Ангедония

1. Враг. Враг — сильный или слабый — всегда помеха для жизни. Нет. Для выживания. Иметь врага — значит никогда не чувствовать себя спокойно. Ждать, что вот-вот над твоей головой захлопнется ловушка, из которой не выбраться, даже если ты зверь в человеческом обличье. Так думает почти каждый, и не важно, какая кровь течет по его венам. Живые существа объединяются в группы, в кланы, в целые армии, чтобы иметь возможность противостоять общему врагу. Ошибка в том, что уничтожив врагов вовне, общество породит новых. Тех, что внутри. Случайный конфликт обрастет причинами и следствиями, и все начнется сначала. Враги, кланы и противостояние. Бесконечное разрушение, замкнутое в цикл бесконечной глупости. Вечная проблема. Враг. Враг. Враг. Вот что шепчет Зеро, запираясь у себя в комнате по ночам с тех пор, как в Академию прибыла Мария Курэнай. Он сжимает голову руками, опрокидываясь на кровать, сминая белые простыни. Он сдерживает крик, рвущийся из горла, но никогда (никогда!) не пытается рассуждать здраво. Хладнокровие — это не о Зеро. И это даже притом, что Мария ничего не делает. Дурачится, бегает по зданию, изображая из себя обычного избалованного подростка. Канаме сложно представить, что будет с Кириу, когда она сделает первый ход. Мария живет за рекой, в старом общежитии. Она не хочет показываться на глаза учащихся лишний раз, оберегая свои тайны. Мария, с худеньким тельцем и глазами в пол лица: хитрыми, расчетливыми глазами хищника. Мария, в теле которой прячется разум Шизуки Хио — той, что когда-то уничтожила семью охотников Кириу. Мария, которую Куран лично пригласил в Академию. Мария-Шизука — враг. Но рядом с ней сердце Канаме по-прежнему бьется ровно. Для него вражда — лишь одна из форм общения. Проще и очевиднее многих. Друзья или знакомые могут преподнести тебе сюрприз. Враги — никогда. — Неужели она не пугает вас, Канаме-семпай? — робко спрашивает Айдо, провожая маленькую вампиршу взглядом. — Нет, — отвечает Куран, перелистывая страницу учебника. — Не отвлекайся от урока. Мария живет за рекой, в старом общежитии. В комнатах, которые она занимает, пахнет пылью и сыростью. По ночам в верхних спальнях загораются свечи: они манят к себе, как призрачные огни на болотах. Айдо и Каин хотят знать, что там. Они даже заключают с Зеро негласное перемирие — сбиваются в стаю мотыльков, летящих на пламя. Из своей комнаты Канаме наблюдает за самонадеянными идиотами и впервые думает, что мирная жизнь между людьми и вампирами действительно реальна. Пусть и на короткое время. — Они смешные, правда? Куран не поворачивается, оставаясь стоять у окна. — Что ты здесь забыла? За спиной он слышит перестук каблучков. Мария встает рядом, поднимает руки и прижимается ладошками к стеклу. На ней чудное розовое платьице, сплошь расшитое кружевом, а в прическу вплетены атласные ленты. На вид ей можно дать не больше четырнадцати. Куран ловит себя на мысли, что ему интересно знать, как она убивает. Насколько жутко смотрится чужая кровь на этом кукольном милом личике. — Пришла поглядеть на представление с другой стороны. У вас лучшая ложа в этом театре, Канаме-сама. — Мария мелодично смеется и подмигивает. — Какое, должно быть, веселье: подглядывать за этими дураками, воображающими, что у них есть выбор. Я даже жалею, что приехала в Академию так поздно. — Лучше поздно, чем никогда. Канаме смотрит на берег реки, где в нерешительности топчутся три фигуры. Айдо размахивает руками, Кириу спорит, снова порываясь вытащить из внутреннего кармана «Кровавую Розу». Каин делает вид, что его заинтересовало что-то в воде. Стоит этим троим обернуться на окна Курана, и вопрос, нужно ли идти в логово Курэнай, отпадет сам собой. Они не оборачиваются. — Вы правы. — Мария улыбается. — Вы всегда были очень умны, Канаме-сама. Даже