабинета. — Тогда мой тебе совет, Куран Канаме-кун: не перебарщивай. Прикрывая самообман благими намерениями, легко свернуть на дорогу, с которой не возвращаются. Ступив на нее однажды, ты скоро поймешь, что тебе уже ничего не поможет. Даже твоя любовь. 2. Курану нравится дом Кросса. Нравится мебель и цвет стен: успокаивающе уютный. Ярко-зеленые фикусы в глиняных кадках. Деревянные полы, по которым приятно пройтись без обуви. Ему нравится дом ректора, потому что он хранит множество воспоминаний юности Канаме. Времени, когда он еще умел искренне смеяться. Уже в прихожей Куран слышит дыхание Юки: тихое и спокойное. Она снова не ночует в общежитии, потому, что здесь ей не так страшно. Или потому, что она по-настоящему устала, вымотанная последними событиями. Какое-то время Канаме просто стоит в прихожей и слушает, как Юки дышит. Как течет жизнь по ее венам: размеренно. А из кухни тянет свежей выпечкой и корицей. Покоем. — Наконец-то вы вернулись, Канаме-семпай! — Разве могло быть иначе? Когда со стороны ванной комнаты раздается тихий щелчок дверной ручки, все заканчивается. Момент безвозвратно испорчен. Дом словно оживает, начиная неуловимо вибрировать, как бывает перед землетрясением. А спустя еще пару секунд, Куран слышит другое дыхание. Дыхание загнанного зверя. Он шагает вперед — бесшумно. Осторожно заглядывает за угол, как раз в тот момент, когда Зеро укрывает Юки одеялом. Она улыбается во сне, устраиваясь поудобнее, а Кириу замирает, боится потревожить. Канаме находит эту сцену омерзительной. До брезгливости. Даже разлагающийся труп не способен вызвать у Курана таких ощущений. Сотни трупов. Тысячи. Куран видел и больше, ему есть с чем сравнивать. Он прислоняется к дверному косяку, скрещивая руки на груди. Ему хочется, чтобы Зеро заметил его, хочется видеть в сиреневых глазах привычную ненависть. Желание разорвать соперника на части. Кириу — бойцовая собака, рожденная охранять. Таких бьют железным прутом, чтобы стали еще злее. — Канаме-семпай… Юки закидывает руку за голову и сладко вздыхает. Она зовет Курана даже во сне, его маленькая, его послушная девочка. Она наносит первый удар неосознанно, но так даже лучше. Зеро отшатывается. Сжимает кулаки. Канаме думает, что яростный излом бровей Кириу идет куда больше, нежели кротость и смирение. Канаме думает, что из Зеро выйдет отличный цепной пес. Когда-нибудь. Не сейчас. Сейчас его трясет, как в горячке. Он опускается на колени, приваливаясь плечом к дивану, и сжимает себе горло изо всех сил. В его зрачках пожар животного голода, алая бездна, свободная от условностей. Он хочет Юки. Хочет вновь вонзить клыки в ее шею, впитать в себя теплую солоноватую влагу. Он тянет ладонь к спящей девушке, чтобы через мгновение отдернуть ее в сторону. Кириу борется с демонами внутри собственного тела. Кириу умирает. Но именно сейчас он выглядит сильнее, чем когда бы то ни было. — Нужно поговорить. — Тихо говорит Канаме, и Зеро вскидывает голову, впечатывая его в стену безумным взглядом. Внутри Курана что-то обрывается от этих глаз, снова. Он уже чувствовал это. В ту ночь с Лукой и когда видел, как Зеро собирается покинуть Академию. И раньше, на дне рождения Такумы, по-хозяйски прижимая Юки к груди только ради того, чтобы разозлить Кириу. И… Слишком часто в последнее время. Слишком часто он что-то чувствовал, когда Зеро был рядом. Куран заставляет себя отвернуться и идти в сторону двери. Идти с высоко поднятой головой, в такт механически спокойному дыханию. Он заводит руки за спину, едва не выворачивая суставы запястий. Кириу идет за ним по пятам. Как всегда растрепанный, в мятых брюках и расстегнутой рубашке. Зеро, полагаю, ты любишь больше всех? — не к месту вспоминает Канаме. И это очень-очень-очень дерьмовое воспоминание. — Чего тебе? — Хрипло спрашивает Зеро за спиной. Канаме останавливается подальше от крыльца и подальше от самого Кириу. Встряхивает головой, гоня прочь все лишнее и повторяет то, что прошлой ночью сказал Ягари. Слово в слово. — Я люблю эту школу. Люблю эти кабинеты и то, что здесь учатся мои близкие друзья-аристократы, мне так же по душе. Я люблю их всех, люблю за их веру, за милосердие, за храбрость и стойкость. Я люблю каждое качество в отдельности, и они становятся одним целым. Я люблю их, а они любят меня: они идут за мной, готовые отдать свои жизни во благо наследника рода Куран. Ты должен это знать. Зеро хмыкает, обходя Курана сбоку. — Ты готовил речь специально для меня? Я польщен, но, к сожалению, мне все равно, кого ты любишь. — Я люблю Юки. — И? — Академия Кросс существует ради нее. Я позволяю тебе жить ради нее. Ты пьешь ее кровь только потому, что сможешь защитить Юки, если я не смогу. Канаме не знает, кого хочет убедить в этих словах — себя или Кириу. Канаме думает, что раньше эти слова всегда были истиной. — От кого? От кого я должен ее защищать? — Неважно. — Неважно?! — Зеро преодолевает расстояние между ними со скоростью серебряной пули. — Что может угрожать обычной девчонке, если чистокровному требуется помощь вам… Он осекается и болезненно морщится, не решаясь произнести слово полностью. — Вампира, почти ставшего «низшим». — Жестко заканчивает Канаме. — Да, именно так. — Заткнись. Кого я могу победить таким? Куран делает шаг, практически сталкиваясь с Зеро лбами. Поднимает руки и начинает медленно, неторопливо застегивать пуговицы на его рубашке. Кириу шумно выдыхает куда-то в шею Канаме, и кожу печет, как от ожога. Зеро не отстраняется. Не скрежещет зубами. Ждет. — Ты не только вампир. — Вкрадчиво говорит Канаме. — Рожденный для иной судьбы, ты тот, кого не должно быть здесь. Противоречие, ошибка природы. Генетический урод. Но именно такие, как ты, действительно имеют шансы на победу. — Такие, как я? — Глухо переспрашивает Зеро. — Нет. — Поправляется Куран. — Такие, как мы.