когда были ребенком. — Ты не знала, меня ребенком. — Ооо, — девочка удивленно склоняет голову набок, — вы хотите поиграть в то, что мы не знакомы? У Канаме перед глазами исполинские башни из стекла и стали. Шумные улицы, забитые машинами и тысячи людей, спешащих по своим делам. А над всем этим в небе застыл огненный диск второго солнца, за секунду до того, как обратить жемчужину прогресса в руины. — Нет. Я сказал то, что хотел сказать: ты не знала меня ребенком. Поверь. — Канаме-сама такой загадочный. Столько тайн не разгадать даже мне — девочка хмыкает и разводит руки, рисуя на стекле волнистые узоры, — и все же, я хочу узнать одну из них. Ради чего все это? Канаме отвечает не задумываясь: коротко и просто. — Ради Юки. Универсальный ответ, тот, что всегда под рукой. Мария поворачивается к нему — вихрь длинных шелковистых волос. Вздергивает вверх острый подбородок. — Неужели все ради девчонки? Академия, мирное существование с людьми, отказ от человеческой крови? — Да. Курэнай скептически хмурится. — А я? Почему вы разрешили мне приехать? Канаме-сама хочет, чтобы я забрала своего раба, не правда ли? А что, если я не сделаю этого? Канаме слышит щелчок капкана под ногами Марии-Шизуки. Враг никогда не преподнесет тебе сюрприз, он всегда одинаково подл. И всегда одинаково глуп. — Ирония судьбы, — тихо говорит он. — Что? — Чистокровный любит обычного человека. Ирония судьбы. История нашего рода насчитывает единицы подобных союзов. Я навскидку могу припомнить лишь один. Наиболее известный. — Не стоит. Троица у реки скандалит так, что даже отсюда можно разобрать голоса. Под пальцами Марии оконное стекло покрывается трещинами. — Все знают эту историю, — продолжает Канаме. — Замолчи. — Все знают эту историю. О принцессе Шизуке, которая полюбила человека, будучи обещанной чистокровному. О том, как она обратила его, простой кусок плоти, и наделила властью. О том, как однажды по их следу пустили охотников. Охотников, не имеющих права убивать вампира, не достигшего уровня «Е». Семья Кириу убила возлюбленного Шизуки, а Шизука убила семью Кириу. Вырезала, словно овец, оставив в живых лишь одного ребенка. Ребенка, отныне связанного с ней узами, что намного сильнее кровных. — Замолчи! Мария отшатывается от стекла, яростно сжимая кулаки. Теперь она совсем не кажется кукольной — девочка со взглядом древней старухи. Острые зубья ловушки смыкаются над ее головой. Бежать слишком поздно, но она еще не понимает этого. Канаме кивает в сторону окна. — Посмотри на него, — произносит он, указывая на Зеро, — он жив. Вот он, перед тобой. И сейчас он пытается забрать у меня Юки. — Какое мне до этого дело? — Последний охотник из рода Кириу собирается украсть у чистокровного то, что принадлежит только ему. Снова. Зеро за окном резко встряхивает головой, разворачивается и идет в сторону домика ректора. Айдо и Каин что-то кричат ему вслед, а затем скрываются за деревьями. Перемирие закончено, все возвращается на свои места. Курэнай и представить не может, что подглядывать за дураками, воображающими, что у них есть выбор совсем невесело. — Чего ты хочешь? — шепчет она. Дрожит. Ее огромные глаза полны слез. Канаме берет руку Марии и подносит ее к губам. Приоткрывает рот касаясь одним из клыков костяшки указательного пальца. Затем отстраняется и улыбается самой ласковой улыбкой, на какую только способен. — Разве я могу приказывать, Мария? — Спрашивает он у девочки. — Разве я могу приказывать той, что равна мне? 2. Юки находит его в оранжерее. Куран сидит за изящным столиком, скрытый от любопытных глаз живой изгородью, и пьет кофе. Солнце еще высоко, до занятий много времени. Румянец на щеках Юки настолько яркий, что кажется, будто она испачкалась в краске. На шее — уже привычный пластырь, скрывающий следы клыков. Вчера Зеро снова мучила жажда. — Больно? — Нет! — Врешь. Юки смущенно опускает глаза и переминается с ноги на ногу. Но спорить не решается. — Что случилось? — Я всего лишь… — О чем ты хочешь поговорить? — Ммм… — Юки. — Я… — Говори! Канаме чувствует себя воспитателем в детском саду. У него строгий голос и воображаемый диплом педагога, который можно подсунуть под ножку шкафа, чтобы тот меньше качался. Все его знания на деле ничего не стоят. Потому что Юки — из тех неугомонных малышей, что и двух слов связать не могут, пока не дать им хорошего пинка. И к черту педагогику. — Подойди сюда. Девушка с готовностью подбегает вперед и смешно дует губы. Она обижается на то, что, по ее мнению, Куран видит в ней лишь ребенка. Она делает так, наверное, уже лет десять, но правда в том, что за это время она действительно почти не изменилось. — Садись. — Он властно похлопывает себя по бедру. Юки, кажется, краснеет еще больше и смотрит на Канаме с ужасом. — Я…не…могу… Куран устало качает головой и одним движением сгребает Юки в охапку. Усаживает на колени, по-хозяйски расправляя на ней юбку. — Канаме-семпай! — Да? — Так нельзя! А во взгляде из-под пушистых длинных ресниц — совсем другое. Можно. Нужно. Сейчас. Канаме представляет себе, как, наплевав на все, стаскивает с Юки школьную форму. Как берет ее прямо здесь, на холодном мраморе посреди оранжереи, вгрызаясь в горло в том же самом месте, куда еще вчера кусал ее Зеро. Как она всхлипывает под ним: жалко и в то же время с облегчением — вот оно. Произошло. Он представляет, и все это не кажется ему заманчивым. Даже немного. Потому что от Юки ему нужно совершенно другое. Поэтому он по-отечески треплет девушку по щеке и произносит: — Перестань, Юки. Ты забиралась ко мне на колени с раннего детства. Чтобы рассказать последние новости или поделиться тем, что у тебя на душе. Я вижу, что ты переживаешь. Ты пришла сюда выговориться. Так расскажи мне, прошу тебя. Она глубоко вздыхает и успокаивается. Голос Курана для маленькой Кросс не хуже транквилизатора, только действует мгновенно и почти всегда безотказно. Даже если на ее глазах он растерзает десяток невинных людей, а потом скажет, что все в порядке — она поверит ему. Это — непреложный закон жизни, повиновение на генетическом уровне. А еще любовь, щедро приправленная страхом. — Она тревожит меня. Юки нервно переплетает пальцы. — Кто? — Мария. Новенькая Мария Курэнай. Она выглядит милой и доброй, и, даже, беззащитной, но мне постоянно кажется, что она…совсем другая. — Она чем-то обидела тебя? — Нет-нет! Наоборот, она очень приветлива и со мной, и с Зеро. Правда, он вовсе не рад ее появлению. Кажется, она напоминает ему кого-то из прошлого. Я не знаю. Все это так сложно. Канаме обхватывает Юки руками, и она доверчиво кладет голову на его плечо. — Кириу-кун был несдержан с Марией? — равнодушно спрашивает он. — Зеро направил на нее «Кровавую Розу»! — шепчет Юки, — он чуть не выстрелил, и я подумала…может быть вы что-то сделаете? Что-то скажете ей или самому Зеро? Я знаю, как глупо просить об этом, Канаме-семпай. Вы и так делаете для Академии очень много. Но если Зеро натворит глупостей, это плохо отразится на всех, ведь так? А я…просто не знаю, как справится с этим самой. Я знаю, что ему очень страшно. Зеро всех вокруг считает врагами. Иногда мне кажется, что он и меня… — Ты ошибаешься. — Канаме усмехается. — Тебя он никогда не будет считать врагом. Никогда не оставит. И никогда не предаст. — Вы так думаете? Куран думает, что придет день, когда Зеро столкнется лицом к лицу с настоящим страхом. С врагом, куда более жутким, чем Мария Курэнай. С врагом, которого он, возможно, не сможет уничтожить. Канаме обнимает Юки — свое прошлое, настоящее и будущее — крепко. Изо всех сил. — Я уверен в этом, — говорит он. — Я уверен.